- Это!... Это!... Это!... Тупее Пинито!
Я почти забыл, кто такой Пинито. Сейчас, под этим мягким осенним солнцем, что преображает насыпи красного песка в пламя, более яркое, нежели жаркое, голос того мальчишки вдруг заставляет меня увидеть нас, поднявшихся по склону с грузом почерневших ветвей к бедному Пинито.
Появится так в памяти, а другой раз и исчезает. Насилу могу его вспомнить. Я вижу его лишь миг, сдержанного, смуглого, гибкого, с остатками красоты в его грязном уродстве; но, желая лучше закрепить в памяти его образ, что всё ускользает от меня, словно утренний сон, и я также не знаю, о нём ли я думал. Наверное он бегал почти что в шкурах по Новой улице дождливый утром, побитый камнями мальчишек; или в зимних сумерках, возвращаясь, свесив голову и давая крен к стенам старого кладбища, к ветряной мельнице, в свое логово без арендной платы, мимо дохлых собак, мимо мусорных куч, с нездешними нищими.
- Тупее Пинито!... Этооо!..
Что бы я отдал, Платеро, чтобы хоть поговорить наедине с Пинито! Нищий умер, по словам Макарии, в доме окурков, в сумасшедшем доме дель Кастильо, уж много лет назад, когда я был ещё дитем, как ты сейчас Платеро. Но был бы он тупым? Каким, каким бы был он?
Платеро, он был мёртв, как - мне неведомо, но ты уже знаешь, что со слов того пацаненка, сына матери, что его знала, я тупее, чем Пинито.