К началу войны, Великой Отечественной, мне было мало лет, но я отчётливо помню, что отца провожали дважды. Теперь ясно: сначала Финская, затем Отечественная, к началу которой вся семья: мама и мы (Виктор, Вячеслав) - жила в Дзержинске. Военная судьба Дзержинска определялась профессиональной направленностью города: производство взрывчатки.
Вначале нам пришлось испытать эвакуацию к дедушке Матвееву И.М. и бабушке Ксении Ивановне в село Кошелёво Вачского района.
В те времена курсировали по реке Оке небольшие колесные пароходики: "Леонид Собинов" и "Композитор Дунаевский". Когда эти суденышки пришвартовывались к пристани, то верхняя палуба находилась на уровне головы человека, это давало возможность, нарушая порядок, производить посадку сразу на палубу, что создавало большую нервозность и панику среди пассажиров. На один из этих, так называемых, плавсредств "Композитор Дунаевский", (не понимаю, как) нашей маме Анне Ивановне удалось погрузить двоих детей 4,5 и 3 лет и вещи — швейную ножную машину "Подольск" и патефон (богатства).
Уже позже, в зрелом возрасте, я понял, что везли-то нас с востока на юго-запад, и разгром немцев под Москвой (5 декабря 1941 г.), очевидно, явился для нас спасением.
Место моего жительства в селе Кошелёво было в доме деда Матвеева Ивана Михайловича и бабушки Ксении Ивановны, которая всю войну проработала почтальоном. Она была грамотной женщиной, знала старославянский. Война для неё, конечно, была тяжела — не только носить похоронки, но и читать их, сопереживать с пострадавшими. Это ведь происходило почти ежедневно.
Не знаю почему, но пройдя столько трудностей, чтобы приехать к дедушке в декабре 1941 г., мама забрала нас снова в г. Дзержинск.
Зима была в полном разгаре очень студёная, приближался новый 1942 год. В канун Нового года организовал я компанию в лес за ёлкой. Лес был, на наше счастье, близко, город активно не строился, и поэтому нас, пятерых обмороженных ребятишек, быстро нашли. Обмороженные мои щёки мама обрабатывала вином "Сливянкой", даже бутылку помню. А спустя несколько дней к вечеру началась большая бомбежка.
Напротив нашего дома, в 50 метрах, находился двухэтажный, на два подъезда, дом — такой же, как наш. Бомбежка нарастала, и тогда мама, положив нас с братом поперёк кровати, легла сверху, как наседка с боков прикрыла полушубком со словами: "Если осколки, я вас закрою, при прямом попадании, пойдём все вместе".
Утром, в окно увидали, что соседнего дома нет, дымилось пепелище. Снег между нашими домами превратился в лед от воды, с глубокими дорожками от пожарных шлангов.
Пацаны собрались быстро: на пепелище, раскопали погреба — там была варёная картошка, мелкая-мелкая, но варёная и ничейная. Вкус помню до сего времени. Налеты с бомбежкой продолжались, и мама отправила нас к деду Петру Васильевичу Логинову, который жил недалеко у завода им. Свердлова. Там дед учил нас, как нужно рассаживаться по периметру комнаты: если будет прямое попадание, то у стенки останется место, и вас не засыплет. После таких налетов на завод стёкла в окнах вылетали, печные задвижки открывались.
С наступлением 1942 года ситуация менялась к лучшему, и меня уже без брата мама отправила в Кошелёво.
Постоянным моим пристанищем была русская печь; обуви у меня не было, вместо брюк короткие штанишки на помочах, которые в меня просто врастали. С появлением мамы ситуация менялась — штанишки мне мама расшивала — соседи в деревне спрашивали: "Что, мама приехала?"
Вот знакомимся с печкой. Никаких матрасов, тем более простыней, не было. Было насыпано просо, а под голову — валенки вместо подушки. Наступившая зима 1941-1942 гг. на русской печке не казалась мне лютой.
Однажды, когда уже стемнело, и коптилка едва освещала избу (чем эту коптилку заправляла бабушка, неизвестно, поскольку никакого масла и керосина не было), к нам постучал боец — в пилотке, опущенной на уши, в заснеженной шинели, на ногах ботинки и обмотки. Было вполне очевидно, что он изрядно промерз.
"Разрешите, отец, погреться у Вас!"
"Входи, служивый. Сейчас бабушка подоит корову, парным молочком угостит. Проходи, проходи!"
Но молочка парного попить не удалось. Едва переступив порог избы, пропуская клубы морозного воздуха, бабушка с каким-то тяжелым выдохом прошептала: "Витенька! Сынок!". Дойница вылетела из рук Ксении Ивановны, разбрызгивая остатки парного молока. Да! Это был ее сын Виктор Иванович Матвеев, получивший краткосрочный отпуск после тяжёлого осколочного ранения в область левой лопатки. Живым Виктор Иванович остался только потому, что осколок от мины задержала банка тушенки, находившаяся в вещмешке воина.
Виктор Иванович Матвеев впоследствии был дважды ранен, войну закончил с орденами "Славы", "Красной Звезды", "Отечественной войны" и многими медалями. После войны работал учителем физики и математики в посёлке Филипское.
Эта история с Виктором Ивановичем Матвеевым имела ещё один семейный завиток. В середине 1942 года бабушку Ксению Ивановну, уже не знаю каким путём, пригласили в г. Моршанск в госпиталь навестить раненого сына Матвеева В.И.
Когда в приёмное отделение, где ожидала бабушка, вынесли очередного раненого, она легла поперёк носилок с причитаниями: "Витенька, сыночек!" Врач пытался ей помочь: "Бабуля, это не Ваш сын, его сейчас принесут!" Сквозь рыдания бабушка говорила, что это ее сын — Виктор! И в это время выносят ещё носилки, к которым Ксения Ивановна метнулась в очередной раз: "Володя, сыночек!" На носилках в коме (газовая гангрена) лежал старший сын — Матвеев Владимир Иванович. Так в Моршанском госпитале встретились два брата — Матвеевы.
Владимир Иванович — старший брат Виктора Ивановича, ушёл на фронт, как и все, но очень быстро вернулся. На фронте был разведчиком. Будучи командиром отделения, получил задание — достать языка... Задание было выполнено, нона обратном пути с пленным немцем группа напоролась на засаду. Пробились с боем, через минное поле. Как рассказывал Владимир Иванович: "Уже выползли, я замыкаю группу, последнее движение правой ноги, и взрыв". Далее госпиталь, газовая гангрена, самая высокая ампутация и "Орден Отечественной войны" I ст. Похоронены братья в посёлке Филипское Вачского района.
На Великую Отечественную Логиновых-Матвеевых ушло 7 человек. Санитарные потери составили — 2,5 человека, в их числе Матвеев Владимир Иванович, потерявший ногу, и Логинов Петр Петрович, кадровый военный, начальник штаба партизанского отряда. Похоронен в г. Минске под главной Стеллой — "Минск — город-герой".
Мужская средняя школа №5 во время войны была одиноким зданием на бескрайних песчаных дюнах. С 1954 г. она не является мужской, да и не средняя она. Школа находится на улице Маяковского. Наискосок от школы — детский сад, куда я ходил обедать по спец. талоном, точнее мы ходили с братом. Учился я на отлично, возможно, поэтому получал талоны, которых хватало на двоих. Это был год 1944.
Рядом, за школой, в редком сосняке, стояли танкисты. Мы частенько к ним наведывались, стараясь при этом что-нибудь приватизировать. Однажды, такая приватизация закончилась трагически. Как всегда, мы были ватагой, все пацаны, все знакомые. Один из нас показал удивительное приобретение — маленькую противопехотную мину, которую он держал за пазухой, под рубашкой. Дело было летом (разгар), на шее на веревке ключи от дома, в кармане карточки на хлеб (нужно отваривать) бежим вниз, под горку, к водоему. На ходу стаскиваем с себя нехитрую одежонку. Вдруг какая-то сила толкнула меня в затылок, и я уже лицом в воде. Голова тяжёлая, какая-то тишина. Поворачиваюсь, пацаны в ужасе, наш друг лежит на боку, из живота что-то вывалилось.
В другой раз мне и моему отличному другу Алику Морозову повезло — мы умыкнули симпатичную жестяную банку с иностранными наклейками. Быстро, сняли крышку, — что-то светится. Берём кусочек, другой — пишем на стене — буквы светятся. И скоро — наши вопли: пузыри на кистях. Наши мамы срочно, бегом несут с колонки ведра воды. Мы опускаем туда ладони: легче, но болит, и появляются пузыри — ожог! В баночке оказался фосфор — слава богу, не тротил.
После окончания войны пригнали к нам в посёлок пленных. Оказались румыны, должны были строить коттеджи. Как их мы ненавидели! Они раскопают траншеи под фундамент, а мы зарываем — легко же — песок. Война наша была не кровавая, хотя иногда и попадало кому-то по ягодицам, иначе они и не смели. Пленные мастерили безделушки, зажигалки, дешёвую бижутерию, которой так не хватало нашим мамам.
И вот, представьте, — недавние враги, а наши мамы уже сочувствует, иногда стараются подкормить их, — и это в 1946 г., когда самим-то есть было нечего. Наши мамы удивительные!