Великолепная жизнь. Восхитительная и волнующая. Для него она свелась к сидению в баре и поглощению крепкого алкоголя. Пусть все вулканы миры разразятся гневом одновременно, пусть волны океанов смоют огромные города, пусть метеориты прошьют земную плоть с азартом алчущих крови ястребов. Плевать. Он продолжит сидеть здесь, любуясь на ряды бутылок с горьким забвением. У него шикарная, добротная жизнь. От такой жизни у слабых случается заворот кишок. Но он сильный, он вытерпит доброту этой жизни, а перед смертью плюнет в ее загорелое лицо.
Было время, когда он еще не знал, насколько хороша жизнь. Дни пролетали в заботах и спешке. За горизонтом ждали цели и свершения, манили его непрерывной грядой скалистых гор с белоснежными шапками. Ему казалось, что стоит их преодолеть и вот, наступит счастье. Такое простое и понятное, будто стакан виски в руке. Будь эта хваленая жизнь стаканом виски, черт подери, он бы знал, что с ней делать! Но она оказалось не той фантазией, которую он лелеял в сумраке своей квартирки с окнами на приходящие поезда. Слушая ночные вопли тяжелых составов, он воображал себя покорителем, завоевателем и триумфатором. Он покорял пространства, завоевывал сердца и праздновал победу над тьмой собственной души.
Поезда приходили и уходили. С настойчивостью идиотки наступала ночь. Он возвращался в квартирку с окнами на счастье. Он покидал квартирку с окнами на скалистые горы с белоснежными шапками мечтаний. Гудели в темноте поезда. Все громче и громче. Дрожали стекла. Он покидал и возвращался, повторял эту последовательность, раз за разом, раз за разом. Тысячи раз. Поезда приходили и уходили. Ночь приходила и не уходила. Утро не наступало уже сотню лет. Выходил он сегодня или нет? Или он сюда не вернулся? Может он умчался на серебряном поезде в размытую фиолетовую даль?
Он не мог вспомнить. Ничего не менялось. Будто тысячи ручьев слились в широкую реку. Ночь влилась в поезда, поезда приходили в ночь, окна выходили на ночь и поезда. В вагонах мелькали силуэты, они там пели грустные песни. Он сидел, выходил и возвращался в один и тот же момент. Стекла дрожали. Он дрожал. Во мраке в углах квартирки шевелились тени. Он пытался задернуть шторы, но не решился. Так ночь стала бы вечной. И вопли поездов тоже. Пусть прекратится это, боже, пусть прекратится. И бог его услышал.
Так он нашел бар. Тот был недалеко от квартирки с окнами на ужас. В уютном подвальчике с пыльными фотографиями умерших людей на стенах. Поезда оттуда были не слышны, а гирлянды, развешанные под потолком, держали ночь на почтительном расстоянии. Еще там были ряды бутылок с забвением. С крепким забвением. Так он начал лечиться. Вначале убойными дозами, потом поменьше, но достаточно, чтобы не замечать на какие кошмары выходят окна его квартирки. Он не сумел задернуть шторы там, но здесь все получилось. В баре к нему пришло осознание, насколько восхитительна и великолепна жизнь. Понимание, как ее нужно перетерпеть.
Он медленно потягивал из стакана жидкое пламя и гордился собой. Вот тебе и цели, вот и стремления. Горы рассыпались в прах, а за ними ничего не оказалось. Как хорошо, что он не сглупил, не потратил время на покорения глупых вершин. Шикарная жизнь, добротная жизнь, комфортная жизнь. По его лицу расплывалась довольная улыбка, он был счастлив. Под потолком весело мигали гирлянды. Красные, зеленые, синие звездочки.