Когда я был маленький, мой дедушка Василий Михайлович Сигуля (1925-2005) гулял со мной и рассказывал про войну. Записал по памяти.
***
Служил я, значит, связистом при ракетном дивизионе. Это, знаешь, «Катюши» - назывались так… Грузовик, на нём направляющие - вроде как рельсы такие, и снаряды реактивные. Так их солдатики прозвали, значит - «Катюша». Ласково. Мощное оружие: немцы, знаешь, их боялись, ой-ой-ой. Как начнёт, так земля дрожит! И так, знаешь: «виу, виу» - снаряды летят, воют... Жутко так воют. Страшное оружие было, наши «Катюши». Их сначала на ЗиСы ставили: грузовик такой, отечественный. Потом американский «Студебеккер», вот так вот. Вот то хорошая машина была: мощная, как говорится, надёжная. И у каждой «Катюши» расчёт: командир, значит, наводчик, водитель и заряжающие. А я был связист при дивизионе, вот.
Командир «Катюши», он ручку крутит. Такая катушка у него эбонитовая с рукояткой, значит, и он её крутит - каждый круг контакт замыкает и ракета, значит, срабатывает. Уходит ракета, улетает. Шестнадцать кругов, так вот, потому как шестнадцать снарядов было. Бывает, что медленно - чтобы немца извести, потому как сидят и ждут, а бывает, что подряд, быстро-быстро. И потом, значит, ещё круг - на холостой поставить. Прислали нам одного командира: лейтенант молодой. Старого командира убило, значит - погиб он. Хороший был командир. Прислали молодого, и он, значит, забыл на холостой поставить. А ведь, как говорится, осталась шестнадцатая направляющая на контакте. И вот, значится, заряжающие стали ракеты ставить, так вот, заряжать по одной, и когда последнюю ставили - сработала. И двое у нас заряжающие пропали… который снизу, примерно, его огнём убило: из ракеты, из сопла. Сгорел, сапоги только остались. Второй, должно быть, зацепился. Улетел с ракетой той. Мы точно того не знаем, рукавом может, или ремнём… но мы поискали его и не нашли. Ну, не очень, конечно, далеко искали - к немцам же мы не пойдём его искать всё-таки. Но поискали. Погибли заряжающие, вот так вот, двое.
Я был связист при гвардейском ракетном дивизионе. Я провод тяну: катушка у меня с проводом, на спине, так вот, и я должен, как говорится, обеспечить связь с командным пунктом. Побежал по линии, пошёл, катушка - на спине, на ремнях, и провод разматывается, вот так вот. Тяжёлая катушка! И если обрыв, значит - то это… связист тоже бежит и должен я, стало быть, тот обрыв найти. Так ведь то война, там, милый мой, знаешь… взрывается, стреляют, боже ж ты мой! И обрыв, он часто бывает. А связист, я должен связь обеспечить, значит, чтобы командир мог всегда с НП связь иметь. НП - так у нас, к примеру, наблюдательный пункт назывался.
Раз так вот, лето… побежал я, стало быть, искать обрыв… по линии, значит, пошёл. И вот, как говорится, только отошёл - вдруг «Тигр» на опушку, из-за леса. Танк немецкий. А батарея наша стрелять готовились. Там, знаешь, взрыватель повернуть нужно. Когда, примерно, на марше, чтобы случайно не взорвались, так то - без взрывателя. Как заряжать, то взрыватель повернуть нужно, перед стрельбой. И вот «Тигр» прямой наводкой, и снаряды - того… сдетонировали снаряды. И вся батарея взлетела на воздух, ёшь такое. Один я остался.
А то снайпер меня… Немец. Шёл по линии, по-над оврагом, а там, значит, снайпер где-то. И стрельнул, ёшь такое. В голову целил, но не попал… царапнула меня пуля только по голове… так, сшибло пилотку и кожу поцарапало, вот так вот, на макушке. Шрам… сейчас вот лысый стал, три пера как говорится осталось, а вот раньше, знаешь, кучерявый, ёшь такое. Галстук, милый мой, на танцы в клуб, вот так вот, как говорится, костюм… ходили. На танцы ходили, на праздник, вина тоже выпить - знаешь: шумел камыш, как говорится. Так упал я, прыгнул в ямку, вот так вот, лежу, кровь течёт… макушка, царапина там, а в глаза течёт. Немец, повезло, не разрывной, а вторая уже разрывная. В катушку попал, вдребезги. У меня катушка же на спине. Разорвало, конечно, вдребезги. Так лежал до темна. Особист мне говорит: ты сам катушку стрелял, как говорится - вредитель. А повезло, что разрывная: у меня разрывных нет. Вдребезги. Я и говорю: как сам, у меня же нет разрывных. Так вот, как говорится - повезло.
Контузило меня другой раз. В окопе, вот так вот. Взорвался снаряд, рядом совсем, за бруствером, а я в траншее, засыпало меня, значит. Я этого даже, как говорится, не слышал. С головой, только рука торчит. Я того не помню, конечно. Товарищи говорят: рука торчит, по руке меня и нашли, значит, и откопали. Повезло так-то! Откопали меня: звенит в голове и не слышу ничего. В медсанбате лежал, вот так, недели этак три или, может, с месяц. Я с тех пор, знаешь, и не слышу даже на левое ухо. Вот сколько лет прошло.
Дружба? Да что ты, милый мой. Какая дружба! Прислали вчера, Иван он или Василий, а завтра его, примерно, убило. Нет, милый мой, не отмечали мы день рождения. И по имени редко кого. Связисты - так мы, конечно, знали друг друга, а если пехота - то нет. Был у меня товарищ Мишка, вот помню. Связист он тоже, как я. Он, знаешь, винт нашёл от «Мессершмидта». Алюминиевый винт: самолёт немецкий сбили наши, как говорится, и винт нашёл, выплавил ложку. Мишка выплавил: винт, он плавится легко. Ложку такую, знаешь, большую, огромную такую ложку, вот так вот. Черпак, можно сказать, сделал. А едим мы как? Из котла одного едим, вкруг костра сидим и каждый по очереди черпает, горячее: в животе хорошо сразу делается. И Мишка как черпанёт… В общем, сказали ему, по-добру по-здорову: через раз черпай, огромной ложкой своей, так вот.
И убило Мишку. Шли по линии лесом, осень, мы вдвоём, и обстрел, значит. Миномёт. Оно, знаешь, когда мина летит - она свистит. Слышно её, можно сказать, спрятаться успеешь: в ямку прыгнуть, в овражек, вот так вот. Но если мина прямо на тебя летит - то не слышно. Я в канавку прыгнул, слышу: разорвалась мина. Об ветки мина ударилась, об дерево, и разорвалась. Вышел, а Мишка сидит, в небо смотрит. Осколок маленький в него попал, прямо в сердце. Крови нет, не видно, под нагрудный карман попало. А в небо смотрит, как живой, глаза открыл. Убило Мишку, вот так вот.
По лесу я очень точно ходил, по азимуту. У нас ведь в деревне как - приборов нету. Ну, может быть, в сотню метров выходил, ошибка сто метров, по компасу. Звёзды если или, примерно, луна. А зимой, бывает, идёшь, провод тянешь. Холодный, голодный… мать честная! Солдатики, мочи нету! И ночь, и холод, то вот, например, в овраг провалишься, чтобы снегу поглубже… Распихаешь его, снег, начинаешь вкруг себя толкать, распихивать: нора получается, можно сказать. Берлога, вроде того. И провод подожжёшь: горит… обмотка горит провода, а снег, значит, плавится помаленьку, вот так вот. Нагревается, а коптит сильно - обмотка коптит, значит. На стенах корочка так вот ледяная получается, потому как огонь - от нагрева. Горит обмотка, дым, и стены, вроде того. И поспишь там с час, может быть, около часу, в норе этой надышишь, и вроде даже будто тепло. А выйдешь, и дальше пошёл с катушкой, линию тянешь.
Голодные, холодные… мать честная. Солдатики. Обмундирование на полгода выдали. Комплект: на лето или, стало быть, на зиму - тёплое. Вши: вшивые были, можно сказать, прости господи. А и то, банно-прачечный комбинат был, приезжал. Раз в месяц, примерно вот так вот приезжал. Баня, а одежду всю сдали: санобработка. Стирали одежду, от вшей, знаешь, обрабатывали. Выдали одежду: мокрая, керосином так пахнет. Летом так оно ничего, хорошо даже, а зимой - холодно, мокрая, можно сказать, одежда и сохнет день или даже более того, вот так вот. Мокрый, холодный, ой-ой-ой! Зимой не любили мы того.
То в Восточной Пруссии уже были. Тянул я провод и через кладбище - на кладбище, значит, попал. И артобстрел! Снаряды летят, мать честная: всё рвётся, земля гудит! Не дай бог! Снаряд, знаешь, он два раза не попадает в одно место. В воронку я прыгнул, так вот, спрятаться, а гроб развороченный и мертвец, понимаешь. В могилу снаряд попал и разворотило, а я спрятался. Мертвец, знаешь, он не страшный, покойник. Живые страшные, а мёртвые не страшные. Прижался к земле, в могиле той, лежу с покойником тем, значит, в обнимку, как говорится, пока обстрел не кончится.
Окружили мы немцев - в окружение они попали. В начале войны, так, знаешь, они нас, а тут мы их, как говорится: окружили немцев. Дивизион наш перебрасывают, через поле, на позицию. Поле, вот так вот, трава высокая, и светомаскировка, потому как к вечеру уже, темнеет. Можно сказать, чехлы на фары такие, чтоб немцам свет не видно, щёлочка только - дорогу чуть посветить. Вдруг в траве вроде пробежал кто, не то человек, мы ж того не знаем точно. Может, и немцы. Повыпрыгивали из машины, ну и стрелять, и стрельнули. А темнеет уже и не ясно, где что. Водитель наш тоже с оружием на ту сторону вышел, ну и стрельнули: может решили, что немец, а может с перепугу. В челюсть ему попали: хрипит, кровь, мать честная! Сами же и попали, потому думали - немцы. Умер он потом, вот так вот, жалко его.
А немцы пошли прорываться, из окружения прорываться. Только патронов у них нету: кончились. Потому как окружение: цепью идут и не стреляют, а патроны кончились. Я стрелял - не знаю: попал, не попал. Упал немец - убил его или, может, ранил, или же он спрятался. Я того не знаю. Может и убил, а может - и нет. Танки нам прислали, два танка: они их подавили. У немцев патроны, снабжение кончилось, и ничего они не могут, как говорится, против танков. Вернулись они, гусеницы: грязь, кровь, мясо - мать честная! Намотали, подавили они немцев, вот так вот. Страшное дело.
В Кенигсберге войну закончил, Третий Белорусский фронт наш. Бои тяжёлые за город были, форты там кирпичные. Здоровые, старинные форты, лет им наверное сто, но этого точно не скажу - не знаю, как говорится. И каждый дом - то мы их прогоним, то они нас. И как раз я на командный пункт пришёл - линию провёл, значит. И немцы в контратаку пошли, вот так вот, и отбили наших, а мы в подвал попрятались. Попрыгали, как могли, значит. Спрятались, как говорится, схоронились. Но немцы гранаты кидать, нас, так вот, закидывать, в подвал. А провод: нет обрыва… целый провод! И командир, как говорится, командует «Катюшам» стрелять по нас. Ох, мать честная! Страшное оружие, «Катюша». Прям по нас, поверху. Завалило немцев, значит, а мы откопались. Откопались потом, вот так вот. Повезло.
Я на органе играл. Это, конечно, уже после, когда немцы эвакуировались уже. Ходили везде, проверяли, и церковь - кирха по-ихнему: орган, трубы такие. Большие-большие трубы и клавиши белые. Я двух солдатиков - меха качать, а сам по клавишам. Музыка такая: красиво, знаешь, как оно. В кирхе оно так мощно очень звучит, можно сказать, грандиозно. Очень красиво! Мы взорвали, конечно, потом. Взрывчатку заложили и рванули. Ух, трубы эти летели, так вот - орган. А немцы машины побросали, весь порт: грузовики, машины, техника. Тысячи, тысячи… Катались - нажмёшь стартёр… Бензина же нет, вылили немцы… Бензин, милый мой, тогда у нас двух видов был. Ты и не знаешь теперь: авиационный, как говорится, и автомобильный. А стартёр: нажмёшь педаль и на передаче катаешься, как барин, пока батарея не сядет. Радостно так, что Победа.
Больше месяца в поезде ехали, вот так вот, весь наш полк. Посадили нас в поезд, поехали, можно сказать, на Дальний Восток. Потому - японцы, Манчжурия, вот так вот. С Японией война. Месяц когда ехали, когда в тупиках стояли, а кормили нас, знаешь, не очень, особенно по сравнению с фронтом. Наши ночью границу перешли: разведчики. Ножами их порезали, японцев, чтобы не стрелять - без шума, значит. Сначала в бок толкнут, потому что человек, когда спит, его если ножом ткнуть - он кричит, человек, вот так вот. А если толкнуть, как говорится, разбудить сначала - не кричит. Разведчики их заставу сняли, и потом уже мы пошли, так вот.
На крыло автоматчиков сажали, на «Студебеккер» - с каждой стороны. Он сидит, вот так вот, стрелок, вокруг фары ногами, и ППШ у него. Потому что смертники, самураи… обмотаются динамитом, весь в пакетах динамитных, и прыгает под машину, вот так вот, чтоб «Катюшу» взорвать. Себя взорвать и машину взорвать - это у них смертники были, у японцев. А стрелок из ППШ очередь, и японец - он на кусочки разлетается. Если не дай бог успеет и сам взорвёт, то весь динамит сразу и, как говорится - поминай, как звали: взрыв большой. Но не детонирует: куда пуля попала, тот пакет взрывается, а другие не взрываются. Ноги, руки только оторвёт: мать честная! Смертники, самураи.
Другой раз поймали солдатики корейца. Слышу, в кустах кричит: «Конь, конь!» То солдатики поймали, понимаешь. Он ведь, кореец, можно сказать - в юбке, косички, вот так вот. Ну вроде халатик такой и две косички, шляпа соломенная. Не поймёшь, как говорится. Солдатики поймали его, думали - девка, значит, а он кричит: «Конь, конь!» Не знает по-русски. Что мужик, значит - конь. Всякое бывало…
Медведь у нас был. В сопках нашли медвежонка. Медведицу, наверное, убило, или бог его знает. Мы того не знаем, а медвежонка нашли, кормили. Научили его разному. Он, знаешь, как собачка. И за водой научили, к реке там или, примерно, озеро: дали ему коромысло и два ведра, так он идёт к реке, воды принесёт. Знали его наши и не боялись, кормили: ласковый был. А другой раз, у реки, там другая часть была, не знали они нашего Мишу. Он с вёдрами, а они испугались, ну и убили его. Вот так вот. Жаль его, медведя.
Мы ходили там везде после японцев, искали всё, взрывали. Раз видим хижину в поле, вроде шалаш такой, соломенный - стоит одна хижина, вот так вот. Внутри - крышка на полу, ну вроде люк такой, можно сказать. Открыли, там лестница, ёшь такое: тоннель и на рельсах цистерна с бензином. Авиационный бензин. Аэродром, значит, был в поле, а под землёй - хранилище японцы сделали, чтобы самолёты, вот так вот, бомбардировка с воздуха - спрятали. Решили взорвать. Глупые, что там - двадцать лет, кроме войны ничего, как говорится, не видели. Отмотали бикфордов шнур на двадцать минут… Двадцать минут бежали, а всё равно нас землёй закидало.
В Пхеньяне я два года служил, дивизия стояла. Ким Ир Сен, знаешь? Главный у них был, в Корее, как у нас тогда - Сталин. Я же за руку здоровался. Он капитан был, Ким Ир Сен, армии капитан. Ему сказали: ты кореец - будешь главный, вот так вот. А генералов министрами назначили. В правительство, как говорится, корейское. Сельское хозяйство, примерно. А что он понимает, генерал? Я в сорок седьмом демобилизовался. Страшное дело - война, не дай бог, милый мой.