Тёмное небо озарилось первым приближением нового дня. Далёкий крик петуха также напомнил об этом. Петя и Серёжа вскочили с лавки, как и условились несколько дней назад. Рано – чтоб никто не заметил, быстро – чтоб никто не убил, они хотели отправиться спасти Маруську. Они поклялись – памяти мамы и себе, что не оставят сестру. Немцы ещё поплатятся!
- …И что там?
- Что-что? – Петя, который был ниже и неприметнее, спрятал в карман дедушкин наградной бинокль и отошёл от окошка. – Мне кажется, всё готово. Мы же продумали всё. Уже всё решили. Если ты медлишь или боишься остаться там – не иди, но я уже всё решил. Я пойду и заберу её!
- Да ты себя послушай, как ты смешон!
Петя немного скривился.
- Я знаю, что ты не всегда со мной соглашаешься, но сейчас ты должен послушать меня. Мы проникнет туда, заберём её – и назад!
- А если что-то пойдёт не так? Я всю ночь думал. Нет, я не дам тебе пойти одному. Только подумай: а если что-то случится?.. Слишком велик риск. Ты думаешь, нас кинут туда же, да нет, скорее расстреляют на месте.
- А вот и не расстреляют! Зачем им мы? Мы не опасны..
- Это ты думаешь так. А немцы могут думать иначе.
Петя снова насупился.
- Ну, прости. Я, правда, хочу пойти с тобой. Я просто…
- Ты трус. – уверенно, размеренно и жестко проговорил мальчуган. – Просто ты трус. Ты боишься больше всего за себя. Мне всё ясно.
- До «лагеря» далеко. Надо идти через лес, потом через поле. Да ты послушай! Может, её и нет уже? Может её… - Серёжка на минутку задумался и, весь бледный, внезапно выпалил: Может, её там съели!
- Съели? Да ну тебя. Прекрати. Что ж они там людей едят?
- А, может, едят!
- Прекрати…
Они спорили ещё долго и вполне могли опоздать, но время ещё позволяло. Выбравшись из землянки, которая служила своего рода прикрытием и промежуточным пунктом, мальчишки украдкой побежали по лесу. Они озирались, без конца спотыкались и наступали на сухие ветки и листья.
- Тихо ты! Лучше бы я один шёл.
- Вчера весь вечер крались, пока шли сюда. Что ж, я напрасно шёл?
- Нет, не напрасно. Мы ежевику нашли по дороге, помнишь? Поели хоть.
- Да, поели. – Серёжка вымученно кивнул и заставил себя идти дальше. До поля оставалось ещё двадцать минут быстрой ходьбы, но надо было идти осторожно.
- Если нас услышит кто-то – кранты. Понимаешь?
Серёжка кивнул.
- Да. Хватит болтать.
- Молчим.
- А если Маруська начнёт плакать, пока мы её вытаскивать будем, что тогда? – спросил брат, выдержав несколько минут тишины.
Просыпающийся ночной лес был удивительно свеж и красив. Только ботинки и штаны уже все усеяла своей сетью блестящих звёзд роса, и было от этого холодно.
- Если плакать начнёт… - шёпотом заговорил Петя. – Даже не знаю. Да главное вытащить её от них, а потом уже будь, что будет!
- Вытащить, потом добежать до землянки, потом до дома. И, наверное, лучше не показываться в нём – они же считают, что в селе никого не осталось. И тут вдруг мы!
- Да, ты прав. Придётся прятаться в конюшне или сарае.
- Лучше сразу скажи, где и когда.
Но брат ничего не ответил. Он прищурился, пробормотал только что-то про звёзды, которые начинают тускнеть, и напомнил, как дорого время. Лес кончился почти в тот же момент. Резко оборвался полосой немного примятой травы.
- Теперь будем ползти. Помнишь?
- Да.
Серёжа кивнул. Следующие сто метров они преодолели ещё за полчаса – изорвали колени и немного оцарапали руки, но в целом светились от радости. Сказалась их «подготовка», организованная на дощатом полу в землянке, иначе бы этот поход затянулся ещё на час.
За волнами зелёной и рыжей травы виднелся сделанный на скорую руку забор. Вокруг него днём стояли немцы и стреляли по всем, кто осмеливался выйти из леса. За спинами немцев возвышался небольшой дом. Нет, даже не совсем дом и не лагерь в прямом смысле этого слова, скорее место, в котором враги решили поиздеваться и позабавиться. Всех, кого не убили в селе, выборочно забрали сюда, наверное, чтобы убить, но каким-то другим, более жестоким способом или у всех на виду.
- Ни звука. – напомнил одними губами Петька. Его рыжие волосы уже стали коричнево-чёрными от налипшей грязи и листьев, спутались и распрямились. Кажется, последними он специально измазал себя, чтобы быть неприметным. Всё-таки уже конец лета, листья начинали и сохнуть, и падать, будет и он, как лист, может, повезёт, не заметят.
Небо постепенно серело, но до утра было ещё далеко. Сегодня повезло с погодой – тишину нарушал беглый ветер, сухая трава шевелилась и напоминала настоящее море. Даже, если б издали звук, ветер прикрыл бы мальчишек.
Добравшись, наконец, до стены, Петя и его брат тут же переглянулись. Впереди было самое сложное ответственное и почти невозможное действие. Но это уже не мысль, а решение. Они взвесили всё, отступать было поздно. «Детская комната» располагалась где-то недалеко. Надо только туда пробраться…
- Ты слышишь что-нибудь?
- Нет.
Вокруг дома единственным источником звука был только ветер. Но это как будто и на руку. Не слышалось ни криков, ни выстрелов. Лишь в душе звучали последние слова, такие ещё знакомые шорохи. Перед глазами всплывала сцена, произошедшая не так давно. Немцы, ворвавшиеся в дом. Выстрел, после которого мама больше не открыла глаза. Плач малютки-сестры, не понявшей ничего и испугавшейся зелёных фуражек. Братья были тогда на чердаке. Так уж сложилась судьба – они ничего не смогли изменить, только были бы тоже убиты. В тот же день, буквально минутой позже, они переглянулись и замерли, точно как и сейчас, – они подумали вместе о том, что вернутся за сестрой и спасут её. Возможно, именно ради этого они остались живы в тот день. А там, гляди, и папка скоро вернётся…
- Все, наверное, спят.
- Станем для них сном. Всё, идём!
Петька подал знак рукой – тот, о котором условились. И дальше не было слов. Медленно и очень тихо мальчишки перепрыгнули через забор и украдкой побежали к дверям страшного дома. Чёрные доски показались тогда могильными, от них прямо веяло смертью, воняло, тянуло холодом. Мальчишки были вынуждены пересилить себя, не дрогнув, пройти мимо них, идти дальше.
Дверь была затворена, но, к счастью, не очень крепко. Замка на месте не оказалось. Дом, сооружённый за несколько дней, являлся лишь временным пристанищем для людей и потому таким далёким от совершенства. А по сути даже не дом, а непонятное похожее на палатку сооружение, обнесённое забором из чёрных досок, разделённое на несколько помещений огромными тряпками, безобразное, бесформенное и бессмысленное, очередное творение смерти. Кажется, нечто подобное не строили, а просто переносили с места на место, складывали и раскладывали, точно зонт.
Мальчишки снова переглянулись и буквально в метре от спящей охраны крепко сжали друг друга за руки. И в этом движении, в этом взгляде было слишком много эмоций…
Немцы спали, не раздеваясь, кто-то лежал, кто-то сидел, облокотившись о кучи вещей своих пленников. От них разило шнапсом и перегаром. И хорошо, что было ещё темно. Крыша непрочного сооружения трепетала от каждого порыва ветра, первые солнечные лучи опустились бы сюда очень рано и тут же разбудили бы всех.
…Мальчишки разжали руки и сделали первый шаг под навес. Что случилось потом, каждый помнил из них, как во сне. От ужаса звенело в ушах, горло сводило спазмами, было почти невозможно дышать, и сердце отчаянно билось.
Братья вытащили свою сестру, пронеся её буквально в двух шагах от спящих и пьяных нацистов. Только какая-то старая женщина, измождённая, сморщенная и уже бредившая, без конца звала какую-то Сару, она увидела их, а после тихо благословила. Серёжа чуть не растерялся в тот миг, подумав, что теперь «их сдадут», но бабка покачала головой и только указала на выход. Очевидно, ей нечего было уже терять, и она сама, если бы не была так сильно измождена и больна, давно вынесла бы отсюда детей. Если бы только могла… Детей было достаточно много.
Когда последний шаг остался уже позади, ребята остановились, чтобы перевести дух под забором. Задохнувшийся Петя едва мог говорить, а после споткнулся, упал, до крови ободрав один локоть. Он без конца смотрел на сестру и думал: «Это странно, что она совершенно не плачет». Белое личико выглядело болезненно-бледным, тельце окоченевшим и тоже странным на цвет.
- Она спит. Как хорошо! – прошептал брат, нагнувшись и желая немного разрядить обстановку.
- Нет. Всё не так. Только позже! Сейчас мы должны идти.
Они опять поползли через поле. Маруся уже не спала, точно большая кукла, внимательно смотрела на травы своими огромными мутноватыми глазами, молчала. А впереди ещё долгий и сложный путь через лес…
***
Наверное, только чудо помогло спастись в этот день. Мальчишек никто не заметил, немцы не начали погоню, выстрелов не слышалось и потом. Подождав какое-то время, чтобы перестраховаться, они окончательно успокоились. Они поняли, что всё прошло хорошо, и к тому моменту уже снова сидели в землянке.
- …Что с ней такое? Почему она всё время молчит? – спрашивал то один, то другой, а после пожимали плечами и молча надеялись на лучшее, светлое. Они не говорили вслух о том, о чём подумал уже каждый из них. Чтобы ничего не накликать.
В землянке было холодно, как у немцев. Почти на голой земле, юные герои сидели, дрожали, обнявшись, лишний раз боясь издать звук, а также озвучить страхи. Незадолго до этого они нашли все тёплые вещи и отдали их сестре, укрыв её, как «капусту».
- Что-то она мне не нравится. Что с ней, как думаешь, Петь?
- Похоже, она простыла. Лекарств бы сейчас каких-нибудь, но где их найти?
- Нигде. Эту ночь переждём здесь, завтра утром отправимся перебежками к дому. В аптечке было немного микстуры. А там уже что-то придумаем.
- Скорее бы дождаться утра!
Но утро настало не скоро. Кажется, ни один, ни другой так и не смог заснуть. Мальчишки сопели и пытались лежать с закрытыми глазами, но они не спали, а притворялись; Петю переполняли чувства, он был слишком взволнован и до сих пор не мог избавиться от тревоги. Он был рад, что всё прошло так быстро и просто, что всё уже позади. Он обезумел от радости и даже подумывал о том, что завтра вернётся отец, война закончится, всё канет, как страшный сон. А между тем, это был только август 1941 года… И ужас шептал об этом.
На утро Петю ждал новый очень страшный сюрприз. Их сестра, по всей видимости, получившая за последние дни сильное воспаление лёгких, не проснулась – она умерла, уже давно не дышала. Как ни пытались мальчишки, но девочка была холодна, не двигалась и не слушала никого, слова потеряли свою ценность. Да она и не знала слов. Такая короткая жизнь – меньше года. Такая, увы, судьба.
Чувства заметно притупились и уже не были такими острыми, как в первый раз, когда в дом пришла похоронка на старшего брата. Мальчишки молча стояли над своей девочкой. Ветер трепал короткие ещё блестящие волосы, а Маруська казалась живой, или лучше ожившей куклой, просто замершей на один миг, куклой, из которой вынули ключик.
- Мы должны похоронить её.
- Прямо в этом лесу?
- Выбирать нам сейчас не приходится. Не оставлять же её прямо здесь. В землянке должна быть лопата… Погоди, я схожу, посмотрю.
И уже вскоре они стояли на коленях в окружении последней зелёной травы. Небольшая ямка была готова. А слов так и не нашлось, чтобы выразить боль.
- Ты был прав, мы только могли погибнуть! – уходя, бросил на ветер Серёжа. Он старался не смотреть ни на небольшой холмик свежей земли, ни на заплаканное почти красное лицо младшего брата, ни на длинный кровавый след, красовавшийся у него на руке, ни на то, как его младший брат не мог найти себе места, подскакивал и всё пытался остаться. – Её было уже не спасти! И ты бы там не поранился. Идём. Мы должны идти дальше. Хотя бы мы. Нет смысла сидеть и смотреть на лес! Мне он теперь противен. Нет её! Всё! Уже в прошлом!.. Прости, если я нагрубил.
Это был последние слова, сказанные холодным трагичным утром. Мальчишки молча добрались до дома. Молчали и там. Молча пытались согреться и молча ели. Погода портилась на глазах, и всюду чувствовалась ранняя-преранняя осень. Холодная, дождливая и печальная, как специально свалившаяся на голову двух осиротевших ребят.
В тот день каждый из них понял, что хорошего в будущем уже не случится. И папа, наверное, не придёт. И соседнее село может быть также расстреляно. И никакой уже не будет жизни, потому что жизнь пала на колени пред смертью. Это только красиво звучит, но на деле…
***
- Нам не надо было устраивать этот поход! – чуть погодя начал Серёжа. В его голосе больше не слышалось страха и неуверенности, которые звучали ещё некоторое время назад. – Мы всё равно бы ничего не изменили. И вот…
- Но мы хотя бы попробовали!
- Но мы проиграли!
- Нет, выиграли.
Они снова заговорили о мёртвой сестре. И, поразмыслив, поняли, что это была маленькая, но, как ни крути, победа! Горькая и печальная, невыразимая, первая маленькая победа. Увы, единственная, на которую они были способны сейчас. Да и вообще способны.
- Может, это и хорошо, что она умерла… - сдавливая бегущие слёзы, быстро заговорил Петя. Он был весь в грязи и в саже, растрёпанные рыжие волосы и в целом недавний стресс придавали ему какое-то немного безумное выражение. Безумие было неудивительно. Меньше чем за одни сутки он изменился до неузнаваемости, и эти события едва не сломили его. Не надо было сначала так радоваться.
- Хорошо? Что же хорошего?.. – чуть не споткнулся Сергей.
Брат казался намного спокойнее Пети, но он также кипел от злости и ненависти. Ужасное разочарование съедало его детскую душу, руки и ноги тряслись, и было ужасно холодно. Из горла слышалось тяжёлое возбуждённое и быстрое дыхание, а ещё был готов вырваться то ли кашель, то ли истерический, почти исступлённый крик. Было видно, что мальчик всеми силами давил его и лишь потому молчал. Но теперь он взорвался, не выдержал:
- Почему хорошо?! Что ты такое говоришь? Как ты можешь говорить и при этом смотреть мне в глаза!
Они сидели в грязном сарае, изредка вставая и расхаживая из стороны в сторону. Здесь же была и конюшня – под ногами всюду валялось сено, ещё сухое, хрустящее, скомканное, свалянное в кучи с землёй.
- Ты бы сказал так и маме? – и тут же злобно: Предатель!
- Да нет, не о том. Не о том я! – Петя заламывал руки, не зная, как лучше начать. – Не о том… Это хорошо, что Маруська умерла, потому что я и сам лучше бы умер, чем сдался немцам или начал прислуживать им. Может, знаешь, я что подумал, может, и мы с тобой лучше сейчас умрём? Выйдем в поле – там как раз ходят, или тут – тихо, я верёвки принесу, и повесимся…
- Нет, ты чего?
- Да, не то. Это я так, задумался. Но как жить-то будем теперь? Мы же сами остались. Больше никого у нас нет. – Петька зарыдал и по его грязному от болота лицу и рыжим, как огонь, волосам потекли, смешались с грязью, горькие детские слёзы. – Сядь сюда. Сядь, я хотя бы обниму тебя. У тебя ведь тоже больше никого не осталось!
И Серёжка послушался, сел, немного облокотившись на одну из кучек травы. Он покорно опустил голову, а потом чуть дрожа, откинулся после на спину. Брат гладил его руками по волосам. И всё приговаривал:
- Как мы теперь-то жить будем? Может лучше?..
- Нет-нет. – брат покачал головой. – Это не лучше. Это всё тоже самое. Это будет значить, что они нас сломали, запугали, проклятые. Но ты, может, прав про Марусю. Она бы всё равно тут не выжила. И ладно мы уже – мы постарше, хоть что-то видели в жизни, пожили, а вот она... – он снова на какое-то время затих.
- И она теперь не одна – с мамой. С бабушкой. С нашей старой тёткой Анфисой. И её Анечкой, – продолжил брат. – Лучше умереть по причине, чем сдаться этим врагам. Какой угодно причине. Нам надо радоваться, что она простыла и заболела. Так, может, и нам…
- Прекрати! – Серёжа облокотился и встал. – Теперь – нет. И вообще. Ради мамы, Маруси, ради всех, кого мы знали или не знали, за них, вопреки желанию чёрных извергов… Теперь мы должны жить вопреки. Не вопреки немцам, так вопреки самой смерти! Жить вопреки всему, так это, кажется, называется.
Севастополь, май 2020, 437