А. Лютенко ( Из романа Миллиард на двоих)
«Страсти объясняют многое, но не оправдывают ничего»
Луиза Аккерман
Когда Николай открыл глаза то перед его кроватью стоял его новый товарищ из соседней комнаты – Виктор, командировочный с Камчатки.
– Ты как? – спросил он проснувшегося.
– Да что-то голова раскалывается... – ответил Николай, протирая глаза.
– А этих видел? – и Виктор указал глазами на трёх суетящихся тёток в кожаных коротких юбках.
Николай попытался узнать ту, что вчера присаживалась на его кровать и курила в открытое окно. Но всё тётки с утра выглядели на одно лицо: опухшими от бессонной ночи.
– А где капитан? – полушёпотом спросил Николай.
– Там, в душе… Как тюлень всё забрызгал.
Они помолчали. Николаю не хотелось вставать в присутствии незнакомых женщин, демонстрируя свои цветастые семейные трусы. Но тут в комнату вошёл вчерашний капитан: в отглаженном чёрном кителе, белой сорочке с галстуком. И в до блеска начищенных ботинках.
– Так, выходим на построение! – обратился он к своим ночным собутыльницам, похожим на размазанные по стенам чернильные кляксы. – Сейчас прямиком идём в кафе: оно здесь за углом – я всё узнал! По программе завтрак, полный расчёт – и по домам!
На его тщательно выбритом лице красовался розовый румянец. Если бы не красные глаза, то невозможно было в этом подтянутом бодром мужчине узнать вчерашнего пьяного, совсем не вязавшего лыка, забулдыгу.
Он подошёл к кровати, где лежал Николай – и, поднеся руку к фуражке, чеканным голосом проскандировал: «Счастливо оставаться! Если что, то как говорят на флоте – пардон за беспокойство!»
И, неожиданно развернувшись, игриво шлёпнул одну из дам по толстой заднице. А затем стремительно вышел в коридор гостиницы. Вся разношёрстая компания официанток, включая хлыща в белом мятом костюме, сонно потянулась за ним.
– Вот же человек! – восторженно провожая всю процессию, с завистью вымолвил Виктор. – Такие три тёлки: и жопы, и груди – прямо как на подбор! Сила! Одно слово – тихоокеанец! Они все такие – не то что мы, береговые…
Николай не стал пересказывать Виктору вчерашний разговор толстотелых официанток – про реактор и импотенцию… У каждой профессии – свои издержки. У тех же геологов, в постоянных спутниках – гастриты и язвы!
…Уже через час Николай вышел из метро, ошарашенный огромным количеством людей. А эскалатор, что сначала спускал на станцию, а потом поднимал (наверх, к выходу) огромные толпы людей – просто произвёл на него ошеломляющее впечатление. Учась в Геологическом институте, он, конечно, представлял, что существует такое явление, как метро. Но что оно такое грандиозное и красивое – даже и не подозревал.
Нужный переулок и дом Николай нашёл сразу. Несколько раз позвонил в указанную на листке бумаги квартиру, но никто не ответил.
– Вы к Лидочке? – услышал он хорошо поставленный женский голос.
– Я к Алёне Гончаровой… – ответил Николай даме, спускавшейся по лестнице с верхнего этажа (и разотетой в брючный костюм телесного цвета и кокетливую соломенную шляпку).
– Здесь такие не живут! – подозрительно разглядывая Николая, проговорила женщина.
Николай ещё раз заглянул в бумагу.
– Да, простите. Не туда посмотрел. Конечно – Маликова Лидия Петровна...
– Ах, Лидочка… Так она сейчас на работе. Будет только к часам шести. Может, ей чего передать?
И глаза женины хитро прищурились – брало верх обычное женское любопытство.
– Спасибо, не надо! – отклонился Николай. – Я тогда подойду уже после шести, огромное спасибо.
– А вы кто? – не унималась любопытная женина. – Родственник?
– Нет, просто знакомый. Простите, мне надо идти.
И Николай, спустившись вниз, вышел в переулок. За углом шумел Старый Арбат…
Московская жизнь текла по своим неписанным законам, не сверяя собственное время со всей остальной страной. Москва являлась «государством в государстве»: со своими правилами и традициями. А также со своей многочисленной бюрократией и особенными жителями, избалованными магазинами и театрами.
Николай вышел на Арбат и побрёл обратно, как и добирался от метро. В самом начале, он ощутил ароматный запах кухни, что летал в воздухе из открытых настежь окон красивого здания ресторана «Прага».
Очень хотелось есть. Да и немного опохмелиться после вчерашнего – тоже не мешало! Денег у Николая имелось совсем немного, но желание побывать и (хотя бы одним глазом!) взглянуть на внутреннее убранство московского ресторана пересилило здравый смысл. Он подошёл ко входу, где стоял высокий плотный швейцар – в вышитой золотом ливрее и красной кепке с козырьком. Весь его важный вид показывал, что он в душе считает себя минимум капитаном дальнего плавания или лётчиком.
На стекле больших дубовых дверей, как всегда, висела табличка, что «мест нет». Хотя время ещё только подползало к полудню. За три рубля чаевых швейцар, не меняя важного выражения лица, распахнул перед Николаем двери – и тот оказался в святая святых московского ресторанного мира.
Правда зал оказался полупустым, а за столами с белыми скатертями сидели мужчины и женины больше похожие на семейные пары с детьми, что довольно буднично заскочили на обед в это замечательное заведение.
И только несколько мужчин, (судя по речи – иностранцы), что-то эмоционально обсуждали, поднимая рюмки с водкой и закусывая маринованными грибочками.
Худощавый официант – в светлом костюме с бабочкой, чёрных брюках и лакированных ботинках – принёс меню и вопросительно уставился на Николая.
– А что вы мне посоветуете? – обратился, немного слушаясь, Николай к молчаливому мужчине с пробором.
– Фирменное у нас: суп с пирожками. Очень советую, конечно, салат оливье. На второе можно цыплёнка. Осетрины, к сожалению, уже давно не готовим. Так, что будем?
– Давайте и оливье, и суп, и что там ещё, вы сказали… Цыплёнок?
Официант, преисполненный достоинства, важно кивнул.
– Давайте и его...
– А что из алкоголя? Грамм сто водочки можно?
– Конечно можно. Только у нас графинчики – все по двести, не много?
– Ничего, давайте двести! – согласился Николай. И посмотрев на компанию, закусывающую водку грибами, добавил: – А порцию грибов малосоленых принесёте?
– Груздей? – уточнил официант;
– Да, их…
– Хорошо, сделаем. Может, ещё и «Боржоми» пару бутылочек?
– Можно… – согласился Николай, в очередной раз глотая слюни – от запахов, что распространялись по залу от двери: возле которой то исчезали, то появлялись официанты, неся перед собой подносы с аппетитными закусками.
Сколько так просидел? Трудно сказать… Счёт времени он потерял окончательно. Николай уже съел и салат оливье, и суп с горячими пирожками, и цыплёнка, политого пикантным соусом. Одни люди приходили, другие уходили… Но для Николая они все (очень красиво одетые и улыбчивые) – словно бы проплывали в лёгкой дымке накуренного зала и растворялись в небытии.
Недалеко он Николая четыре серьёзных официанта сдвинули несколько столов в ряд и стали сервировать большой стол, человек на тридцать. Самым удивительным – во всей этой череде блюд и напитков, что выносили официанты на больших подносах – стал большой розовый поросёнок, с украшением в виде ананаса на голове.
А потом стали вдруг приходить нарядные люди: мужчины и женщины в вечерних костюмах и женщины в ярких платьях. Это всё – какая-то другая, неведанная простому работяге из Сибири жизнь.
«Если бы мои геологи знали, что такое бывает? Как бы я их заставил неделями сидеть в тайге?» – подумал Николай.
Судя по речам и высказываниям гостей за соседними столиками, пришедшие праздновали очередное повышение по службе высокого седовласого мужчины в больших золочёных очках. Николай никогда в жизни не видел таких странных экзотических блюд на красивой посуде, такого количества хрусталя и так дорого одетых людей, что неспешно пили коньяк, курили, закинув ногу на ногу… И без умолку говорили – на каком-то своём языке сытости и благополучия.
Чувствовалось, что у всех, кто сегодня пришёл поздравить юбиляра – жизнь, что называется: «удалась»!
Это всё – чиновничья Москва. Она, как и двести лет назад, жила своей отдельной жизнью от остальной страны.
На эту сытость можно, разве что, смотреть со стороны. Вот так приходить, как в театр, и с расширенными глазами наблюдать за представлением… Одним – розовый жареный поросёнок с ананасом на голове. Другим – котёл с похлёбкой из просроченной тушёнки и лежалой картошки. Но и то, и другое – считается счастьем.
…Николай почему-то вспомнил парторга геологической партии, худого Василия Порфирьевича, что умер от рака желудка. Тот всю жизнь работал мастером-буровиком и мечтал увидеть море. И вот, когда он смертельно заболел, по линии профсоюза ему дали наконец, как передовику производства, путёвку в санаторий на Чёрное море. А когда вернулся с отдыха, у парторга рот не закрывался от восторгов: он взахлёб рассказывал, что видел чаек и пальмы! Но через пару месяцев скончался, причём уходил из жизни очень тяжело. Врачи сказали, что с его болезнью – солнце категорически противопоказано.
– Ну, умер бы на полгода попозже… – думал Николай. – Зато сбылась давняя мечта! Умирая, он, сквозь стоны, только и говорил о море!
Часы показывали половину шестого: он и не заметил, как быстро в грустных размышлениях пролетело время. А веселье в ресторане только начиналось. На сцену вышли музыканты в концертных костюмах и стали раскладывать инструменты. Публика стала говорить громче и чаще вставать из-за своих столов. Не хотелось отсюда уходить, но надо выполнять то странное поручение покойного Захара, что граничило с сумасшествием.
…Дверь, после того как он в неё позвонил, открыла красивая девушка в домашнем халате. Какое-то время они молча выжидающе глядели друг на друга.
– Простите, вы Алёна Гончарова? – спросил наконец Николай, теребя в руках бумажку с адресом, что дал ему Захар.
Лицо девушки побледнело.
– Вы от Ивана Ивановича? – спросила она слабеющим голосом.
– Нет, я не знаю, кто это. Простите, я ищу Алёну Гончарову, что работала в нашем посёлке учительницей рисования. У меня к ней поручение от Захара Ивановича. Он мне кое-что передал перед своей смертью.
– Захар Иванович умер?! – переспросила девушка, изумлённо глядя на Николая. Так смотрят на человека, что только-только вылез из могильного склепа, пролежав там триста лет.
– Проходите… – не совсем уверенным голосом промолвила Алёна и Николай переступил порог квартиры.
…За окном уже стояла тёмная майская московская ночь, а Николай по десятому разу всё пересказывал Алёне, как он во главе своей группы геологов попал в брошенный посёлок. И там жил, совсем один, старик Захар. И как тот поручил Николаю передать записку, что Алёна держала сейчас в руках.
– Знаете, вообще-то, я же не верил ни одному его слову! – как-бы оправдываясь, объяснял Николай.
– Так почему тогда приехали в Москву? – недоверчиво переспрашивала его Алёна.
– Не знаю… – пожимал плечами Николай. – Знаете, я в детстве, вообще-то, до шестнадцати лет не говорил – совсем! И постоянно молчал: такой вот психологический эффект. Мои приёмные родители часто ругали меня – думали, что я так выражаю свою нелюбовь к ним. Но молчание позволило мне понимать людей без слов. Я стал чётко понимать, говорит человек правду или обманывает. Меня за это сегодня мои работяги даже побаиваются. Шутят: мол, мне надо в разведке работать или следователем.
Алёна посмотрела не него грустным взглядом.
– Вам туда не надо! Ни в коем случае!
– Почему? – удивился Николай.
– Просто поверьте на слово: это не ваше! У вас доброе сердце, а там у них… – и она неопределённо махнула рукой в пустоту. – Первое, что надо сделать, так это вырезать себе сердце. И сразу же ампутировать все чувства.
Они замолчали.
Алёна была удивительно красива и трогательна. От всей её фигуры исходило непередаваемое тепло. Николай поймал себя на мысли, что захотелось обнять её и начать жарко целовать эти слегка припухшие манящие губы. Она волновала его – и это даже мешало ему нормально говорить.
В открытое окно влетали голоса со Старого Арбата, женский смех. Этажом выше играл магнитофон с протяжной песней на английском языке… А они сидели на странной вытянутой кухне, не включая свет, и пили давно остывший чай – всё глубже и глубже охваченные одной волной.
– А, может, выпить чего хотите? Мне американская подруга тут подарила бутылку виски. Я не знаю, правда, как его пьют… Будете?
Николай, стараясь скрыть своё смущение, пожал плечами.
– Давайте рюмочку! И я с вами: чтоб сбросить это дурацкое напряжение. А то всё так достало! Всё это… – и она обвела рукой стены квартиры.
Виски, разлитый в маленькие железные рюмочки, пился легко…
– Вы, Алёна, учили мою дочь рисованию. Но вы, наверное, уже и не помните?
– Почему? Я отлично помню всех детишек. Очень милые… И несчастные. Но ведь и место там!.. Странное, мягко говоря.
– Знаете, Алёна, а я вас до сих пор не узнаю! Как будто и не вы вовсе…
– Сильно изменилась? – она встала и включила лампу, стоявшую на окне. – А так? Вглядитесь…
– Нет, всё равно не могу узнать. Хотя я и видел вас всего пару раз. И тогда вы выглядели очень скромной девушкой, обычной молоденькой учительницей.
– А сейчас? – Алёна поёжилась и набросила тёплый платок на плечи.
Когда пришёл Николай, она успела одеть светлое платье с открытыми плечами, но всё также сидела в домашних тапочках.
– Сейчас я вижу Москвичку. Такую, знаете – коренную!
Они оба улыбнулись, понимая без слов: что имеет в виду Николай.
– Я же думал, что вы правда погибли! Да и все уверены в этом…
– Это всё Захар Иванович придумал. Это он меня и отправил сюда… – она споткнулась на полуслове. – Давайте, не будем об этом, ладно? Вы же знаете, что мой отъезд связан со смертью моего возлюбленного – Николая, вашего тёзки.
– Алёна, как бы тут…– стал запинаться Николай. – Знаете, а я видел его спустя год, после того, как вы пропали. Он же до этого меня от пьяных бандитов спас, что «Урал» в реке утопили. А он мимо проезжал и отдубасил их! – Николай с усмешкой отвернулся, уставившись в пустоту окна, ещё раз переживая те далёкие минуты человеческого унижения.
– Нет, он умер! Я это чувствую сердцем... – Алёна закрыла лицо руками. – Я бы почувствовала, если бы он был жив. Но вокруг – лишь пустота, ничего нет. Он точно умер! Я сама, вот этими руками, перекладывала его тело. Он столько потерял крови…
Она сухими глазами смотрела в пустоту – и казалось, что её грусть струится в комнате отсветом зелёной лампы на окне. Как бывает больно человеческой душе? И какую боль способно перенести живое существо, когда судьба режет его душу на маленькие кусочки?..
Николай пожал плечами. Он решил не затрагивать эту тему, раз она так неприятна его собеседнице.
Неловкая пауза несколько затянулась…
– Вот скажите, Николай: почему люди хуже зверей? – в её глазах светилась ненависть.
Он осторожно взял её за руку.
– Нет, Алёна – люди не звери! Они просто такие, какие есть. Какими их создала природа. Одни слабые, другие – сильные! Вот я думаю об этом старике, о Захаре. Я же его совсем не знал. И что он тогда говорил – выглядело просто бредом. Мало ли, что там у нас в Сибири все эти бедолаги, отсидев срок по десять или двадцать лет, говорят? Но Захар – он настоящий человеком, сильный и добрый. Хотя всю жизнь и прожил в окружении зверей! Может, поэтому я прислушался к тому, что он рассказывал.
Алёна, не соглашаясь, энергично замотала головой.
– Он просто в этих зверях тоже людей видел! Только изуродованных скотской жизнью.
Они снова помолчали.
– Что с письмом-то делать? – вдруг спохватился Николай. – Захар пишет, что надо нам с вами ехать в Ленинград. Здесь адрес указан. И, мол, картина висит в библиотеке клуба железнодорожников.
– Да жив ли этот клуб и эта картина? – с сомнением в голосе устало произнесла Алёна. – Давайте уж всё оставим до завтра, ладно?
– Хорошо, – согласился Николай – Мне пора, а то поздно. А вам завтра рано вставать.
– Я вас не спросила, а где вы остановились?
Николай замялся…
– Понятно… – понимающе кивнула Алёна. – С жильём у вас, понимаю, проблемы.
– Да не то, чтобы… – начал оправдываться Николай. – Просто вчера меня таксист устраивал, но только до сегодняшнего дня. А сегодня надо всё по новой искать: где места есть. Да вы так не волнуйтесь: если что – я и на вокзале переночую. Мы же геологи – спим, где ночь застала!
Алёна решительно поднялась со стула.
– Вон диван, вот плед. Подушку я вам сейчас принесу. Располагайтесь… Туалет – по коридору направо. Там же и ванную комнату найдёте. Я одна, видите, за счёт государства в таких хоромах живу… Так, что спите – пока нас вместе не выгнали!
…Николай, после горячего душа лёг на диван. И, укрывшись в темноте пушистым покрывалом, ощутил приятное тепло внутри своего тела. В открытое окно влетал запах арбатской сирени и ночные звуки большого города.
В соседней комнате лежала Алёна – и, казалось, он слышал её дыхание. И чувствовал, что она тоже не спит: глубоко взволнованная нахлынувшими на неё воспоминаниями, что вызвал их разговор.
– Николай? Вы же не спите? – услышал он голос Алёны.
– Угадали... – отозвался Николай и его сердце бешено забилось.
– Идите ко мне, а то мне стало вдруг так одиноко! Хочется, чтобы кто-то побыл рядом…
И он почувствовал, что её голос дрогнул…
Продолжение следует..