Ее грудь вздымалась как океанские волны в десятибалльный шторм. Федор Палыч невольно прикрыл колени портфелем. Такой реакции у себя он не помнил давно, даже как-то смирился, что продолжительные прелюдии стали частью жизни, да и не прелюдии это были вовсе, а ожесточенная борьба за урожай, сродни подвигу героев-целинников, терявших последние силы в пожаре социалистических обязательств. Впрочем, героем Федор Палыч никогда не был. Он еще раз с испугом заглянул под портфель, воскликнул мысленно, – Чтоб тебя! – потом добавил с нескрываемой гордостью – А ведь я еще о-го-го! – мелко подпрыгнул, словно вагон налетел на кочку, и смерил даму напротив взглядом прожженного морского волка.
Сомнений быть не могло, ее томное дыхание, одурманенно-блуждающий взгляд, и вздымающиеся, норовящие разбежаться в стороны груди – все говорило о том, что он произвел на даму неизгладимое впечатление. Четвертый, не меньше – подумал Федор Палыч, – точь-в-точь как у Машки, – отметил он про себя и неожиданно погрузился в воспоминания. Прикрыв веки, он представлял как Федя, совсем еще пацан, уткнувшись носом в Машку так, что весь мир вокруг сливается в один сладковатый землянично-молочный аромат, ложится ухом на одну ее грудь, накрывается второй и слушает белую, тягучую, сгущенную тишину.
Щеки Зои Петровны покрылись румянцем. Дышать было тяжело, и она пыталась вдыхать глубоко, спокойно, полной грудью, лишь бы потрепанный мужичонка напротив не заметил, что взгляды его возмутительные и откровенные достигли цели. Хотя, не такой уж он и потрепанный, с портфелем опять же, значит серьезный мужчина, – ее женское начало во всю вело наглядную агитацию и разъяснительную работу, – Ты посмотри лучше, какие глаза выразительные, умные глаза, и морщинки смешливые, явно человек заводной, жизнерадостный и на пьющего вроде не похож. Заводных Зоя Петровна любила, да и агитация была лишней. Они и забыла уже, когда в последний раз чувствовала настоящее мужское внимание. Нет, не те фальшивые комплименты, цена которым – сексуальный биатлон в пьяном угаре, а вот такую искреннюю заинтересованность, глаза в которых читается не только желание, но и нечто большее, читается возможность, нет, надежда на настоящее счастье.
Зоя Петровна вдруг с удивлением осознала, что остро нуждается в счастье, прямо сегодня, прямо сейчас, возможно с этими самыми бесстыжими с поволокой, но такими искренними глазами. От этой мысли ее бросило в дрожь, словно кто-то на небе раскатисто произнес роковое «Сейчас или никогда!». Зоя Петровна мысленно вся собралась, втянула живот, расправила плечи и приосанившись, подняла глаза на попутчика. И одобрение, и приглашение, и даже нотки разврата мелькали в этом ее отчаянном взгляде. Такие взгляды не пропускают, после таких взглядов женщину берут крепко за руку, а возможно не только за руку, но главное – крепко.
Зоя Петровна представила как сейчас эти умные, нет мудрые глаза считают все как с листа, он сгребет ее в охапку, и они помчатся вприпрыжку становиться счастливыми. Зоя Петровна даже инстинктивно приготовила правую руку, чтобы сдержать напор кавалера, если тот уж слишком рьяно бросится проявлять свои чувства.
Глаза незнакомца были закрыты. Голова покачивалась и билась о поручень в такт с перестуком колес…
«Станция Бульвар Дмитрия Донского» Прогрохотал голос откуда-то с небес. «Счастья больше не достоин…» Услышал Федор Палыч. Он открыл глаза, увидел пустое сидение напротив, заметался, завертел головой и вдруг обмяк, медленно постигая жестокость времени, сыгравшего с ним злую шутку. Восемь остановок. Восемь! Как один миг, как мгновение. Федор Палыч сорвал с лица маску, щелкнул замком портфеля, извлек пластиковую бутылку без этикетки, торопливо отхлебнул, смерил взглядом остаток и приложился к горлышку еще раз уже более основательно. Он глотал и глотал, словно пытаясь смыть горечь утраты, застрявшую комом в горле.
«Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны…» Вновь загрохотали небеса.
В проеме двери мелькнули полицейские фуражки, – Мужчина, у вас пропуск есть?
Какой, твою мать, пропуск? Федор Палыч напряженно пытался вспомнить в какой именно момент с горизонта пропал сосед Серега с бочонком спирта на лавочке и начались приключения в метро. Вдруг лицо его стало серьезным, в глазах промелькнула надежда и даже что-то похожее на вдохновение. Федор Палыч занервничал, попытался вскочить, закричал возбужденно – Оозы, жжжэщиа! Жэщиа! Для наглядности он упер кулаки в грудь, выставил локти вперед, желая продемонстрировать приметы женщины, которую срочно нужно объявить в розыск, и повалился в руки стражей порядка.
Зоя Петровна из последних сил распахнула стеклянную дверь. Дыхание сбивалось, духота была невыносимой. Чуть не лежа на поручне, она сорвала с лица маску, и сделала глоток свежего воздуха. Послышался звоночек детского велосипеда. Что за идиотка в карантин гуляет с ребенком у метро? – подумала, Зоя Петровна и повернулась уже, чтобы прикрикнуть на мамашу. Она искренне не любила детей и даже не пыталась скрыть своей неприязни. Ой, мама, мама смотри – тетя зайчиха! – опередил ее звонкий голос. Зоя Петровна прикрыла заячью губу, надела маcку и, опустив голову, зашагала в сторону дома.
А счастье было так близко…