— Да иди оно все! — Шорин скомкал лист плотной бумаги и с размаху швырнул его в стену. — Год живу в этой дыре, скоро свихнусь! Клянусь, когда впервые приехал, был уверен, что здесь дело пойдет как надо. И что ты думаешь? — он вопросительно посмотрел на друга.
— Не пошло? — предположил Волкин.
— Мать его за ногу, нет! Я, блин, всю жизнь занимался этим, всю, черт ее, жизнь! Ну ты ж помнишь, да? — он яростно хрустнул челюстью.
— Да, помню. Все девчонки были в восторге. Ты из-за этого занялся оригами?
— Девчонки? Ты что, реально думаешь, что я стал складывать сложнейшие скульптуры из бумаги, чтобы понравиться девчонкам? — он хрипло хохотнул. — По-моему, можно было найти способ попроще залезть к ним под юбку. Вон, Петька гитару освоил!
— Ну да, — задумался Волкин, рассматривая бумажную голову лошади, прикрепленную к стене. — Ты прав, глупость сморозил. В любом случае, твоих лягушек в пятом классе только идиот не обожал.
— Ну и вот! С пятого класса уже сколько прошло времени? Лет сто? Я ж всю жизнь складывал, складывал, круто же получалось?
— А-то!
— Вот я и подумал, приеду сюда, сниму магазинчик с квартирой наверху по дешевке, и, понимаешь, заживу! Буду зверей своих продавать туристам.
— Не выходит? — Волкин подошел к следующему экспонату, им был медведь в натуральную величину, сложенный из белоснежной глянцевой бумаги. Складки были такие филигранные, что создавалось ощущение пушистой шерсти.
— Да чтоб его, не выходит! Я как идиот тут ничего нормального вообще сложить не могу. Вон, глянь, какие кривые рожи, как будто у меня руки из задницы растут!
— А, по-моему, неплохо! — друг не отрывал глаз от выставленных в студии бумажных фигур.
— Эх, — Шорин махнул рукой и обвалился в кресло. — Это так кажется, потому что не знаешь процесса. Понимаешь, тут ведь каждый миллиметр играет роль. Шаг влево, шаг вправо, и все покосилось… Проблема в том, что раньше никаких проблем у меня с этим не было: линейка мерила ровно, ножницы работали исправно. Теперь же лезвие тупеет через минуту после заточки, а в сантиметрах каждый раз разное количество миллиметров. Куда, спрашивается, это годится?
— Неужто прямо так?
— Да! Иначе б какого рожна мне тебя звать из этой твоей лаборатории? — он взял линейку и начал вертеть ее в руках. — Долбанные миллиметры…
— Ладно, дружище, остынь, — Волкин подошел к Шорину и хлопнул его по плечу. — Пойдем лучше пообедаем? Что скажешь?
— Пообедаем? — скривился Шорин. — Уверен, что хочешь отведать местной кухни?
— Давай, слышал, ее хвалили.
— Хозяин — барин, — покачал головой художник оригами.
Они вышли в солнечный полдень и начали спускаться к морю. Дорога была пыльная, тротуары прерывались каждые десять-пятнадцать метров, чтобы пропустить подъездные дорожки.
— Гляди, — Шорин кивнул в сторону утопавших в тенях пальм особняков, — тут нет ни одной параллельной линии! Все вкривь и вкось.
— Ну, ты преувеличиваешь, — улыбнулся Волкин, но на здания посмотрел оценивающе.
— Знаешь, я как-то раз попросил местного мастера сделать мне три отверстия в потолке, чтобы повесить некоторые из моих скульптур. Они должны были висеть в линию посреди магазина. Ну вот, пришел, значит, мастер с перфоратором, водрузился на табуретку и давай дыру фигачить. Я говорю, ты что, ку-ку? Надо же сначала наметить, ну? Дело же говорю?
— Само собой, — одобрил физик.
— В общем он извинился, взял линейку, карандаш и провел линию. Как бы параллельно стене. Но фиг с ней, с этой линией, я уже на параллельность не рассчитываю. Так вот, — продолжил он, щурясь на солнце, — встает он снова на табуретку, мастер этот. Мастер, блин, — хмыкнул он. — Поднимает свой перфоратор, закрывает глаза и давай дыры долбить!!! — Шорин остановился, согнулся, демонстрируя позу мастера. — Прямо вот так! Не вру! — он зажмурился, соединил указательные пальцы и стал пронзать мощными руками небо над головой.
— Да ну? — Волкина разобрал смех.
— Ровно так и было! Он отвернулся, закрыл глаза, и давай вслепую дыры долбить! По линии, которую только что начертил. Ну какого черта?
— И что? — товарищ уже утирал слезы, так его развеселила история Шорина.
— А что ты думаешь? Никакого отношения проведенная линия к дырам, понятно, отношения не имела. Теперь у меня просто от балды эти крюки висят.
— Зато концептуально!
— И не говори, — Шорин пожевал губы и продолжил, — в общем, как я понял, они уже тут просто не парятся. Принимают свою «непараллельность» как норму и не сопротивляются.
— Здраво, — кивнул, улыбаясь, Волкин.
Они свернули на набережную и зашли в один из местных рыбных ресторанов.
— Сразу скажу, на многое не рассчитывай, — сказал Шорин, протискиваясь за столик. — Я обычно беру тунца или креветки.
— Рекомендуешь?
— Можно сказать и так. Хотя, у них каждый раз получается по-разному. Но я их уже не виню.
— Добрый день, господа, — к ним подошел официант в белоснежной рубашке и отвесил чинный поклон. — Посмотрите меню или сразу сделаете заказ?
— Давайте сразу, — Шорин отодвинул предложенные официантом книжки. — Давайте две порции королевских креветок на гриле и бутылку Каберне.
— Соус традиционный? — уточнил официант.
— Да, и давайте овощей на гарнир.
— Хорошо! — мужчина улыбнулся, убрал подмышку меню, положил записную книжку с заказом в карман черных брюк с шелковыми лампасами и повернулся, чтобы уйти.
Через несколько минут им принесли бутылку вина и закуски на аперитив. Официант замотал бутылку в полотенце, наклонил над бокалом, и рубиновая жидкость заструилась в прозрачное стекло, переливаясь всеми оттенками пурпурного на ярком полуденном свету. Одна крошечная капля появилась откуда ни возьмись, упала на накрахмаленную скатерть и тут же впиталась в белую ткань. Официант невозмутимо заполнил второй бокал, поставил бутылку на каплю и удалился. Друзья несколько секунд смотрели на бутылку, потом подняли глаза друг на друга и расхохотались.
— И это во всем, во всем! — смеялся Шорин.
— А вино, кажется, весьма неплохое! — Волкин, немного уняв смех, втянул аромат напитка.
— Повезло с бутылкой.
— В смысле? — он отпил вина.
— В прямом! Можешь себе представить, одно и то же вино у них каждый раз разного вкуса! Прямо из одной партии, из одной коробки! Клянусь! — Шорин стучал могучим пальцем по столу. Другу даже пришлось придержать бокалы, чтобы они не расплескались.
— Ладно тебе, — успокаивающе начал Волкин. — Так бывает с любым вином, разный урожай, разный купаж, мало ли еще что!
— Эй, я бы попросил! Уж я-то разбираюсь, как делается вино, — товарищ залпом осушил бокал и ухнул его обратно на стол. — Тебе ли не знать?
— Да, конечно, — покивал сотрапезник, он помнил истории одноклассника о нескольких годах его жизни, когда тот вполне успешно занимался южными виноградниками, производя молодое игристое вино.
— Давай-ка без этого. Я отлично понимаю разницу такого рода. Но тут даже из одной бутылки может литься разное, черт побери, вино! Вчера открыл бутылку — там было Мерло, сегодня в той же бутылке уже Шираз. Хорошо еще, цвет не меняет, — Шорин усмехнулся, взял бутылку и вновь наполнил их бокалы. Капли под бутылкой и след простыл.
— Ладно, ты меня заинтриговал, — Волкин подпер подбородок кулаком и смотрел на кружок белой скатерти, где минуту назад красовалось ярко-бордовое пятно. — Значит, все же, я приехал не зря.
— Господа! — появился официант с блюдами. — Ваши креветки, — он снял с тарелок блестящие крышки и поставил их перед гостями. — И гарнир, — рядом появились овощи.
— Спасибо, — кивнул Шорин, и официант удалился.
— Это что, шутка? — спросил приезжий физик, рассматривая свое блюдо. Все креветки были разного размера, от трех до десяти сантиметров в длину.
— Нет, это здесь жизнь такая.
— Я завтра же начну исследования. Как ты и просил, я привез свои приборы. Я так понимаю, веры местному оборудованию нет?
— Вообще, не уверен, что дело в приборах. У меня были с собой личные инструменты: и линейки мои, и резаки. Не помогло!
— Будем надеяться, что мои датчики пока не заразились местным, кхм, колоритом, — Волкин посмотрел на свою вилку, у нее было пять зубьев.
Следующие пару дней Шорин помогал другу обустроить лабораторию и обжиться в городке. Когда все было готово, физик попросил оставить его наедине с исследованиями и несколько суток подряд не выходил из лаборатории. К концу недели, когда любитель оригами уже начал беспокоиться за товарища, тот появился на пороге его магазина.
— Ты не поверишь! — Волкин стоял в дверях потный и с растрепанной шевелюрой. На нем был белый халат, один рукав был короче другого, очки съехали на середину переносицы.
— Закончил? — Шорин оторвался от складывания клюва совы.
— Да, — физик прошел внутрь и рухнул в кресло. — Это невероятно, нужно подтянуть больше исследователей.
— Давай, хватить тянуть кота за хвост, — художник отложил линейки и бумагу. — Что там у тебя?
— Короче, — вздохнул растрепанный Волкин, — за первые три дня к черту сломалось почти все мое оборудование. Но! Слава Хаосу, это мне не помешало!
— Давай только без своих заумных словечек, — предостерег его одноклассник.
— Да, да, — пробормотал физик. — Дело в том, что материя на квантовом уровне ведет себя здесь еще более непредсказуемо, чем обычно.
— А теперь по-человечески, — покачал головой Шорин.
— Да, в общем, — Волкин выпрямился в кресле, упер локти в колени и сплел пальцы. — какая-то крошечная часть материи постоянно меняется. Если говорить простыми словами, вот у тебя есть стол, сегодня у него металлическая ножка, а завтра деревянная. Просто так, ни с того ни с сего. Только, — он поднял палец, — в процентном соотношении это совершенно крошечное количество вещества. Вроде как одна сотая процента. Но именно из-за нее у вас здесь все…
— Через задницу? — предположил Шорин.
— Да, можно сказать и так… Понимаешь, это не просто волшебство, это аномалия. Потому что мы итак давно зафиксировали необычное поведение частиц на квантовом уровне: они могут исчезать и появляться и быть одновременно сразу в нескольких местах. Но такого! Такого, как здесь, мы никогда не видели! Понимаешь? Здесь у вас это происходит не с частицами, а с крупными скоплениями атомов. Эта ваша сотая процента к частице на квантовом уровне, ну, как черная дыра в центре нашей галактики относительно среднестатистического человека…
— И что это значит?
— Это значит, что, если ты хочешь, чтобы деления на твоей линейке перестали скакать, лучше бы тебе отсюда переехать!
— Ну, Слава Богу, а то я уже и правда начал сомневаться в себе!
3 апреля 2020 года