В этом солнечном городе. часть 3. глава 2

               
                ЧАСТЬ 3.
                ГЛАВА 2.
                Алексей и Елена



     Ночь. Ещё одна бессонная ночь. Да когда уже рассветет и наступит новый день? Голова гудит, роем носятся и налетают друг на друга те же вопросы, на которые он так и не смог найти ответа:
       -   Ну что не так? Почему все так худо? В чем, в конце концов, моя вина? 
Наверное, она есть. А если никто не виноват: ни она, ни я. Если это нормальный ход вещей и по-другому не бывает? Ни у кого...
А может, разорвать, наконец, этот круг, в котором двум одинаково плохо?
Ну хорошо, разорвём. И что? Это спасение? И тогда солнце засияет и растопит льды и злость, которой наполнена душа, - и наступит чистота и всеобщее счастье?
    
     Перевернулся на другой бок. Подышал. Сна не было. Всплывали какие-то события, сцены, слова. Обидные, никогда прежде не произносимые ими. А было ли что-то другое? Уже и не верилось, что когда-то было иначе.
.
     Алексей и Елена, поженившиеся стремительно, чуть ли не через неделю после знакомства, потому что он сразу понял: «Это то самое. Это она. Нашёл и не дам потеряться». Лет десять полного и безоговорочного счастья, не без ссор, конечно, и «ухожу к маме» не раз прозвучало, но это действительно и реально было то, оно, ради чего и живут на свете, и детей рожают, и «умрем в один день» собираются.
     И тут удар в спину, которого он совсем не ожидал. Елена стала отдаляться, больше времени проводить на работе, и он начал чувствовать, потом предполагать, и в конце концов уверился в том, что у нее кто-то есть. Алексей наблюдал за развитием их общей жизни как бы со стороны теперь - а что дальше? А какие ещё шаги она предпримет, какие новые объяснения для своих отлучек изобретет. Себя отодвинул совсем за сцену, боясь даже подумать о том, что предстоит делать, если это выйдет на божий свет, ведь нужно будет принимать решения, менять, рвать с кровью. И он интуитивно принял позицию страуса. Никаких вопросов, выяснений, стараться беречь силы до того момента, когда все взорвется. И когда этот час пик пришёл и она честно призналась в своём грехе, он оказался меж двух огней, которые странным образом угнездились внутри него. Первый - обида и злость. Оскорбленное мужское самолюбие. Огромное желание как-то разрядиться, даже избить изменщицу. И другой - тихий и уверенный голос, подсказывающий ему, что без неё, даже подло предавшей и презренной сейчас, будет ещё хуже. Ну не готов он был тогда отринуть все прожитое и оказаться в нулевой точке. Да и пацанов как делить будем? - думал он и продолжал крутиться между теми же самыми вопросами снова и снова. Ответов не было, а жизнь шла. Трудились. Даже выехали в новую страну - так получилось, искали, где лучше. За проблемами обустройства, труднейшими годами первых лет на чужбине скрылись и ушли на задний план все «второстепенные» вопросы. Все как-то рассосалось. Сшили как-то. А швы продолжали понемногу ныть.
   
     Прошло ещё немало лет, мальчишки стали взрослыми мужчинами, устроили свою жизнь, растили детей. Они любили и уважали родителей и даже не догадывались, что те старые белые нитки начали подгнивать, и та обида, а иногда и просто ненависть, которую он так тщательно давил в себе и, казалось, додавил и высушил, вдруг стала проклевываться в нем совершенно против его воли. Он стал ловить себя на том, что все те мелочи, которые были несущественны и едва им замечались раньше, теперь лезут в глаза и вызывают страшное, с трудом подавляемое раздражение, а порой и отвращение. То, как она безапелляционно утверждает простые и небесспорные вещи, с каким высокомерным пренебрежением относится порой к его мнению, то, как она ест, как намазывает вечером кремы и разноцветные маски на лицо. И ещё новые и новые детали, и все дальше и дальше отступала эта почти чужая женщина из его и так непростого мира.
     Он старался, он очень старался не быть брюзгливо-ворчливым, раздражительным стариком, но уже не выходило. Той гибкости, что раньше спасала его, да и ее тоже, уже не было, он уже не мог себя ломать, как прежде делал это, наступая на себя ради великой цели - спасения семьи. Ну спас, только какой ценой? Согнутый лук распрямился - и жизнь обоих постепенно стала превращаться в готовый (осуществленный ) ад на земле. И ни стелющийся к ногам океан, ни волшебные восходы и закаты в этом райском уголке, куда они так счастливо попали, ни уют, который они навели в своём маленьком доме, - не радовали ни его, ни его когда-то обожаемую женщину.
     И вот ещё одна ночь. И опять бессонница. И мысли-мысли роем. Что сделано не так, что впереди - жизнь в злобе и ненависти? - А одному лучше?

     Простая и не новая история. Она ему изменила. Он об этом узнал. Узнал, что это не просто интрижка, а «чувство». Она же, несмотря на ее убеждение, да даже и знание (всеми так утверждалось - в стихах, например): любить можно одного, - любила обоих. Не старалась обнаруживать разницу в своём отношении к двум мужчинам, твёрдо знала: ей дороги оба. И несколько лет разрывалась между этими двумя чувствами. И рвала душу себе и им.
     Терпение и любовь мужа, его преданность и благородство, страх причинить боль своим мальчишкам, лишив их этой надежной пристани - дома, где мама и папа и всегда спасут и всегда все вместе, да и какие-то совсем неромантические и обыденные причины сработали против ее «незаконной», грешной любви; и она, эта любовь, начала потихоньку угасать, уходить из сердца и из жизни, оставаясь в редких воспоминаниях.
     Пошатнувшееся здание их брака начало потихоньку восстанавливаться, и как будто все стало налаживаться. Снова семейные радости, ужин вчетвером, уроки, выходные в парке и кино с мороженым. Дети выросли и зажили своей жизнью. Появились внуки. И тут как из-под спуда, из-под прочно, казалось, прикрученной крышки вырвалась эта растрава, и вылезла на глаза трещина, становящаяся все шире и глубже. И его раздражительность, с трудом сдерживаемые враждебность и агрессия запылали красным все сжигающим пожаром. Все труднее стало избегать ссор, нормой становились взаимные упреки и вспышки ничем не мотивированной злости. Все двигалось прямой дорогой к финалу. Стали каждый со своей стороны консультироваться с юристами, как все сделать, чтобы обе стороны не были обижены условиями развода - все-таки оба были приличными людьми. Стали готовить отступление мужа, дети разыскивали информацию о доступном жилье для отца, который оставлял за женой право оставаться в насиженном гнезде.
     Удивительно, но после того, как все завертелось в сторону разделения и разлуки, их отношения немного, и даже в чем-то намного, улучшились. Чужому человеку охотнее прощаешь промахи и несовпадения во вкусе, манерах и словах. Ждали с некоторым даже нетерпением завершения всех рассмотрений, согласований и окончательной процедуры развода.

     Как это и бывает в жизни, беда пришла не вовремя и оттуда, откуда не ждали. Вдруг оказалось, что необходима, и срочно, операция. Лена чему-то не придала значения, не откликнулась вовремя, а потом были дела и заботы. И вот.
     Она успокаивала мужа (пока ещё мужа) и сыновей, что все нестрашно, все рутинно и никакого повода бить в колокол нет. Когда мужчины проконсультировались с доктором, оказалось, что все серьезнее, чем им было объявлено. И после операции потребуется время для восстановления и возвращения к нормальной жизни.Поэтому все неважные дела, включая развод, были отложены.
     Настало утро операции. В госпиталь приехали все вместе, чтобы поддержать и поцеловать маму и бабушку. Улыбались ободряюще. Елена в госпитальной одежде, с прозрачной шапочкой на голове, уже лежала на каталке, дожидаясь момента, когда ее повезут в операционную. Сыновья поцеловали материны щеки с двух сторон. Потом внучата. Она улыбнулась им, помахала шутливо рукой, подмигнула.
    
     Алексей, как бы помогая  медсестре, ждущей сигнала из операционной, стоял рядом с каталкой, придерживая ее. Он был внешне спокоен; глядя в глаза жены, держал ее за руку, другую руку положив ей на голову. Она тихо обратилась к нему:
     - Лёшик, наклонись ко мне.
     Он склонился к ее лицу.
     - Я знаю-знаю, все будет хорошо. Наверное. Но все же, все-таки хочу успеть. Леша, прости меня за все то горе, что я причинила тебе. Прости.
Он молча гладил ее руку, легонечко сжал:
     - Все хорошо, милая. Все будет хорошо , - с сильным ударением на «будет» произнёс он твёрдо.
     - Знаешь, что я думаю, Лешик, - она ещё раз повторила его имя так, как звала его тогда, ещё в их счастливой, жизни, - Я вот думаю, если я выберусь живой из этой переделки (она улыбнулась), если все закончится хорошо, - мы будем жить с тобой совсем по-другому. Мы опять можем быть счастливы, если захотим. Мы будем радоваться каждому дню только потому, что мы вместе. А сейчас ты не переживай,пожалуйста. Доктор же сказал: диагноз плохой - прогноз хороший. И я ему верю.
     - Лена, Леночка, Ленка, конечно, конечно. Все будет хорошо.- Слов не было. Да и не в них было дело. Дело было в глазах и в руке, которою она крепко держалась за его руку, не желая отпустить.
Он наклонился. Коснулся холодных губ. Поднял голову, пряча глаза. Перекрестил
     - Держись, ладно? Ты должна, Ленка. Мне без тебя не жить!
    
Подошедшая медсестра тронула носилки:
     - Нам пора.