Маленькая Наташа лежала в люльке-колыбели, висевшей на крепком крюке, вбитом в потолочную перекладину-матку, и сладко спала, причмокивая губами, в которых весело болталась соска с колечком. Колыбелька была привязана к педали ножной машинки и качалась в такт её работы. Портным был папа. Он шил кому-то брюки и, как всегда, пел песенки то на польском, то на немецком, то ещё на каком-то непонятном языке.
Доченька тогда, конечно, ничего не понимала… Не понимала, почему иногда папа прерывал пение и смахивал набежавшие слёзы, печально смотрел в окошко, думая о чём-то. Только потом, когда Наташа выросла, она всё поняла. Не сразу. Как-то к ней пришли в гости одноклассницы на день рождения: ей исполнилось 15 лет. Мама с папой накрыли «сладкий» стол, немного посидели с гостями в беседке, поговорили, пошутили и пошли в дом.
Когда подруги уходили, то сказали:
- Всё было здорово! Ой, а какой у твоего папы приятный акцент! -
- Не поняла, - удивилась именинница, - какой акцент? -
- Приятный! Ты что, не слышишь? -
- Конечно нет! –
- А ты прислушайся! -
Наташа с детства привыкла к говору отца и ей даже в голову не приходило, что он говорит с акцентом. С тех пор дочь частенько расспрашивала его о том, где он родился, как жил, и ещё о многом другом. Правда, она знала, что он не русский – когда паспорт в 14 лет получала, то у неё спросили, какую национальность писать. Она сказала:
- Как «какую»? – Русская! – Женщины в паспортном отделе рассмеялись:
- Какая же ты русская? У тебя папа еврей, а мама украинка! Выбирай!
- Ну, я ни того ни другого языка не знаю, только русский… А что, по бабушке нельзя записать? Она русская.
- Нельзя! -
- Тогда пишите, что украинка, я хохлячий понимаю.
Вот тут- то, после ухода подружек, ей и вспомнился этот эпизод в паспортном.
- Пап, а где ты родился? -
- В Варшаве, потом мы переехали в Краков, а потом – во Львов. До войны я жил там с десятью братьями, мамой Олей и папой Густавом. -
- А почему же ты Андреевич? -
- Потому что, когда в 1939 году война с Германией в Польше началась, я уже был женат на еврейке Марии и у нас было трое детей, и чтобы спастись, мы эмигрировали в Россию, а там я сменил имя и отчество. -
- Пап, а как тебя правильно звать? -
- Салих Густавович… -
- Красиво… Значит, ты в России стал Савелием Андреевичем? -
- Да, доченька. -
- А где же твоя первая семья, папуль? -
- Марию, Розу, Лизу и Оленьку убили фашисты… Мы с мамой долго пытались их разыскать, но безуспешно… Вот так я и остался в России, как с фронта пришёл. Потом маму встретил, она с маленькой доченькой тогда была, твоей старшей сестрой, Валей. Мы поженились и на свет появился Алёшенька, а потом ты. Братишку мы похоронили в 13 лет, тебе тогда было 11… Это ты уже знаешь… -
- Да, папуль, знаю… - и Наташа ласково обняла папу, прижавшись. Сердце её наполнилось невыразимой жалостью к отцу.
- Сколько же он пережил! – подумала дочь.
Шли годы. Наташа вышла замуж. Первенцем была доченька Валентиночка. Она качала её в коляске на мягких ресорах и напевала:
- Ибер берг унд ибер тулен,
Во дивизьен гат гешпан,
Цум цу брехен унд цемулен,
Бай ден штилен океан… -
И две последние строчки – два раза.
А потом:
- У коханки мило жити
И спаньялэ вик,
На снеданье квашнэ млико
И розовый хлиб… -
Откуда-то из далёкого-далёкого детства выплывали слова песен, которые когда-то пел её папа. Может, не всё точно воспроизводила память Наташи, но приблизительно так.
- Папочка, родной мой, иностранец мой любимый… Как же горько и одиноко мне сейчас без тебя и мамы!.. Хотя скоро по возрасту маму догоню…
А в голове Наташи звучали папины песни с мягким приятным акцентом, его голос был нежным, трогательным и очень проникновенным:
- Я встрэтил девушка, полумесяцэм бров,
На щёчку родинка, в глазах любов…
Ох эта девушка мене з ума звэла,
Розбила сэрдце мне, покой взяла… -