Найти кафе было несложно. В большом уютном холле заведения его встретил молодой человек.
– Простите, но мы не работаем.
– У меня встреча назначена. И именно сегодня, на двадцать часов.
Молодой человек повёл рукой в сторону двери.
– Это с Охотного ряда…
Седов сначала не понял о чём речь. Но жест руки работника кафе с сторону здания Государственной думы кое-что объяснял. Видимо дежурный администратор имел в виду встречу с кем-то из важных людей. И он кивнул.
– Да.
– Проходите. Столик помочь выбрать?
– Нет спасибо, я сам.
Антон прошёл вглубь помещения. Кафе при входе не впечатляло. Ни тебе яркой рекламы, ни интригующего названия. Табличка: кафе, время работы и всё. Но даже поверхностный взгляд на интерьер и внутреннее оборудование кафе позволял сделать вывод – не простое это заведение. Приглушённые световые тона, тихая спокойная музыка, камерная обстановка отдельных кабинетов и практическое отсутствие гостей. Хотя нет, он увидел четвёрку мужчин, лицо одного из них ему показалось знакомым. Точно, это был известный ещё с советских времён спортсмен, а рядом сидел шоумен, не сходящий с телеэкранов. Да – не простое кафе.
Он присел к столу на две персоны. Тут же возник официант.
– Вечер добрый. Что-то закажете?
– Минералку, пожалуйста.
Официант растворился. Седов полистал меню. От российских цен отвык, и приходилось стоимость блюд переводить в евро, чтобы понять их отличие от цен в Германии.
Что же, всё вполне демократично и по карману.
Сзади послышались шаги. Глянул на часы – ровно восемь вечера.
– Здравствуйте, Антон Иванович!
Антон быстро встал, обернулся. О! Нет! Человек, которого он увидел, был далеко не душка-Меркурьев. Перед ним стоял стройный высокий седовласый господин в изящном тёмно-синем костюме. Это был Кравцов. Та же улыбка, тот же прищур глаз, та же крепкая рука при пожатии.
– Лев Иванович? Добрый вечер, приятно вас видеть!
Кравцов положил руку на плечо Седова, дескать, «вольно, садись». Ослушаться тот не мог.
– Место хорошее выбрали, Антон Иванович, я именно здесь сажусь, когда прихожу сюда.
Вновь появился официант. Лев Иванович отставив меню, повернулся к парню.
– Олег, принесите коньяк, лимон, что-нибудь лёгкое на закуску, и рыбу. Потом кофе.
Антон понял, Кравцов здесь завсегдатай. А тот будто услышал мысли.
– Кафе это родным стало. Частенько захожу, и не только коньяк глотнуть. Как правило, с людьми разговаривать здесь удобнее, нежели в служебной обстановке.
Кравцов неторопливо осмотрелся. Увидев компанию, на которую Антон и обратил внимание, чуть приподнявшись, кивнул, дескать, привет, друзья. Достал мобильный телефон аккуратно положил на салфетку. Все движения будто отточены и выверены. Конечно, перед Седовым сидел тот же полковник, с которым он познакомился в далёкие времена при проверке батальона, но в то же время это был другой человек, в нём чувствовалась некая новая сила и властность.
Антон улыбнулся.
– Лев Иванович, приятно смотреть на вас. Вспоминаю гарнизон и вас в кабинете. Вроде тот человек, а вроде и не тот. Помолодели, дамы наверняка заглядываются. Помниться вы в запас уходили в девяносто первом? Это что же на пенсии сейчас москвичи так приятно выглядят?
Лев Иванович взмахнул руками.
– О! Бросьте эти комплименты. Жизнь и работа заставляют бодриться. Другие нынче времена… Хотя, извините, прошло десять лет, и все эти года мы не встречались. Конечно, много с той поры воды утекло. В девяносто первом уволился. И не мог не уйти, врагом государства выставили. Надо было сначала уйти, а потом за честное имя бороться. И боролся. Но, как, оказалось, бороться не с кем, через три года этот мыльный шутовской пузырь сдулся. Участников ГКЧП амнистировали. И все эти прокурорские и прочие, кто дела по приказу сверху открывал, ручки в урны выбросили, черновики допросов в костёр, кто смог и подлинники туда же. И остался «пшик». Представляете, Язову, этому замечательному человеку, фронтовику, вместо государственной измены предъявили порчу танками асфальт в Москве. Анекдот. Попытался на службу вернуться. Однако года не те, да и в аппарате молодёжь сидит, многие до денег жадные, не нашей закалки люди. Отказался от этой мысли. А в девяносто пятом помощником депутата в Государственную думу пригласили. С той поры на благо Отечества и тружусь. Правда Отечество ещё об этом мало знает, уж больно много тормозов рядом.
Кравцов улыбнулся. Поднял рюмку.
– Трудное было время, Антон Иванович, но переступили мы тот порожек. Переступили. И, слава богу? Давайте выпьем за встречу, за вас и за всё хорошее!
Антон пригубил коньяк. Закусили.
В кафе по-прежнему было пусто и тихо. Тональность музыки не менялась. Он подумал, хорошо здесь, спокойно. И снова Кравцов, будто в душу глядел.
– Да, здесь спокойно. Чужих не бывает, сотрудники вышколены. Можно отдыхать.
Потянулся ближе к лицу Седова и полушепотом продолжил.
– Предполагаю, все эти ребята служат не только в этом заведении, но и ещё кое-где, и прослушка здесь, видимо отменно поставлена. Но, ладно, мы переворот делать не собираемся, всё это ерунда. А у вас, как дела? Рассказывайте. Я в девяносто пятом попытался поискать, однако доложили что вы с семьёй в Германию убыли.
Антон утвердительно кивнул головой.
– Да, вынужден был сначала семью отправить, затем и сам уехал, думал ненадолго, но прижился. А вынужден почему. С дочкой беда приключилась. Бандитское время девяностых по ней сурово прошлось. Надругались ублюдки над девчонкой. Сами понимаете, сколь серьёзна психологическая травма. Сын нашёл мерзавца и едва жизни не лишил. Милиция молчит. Одним словом, лучшим выходом был уезд из России. Так мы и сделали. Но не на голое место ехали, дело в том, что в начале девяностых у супруги нашлась прямая родня в Германии. К ним и переехали. Сын родственника жены, клинику возглавлял, он взялся восстанавливать дочь. Сейчас всё в порядке, Елена замужем, сама матерью стала. Жена со временем переквалифицировалась. Была учителем русского языка, а сейчас вольный художник, пейзажист. Много её работ по миру гуляет. Оказывается, хорошие художники не только востребованы, лет пять назад жена первую тысячу евро домой принесла.
Антон широко улыбнулся.
– Вы представляете, какая метаморфоза произошла. Учитель и вдруг художник. Хотя не вдруг, у неё талант живописца был с ранних времён. Но всё думали живопись это несерьёзно. Ан нет, всё оказалось очень даже серьёзным.
Кравцов перебил.
– Возвращаясь к метаморфозам. А с вами? С вами что произошло? Перспективный офицер и вдруг автослесарь. Так?
– Всё вы знаете Лев Иванович! В девяностых большинству пришлось менять и профессию, и весь уклад жизни. Я не исключение. Чем профессия слесаря хуже профессии защитника Отечества? Ничем. Вполне востребованная и, главное, людям нужная профессия. А что руки в масле и одежонка замызгана, так это просто её издержки. Мне надо было семью кормить, вот и трудился в сервисе. И вот этими своим руками деньги зарабатывал…
Антон притих. Задумчиво посмотрел на свои руки. Потянулся к карману, достал портсигар. Открыл. Вынул сигарету, размял.
Кравцов кивнул на портсигар.
– Всё курите?
– Да нет, привычка. А портсигар тётушка на юбилей подарила. Отменная штука, я её под визитницу переделал.
– Неплохо! У вас на визитной карточке есть то, что я о вас не знаю?
Седов приосанился. С улыбкой достал визитку и передал Кравцову.
– Да, кое-чем могу гордиться.
Лев Иванович прищурился, силясь понять написанное.
– Здесь по-немецки, не разберу.
Антон усмехнулся. Поднял руки, повернул их ладонями в сторону Кравцова.
– Там написано, что я директор центра продаж и обслуживания легкового автотранспорта. Звучит громко, на самом деле владею предприятием. И ещё, повторюсь. Вот этими руками воплотил мечту в реальность. Да, да! Всю жизнь возился с автомобилями и в детстве велосипеды собирал, мотоциклы в юности ремонтировал, парни ко мне бегали: «Глянь, почему не заводится!». Училище автомобильное окончил, вновь техника вокруг. И, уже, будучи подполковником, порой под машинами ковырялся. Но в Германии к умению ещё и возможность
добавилась, возможность собственное дело организовать. И, заметьте, не за деньги, хотя и их немало вложил, но вложил не в чиновников, в дело. Как в России говорят – в бизнес.
Кравцов разлил по рюмкам коньяк.
– Антон Иванович, вы всё предельно ясно рассказали. Спасибо за откровение. И я вам откроюсь. Сколько раз мы с вами встречаемся? Дай Бог память… Несколько дней в феврале девяносто первого в Свердловске. Позднее в Москве дважды. Несколько звонков не в счёт. И всё? Для великой дружбы маловато. Но знаете, у меня в душе чертовски неприятный осадок остался: хотел тогда в девяностые помочь вам, видел в вас хорошего человека, перспективного офицера. Но не получилось. Вроде и в Москву помог вырваться, но тогда осенью всё в судьбе вашей наперекосяк пошло. Я сейчас понимаю, может оно и к лучшему пришло. Но всё же… Одним словом – не держите на меня обиды. Наверно и не я один виновен в том, что произошло…
Антон прервал Кравцова.
– Да вы что, Лев Иванович. Какая обида! Вы о чём? Тот исход для меня был лучшим, это я сейчас по прошествии десяти лет говорю.
Кравцов жестом руки остановил Седова.
– Антон, вы старшего не перебивайте. Я ещё не закончил. Так вот, может вы и правы, по поводу того что увольнение с военной службы для вас было идеальным выходом из ситуации, но всё могло быть и иначе. И вновь к вашим рукам вернусь. Мозги и руки дали возможность вернуться к жизни, это так. Но… Одним словом, успокойте старика. Червячок точит изнутри. Что тогда государство вам не дало, могу подправить. Я нынче в силе, и помочь хорошему человеку просто обязан. Хочу выпить за вас, за вашу семью, ваше жизнелюбие и наверно перспективу. Шестьдесят лет это хороший возраст. За Вас!
Выпили. Официант принёс чай.
– Антон Иванович, а сейчас какая нужда привела в Москву, соскучились, а может какая беда приключилась?
Седов вновь, который раз подивился чутью этого человека. Конечно, он не на Кремль смотреть приехал, тётке помочь надо. И он подробно рассказал полковнику цель приезда в столицу. Рассказывал всё как другу, товарищу, который и выслушает, и поможет и добрый совет даст.