Иезуиты подарили котенка

– Я раньше работала у иезуитов. И вот как-то…
         – Иезуиты!? Да это же средневековье! Интриги, инквизиция, шпионы Ватикана...
         – Никакое не средневековье, никакая не инквизиция. Это все мифы. Иезуиты – это католический орден. Его основал испанец Игнатий Лойола. Он придумал духовные упражнения для распознания духов. Иезуитам доверяли воспитание принцев, они были духовниками королей...       
         – А к чему это ты про иезуитов?
         – Да, к чему это я про иезуитов?.. Ах да, вспомнила! Так вот, эти иезуиты подарили мне котенка…

Иезуит в опере

Кто мог знать, что опера Шостаковича и иезуит из Америки – две вещи несовместные!
         На Рождественский музыкальный фестиваль в Новосибирск понаехали гастролеры со всего мира, навезли кучу премьер, наставили опер с балетами. Как корреспондент газеты «Семь дней в Новосибирске», я получила пачку пригласительных, чтобы все это посетить и осветить.
        Каждый пригласительный на два лица. Я сводила на культурные мероприятия родственников, друзей, близких и дальних знакомых по очереди – всем хватило зрелищ. А вот на премьеру оперы Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», к сожалению, никто не смог составить мне компанию. Ужасно не хотелось, чтобы пропал дефицитный билет на гвоздь сезона.
        Утром в церкви, после воскресной мессы, мне на глаза попалась долговязая нескладная фигура отца Энтони.
        Молодой священник-иезуит только что приехал из Америки. Вот уже месяц он старательно изучал русский язык и робко знакомился с сибирскими католиками.
        С трудом, но понял, что я его приглашаю на оперу. Страшно обрадовался.
        – Опера! В Америке это отшень, отшень дорого! Я хотеть.
        Наши места оказались в первом ряду, в самом центре. По обе стороны от нас торжественно сияли бриллианты. Энтони пребывал в полном восторге.
        – Я никогда не сидеть в первый ряд! В Америке это отшень, отшень дорого!
        И тут как началось...
        Шостакович, похоже, решил без прикрас отобразить жестокие нравы мракобесной России ушедшего века и ее малообаятельных жителей. И ему это удалось...
        Первое действие открывалось сценой группового изнасилования дворовой девки. И Шостакович, и немецкий режиссер решили зрительный и звуковой ряд с поистине кинематографическим натурализмом, в реальном времени. Крики, женский визг, неприличные позы, глумливые лица – вот с чего для бедного отца Энтони началась Россия. (Я уже не говорю об обете безбрачия, который молодой католический монах недавно возложил, – вообще-то он не подписывался ни на какую порнографию, даже в виде оперы).
        «Надеюсь, он не воспринимает это как провокацию с моей стороны…» – забеспокоилась я, в ужасе следя за движением очереди поющих насильников.
        Энтони буквально влип в кресло, широко открыв глаза и рот.
        Я с облегчением вздохнула, когда насильники вместе с жертвой покинули сцену. Но, увы, легче не стало.
        Появилась Катерина Измайлова. В короткой белой рубашке и красных чулках весь акт кувыркалась она с любовником Сергеем на гигантской кровати посреди сцены, и оба эротично пели. Кровать была застелена простыней цвета крови...
        «Кстати, «Красная кроватка» – неплохое название для рецензии», – прикинула я.
        Но на отца Энтони после этого я просто боялась смотреть.
        Наконец антракт. Включили свет. Энтони вытер пот со лба. Жалко улыбнулся мне:
        – Я никогда не видеть такой оперы...
        С трудом, но мы пережили еще три действия. Ни о какой рецензии я уже не помышляла, решив специально сходить на спектакль еще раз, уже без католических священников. То, что опера замечательная, постановка классная, было видно невооруженным глазом.
        Но отец Энтони, едва получив свое пальто назад, рванул из оперного театра так, будто за ним лично гнались все эти насильники и бабы в красных чулках.
        ...На следующий день в киностудии я чуть ли не со слезами на глазах рассказала эту историю отцу Войцеху и брату Дамиану, тоже иезуиту.
        – До чего ты испорченная! Такого святого человека, как Энтони, повести в оперу! – сурово отчитал меня брат Дамиан, а у самого чертики в глазах.
        Отец Войцех открыто хохотал. Эти двое в прошлом работали на Польском телевидении, таких трудно напугать голой правдой жизни. Не то что стерильного отца Энтони.
        Дамиан не забыл этой истории.
        Когда через много лет к отцу Энтони приехали гости из Америки, и тот размышлял, чем бы их развлечь, Дамиан ехидно предложил:
        – Тони, своди-ка их в оперу.
        На что отец Энтони в ужасе замахал руками:
        – Нет, нет, только не в оперу!..

Ударение на второй слог

        Китайцы категорически не советуют жить в эпоху перемен.
        Однако канадский иезуит по имени, скажем, отец Джеймс попал на миссию в Россию в самую "перестройку". Он не переживал, поскольку ему уже довелось служить в Чили, во время хунты Пиночета, – о котором он, впрочем, отзывается не так уж плохо, как можно было ожидать после промывки наших мозгов советской пропагандой. Пиночет, говорит, настоящий католик, пусть не практикующий, но "воцерковленный", и для своей страны он сделал много хорошего.
        Просто отец Джеймс ни о ком не говорит плохо, даже о Пиночете.            
        Отец Джеймс – пожилой добродушный человек, весьма интеллигентный.
        Тем более не типично выглядело его появление в сибирской поликлинике: благообразный иностранец – и с живописным фингалом под глазом! Перед кабинетом врача вся очередь с интересом вытаращилась на него.
        – Я упал с кровати и ударился глазом, – объяснил священник изумленному доктору.
        – Все так говорят, – не поверил врач.
        Как ни странно, все так и было.
        Отец Джеймс решил в келье выровнять свою койку при помощи нескольких "бэушных" кирпичей. Ненадежное сооружение ночью развалилось, спящий иезуит свалился на пол и ...
        Примерно пару недель ходил по Сибири в черных очках, как типичный российский алкаш.         
        …Осенним днем двое священников-иезуитов, отец Джеймс и отец Александр, идя по улице, вдруг увидели настоящего алкаша, лежащего в грязной луже.
        Как правильные миссионеры, они принялись спасать пьяного бомжа из лужи.
        – Пошли вы на х ... – послал их парень вместо благодарности.
        Отец Джейс очень удивился.
        – А я думал, что в этом слове ударение надо делать на последний слог, – сказал он своему собрату по ордену.

Иезуит за рулем

        Анекдот:
        Батюшка освящает машину ГИБДД, читает молитву, обрызгивает святой водой, осеняет крестом.
        К хозяину машины подходит напарник:
        – Сколько он содрал за освящение?
        – Ничего. Он пересек двойную сплошную.

        – В России примерно миллион католиков, но нам их еще предстоит найти, – часто повторяет сибирский католический епископ во всевозможных интервью.
        Образ католического священника конца девяностых – это миссионер, львиную долю своего служения проводящий за рулем, на сибирских трассах. Что-то героическое в этом, несомненно, было.
        – Наш отец Антон готов триста километров проехать, в дождь и в снег, ради единственной на всю деревню католической бабушки, даже если она его не ждет, не принимает, – и вообще не верит в Бога, – шутили иезуиты.
        Блудные овцы, как правило, обитали в сибирских деревнях и крохотных городках, градообразующим предприятием которых была лагерная зона.
        Например, Каинск. Там в огромном количестве проживали потомки депортированных немцев, ссыльных поляков, латгальцев, с многолетним опытом исповедания веры в подпольных условиях.
        Как только власти официально разрешили католичество, так каждое воскресенье большая община ждала священника на Мессу.
        От Новосибирска до Каинска больше двухсот километров. Даже встав затемно, чтобы успеть на утреннюю службу, священнику приходилось нестись с огромной скоростью, чтобы успеть вовремя.
        Дорожные приключения – это больная тема наших святых отцов. Например, в пути их подстерегали сотрудники ГИБДД, вместе с машиной скрывавшиеся в придорожных кустах.
        Сидеть целый день на морозе – хорошего мало. От холода блюстителей порядка в степи спасали только женские прокладки. Полицейские успешно использовали их в качество стелек, и в аптеках давно перестали удивляться просьбам: «Дайте прокладки сорок третьего размера».
        Оставалось дождаться лоха, который непременно превысит скорость на пустынной трассе.
        ...Им оказался отец Антон, молодой священник-иезуит, потомок ссыльных карагандинских немцев. Рассекая со скоростью сто двадцать километров в час, он не знал, что в кустах прячутся полицейские, но и те не знали, что такое иезуит…
        – Здравствуйте. Куда это так торопитесь? – вальяжно подвалил лейтенант к машине священника.
        – Доброе утро! – вышел из машины приветливо улыбающийся отец Антон. – Вот, на Богослужение еду, нужно успеть, люди ждут, сами понимаете? Я ведь священник. А знаете что? Раз уж я остановился, то давайте-ка я Вас благословлю! У Вас ведь, наверное, семья, детки? – и не дожидаясь ответа от оторопевшего полицейского, возложив ему руки на голову, воздевши очи к небу, священник с выражением прочел молитву благословения…
        –... Ну ты даешь! – восхитились позже его коллеги. – Что, даже штрафа не заплатил?!
        И тут отец Антон выдал поистине замечательную фразу:
        – Нет, не заплатил! Так благословил. 


Про короткие юбки

        До служения в Сибири отец Войцех и брат Дамиан много лет трудились на Варшавском государственном телевидении, и короткими юбками их удивить было трудно.
        Как назло, оба обладали неуместным мужским обаянием и, не желая того, привлекали внимание приходских девушек. В свою очередь, те старались выглядеть как можно женственнее, не гнушаясь запрещенными приемами.
        Монашки гоняли девчонок за неподобающий церковным канонам внешний вид.
        Однажды сотрудницы сами поставили перед братом Дамианом вопрос ребром.
        – Брат Дамиан, можно ли приходить в студию в короткой юбке?      
        – Если ноги красивые, то можно, – разрешил брат Дамиан. – А если нет, то нельзя. Мы с отцом Войцехом создадим комиссию и будем выдавать разрешения.
        По лицу иезуита всегда трудно понять, серьезно он говорит или шутит.

Визитная карточка

        Брат Дамиан заказал компьютерщику Паше визитку. Директору католической киностудии, пусть сибирской, нельзя без визитной карточки.
        Паша – молодой, длиннохвостый, флегматичный. Целыми днями неподвижно, как изваяние, он сидел за Макинтошем. Время от времени вставал, чтобы перекурить в коридоре. Сроков выполнения для него вовсе не существовало.
        – Паша, сколько времени тебе нужно? – спросил Дамиан.
        Паша иронично посмотрел на него:
        – Фиг его знает.
        Он ведь не просто так отсиживает время, мол, он работает над стилем. А стиль – дело тонкое, – для тех, кто понимает. Стиль не терпит суеты.
        В общем, ускорить Пашу невозможно никакими силами. Зато на киностудии настоящий праздник, когда у Паши хоть что-нибудь готово.
        Так, в один прекрасный день Паша жестом фокусника разложил перед Дамианом семь разных визиток:
        – Выбирай!
        Семь визиток от профессионального дизайнера, каждая в своем стиле, в своей цветовой гамме. Каждая воплощает свою творческую идею. Глаза разбегаются. Шрифты, заливки, обводки, тени, оттенки…
        Одна общая проблема: невозможно прочитать, что там написано.
        Особенно всех впечатлила коричневая визитка. Представьте себе: на коричневом фоне (Боже, какой деликатный цвет!!!) темно-коричневыми буквами, с еще более темной коричневой обводкой, китайскими иероглифами начертано «бр. Дамиан Войчеховски»!
        – Это шифровка – чтоб никто не догадался, – предположил Шурик.
        – Ой, не могу! – брат Дамиан схватился за живот. – А это что, номер телефона?!  Это какая цифра? Ой, умру! Паша, я это сохраню себе на память!!
        Паша окинул взглядом Дамиана, затем нас всех, с сожалением человека, который только что разметал бисер перед свиньями.
        На шум подошел другой иезуит, брат Джорджо, – в прошлом сантехник, завхоз, ныне формальный директор студии.
        Заглянув Дамиану через плечо, он неодобрительно скривился на все эти стилевые изыски, презрительно оглядел Пашу с головы до ног, – и молча удалился. Брат Джорджо никогда не смеялся: у него нет такого места в голове, которым смеются.

        ***
       
        На киностудии "Кана" настали тяжелые времена.
        Брата Дамиана отправили учиться в Москву на режиссерские курсы, а директор Джорджо из формального стал фактическим.
        Теперь он не только менял лампочки и навинчивал дверные ручки, но занялся художественной частью.
        –… Передачу о Боге нужно делать интересно! – горячилась Маша на студийном худсовете.
        – Не «интересно», а религиозно, – поправил ее брат Джорджо.
        – Но ведь Евангелие – это же так интересно!
        – Че там интересного, – буркнул Джорджо и навсегда прекратил дискуссии в студии.
        Но первое, с чего он начал, – это с визитной карточки.
        Четким шагом подойдя к Пашиному столу, брат Джорджо назидательно сунул Паше под нос визитку:
        – Вот как надо. Вот это карточка!
        Мы обступили стол со всех сторон, разглядываем визитку. Действительно, черным по белому. Шрифт – как в букваре. Даже логотип «Каны» в углу – кувшин под крестом.
        – Вот! Все видно: вот телефон, вот мое имя, вот – что я директор! – торжествует Джорджо. – У меня в Польше брат в типографии работает, я ему передал текст, а он мне прислал готовые визитки.
        – Ой, что это? – вдруг пугается Маша. – Смотрите: тут вместо «католическая телестудия» написано «камолическая мелесмубия»!!! Как это они так? И имя Ежи написано через «ы» – Ежы... Ой!
        Ежи – это официальное польское имя брата Джорджо.
        – Джорджо, наверное, ты письменными буквами отправил текст, да? – догадываемся мы. – Они там, видно, спутали «т» с «м» и «б» с «д»!
        Брат Джорджо долго крутит визитку, обдумывает, потом заявляет:
        – Подумаешь, буквы неправильные! Зато все видно. Все равно хорошая визитка, – и с достоинством удаляется.
        – Джорджо, подожди! – догоняю я. – Подари мне одну визитку на память, а?
        …Вечером я демонстрирую карточку отцу Войцеху в церкви. Тот злорадно ухмыляется:
        – Поди, целый ящик заказал!
        Сам-то Войцех скоренько унес ноги из студии, как только узнал, что Джорджо станет директором.
        – Это будет не студия, а неизвестно что, – сказал он.
        – …Теперь известно: «камолическая мелесмубия», – возразила я. – Написано же.
        – Как вы яхту назовете, так она и поплывает, – сказал тогда Шурик.
        Как раз его брат Джорджо и выгнал первым.
        Правда, через полгода убрали его самого. Интересно, успел ли он раздать свои карточки?

Церковные старушки


        Только в Польше на Страстной неделе я поняла, что такое настоящее, вселенское католичество. Пардон за тавтологию.
        Огромные, как спортзалы, старинные храмы, с удивительной плотностью усеявшие Варшаву, до отказа заполнены верующими. Мессы короткие, деловитые, по полчаса, – некогда рассусоливать. Одна служба не успевает закончиться, как начинается другая.
На исповедь очередь, как в Мавзолей. Священник по-спортивному быстро совершает «разгрешение», и душеспасительный конвейер движется дальше, без перебоев. Похоже, грешники формулируют грехи коротко, без подробностей и излияний, – не как у нас, в России: «а поговорить?».
        Мы с Шуриком только что приехали в Польшу с Дамианом. Бродим по улицам, осматриваем религиозные достопримечательности, пробиваемся сквозь религиозно озабоченную толпу.
        Наш брат Дамиан, циничный, как любой польский иезуит, вдруг тоже превращается в «глупого религиозного фанатика»:
        – Мне надо причаститься, – маниакально повторяет он, озираясь вокруг.
        Он мечется по площади, устремляется в каждый попавшийся на глаза храм, мы за ним. Однако на Страстной неделе причаститься не так-то просто, хотя церквей, казалось бы, пруд пруди. Львиная доля польских католиков занимается христианством исключительно по большим праздникам, поэтому сегодня в храмах не протолкнуться, а к причастию не пробиться.
        Брат Дамиан предпринимает новые попытки в каждом следующем храме, но пока все безуспешно.
        О чудо! – в одном из храмов священник в облачении, с чашей в руках, пробирается к выходу, прямо к нам, и Дамиан тут же пристраивается в создавшуюся очередь к причастию. Теперь он ближе к цели, как никогда.
        Однако количество облаток ограничено. Чуда преумножения не происходит, – белые кружочки тают на глазах. Но брату Дамиану вроде бы должно хватить.
        Действительно, когда он вплотную подходит к священнику, у того осталась облатка, правда, последняя...
        Но тут, откуда ни возьмись, выскакивает какая-то ветхая «старуха Шапокляк» с открытым ртом и, резво отпихнув брата Дамиана, подпрыгивает и вцепляется зубными протезами в Тело Христово…
        Бедный иезуит так и застывает с открытым ртом… Срочно взяв себя в руки, он с достоинством покидает храм, бросив нам с обескураживающей улыбкой:
        – Не досталось мне причастие.
        – …Что это было!? – спросила я на улице, придя в себя.
        – Это? Это специальный вид церковных старушек, - невозмутимо поясняет мне иезуит. – За причастие они могут убить человека.

Сердце Шопена


        В любом польском городе на каждом сувенирном прилавке вы обязательно найдете гипсовую кисть человеческой руки. Это рука Фредерика Шопена.
        Поляки очень гордятся тем, что их земля произвела на свет такого потрясающего пианиста и композитора.
        – Да он же наполовину француз, – дразню я своего польского друга. – И фамилия французская, и жил-то в основном во Франции.
        – Он всю жизнь тосковал по нашей Польше, – с обидой возражает Дамиан. – И от этого у него получилась такая хорошая музыка.
        Похоже на правду.
        Маэстро удалось возвысить прикладные жанры польских танцев – полонеза и мазурки – до общечеловеческой тоски по мечте. Вся его музыка – это ностальгия, воплощенная в звуках.
        Шопен – мой любимый композитор. Из собрания его сочинений я переиграла все, что только находилось в пределах моих скромных технических возможностей. Его музыка здорово мне помогла в том трудном возрасте, в котором прощаются с детством.
        На уроке музыкальной литературы нам рассказывали, что Шопен умер молодым, так и не увидев родины. Его похоронили во Франции, но сердце увезли в Польшу и замуровали в стене костела.
        Учительница с выражением прочла нам стихотворение: типа, стоит костел, а в нем бьется сердце Шопена. Я долго думала на эту тему. Мне не показалось романтичным, –напротив, даже кощунственным, – вырезать из мертвого тела сердце, запихать в сосуд, залить коньячным ликером… Бр-р-р...
        Позже я узнала, что католики обожают всякие мощи святых, реликвии, нетленные кости – это составляет часть их духовности.
        А там и сама "подалась в католики", как ехидничают мои родственники.

        ***
       
        С Дамианом и Шуриком мы гуляем по центру Варшавы. Костелы один прекраснее другого. От обилия башен с колоколами профиль города выглядит очень благородно и исторично.
        Около одного из храмов – статуя Иисуса, несущего крест.
        – Во Вторую Мировую войну во время бомбардировки города фашисты попали в статую, и тогда все говорили, что Сам Иисус упал с крестом. Позже храм восстановили, – рассказывает Дамиан.
        Мы заходим в просторный храм. Службы нет, народу мало, только тишина звенит.
        Вдруг мне на ум приходят какие-то строчки: «…стоит костел… бьется сердце…»   И в голове высоко зазвенело затактовое "ми" Мазурки ля-минор.
        – Здесь сердце Шопена, – говорю я Дамиану.
        – Да нет, не здесь, – отрицает он.
        Но я, не слушая, иду вглубь храма, наугад приближаюсь к одной из массивных колонн, как вдруг … упираюсь в табличку с барельефом. Знакомое тонкое горбоносое лицо изображено на моих нотах с мазурками Шопена.
        На табличке что-то написано по-польски, но и без того понятно, что в этой колонне замуровано сердце маэстро.
        – Как ты узнала? – Дамиан потрясен.
        Я пожимаю плечами.
        Я не все могу объяснить.

Черная Мадонна

        В Польше было так невыносимо хорошо, что мне стало плохо.
        Увы, через неделю снова возвращаться в свой «совок». Я чувствовала себя Золушкой, у которой прекрасное платье вот-вот превратится в грязное, домашнее… Лучше бы я вообще не ездила за границу и не знала, как живут нормальные люди.
        В конце концов, от переживаний я даже заболела – температура, насморк, боль в горле.
        Вдруг решила прогулять стажировку на Варшавском телевидении, а вместо этого побродить по городу.
        Из метро я вышла в самом центре, шикарном, по-европейски нарядном, оживленном.
        Зайдя в первый попавшийся храм, белый, красивый, заглянув в боковую часовню, я уселась на самую первую скамейку и стала злиться на весь свет.
        В часовне, конечно, висела икона Ченстоховской Божьей Матери. Она тут везде, где только можно. Под иконой на коленях стояли люди, в основном женщины и старушки. В деревянную узкую столешницу были вкручены серебряные таблички, и на каждой был отчеканен какой-то орган: то глаз, то сердечко, то рука.
        «Надо же, – изумилась я. – Кто-то все-таки исцеляется. Глупые фанатики».
        Я недоверчиво посмотрела на икону. Черная Мадонна хмуро глядела на меня исподлобья.
        «Ну как Ей молиться? – безнадежно подумала я. – Такая неприветливая, неулыбчивая. Да еще этот ужасный шрам на щеке».
        И тут произошло чудо... С иконы мне улыбнулось милое женское лицо, и на щеке не было никакого шрама!
        Я не поверила своим глазам... Закрыла, снова открыла – шрама не было!
        Я обернулась к людям, чуть не обратилась к ним со словами: «Во дает!»
        И хорошо, что не обратилась: каждый молча смотрел на Мадонну, как ни в чем не бывало.
        Меня осенила догадка:
        «Они же ничего не видят! Они не заметили, как шрам исчез... А почему же тогда я это вижу?»
        Я крутила головой и так, и сяк.
        «Может, солнце в окошко падает как-то особенно? Да нет вроде... Тогда что?»
        Я думала, думала, думала… А потом очнулась – шрам тут как тут, на месте. И хмурый взгляд, как тут и был. И улыбки никакой…
        А была ли улыбка?
        Ну как же – конечно, была! Я же не сумасшедшая.
        Но зачем Она мне улыбнулась? Что хотела мне сказать? Может, таким способом Она меня подбодрила, обнадежила: дескать, все будет хорошо? Типа, Я с тобой. Хочешь, мол, чтобы я улыбалась – так я тебе улыбнусь.
        …В этот момент я почувствовала, что моя болезнь исчезла. Дышать стало легко и свободно, горло больше не болело, а в душе что-то запело…
        – ... Со мной вчера чудо произошло, – рассказала я все Дамиану.
        Вообще-то я не собиралась этого делать.
        – Ну конечно, – ехидно произнес брат Дамиан. – Стоит какому-нибудь русскому приехать в Польшу, как ему тут же икона улыбнется.
        Зря сказала.

Обидеть иезуита

        – Ума не приложу, что в номер ставить, – жалуется Валентина, редактор еженедельника «Семь дней в Новосибирске», где я работаю. – Лето на дворе, город словно вымер. Хорошо бы что-нибудь про летний отдых. Леля, давай хоть ты – напиши про Польшу. Конечно, курица не птица, а Польша не заграница. Но на безрыбье, как говорится…
        Я только что вернулась из Польши, где проболталась целый месяц.
        – Не могла уж ты съездить в Таиланд или хотя бы в Египет! – подкалывает меня Елена-референт.
        Не могла. Я и в Польшу-то попала чудом.
        Мы с мужем по совместительству подрабатывали в католической киностудии, и Дамиан, наш директор-иезуит, взял нас с собой в Польшу. Он преследовал сразу две цели: устроить нам стажировку на Варшавском государственном телевидении и показать родную страну.
        Мы объездили кучу городов, но так и не смогли составить единого представления о Польше.
        Столичная деловитая Варшава, напоминающая Москву не без участия знаменитого высотного дома с приветом от Сталина. Туристический Краков, кусочек Европы с тщательно наведенным сувенирным лоском. Сумрачный портовый Гданьск, весь в серых массивных германских замках. Фольклорные Закопаны в заснеженных Татрах. Знаменитая Ченстохова с чудотворной Черной Мадонной.
        Да, это была совсем не туристическая поездка, скорее паломничество. Ночевали мы не в отелях, а в монастырях. Ведь любой иезуит имеет право остановиться с гостями в монастыре своих братьев в любой стране.
        А вот в Люблине мы поселились не в монастыре, а в родительском доме Дамиана, где жили его папа, мама и многочисленные сестры.
        Свой родной город Дамиан показывал нам с особым трепетом, хотя по сравнению с остальными городами этот Люблин проигрывал во всех отношениях.
        Во-первых, он находился на территории «российского забора», как объяснил брат Дамиан, и от улиц и жилмассивов веяло неистребимым «совком». Например, Дамиан вырос в типовой «хрущобе», разве что этажей было не пять, а шесть, – и таких безликих коробок, наставленных рядами, уйма, как в Черемушках.
        Во-вторых, «старый город», не хуже краковского, выглядел обшарпанно и заброшено, с социалистическим пренебрежительным отношением к собственной истории.   Все эти, некогда роскошные, замки, величественные храмы – нуждались в ремонте, не говоря уж о жилых домах, тоже представляющих историческую ценность.
        – Они с виду такие красивые, а внутри трущобы. Все прогнило, заплесневело, развалилось. Это наименее престижное жилье в нашем городе, – объяснил Дамиан.
        Я заглянула под арку, и мне в нос шибанула вонь канализации, а из-под ног выпрыгнула крупная крыса и бросилась удирать во двор.
        Я взвизгнула, а Дамиан довольно захохотал. 
        … Все это я и описала в своих путевых заметках, которые мне заказала Валентина.
        – Ты написала про мою Польшу? Немедленно покажи, я должен это прочитать, – потребовал брат Дамиан.
        Пришлось достать газету со статьей.
        – Ничего себе! – возмутился мой друг. – Я месяц возил ее по своей родной стране, а она пишет про нее всякие гадости!
        – Почему это гадости? – растерялась я.
        – А это что, по-твоему? – ткнул Дамиан в газетную строчку. – «По старому городу бегают крысы» …
        – Да, но это правда! Я своими глазами видела там крысу.
        – Одну крысу! – брат Дамиан со значением поднял палец.
        – Ну да, – вынуждена была согласиться я.
        – Так и пиши: «одна крыса»! Но ты же пишешь – «крысы», – торжествующе произнес иезуит. – Не надо врать!
        Да, обидеть иезуита может каждый.

Чуть не расстреляли

        На улице ливень. Зато в маршрутке сухо.
        На остановке в машину втискивается мокрый отец Энтони и садится напротив меня. Замечает, улыбается.
        Отец Энтони – американец ирландского происхождения, священник-иезуит, долговязый блондин с красноватым лицом и детской душой. Он очень добрый и бесхитростный, что не совсем типично для профессионального иезуита, как я поняла. Я его обожаю.
        Энтони из Техаса. У его родственников там есть настоящее ранчо, и он даже как-то показывал нам фотографии с родины.
        – Это моя тетя, – ткнул пальцем он в амазонку, несущуюся на лошади. – А это я.
        Настоящий ковбой в клетчатой рубашке, словно сошел с рекламы «Мальборо».
        Но сам Энтони не курит.      
        Кстати, мы с Тони родились в один день, девятнадцатого апреля. И выяснилось это как-то неожиданно, в интересном месте – в туалете.
        Дело в том, что у киностудии «Кана», где работала я, и у Библейского курса, который возглавлял отец Энтони, был общий туалет. Там мы с ним и столкнулись. Я на подоконнике резала дольками яблоки и апельсины.
        – Что ты делаешь сегодня вечером? – спрашиваю я у Энтони, который моет руки.
        – Ничего особенного, – отвечает Энтони. – А что?
        – Пойдем к нам в студию, день рождения отметим, – приглашаю я.
        – Чей?! – отец Энтони застывает на месте.
        – Мой.
        – Шутишь!
        – Нисколько, – удивляюсь я. – Что тут такого?
        – Когда у тебя день рождения? – докапывается Энтони.
        – Да сегодня же!
        – Дело в том, что сегодня день рождения у меня! – наконец-то объясняет Энтони.
        Вот оно что.
        – Тогда давай праздновать оба дня рождения.
        Было весело и вкусно. У нас с Энтони разница всего в один год – мне исполнилось тридцать пять, а ему – тридцать шесть.
        С тех пор отец Энтони иногда звонит мне в день рождения, чтобы поздравить меня. А я – его.
        …Мы едем в маршрутке и болтаем.
        Вдруг изо всех щелей начинает валить едкий вонючий дым. Машина останавливается.
        – Чуть не взорвались! Но ничего – попали бы на небо. Нас бы похоронили вместе, – фантазирует Тони. – А люди бы подумали: а что это они там делали – в одной маршрутке?
        Мы смеемся.
        – Все, выходите! Машина дальше не пойдет – карбюратор залило, – и народ недовольно вылезает под ливень, а шофер мрачно раздает всем по пятаку, возвращая плату за проезд.
        Не придумываем ничего лучше, чем пешком двигаться к цели – под проливным дождем. Нам нужно в одно и то же место: отцу Энтони – в монастырь, а мне – на киностудию, которая в подвале того же монастыря.
        – Похоже на тропический ливень, – говорит Энтони.
        – А тебе что, приходилось бывать в тропиках? – спрашиваю я.
        – Да, меня в джунглях даже однажды чуть не расстреляли, – ровным голосом отвечает он.
        – Как!?
        – Это было в Сальвадоре.
        Мы с Шуриком когда-то ходили в кино на фильм «Сальвадор». Ничего более жуткого с тех пор я не видела. Горы трупов, беспорядочные аресты, бессмысленная жестокость, грубые изнасилования.
        – Да знаю я этот фильм, - говорит отец Энтони. - Как раз во время этого переворота я проходил новициат в Сальвадоре.
        – Там что, правда все так было?
        – Примерно так, и даже еще страшнее. Как-то я заблудился в джунглях. Меня арестовали и повели расстреливать. Как я молился! – смеется Тони. (А у меня – мороз по коже). – Подвели меня к команданте. «Ты понял, что тебя сейчас расстреляют?» – спросил он меня. – «Да, но это не решит ваших проблем», – ответил я ему. Почему-то после этого он меня отпустил.
        А через полгода после того, как меня из Сальвадора перевели в другое место, расстреляли весь монастырь иезуитов, пять человек, моих братьев. А я вот живу…
Однажды пошел купаться в океан. Начался шторм, и я едва не утонул. Кое-как выгреб на берег. Моя мама тогда сказала: «Я бы очень сердилась, если бы мой сын, который чудом избежал расстрела в джунглях, утонул на отдыхе, во время купания!»
        Никогда бы я не узнала этой жуткой истории, не сядь мы с Тони в одну маршрутку.
        …Через много лет отец Энтони станет провинциалом иезуитов на территории России, Казахстана и Средней Азии.
        Он заступит на место покойного священника, которого зарезали в Москве, в собственной квартире. Вместе с другим иезуитом из Эквадора. В мирное время...
        Царствие им небесное.



Ухожу в мужской монастырь

        – В холодильнике полная кастрюля борща, в морозилке кости для собаки, – перечисляю по порядку. – А я ухожу… 
        – Куда это? – интересуется Шурик.
        – В монастырь, – заявляю я. – В мужской. Дней на пять.
        Я не шучу: я и правда собралась в монастырь, на духовные упражнения.
        Духовные упражнения – это для тех, кто понимает. 
        Муж безнадежно машет рукой: он считает, что бывают дела и поважнее. А я считаю, что эти пять дней я буду заниматься самым важным делом...  молчать.
        Ну да, молчать (я серьезно!), – это же реколлекции молчания.
        А еще читать Библию по методике Игнатия Лойолы, молиться и беседовать с Иисусом (хотите – верьте, хотите – нет). И со священником – всего час в день. А с Иисусом – хоть весь день.
        Можно: спать до полудня, есть до отвала, гулять по всему поселку (монастырь находится за городом), думать, вообще не думать (что еще лучше).
        Нельзя: звонить по мобильнику, включать компьютерные игры. Категорически запрещено разговаривать с посторонними.
        В монастыре все обычно в курсе: никто не поздоровается и не заговорит со мной при встрече, и даже кухарка, пройдя мимо, посмотрит на меня, как на пустое место.
        В общем, программа не самая веселая. Тебе оно надо? – удивляются друзья. А вот и надо! – отвечаю я, но развиваю эту тему отнюдь не перед каждым встречным.
        Хотя иногда прямо распирает кому-нибудь рассказать обо всех чудесах, которые со мной происходят на духовных упражнениях! По секрету...


                НЕ ЗАБОТЬТЕСЬ О ЗАВТРАШНЕМ ДНЕ


        Мф. 6, 25-34

        Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться... Взгляните на птиц небесных: они не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их?.. И об одежде что заботитесь? Посмотрите на полевые лилии, как они растут? Ни трудятся, ни прядут, но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них; если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, то кольми паче вас, маловеры!...Отец ваш небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам.


        – …Меня мучают страхи. Это у меня с детства, – жалуюсь  я священнику.
        – Чего боитесь?
        – Ну, мало ли... Например, потерять работу...
        – И что такого?
        – Вдруг не найду новую?
        – И что?
        – Что-что – умру с голоду.
        – А вы рассказали все это Иисусу?
        – Не-ет... – растерялась я.
        – Почему? Чем занимались целый день?
        – Гуляла...  Библию читала... На травке сидела...
        – Все правильно, только все это делайте вместе с Иисусом. Сажайте Его на травку рядышком и все Ему рассказывайте. А чтение вам вот какое...
        Мы одновременно принимаемся листать каждый свою Библию.
        – ...Нашли?
        – «...Не заботьтесь о завтрашнем дне» … Это?
        …Утро выдалось солнечное, но прохладное. Август в Сибири – это уже не лето.
        Из монастырского дома выхожу в куртке, с Библией в пакете. Спуск к узкой речушке весь в березах. Между белыми стволами низкая травка, в мелких цветочках. На освещенном пригорке я расстилаю джинсовку и усаживаюсь под березу. Беззаботно пахнет травой, как в детстве, ленивую тишину нарушают только насекомые, зудящие над травой. Жизнь налаживается…
        «Нич-чего плохого! для счастья вполне достаточно, – приходит мне в голову. – Кабы не мои гуси...»
        «Гуси» – это беспокойные мысли, которые никогда не покидают мою башку. Не то чтобы мне сильно хорошо от них, но без них я чувствую себя как бы виноватой. Синдром «совка» – страх счастья... Кстати, мне велели поговорить об этом с Иисусом…
        Напрягаюсь, но не могу никак представить Иисуса рядом. Видимо, я непроходимая материалистка. Вздыхаю и открываю заданный стих.
        «...Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться» ... – пытаюсь сосредоточиться на тексте.
        Вдруг на буквы садится какой-то ярко-зеленый жучок, отвлекая меня. Стряхиваю в траву. А там уже возится второй, того же вида, но совсем другой окраски, красный с черным. Если присмотреться, на крылышках мельчайший затейливый узор. «Наверное, каждый такой в единственном экземпляре», – думаю я, затем снова переключаюсь на Евангелие.
       «...Посмотрите на полевые лилии, как они растут? Ни трудятся, ни прядут, но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них...»
        На освещенном листе моей Библии качаются тени от кашки и каких-то тонких колосков. Сперва они раздражают меня, а потом я вдруг замечаю, насколько они графически изящны. А тут еще на розовый цветок кашки, который у меня болтается под самым носом, уселся голубой мотылек... Невозможно заниматься.
        Вдруг до меня доходит: так это же Иисус со мной разговаривает, только без слов. Свои слова из Писания подкрепляет цветами и травами, жуками и мотыльками.
        «...Если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, то кольми паче вас, маловеры!..»
        Как же я обрадовалась, – все под контролем, и я будто у Христа за пазухой!
        Встала, закрыла Библию, спустилась пониже к речке.
        Там меня ждал еще один сюрприз: на берегу я обнаружила густые заросли черемухи. Вот уж к чему я с детства питаю слабость. Не самая вкусная из ягод, прямо скажем: терпкая, костистая, да еще оставляющая черный налет на зубах. Но ничего не могу с собой поделать, просто обожаю.
        Та конкретная черемуха поразила меня своей сказочностью: спелые ягоды были огромными, сочными и вовсе не терпкими.
        «Это потому, что кусты черемухи стоят по колено в речке», – соображаю я.
        А как много ягод нынче уродилось, аж в глазах почернело.
        Целыми горстями я ела эту незабываемую черемуху, веером выплевывая косточки. И как мне было вкусно!
        «Надо бы и батюшку угостить», – подумала я.
        Вытащила из полиэтиленового мешочка Библию, сунула под мышку, а освободившийся пакет в две минуты наполнила ароматными кисточками прохладных блестящих ягодок.
        – … Ну, и каковы плоды? –  задал мне вопрос священник на аудиенции.
        – Вот! – и я гордо протянула ему из-за спины пакет с черемухой.
        – Ух ты, черемуха, – искренне изумился он. – Какая вкусная! Где взяли? – поинтересовался он, выплевывая косточки на стол.
       – Да за домом, у речки, где вы с собакой гуляете, – я даже удивилась, что он не знал об этой черемухе. – Можно сказать, Иисус угостил.
        …Два года спустя я специально спустилась на то заповедное черемуховое место, но ничего не нашла. Зарослей черемухи как не бывало...
         «А может, это было чудо лично для меня? – подумала я. – Подумаешь, что Ему стоило сотворить для меня черемуху, если Он раскрасил жучков, мотыльков и вообще - сотворил целый мир?»
        А работу я все-таки потеряла. Не прошло и двух лет... Но ведь не умерла от этого.


                ДАЙ МНЕ ПИТЬ


        Священник учит меня общаться с Иисусом, при помощи воображения и созерцания.
        – Возьмите фрагмент из Иоанна про самарянку у колодца, хорошо? Представьте себя на ее месте. Вот вы стоите у колодца, вот видите Иисуса, вот Он просит у вас попить... Поговорите с Ним. Можете задать любой вопрос. Только не придумывайте, ради Бога, ответы за Иисуса! – это он так шутит. – Это я так шучу, – тут же отступает. – А для размышления возьмите чтение  про  Марию Магдалину у гроба Иисуса...
        – Это когда она плачет о нем, но в упор Его не узнает?
        – Да, двадцатая глава из Иоанна...
        …«Иисус, утрудившись от пути, сел у колодезя... Приходит женщина из Самарии почерпнуть воды. Иисус говорит ей: дай Мне пить...
        Я сижу за письменным столом у окна в своей комнате. Гулять не хочется, на улице холод собачий.
        Читаю заданный стих, представляю жару, палестинскую пустыню и пытаюсь вообразить себя Самарянкой. Уставший Иисус просит у меня пить, а я якобы никак не врублюсь, Кто такой. А поначалу и вовсе не хочу разговаривать: «Как ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, Самарянки? Ибо Иудеи с Самарянами не сообщаются» ... Вот дура!
        Затем представляю себя Марией Магдалиной у гроба. Вот я оборачиваюсь, вижу человека...
        «...Иисуса стоящего; но не узнала, что это Иисус. Иисус говорит ей: жена! что ты плачешь? кого ищешь? Она, думая, что это садовник, говорит Ему: господин! Если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его...»
        «Стоп! А чего это она Его не узнала? Он что, так изменился? – прикидываю я. - Видимо, да. Как-то надо быть повнимательнее, мало ли...»
        Меня отвлекает громкий звук: кто-то яростно звонит в монастырь.
        Я выглядываю в окошко и вижу, что один из таджиков, которых иезуиты наняли копать газон, изо всех сил давит на звонок.
        «Что-то не торопятся они ему открывать», – отмечаю я.
        И тут парень видит меня в окне.
        – Дай мне пить! – кричит он и машет пластиковой бутылкой.
        «Щас, все брошу», – я хотела было сверху ответить ему, что, дескать, не могу с ним разговаривать, как вдруг...
        …Я пулей спускаюсь по ступенькам, открываю дверь, хватаю из Его рук бутылочку-полторашку и наливаю ему самой лучшей воды – фильтрованной...
        Видимо, вода Ему понравилась, потому что Он еще раза три приходил.
        – Угадайте с трех раз, Кто мне сегодня явился? – с этими словами я захожу в комнату моего наставника.
        – Неужели? – смеется иезуит. – И что Он вам сказал?
        – Угадайте с трех раз, – веселюсь я. – Он сказал: «Дай мне пить!»
        – Так вот Кто трезвонил тут весь день, – смеется священник.


                РЫБАКИ ЛОВИЛИ РЫБУ, А ПОЙМАЛИ РАКА


        Зажав Библию под мышкой, я бродила по окрестностям монастыря в поисках удобного места для размышлений.
        Вокруг располагались дачи и огороды, некуда было присесть. Заборам не было конца и края.
        Я устала, как вдруг неожиданно вышла к большому озеру, заросшему камышами.
        «Отлично, там как раз про море, мне подойдет», – обрадовалась я, перешла через мостик, присела на большой камень и раскрыла Книгу на заложенном месте:
        «...Явился Иисус ученикам Своим при море Тивериадском...»
        ...На это самое море нас с подругой недавно возили ее родители. В наше время его называют озером Кинеруд. Оно пресноводное, но огромное, как море, берегов не видать.  Вода – словно зеркальная гладь, и трудно было себе вообразить, что волны захлестывали лодку с апостолами.
        – «После обеда будет шторм», – пообещали родители, но мы не поверили, настолько мирным был пейзаж.
        Действительно, в один прекрасный момент от горизонта пошла высокая волна, и через двадцать минут капитально заштормило.
        – «Здесь всегда так», – объяснили нам.
        ...Пока я читала про озеро, представляя себе Кинеруд, какие-то мужики неподалеку со страшными матами ковырялись по пояс в воде – ловили раков. На берегу стояло ведерко, в котором уже шевелили клешнями штук пять.
        «Рыбаки ловили рыбу, а поймали рака», – вспомнился детский неприличный стишок. Тьфу!
        Парни никак не давали мне сосредоточиться, но я попыталась не обращать внимания и снова уткнулась в Евангелие:
        «...Иисус же стоял на берегу; но ученики не узнали, что это Иисус...»
        – Эй, мужики! Вы че, раков ловите, что ли? – на мостике завис какой-то невзрачный бородатый мужичонка в картузе.
        Он аж слез с велосипеда, чтобы получше рассмотреть.
        – А тебе какого ... надо? – поинтересовались мужики.
        Я мужественно предпринимала новые попытки вникнуть в текст:
        «...Он же сказал им: закиньте сеть по правую сторону лодки, и поймаете...»
        – Дык вы не там ловите! Раки во-он в тех камышах! – орал дядька с моста.
        Я подняла голову, не веря своим ушам: шло как бы параллельное озвучивание моего чтения, только … пародийное! Смешно.
        «...Они закинули, и уже не могли вытащить сети от множества рыб...» – читаю я.
        – А на кой ... нам туда лезть! – ответили мокрые мужики.
        Довольно! Рыдая от смеха, я захлопнула Книгу и двинулась обратно в монастырь.
        «Эх, обрадую сегодня батюшку – у него с чувством юмора все в порядке, слава Богу».

Замуж за иезуита

        После съемок в саратовском женском монастыре мы трапезничаем с монахинями-евхаристками.
        – Как там поживают ваши в Кане? – живо интересуется настоятельница сестра Эмилия разливая чай.
        Сама она долго проработала в Сибири, знает многих, в том числе и всех сотрудников католической студии под названием «Кана».
        – Как там Марина?
        – Хорошо, замуж вышла, – рассказываю я.
        – Правда? – бурно радуется монашка Марининому женскому счастью. – За кого?
        – Помните, был такой молодой иезуит, Алексеем звали? – удовлетворяю я ее любопытство.
        Лицо настоятельницы вытягивается, и она спешит сменить тему.
        – А как дела у Верочки?
        – Хорошо, замуж вышла, – радостно докладываю я, а потом вспоминаю, за кого именно...
        – За кого?
        – Сестра, будете смеяться, но вот был такой иезуит из Германии, Урбаном звали, так это он, – мне одновременно и неловко, и смешно.
        – Да что у вас там творится? – сестра Эмилия почему-то не смеется. – А как Аля?
        – Хорошо, замуж вышла.
        – За кого? – с опаской спрашивает монахиня.
        – Был у нас один оператор...
        – Тоже иезуит?
        – Нет, – с облегчением отвечаю я. – Он и вовсе протестантом был, из какой-то новомодной церкви. Зато теперь католик, ходят вместе на причастие.
        – Ну слава Богу, – успокаивается сестра.
        Хоть одна история с приличным концом.


Про призвание

        Совпадения имен и географических названий чисто случайны.

        – Три дня меня не будет на киностудии, – предупредила Лариса. – Завтра ухожу на духовные упражнения.
        Лариса – одна из моих самых перспективных учениц в католической киностудии при монастыре иезуитов. Это веселая и жизнерадостная блондинка, приятная во всех отношениях. Правда, немного легкомысленная: раньше пела в рок-группе. Так что духовные упражнения ей пойдут на пользу.
        – А кто духовник? – поинтересовалась я.
        – Отец Станислав.
        Вот незадача. Этот самый иезуит, которого десять лет назад со скандалом сняли с должности директора нашей киностудии "Кана", за развал работы. Все десять лет он неустанно мстит нам по мелочам, как только может.
        Хотя духовник, говорят, он неплохой, – монашки хвалят.
        Через три дня Лариса явилась на работу, светясь от счастья:
        – Спасибо отцу Станиславу, наконец-то я поняла, как жить: он велел мне следовать своему призванию...
        Ну вот, а я так плохо о нем...
        – ... Стать эстрадной певицей! – торжествующе закончила Лариса. – Жаль, что придется уйти из киностудии.

        ***
       
        Прошло года два.
        Мы с Ларисой случайно встретились в церкви после Богослужения, бросились друг к другу.
        – Как дела в Кане? – спросила она меня.
        – Я там больше не работаю.
        – Почему? – у Ларисы округлились глаза.
        – Директором снова назначили отца Станислава, и первое, что он сделал, – это уволил меня. Кстати, через полгода студию закрыли.
        – Ничего себе? Кана больше нет?!
        – Да вроде бы отец Станислав собирается ее возрождать. Даже позвонил мне, типа, хочу проконсультироваться с хорошим специалистом. Извиниться, правда, забыл. А ты-то как?
        – А я год проучилась на эстрадном отделении музыкального колледжа. Затем взяла академический отпуск, вышла замуж. 
        – Поздравляю!
        …Поработав у иезуитов, трудно найти работу в православной России. Пришлось мне уехать в Таиланд, к мужу. Кстати, иезуиты уволили его из киностудии задолго до меня. Теперь Шурик работает дайвинг-инструктором на тропическом острове.
        Загоревшие, поправившие здоровье, полные новых впечатлений, через год мы вернулись на Родину.

        ***
       
        Зайдя в "Кану", я столкнулась ... с Ларисой.
        – Какими судьбами? – удивилась я.
        Оказалось, бросив колледж и разведясь с мужем, она решила пойти на духовные упражнения, чтобы в молитве и тишине понять, как жить дальше. Конечно, к отцу Станиславу. И тот доходчиво так ей объяснил, что она должна следовать своему призванию...
        – ...Служить Иисусу, то есть работать у него на киностудии, – поведала мне Лариса. – И сразу после духовных упражнений он привез меня прямо в Кану. Но пока шли мои духовные упражнения, его успели снять с должности директора...
        "За развал студии", – догадалась я.
        – ...И к работе я приступила уже с новым директором, – закончила она. – Как здорово! Неужели мы будем снова работать вместе!
        Но я и с новым директором-иезуитом тоже не сработалась.
        Помыкавшись без работы, снова улетела в Таиланд.

        ***
       
        В России я объявилась только через два года.
        Встретившись с Ларисой, узнала последние новости. На киностудии опять произошла смена руководства. Директора сняли за развал работы. С новой директрисой, монахиней, Лариса не сработалась, и ей пришлось уволиться.
        Помыкавшись без работы, Лариса снова пошла на духовные упражнения к отцу Станиславу, чтобы понять, как ей дальше жить. И отец Станислав популярно объяснил ей, что она должна следовать своему призванию...
        – ...Стать монахиней, – со смехом пересказала мне Лариса. – Но это, по-моему, перебор.
        Лариса поет в своей рок-группе, снова вышла замуж. Я живу и работаю в Таиланде. Недавно она приезжала ко мне в гости, на тропический остров.
        А "Кану", говорят, опять собираются возрождать.

Священник-партизан


        «Когда мы проживем жизнь, то поймем, что не было ни одной молитвы, которая не была бы услышана Богом».
        Из проповеди отца Алексея.
 
        – Вы в курсе, что отец Алексей через неделю уезжает во Францию навсегда?  – сообщил мне по телефону знакомый священник-иезуит. – Зашли бы в монастырь, попрощаться.
        Отцу Алексею почти сто лет. Настал момент, когда за ним потребовался профессиональный уход, и теперь его переводят в специальный дом для престарелых пастырей.
        Да, Россия теряет одного из самых легендарных католических священников. Собственно, он и жил здесь эти годы не столько в качестве священника, сколько легенды. А легенда никуда не исчезнет.
        Отец Алексей – первый и единственный иностранный(!) священник-иезуит(!), являющийся офицером Советской Армии(!).
        Отец Алексей – автор самой полной монографии в мире про великого русского писателя Фонвизина.
        Отец Алексей – первый выпускник Грегорианского университета в Риме.
        Отец Алексей – партизан в Бельгии, участник антифашистского подпольного движения.
        Отец Алексей – доктор филологии в Сорбонне.
        Отец Алексей – преподаватель в детском колледже иезуитов в Медоне.
        Отец Алексей – учитель русского языка у французских космонавтов.
        Отец Алексей – участник подпольной молитвенной группы в Москве.
        Хватило бы на пять жизней, но все это - об одном человеке, словацком иезуите по имени Алоиз Стричек.
        Правда, он давно уже не называет себя Алоизом, и даже родной словацкий язык напрочь позабыл, большую часть жизни прожив во Франции. 
        На его веку сменилось, кажется, семь Римских Пап, почти с каждым из которых ему довелось встретиться лично.
        – Иду я по Парижу, вдруг – откуда ни возьмись – Папа! Кажется, это был ... Пий Двенадцатый... или нет, Одиннадцатый... Ну, в общем, я ему помахал.
        И таких баек у него тьма тьмущая.

        ***

        – ...А я встретила во дворе французского писателя, – похвасталась моя девятилетняя дочка, вернувшись с прогулки по монастырскому дворику в съемочный павильон.
        (Католическая киностудия "Кана" располагается при монастыре иезуитов, и мы с мужем как раз начали сотрудничать с отцом Войцехом и братом Дамианом, первыми ее энтузиастами).
        – Да ну, – не поверил Саша. – И на каком же языке вы разговаривали?
        – На русском.
        – Да это отец Алексей, – вмешался брат Дамиан.
        – Он что, и правда французский писатель? – поинтересовались мы у монаха.
        – Ну да, он написал книгу. Про Фонвизина.
        – Интересную?
        – Я не стал читать, скучно. Это для ученых – они такое любят.
        – ...Отец Алексей сегодня за трапезой восхищался твоей дочкой, – сообщил мне брат Дамиан на следующий день. – Говорит, до чего умную девочку встретил сегодня, интересно, чья такая? А я ему говорю: знаете ли вы, что мама этой девочки тоже не дура: она победила в журналистском конкурсе и в награду получила очень дорогую ручку "Паркер"! И знаешь, что он мне ответил?
        – ?..
        – Как хорошо, сказал он: не знает ли она, где можно купить чернил для "Паркера", а то в моем "Паркере" закончились!
        Мы посмеялись, и я пообещала разузнать про чернила.

        ***

        Всякий раз, заходя в монастырский двор, я натыкалась на старого дворника в кроличьей ушанке, который ломом колол мерзлый лед. Но я и предположить не могла, что это вовсе не дворник, а тот самый "французский писатель".
        Как мне объяснили, отец Алексей сам выбрал себе такое "послушание" – очищать двор от льда и снега: и дело нужное, и для здоровья полезно. При ближайшем рассмотрении из типично "дворницкого" образа выбивались дорогие ботинки из качественной мягкой кожи, а также брюки со стрелками.
        Позже я увидела его на Мессе, в монастырской часовне. Он был низеньким, словно высохшим, с венчиком седых редких волос на голове, с лицом в конопушках, с близоруким взглядом выцветших глаз и доброй улыбкой. Невероятно обаятельный старичок, классический Божий Одуванчик.
        Недаром его регулярно приглашали в детский приют Санта-Клаусом. Как тут и был.
        Меня поразил его выговор: своим старческим тенорком он произносил русские слова безупречно, но с какой-то вышедшей из употребления интонацией, которую можно разыскать только у эмигрантов или в старых фильмах, где играют Мхатовские актеры.  Наверное, это и был настоящий русский язык времен Бунина, Чехова, Толстого...
        Его проповеди были короткими, но емкими и мудрыми. Некоторые я вспоминаю до сих пор, вместе с этой его чудной неуловимой интонацией.
        Гардероб отца Алексея сохранил следы былого парижского шика. Его осеннее пальто в черно-белую клетку было стареньким, но очень добротным, оно и по сей день смотрелось дорого и респектабельно.
        – К нему еще прилагалась шляпа из того же материала, но я ее потерял в Париже, – беспечно поясняет отец Алексей.
        – Ничего себе – красиво жить не запретишь, – изумляемся мы.
        – Одеваться – так одеваться, - назидательно говорит священник. – Мои парижские друзья перед каждым Рождеством возили меня в дорогой магазин и одевали с ног до головы. Это был их подарок к Рождеству.
        Санта-Клаус тоже любит подарки.
        – ...Не забудьте поздравить отца Алексея с Днем Победы, – ежегодно напоминал брат Дамиан. – И не вздумайте поздравлять с Днем Победы отца Иосифа, – спохватывался он.
        Отец Иосиф – это другой пожилой иезуит, родившийся в Германии.
        – Ольга, будьте добры, поднимитесь ко мне в комнату и заберите торт, – просит меня отец Алексей, которого я встретила во дворе монастыря. – Мне ко Дню Победы подарили два, а у меня диабет. Один я отдал иезуитам, а второй унесите в киностудию.

        ***

        – Надо бы сделать фильм про отца Алексея, – размышлял Дамиан. – Такой человек, такая судьба... Но как это все передать?..
        Действительно, задача не из простых: человек-эпоха, судьба-детектив, однако на пленке что?
        – А пусть отец Алексей сам о себе расскажет, – предложила я.
        – Говорящая голова - еще не фильм, – возразил Дамиан. – Нужен хороший "экшен", а что взять с пожилого человека.
        Рассказчиком отец Алексей был весьма специфичным.
        Когда он перечислял имена своих друзей и знакомых, слушатели просто рты открывали: Набоков, Марина Влади, Виктор Некрасов, вдова Бунина, мелькали знаменитые фамилии типа Волконских, Оболенских, а среди его соучеников по Грегорианскому университету некоторые успели прославиться, как мученики Церкви. Однако как мы ни просили рассказать о том или ином, у отца Алексея всякий раз выходило примерно так, как с Папой: "Я его увидел... Я ему помахал..."
        Ну просто какие-то "парижские кусочки"...
        "Может, отец Алексей уже помнит не столько события, сколько свои рассказы о них? – закралось как-то мне в голову. – Ведь забыл же он словацкий".
        – Вы знаете, что в комнате отца Алексея в Париже давал концерт сам Булат Окуджава?
        – Правда, отец Алексей?.. Расскажите!!
        – Да, народу ко мне набилась тьма. Позже его в Москве спросили: что больше всего понравилось в Париже? Он ответил: концерт у отца Алексея! Мне потом передали его слова.

        ***

        – Первая акция – отец Алексей чистит снег во дворе, – предложила я Дамиану, и мы вместе набросали съемочный план. - С этого вообще можно начать.
        Отец Алексей поет романс "Весна вернется".
        Отец Алексей поливает розы.
        Отец Алексей ведет в семинарии урок латинского языка.
        Отец Алексей курит трубку.
        Отец Алексей достает с библиотечной полки книгу Бунина, подписанную лично ему Верой Николаевной Муромцевой, – его приятельницей, на минуточку!
        Отец Алексей идет по заснеженной улице.
        Отец Алексей служит Мессу в часовне в алтайской деревне.
        Отец Алексей принимает у себя французскую семейную пару.
        Как бы показать в фильме его героическое партизанское прошлое?
               
***

        ...Вторая мировая война застала молодого иезуита Алоиза Стричека в Бельгии, которую оккупировали немецкие фашисты.
        Тем не менее на территории этой страны действовали советские партизаны.
Это была знаменитая партизанская бригада "За Родину". Они вели подрывную деятельность и помогали бежать советским военнопленным из местного концлагеря. В качестве связного партизаны привлекли молодого католического священника по имени Алоиз, который хорошо говорил на всех языках, в том числе и на русском (русский тот выучил в Грегорианском институте, где готовили пастырей для Восточной Европы).
        – Я ездил на велосипеде, в черной сутане, и никому из немцев не  могло прийти в голову, что я помогаю партизанам, собираю информацию, передаю сообщения, – вспоминал отец Алексей.
        Об этом в России в период "оттепели" даже вышла книга "За Родину", которую тут же перевели на разные языки. Она была написана примерно в таком духе:
        "– Я этого батю перетяну в нашу веру, – сказал Охрименко. – Семь языков знает, чертяка!"
        В нашей стране ее больше не достать, зато на книжной полке отца Алексея хранится бельгийское издание, с качественными черно-белыми фотографиями.
Что ж, можно снять на камеру документы, фотографии, ксерокопии книжных страниц.
        – Вот наша бригада, это командир, это мальчик, советский мальчик, которого мы спасли.
        – А это кто? – тычу я в молодого человека в черной сутане, в пенсне, немного похожего на Чехова.
        – А это я, – улыбается отец Алексей.
        Он достает из ящика письменного стола истрепанную пожелтевшую справку, выданную ему командиром бригады, которая удостоверяет в том, что иезуит Алексей Стричек является связным офицером советской партизанской бригады "За Родину", – и печать с пятиконечной звездой, все, как полагается. (С ума сойти! По-моему, такая справка – единственная в мире).
        Дружба дружбой, тем не менее в Россию героического "товарища иезуита" не впустили.
        …В результате отец Алексей оказался в Париже, в качестве преподавателя у мальчиков, воспитанников колледжа иезуитов. Мальчики были русские, дети эмигрантов, поэтому католики весьма бережно относились к их православному происхождению.
        – Я горжусь тем, что ни одного православного мальчика я не переманил в католицизм, – любил повторять отец Алексей. – Прозелитизм никогда не был моим любимым занятием.
        Идеализированное преклонение перед православием отец Алексей пронес через всю жизнь, чему немало способствовало общение с русскими эмигрантами.
        Так случилось, что его комната в Медонском монастыре стала центром эмигрантской тусовки.
        – У меня камин, гости приносили мясо, жарили шашлыки, запивали вином, это было без конца, – вспоминает отец Алексей.
        Среди его друзей и знакомых были известные писатели, артисты, кукольники. Звучали старинные цыганские романсы, русские народные песни, современные бардовские шансоны.

        ***

        Попасть в Россию священник мечтал всю свою сознательную жизнь. Еще юношей он поступил в вновь открывшийся Грегорианский университет, где готовили священников для России, невзирая на то, что религиозная жизнь в нашей стране на тот момент была полностью парализована.
        Теплилась надежда попасть в Советский Союз после войны, вместе с партизанской бригадой, однако ей не суждено было сбыться.
        Зато после того, как отец Алексей с блеском защитил в Сорбонне диссертацию по творчеству Фонвизина, его пригласили в страну в качестве ученого филолога. Парижанин оказался самым крупным специалистом по русскому автору.
        – Фонвизин реформировал русский язык – не Новиков, не Ломоносов, а именно Фонвизин, - горячо доказывал отец Алексей при любом удобном случае, удивляя нас приверженностью к этому малоизвестному писателю, возможно, не до конца оцененному нами, неблагодарными потомками.
        Параллельно отец Алексей основал в Москве христианский кружок.
        Единомышленники из числа филологической интеллигенции тайно собирались на квартире, чтобы вместе читать и обсуждать Библию вместе со священником. Донес, как водится, один из своих... В результате отец Алексей надолго потерял доступ в Советский Союз.
        Но вот началась перестройка. При первой же возможности священник прибыл в Москву, где тут же получил приглашение преподавать в Новосибирской семинарии. Так сбылась его мечта...
        – Отец Алексей, а вы любите Россию? – это был самый частый вопрос, который ему здесь задавали.
        (– Полвека прожить в Париже – и переселиться в эту слякоть... – удивлялись наши).
        – Безнравственно жить в стране, если ты ее не любишь, когда ты можешь избрать себе место жительства, – с пафосом отвечал отец Алексей тем, кто по сути лишен был права выбора.
        Я заметила, что при большом скоплении публики отец Алексей просто великолепен в роли шоумена, заставляя остальных то и дело покатываться со смеху. Как же в фильме передать обаяние личности старенького священника?
        – Надо устроить во дворе шашлыки и пригласить семинаристов, - предложил Дамиан. – А Филипп пусть снимает все подряд.
        Под воздействием красного вина отец Алексей вошел в нужную кондицию: он пел то украинские песни, то цыганские романсы, острил, рассказывал анекдоты, говорил на всех языках, которых еще не забыл, причем мастерски пародировал типичного носителя языка – агрессивного немца, "лающего" команды, чопорного англичанина с "мертвой", неподвижной верхней губой, оживленно гримасничающего француза.
        – Да, он забыл больше языков, чем мы выучим за всю жизнь, – шутили семинаристы.
        Комната отца Алексея была невероятно интересной, как лавка Алладина.
        В ней витал аромат дорогого трубочного табака – отец Алексей курил трубку, и на столе лежал целый набор разных трубок, у каждой своя история.
На стенах соседствовали подаренные парижские акварели – какой-нибудь залитый дождем дворик - и сибирские заснеженные пейзажи на березовой коре. Среди кучи книг на стеллаже велик шанс нарваться на какое-нибудь антикварное издание с буквой "ять", да еще подписанное автором.
        А вот и дореволюционное издание Бунина:
        "Дорогому отцу Алексею от Веры" – и подпись "Муромцева", вдова великого русского писателя(!).
        Ничего себе.
        Постепенно мы набирали достаточное количество съемочных планов.
        К счастью, отца Алексея на месяц пригласили в Тальменку, заменить настоятеля в отпуске, и наша съемочная группа отправилась за ним.
        Отец Алексей за околицей.
        Отец Алексей на фоне подсолнухов.
        Отец Алексей служит Мессу в сельской часовне.
        Отец Алексей в окружении деревенских жителей.
        Отец Алексей в деревянной избе вспоминает свою жизнь.
        Все, можно монтировать. А казалось, снимать нечего!
        Я сразу поняла, какую музыку подложу, – пусть это будут песни Окуджавы. Тем более что тенорок отца Алексея немного похож на голос известного барда.
        ...Ни один из моих фильмов не дорог мне так сильно, как этот.
 
Прости меня


         – ...И что вы думаете, Оленька, о фильме? Что у Дамиана в конце концов получилось?
        Мы сидим с отцом Войцехом у камина в его маленьком домике в бывшем монастыре камедулов под Варшавой.
        Приехав из Новосибирска на журналистские курсы, я не могла не заехать к нему в гости. Он теперь настоятель старинного красивого храма в Беланском лесу.
Прошло пять лет с тех пор, как он в Сибири основал католическую киностудию «Кана». Себе в помощь священник тогда привез из Польши молодого энергичного иезуита по имени Дамиан, с которым прежде вместе работал на Польском католическом телевидении. Через несколько лет сам вернулся в родную Польшу, а Дамиан остался еще на несколько лет. А мне посчастливилось работать с обоими на этой студии с самого ее основания.
        – Что я думаю о фильме Дамиана… Как бы это сказать... – затрудняюсь я и неожиданно для самой себя выдаю: – Короче, этот фильм вместе с ним создавал сам Госпо...
        Отец Войцех досадливо морщится. Как все священники, он терпеть не может всяких «упоминаний всуе». Но иногда так трудно подобрать точное слово: хороший фильм? – не то, интересный? – не то… И вообще – здесь дело не в том, хороший или плохой.
        – Я скажу так: этот фильм – настоящее чудо Каны Галилейской. То есть – Сибирской. И здесь ни на грош преувеличения... Вот!
        Отец Войцех смотрит на меня с недоверием. Он на своем веку уже был испытан медными трубами.

        ***

        ...Когда в начале 90-х молодой священник Войцех Дроздович стал автором и ведущим детской католической передачи «Зерно», на него обрушилась огромная популярность. Таксисты его возили бесплатно, взрослые и дети в любом уголке Польши называли по имени, узнавали на улицах и с нетерпением ждали воскресного утра: что на этот раз отмочит веселый обаятельный священник? И священник еженедельно удивлял и развлекал – это был его способ рассказать о Евангелии и о Христе.
        Когда с этой же идеей он приехал в перестроечную Россию, то растерялся. Здесь людям было не до Бога – один занят борьбой за существование, другой – накоплением капитала, а нет ничего труднее, чем обращать слишком бедных и слишком богатых, как говорят священники.
        И отец Войцех сник. Он ведь приехал сюда с мечтой сделать «что-то особенное» – и не был согласен на меньшее.
        Зато его младший товарищ, брат Дамиан, засучив рукава, принялся за работу. Не гнушался никакой, в том числе и рутинной, – например, съемок торжественных Богослужений. Искал сотрудников, знакомился с христианами разных конфессий, тусовался с местными и зарубежными телевизионщиками, приглашал в Новосибирск известных людей – таких, как, например, знаменитый польский режиссер Кшиштоф Занусси.
        Дамиан из тех, кто умеет работать на заказ без эмоционального к нему отношения.
        – Надоело мне снимать эти мессы, – ворчал Войцех-оператор.
        – Войцех,  ты для чего меня в эту Сибирь притащил? Работать. Вот и давай работать.
        – Дамиан, все мессы да мессы... А давай снимем что-нибудь особенное!
        – Пока что надо выпустить католический видеожурнал, – Дамиан был неумолим.
        Тем не менее к таланту Войцеха Дамиан относился очень бережно: как только тот загорался какой-нибудь идеей, Дамиан тут же освобождал его от рутины. Но Войцеха хватало ненадолго, слишком высокими у него были требования к себе и к кино. Он расстраивался от малейшей неудачи и впадал в депрессию.
        – Ну почему ты не хочешь доделать этот клип, Войцех? Так хорошо начал!
        – Он не получился…
        – Тебе так кажется! Доделай, а я его продам на Польское телевидение – заработаем денег для Каны.
        – Не хочется…
        Они были такими разными, при этом оба необыкновенные и обаятельные, каждый по-своему. Войцех прививал нам, сибирским сотрудникам «Каны», безошибочный вкус, интерес к людям, любовь к старикам и детям, а самое главное – горячее желание искать и находить Бога в самых простых вещах. В его съемках все выглядели раскрепощенными и улыбчивыми.
        Но чего он категорически не выносил, так это религиозного пафоса. Бог был главной целью его работы, но Войцех предпочитал везде убирать Его в подтекст. Только позже я поняла, как это мудро и правильно.
        Зато Дамиан умел хорошо учить. Он обладал терпением, в отличие от Войцеха, а также мог точно указать ошибку в съемке, в монтаже и путь к устранению. Его уроки были порой резковаты по форме, но бесценны по содержанию.
        – Нечего лить воду: лепи сюжет из самых важных фрагментов, безжалостно отсекай все лишнее, если без него можно обойтись. Даже если оно неплохо само по себе.
        Монтаж под его руководством иногда напоминал хирургическую операцию: Дамиан резал по живому. Зато потом динамичные сюжеты с удовольствием покупало европейское телевидение – Дамиан был еще и неплохим продюсером.
       Странно, что сам он пока не выдавал шедевров. Может, не успевал, а может, и не верил в себя. Вообще-то сам он мало монтировал.
        – Дамиан, да брось ты эту ерунду – «католические новости»! Когда ты наконец сделаешь что-то особенное? Ты же талантливый парень, – часто уговаривал его отец Войцех.
        Дамиан мрачнел. Для него это был больной вопрос. На самом деле он давно мечтал снять фильм… Он с этой мыслью и приехал в Россию.
               
        ***

        Первоначальная идея его фильма показалась мне ни-ка-кой.
        В первый же день нашего знакомства Дамиан спросил меня, слышала ли я про Сергея Коурдакова. Нет, не знаю такого. Тогда он притащил мне книжку на польском языке, которую написал этот Сергей. Кто он такой?
        …Воспитанник детдома, поступил в мореходку на Дальнем Востоке. Возглавлял некий отряд, бойцы которого преследовали баптистов и разгоняли религиозные собрания. Якобы били верующих, насиловали женщин. Но вот как-то раз одна девушка-баптистка поразила Сергея в самое сердце – не только своей красотой, но и стойкостью. Вроде бы он один раз он избил ее, а на второй влюбился... А потом якобы что-то зашевелилось в его душе, и он «выбрал свободу»: в один прекрасный день спрыгнул с корабля в океан и... доплыл до Канады.
        Там встретил местных баптистов и рассказал им, как раньше преследовал христиан, а потом обратился, и как теперь раскаивается.
        Баптисты радостно приняли нового апостола Павла в свои объятия, историю предали огласке, и вскоре он стал не только законным американцем, но и весьма преуспевающим.
        Будучи писаным красавцем, на свои христианские проповеди он собирал буквально стадионы. Его популярность росла, книгу раскупали и переводили на другие языки.
        Но однажды Сергея нашли на берегу океана мертвым, с пулей в голове. Кто это сделал? Установить не удалось...
        Вот такая человеческая история… М-да… Дамиан с жаром расписывал мне приключения этого «русского Сергея», а мне это было совершенно неинтересно. И почему эти поляки так обожают истории о преследованиях?
        – Ты знаешь, он же был воспитанником детского дома в селе под Новосибирском. Он твой земляк, – Дамиан явно рассчитывал меня поразить, но безуспешно. – Я мечтаю проехать по всем местам, которые описаны в этой книге: вдруг встречу тех, кто помнит Сергея Коурдакова?
        «Развесь еще там мемориальные доски», – подумала я, но не сказала.

        ***

        Мне показалось, что Дамиан забыл про эту идею, слишком уж много было дел в студии.
        Со временем стало понятно, что лучшей кандидатуры на пост директора нет. И даже когда он поступил в Москву на Высшие курсы режиссеров и сценаристов, он все равно руководил «Каной»: это был «директор по переписке».
        Но у Дамиана это получалось. Как? Он сам не знал.
        А когда дело дошло до дипломной работы, Дамиан, конечно, извлек на свет свою потрепанную польскую книжонку «Прости меня, Наташа!». Он определил жанр будущего фильма как «детективное расследование».
        Вот примерные вопросы, на которые хотел себе ответить: кто такой Сергей – мученик за веру или авантюрист? Диссидент или жлоб, погнавшийся за красивой жизнью? Любил ли он Россию? Любил ли он Америку? Любил ли он Наташу?
        Я напечатала ему заявку на этот сценарий, попутно исправив ошибки в русском языке, но не смогла отделаться от сожаления по поводу его выбора. (Я тогда и не предполагала, какой горячей поклонницей его фильма стану вскоре).
        А Дамиан не догадывался, сколько неудач ждет его на этом пути…

        ***

        Сбор информации к фильму Дамиан начал с поисков следов преследования баптистов на Камчатке.
        …В книге речь идет о миллионах баптистов. Странно, но ни один источник не подтвердил такого изобилия баптистов. Ну, сотни, может, тысяча, одна тысяча, но никак не миллионы. Отсутствовали и реальные факты их преследования.
        Дамиан попросил меня познакомить с новосибирскими баптистами. Тогда я привела его в межконфессиональную «Радиоцерковь», которой руководил баптист по имени Георгий Николаевич, в прошлом военный моряк.
        – …Ну да, я как раз тогда учился, помню этот шум из-за этого, который спрыгнул с корабля и сбежал за границу. А по поводу такого числа баптистов на Камчатке – это он загнул!
        Зато Георгий Николаевич дал телефоны дальневосточных протестантов.    
        Те вышли на связь, но тоже не подтвердили информации о баптистах. Дамиан был слегка обескуражен. Но зато христианские журналисты рассказали ему кое-что другое.

        ***

        – ...Представляешь, я не первый: есть уже одна американка, которая ездит по России и собирает факты про Сергея! – таким расстроенным мне Дамиана видеть не доводилось. – Конечно, у нее больше шансов: говорят, она швыряет кучи долларов во все стороны, а я всего-навсего бедный монах.
        Он почти был готов отказаться от фильма.
        – А ты не можешь с ней познакомиться? – предложила я.
        – Тот протестант из Петропавловска – Камчатского, который мне об этом написал, не хочет давать мне ее координаты. Она ему столько платит, что он боится ее выпустить из лап.
        – Да уж, настоящий христианин!
        – Давай не будем это обсуждать.
        Каким-то чудесным образом Дамиан все же вышел на эту американку.
        …Ей оказалась молодая учительница из Калифорнии Кэролайн Бейкер, член протестантской церкви.  Община финансировала ее путешествие, так сильно там почитали Сергея Коурдакова.
        Кэролайн охотно согласилась сотрудничать с польским католическим монахом. Оба решили сделать общий хороший фильм: у Дамиана профессионализм и камера, у Кэролайн деньги и горячее желание рассказать о своем кумире всему свету. Дамиан лучше ориентируется в России, Кэролайн в Америке.
        И пошла переписка по всей стране. Эта парочка вовлекала в свое расследование все больше и больше журналистов. Даже Георгий Николаевич предоставил им в помощь свою лучшую сотрудницу Аню.
        Повсюду материализовались персонажи книги: в Новосибирске – друзья по детдому, на Камчатке – товарищи по оперотряду и т.д. Практически все люди из книги реально существовали.
        – Вот если бы еще найти Наташу, – размечтался воодушевленный Дамиан.

        ***

        – …Срочно приходи ко мне! Есть разговор, – у Георгия был такой голос, что я даже напугалась.
        – Что случилось?!
        – Не по телефону.
        …Никогда прежде Георгий Николаевич не был со мной так сух и официален.
        – Этот твой Дамиан и эта его Кэролайн – шпионы! А ты – наивная дурочка! Они используют тебя в своих целях! Да эти иезуиты испокон веку были шпионами и интриганами, как я мог об этом забыть! Я уже запретил Ане с ними общаться, даже пригрозил увольнением.
        – Да что же произошло?
        Оказалось, Георгий открыл и прочитал в компьютере Анино электронное письмо, которое та собиралась, но не успела отправить Кэролайн. А было в нем примерно следующее:
        «Отчитываюсь о проделанной работе. Съездила в детдом, познакомилась с воспитательницей Сергея, сфотографировала несколько зданий, а вокзал сфотографировать пока не успела».
        – Ты что, не понимаешь, чем это пахнет?! Сфотографировать вокзал – для американцев! Хорошо, что я не отправил ее письма: нас бы всех тут замели! Я у них служил, так я знаю, как они себе звезды делают!!
        Взрослый дядька нес какой-то параноидальный бред, и ни одно мое слово в защиту иезуита Дамиана и в оправдание наивной Кэролайн не достигало его рассудка. (Я уж не стала упоминать о том, что некрасиво читать чужие письма).
        Буквально на следующий день на том же самом месте сидел брат Дамиан и извинялся перед Георгием за оплошность Кэролайн. Но тот так и не сменил гнев на милость.

        ***

        Вся студия «Кана» была в приподнятом настроении: к нам в Новосибирск едет Кэролайн...
        ...И вот она появилась.
Молодая длинноногая блондинка явно английского происхождения. Выражение лица непроницаемое. С такой внешностью можно быть и красавицей, и старой девой – как заблагорассудится. Чопорно познакомилась с каждым из нас и презентовала всей студии огромный арбуз.
        Не одни мы ожидали появления Кэролайн. Едва все уселись за стол и принялись за арбуз, как нагрянули гости: Георгий вел за руку Аню. Причем не как мужчина, а как конвоир. У них был разговор к Кэролайн.
Дамиан вызвался переводить.
        – Я передам вам все сведения, которые я уже собрала. После этого я отказываюсь с вами сотрудничать… – кое-как пробормотала Аня под тяжелым взглядом Георгия.
        Тот чувствовал себя победителем.
       Надо отдать должное невозмутимости Дамиана, который без запинки перевел это Кэролайн на английский. У той тоже не дрогнул на лице ни один мускул. Она выслушала перевод и кивнула. Гордый Георгий с одеревеневшей Аней покинули студию. Это было ужасно.

        ***

        ...Зато после того, как фильм облетит кучу фестивалей и на многих получит призовые места, Георгий будет повсюду рассказывать, что «стоял у истоков».
        Более того, когда Дамиан получит новое назначение в Киргизию, он предложит Георгию место исполнительного директора нашей студии, простив ему его чрезмерную подозрительность и уповая на деловые качества и христианскую порядочность.
        Георгий с удовольствием воссядет на это место и начнет интриговать против тех немногих, кто еще не потерял желания работать после отъезда Дамиана.

        ***

        Кэролайн оказалась очень милой и простой в общении.
На своем ломаном русском она попыталась объяснить, что пять лет назад она специально отправилась в Россию, чтобы побывать на родине Сергея Коурдакова. Как и многих верующих американцев, ее потрясла необычная история его обращения.
        Мы стали звать ее Каролиной.
         С Дамианом они моментально подружились. Он выдал ей напрокат свой пуховик, и оба отправились на Дальний Восток, по следам  «подвигов» Сергея – в бытность его «гонителем христиан».
        ...Когда они вернулись, на нашего Дамиана было жалко смотреть.
        – Представляешь, ничего не сходится, – жаловался он мне. – То есть сходится: мы нашли почти всех людей, которых он называет. Но только они все утверждают противоположное тому, что написано в книге. Мы взяли кучу интервью, сама можешь посмотреть.
        – А как Кэролайн?
        – Кэролайн считает, что они все подкуплены КГБ. Она ведь думает, что в конце концов его убрали сотрудники КГБ.
        – А ты?
        – А я прекрасно вижу, что они не врут. Они иногда даже просто не понимают, о чем мы спрашиваем! «Били ли вы баптистов?» – «А кто такие баптисты?»
        – А что баптисты?
        – А что баптисты… Те, с которыми мы встречались, говорят, что их никто никогда здесь не преследовал. Они всегда свободно собирались на свои молитвы, и никто их не разгонял.
        – Ну и ну! А Кэролайн?
        – А Кэролайн считает, что КГБ подкупило и баптистов! И вообще, мы с ней даже поругались. Правда, потом помирились и решили, что съемки сделаем общие, но потом каждый смонтирует из них свой фильм. Но только я теперь не знаю, что мне делать со всем этим материалом… Я в полном дерьме…

        ***

        Дальше – больше. Съемочная группа съездила в детский дом, где воспитывался Сергей, и встретилась с директрисой.
        В книге была описана некая «толстая Ирина», которая издевалась над детьми, словно надзирательница в тюрьме. Каково же было их удивление, когда их встретила худенькая седая бабушка, светящаяся добротой. Были видно, что дети ее обожают. Даже Каролина усомнилась насчет «толстой Ирины».
        Бабушка с радостью согласилась рассказать гостям про Сергея и сказала, что на днях приедет к ней Алексей из Петербурга, его лучший друг по детдому.
        А на столе Дамиана тем временем росла книжная стопка: друзья из разных стран выслали ему по книге «Прости меня, Наташа!» в разных переводах. Из Чехии, Словакии, Франции, Италии, Испании… Десять, двенадцать, четырнадцать… Из Германии также прислали кассеты с записью молодежного театрального спектакля по книге Сергея Коурдакова.
        Откуда-то появились архивные съемки. Вот Сергей дает интервью в телепередаче. Вот он с энтузиазмом проповедует миллионам. Толпы рыдающих от счастья девушек, как на концертах Битлз! Вот записи его голоса:
        – «Я преследовал христиан, а теперь уверовал!!! А-а-а-а!!! Когда я плыл через океан, я услышал голос Бога!!! А-а-а-а!!! Бог меня любит!!»

        ***

        Парадокс состоит в том, что я не встретила ни одного русского, который хоть что-то знал бы про Сергея Коурдакова, но не встретила ни одного иностранца, который бы не читал его книги «Прости меня, Наташа!».
        – О, русский Сергей! Я прочитал еще в юности эту книгу и полюбил Россию, – сказал отец Бенуа из Франции.
        – Я прочитал книгу и захотел поехать в Россию, чтобы паломничать по местам, где ступала нога Сергея! А потом полюбил Россию, стал священником и приехал сюда служить, – рассказал отец Янез, иезуит из Америки.
        – Я прочитал эту книгу, узнал о России, и мне захотелось помочь этим людям, – сказал отец Дитмар из Германии.
        – Мы будем ждать фильма Дамиана, мы тоже читали книгу Сергея, – пообещали монахини из Словакии.
        Удивительно, что многие узнавали о России в период железного занавеса именно по книге Сергея!
        Что же это за книга такая? Я поняла, что просто обязана ее прочитать. И Дамиан достал мне ксерокопию книги Сергея на русском языке.
        ...Конечно, это был двойной перевод с английского, а не оригинальный текст. Непонятно, что было изначально хуже, одно или другое. Но книга мне в любом случае активно не понравилась.
        Во-первых, мне бросилось в глаза лицемерие автора: он явно хочет выжать из читателя побольше слез и убедить его в чувствах, которые сам не испытывает. На гниль давит.
        Во-вторых, то тут, то там натыкаешься на сущую ерунду. Например, в книге сказано, что после разгрома баптистских собраний члены оперотряда уходили на свою «базу», где пили и кутили с девицами «в клубах»! Ни «баз», ни «клубов» никаких не было – явно фантазия какого-то американского словоплета. И так далее…
        А сам ли Сергей это писал? По-моему, нет.

        ***

        Дамиан с Каролиной срочно уехали в новую экспедицию, а нам, сотрудникам «Каны», поручили связаться с Алексеем, детдомовским приятелем Сергея, и взять у него интервью.
        ...Алексей из Питера оказался невысоким, сероглазым, очень интеллигентным человеком. Он доселе и не подозревал, какую бурную и короткую жизнь успел прожить его однокашник.
        – Серега всегда был безбашенным. Что он мог сигануть с корабля в океан, в это я легко поверю! Ему море по колено было. Он на спор мог нырнуть с любой высоты и совершенно не боялся разбиться.
        А вот, к примеру, такая история: постой, говорит, на этой стороне улицы – что-то увидишь! Переходит на другую сторону, там идут два здоровенных парня, разбегается и – хрясть одному головой под челюсть, другому – кулаком под дых, и – прыг через забор! Те пока проморгались, Сереги и след простыл! На такие шутки он был мастак. И шутки-то у него все были какие-то недобрые.
         Зато про воспитательницу Ирину Владимировну Алексей говорил только хорошее:
        – Она нам всем как мать. Это особое такое поколение женщин – заботливые, трудолюбивые, себя не жалели. Да на таких страна держалась! А нас они любили, как родных.

        ***

        Дамиану и Каролине повезло: в селе под Новосибирском они нашли родного брата Сергея – Бориса Коурдакова. Простой деревенский мужик и не подозревал, какой известности достиг его младшенький. У Бориса завалялась куча фотографий Сергея.
        Красавец, ничего не скажешь. Очень правильное лицо, как с плаката, спортивная пропорциональная фигура, но не слишком умные глаза. Разве такие пишут книги? Такие в основном занимаются девушками.
        Действительно, среди его личных фотокарточек полно девичьих. Вдруг – на одной из них надпись: Сергею от Наташи. Не та ли это Наташа?
        – Эту Наташу надо обязательно найти. Вдруг она прольет свет на все эти легендарные «гонения» – что здесь правда, а что нет! – запланировал Дамиан.
И они с Каролиной написали в московскую передачу «Жди меня».
        ...Так россияне, наконец, узнали про Сергея Коурдакова – его историю кратко пересказали им ведущие известной передачи актеры Игорь Кваша и Мария Шукшина. Мы увидели и Каролину, которая с экрана на своем ломаном русском обратилась к загадочной Наташе с просьбой откликнуться.
Дамиан потирал руки.
        Но это была пустая поклевка. То есть, Наташа, конечно, откликнулась, но только не одна, а три или больше. И каждая считала, что своим названием таинственная книга скорей всего обязана ей. Сергей, видимо, был ходок по этой части.

        ***

        История раскручивалась все больше и больше, требуя все новые денежные вливания и вовлекая все большее количество людей. Но ситуация давно вышла из-под контроля.
        – Я уже понял, кто такой этот Сергей: это Остап Бендер! Авантюрист, хулиган... Не верю я ни в его раскаяние, ни в его любовь к России, ни в его веру в Бога, – расстраивался Дамиан.
        Но что же теперь делать? И Дамиан придумал:
        – Не собираюсь подтасовывать факты: сниму все, как есть. У меня будет другой главный герой – сама Каролина, которая ходит и собирает по книге материал о Сергее. Фильм будет о ней. И называться он будет – знаешь как? Ну конечно – «Прости меня, Сергей!» Но когда она прозреет, в какой момент? Даже интересно, чем все это закончится... Снимаю сам не знаю, что...
        Отныне Дамиан всегда брал с собой маленькую камеру. Оператор снимал очередного свидетеля, Каролина задавала ему вопрос за кадром, а Дамиан в это время снимал Каролину.
        – Смотри, смотри! Он ей говорит о том, что в книге все неправда, а она ему явно не верит! Видишь, какое у нее выражение лица, – показывал он мне свои съемки в монтажной.
        – Она что, до сих пор думает, что ее Сергей – это святой?
        – У протестантов нет святых. Но она ему до сих пор верит – каждому его слову!
        – А почему она вообще на него тратит свою жизнь? Ведь она не замужем, лучше бы детей рожала.
        – Ей было видение во время молитвы: якобы она – «карандаш» в руках Господа, и Он хочет, чтобы она раскрыла правду о Сергее всему миру.
        – Ух ты! Это очень ценно...  А она это сказала на камеру?
        – Я попытался взять у нее интервью, но оно не получилось. Она не захотела говорить откровенно.

        ***

        Дамиана и Каролину пригласили в детдом на юбилейную встречу выпускников. Дамиан привел оператора, Каролина захватила с собой книгу «Прости меня, Наташа!».
        Они сделали чудесные съемки: в кадре к счастливой Ирине Владимировне бросались постаревшие выпускники, она гадала, кто есть кто, и не всегда попадала в точку. Слезы, поцелуи, объятия. Встреча родных людей.
        А позже, во время тусовки, подвыпившим бывшим мальчишкам и девчонкам, Дамиан подсунул книжку Сергея, открытую в том месте, где про детдом. Оператор был начеку.
        – Книга? Это Сережка, что ли, книгу написал? Не поверю!
        – И что он там пишет? Про детдом?
        Шквал возмущений не давал больше шансов никому усомниться в том, что написанное в книге – ложь.
        – Да как же он мог?!
        – Есть хотел, вот и подписал все, что сказали!
        – А напиши, как есть, кто там будет читать? Им подавай жареное!
        – Все равно сволочь!
        – Только Ирине Владимировне не показывайте – ей будет очень больно. Не показывайте, она этого не заслужила!

        ***

        В Америке говорили, что Сергея убрали вовсе не сотрудники КГБ, а свои, – те, кто его раскрутил в средствах массовой информации. Якобы он им стал портить образ героя – начал попивать, путаться с женщинами. Вот и на берегу, когда его убили, он был не один, а с девицей.
        Другие говорили, что выстрелил он в себя сам, но это было не самоубийство, а что-то вроде «русской рулетки». А еще говорили, что ему надоело быть религиозным шутом, и он искал способ вырваться из кабалы продюсеров от религии. Много чего говорили.
        Но чаша терпения Каролины переполнилась. Эта поездка в детдом ее добила. После нее она впала в глубочайшую депрессию. Пять лет девушка жила желанием рассказать миру правду о своем кумире, а король оказался голый. Она уже не могла продолжать себя обманывать.
        Зато Дамиан был счастлив: Каролина дала ему интервью.
        …Это было лучшее интервью, которое ему довелось снять до этого.
Он удачно высветил лицо Каролины, и оно казалось какой-то трагической маской, необычайно выразительной в своем горе. Я никогда не видела Каролину такой красивой.
        Видимо, ей трудно далось признание того, что эта книга – туфта, и Сергей – дутый герой. Истина дорого ей обошлась. Но она сделала это, и это был поступок.

        ***

        Каролина с Дамианом несколько раз ездили в Америку на съемки. Они отыскали множество свидетелей, встречавшихся с Сергеем.
        Рыбак, обнаруживший обессиленного мужчину на берегу, врач, оказавший ему помощь и потрясенный физической силой русского парня, баптистка, познакомившая Сергея с общиной, проповедник, устроивший ему первый эфир.
        Но был еще один человек. Именно он раскрутил красавца-перебежчика по всем правилам шоу-бизнеса, он сделал из него секс-символ, он сподобил его написать книгу о себе и своих приключениях, он преподнес его миру как нового апостола Павла, он сделал его богатым человеком. Но где его искать?
        Этот проповедник, изрядно запятнав себя какими-то неблаговидными делами, связанными с религией, сбежал из Америки и скрывался в Канаде. Кэролайн и Дамиан таки нашли его. Они задумали попасть к нему в виллу и взять интервью. Но как заставить его если не рассказать правду, то хотя бы обнаружить свою сущность? На этот счет у Дамиана, ловкого провокатора, созрел план...

        ***

        …Он вернулся в Новосибирск очень довольный. У них все получилось. Правда, в конце этот проповедник выгнал их из своего дома и пригрозил судом, но хоть съемки не отобрал. Дамиана трудно испугать.
        – Сначала он решил за наш счет еще подраскрутить свою историю, принялся рассказывать об обращении Сергея и о своей замечательной роли в его жизни. Но потом я подал Каролине условный знак, и она пересела по-другому – в кадр попадали оба. И после этого она привела противоречивые факты и спросила, что он об этом думает. Тот выдержал недолго. Сначала валил все на советскую пропаганду, которая якобы хочет опорочить Сергея и его, но Кэролайн настаивала на своем, и тогда он просто сказал: «А ну, ребята, уходите отсюда! Вас подослали!»
        Дамиан показал мне видео:
        – Вот видишь. Она кричит ему: «Я пять лет верила в эту историю, а ты мне говоришь, что меня подослали! Я хочу знать истину!» А он прячется от камеры, а я его ловлю в объектив. Вот он говорит: «Но что есть истина!» Это, между прочим, слова Понтия Пилата, если помнишь. В общем, я доволен!
Правда, мы целых два часа не могли уехать, стояли на дороге, и Кэролайн боялась, что он нас догонит, отберет аппаратуру. Но все кончилось нормально.
        – И что теперь? Неужели все, конец фильма?
        – Да, но у меня нет финала. Не знаю, чем закончить…

        ***

        Проблема финала решилась сама собой. Каролина захотела немного пожить в России, чтобы познакомиться поближе с русскими людьми.
        – Ах, хочешь познакомиться? С русскими людьми? Тогда поживи в приюте сестер Матери Терезы: во-первых, эти монашки все до одной говорят по-английски, во-вторых, там ты найдешь русских людей без прикрас, – посоветовал Дамиан.
        Сестры Матери Терезы содержат по всему миру приюты для бездомных, в том числе и в Сибири. И я повезла Кэролайн в Томск, где действует такой приют.
        ...Забавно путешествовать по России с американкой. Вот автобус остановился среди сосен. Кэролайн понадобился туалет, я ей указала на деревянный домик на пригорке. Вышла оттуда она с выражением легкого недоумения на лице.
        Вот она рванула к придорожному кафе и вышла с беляшом.
        – Это можно есть? – спросила она меня, показав мне откусанный пирожок и в нем не прожаренное красное мясо, неаппетитно пахнущее.
        – Конечно, нельзя.
        – А почему ты раньше не сказала?
        – А почему ты раньше не спросила? Всегда заранее меня спрашивай – небось не в Штатах.
        На вокзале Каролина выкатила из автобуса огромный чемодан, больше своего роста, наполовину пустой, который решительно не влезал в такси. Кое-как мы добрались до приюта, после чего расстались на месяц.

        ***

        Когда я вновь приехала в Томск, то решила навестить Каролину.
        ...На лавочке у приюта сидели две чисто отмытых бомжихи и одна местная девушка с косой. В поисках Каролины я было прошла мимо, как вдруг меня окликнули. Я обернулась и с изумлением поняла, что эта улыбающаяся девушка с русой косой – и есть Каролина! Не может быть! Но это была она.
        Как же она изменилась! Она стала открытая, веселая, – я уже не говорю про эту косу. Ей все нравилось. Она с удовольствием ухаживала за бомжами, за больными и здоровыми, и у нее на всех хватало терпения и любви.   Подумать только! На такое не каждый русский решится...
        – …Я благодарна Сергею. Я не знаю, любил ли он Россию, но через него я сама полюбила и поняла Россию и русских людей, – этой ее фразой Дамиан и закончил свой фильм.

        ***

        – ...Знаете, его фильм смотрится, как захватывающий детектив, но дело даже не в этом, – объясняла я отцу Войцеху. – У них с Каролиной очень честный подход к созданию фильма. «Карандаш» в руках Бога... Карандаш – так карандаш, только пиши то, что диктует Бог, а не то, что хотелось бы. Ведь ради истины им пришлось развенчать кумира миллионов людей.  Простят ли им это люди?
        …Но вот что удивительно: эта самая «истина» многим христианам оказалась не нужна. Наши, сибирские протестанты крайне негативно отнеслись к фильму «Прости меня, Сергей!» А на фестивале христианского кино в Польше этот фильм, говорят, отказались даже демонстрировать. Почему – все тот же философский вопрос «Что есть истина?», на который каждый отвечает в меру своей ответственности.
        Зато на других, не религиозных, фестивалях документального кино в России и в других странах фильм получил признание. Дамиан стал знаменитым. Его пригласили в Америку на шумную конференцию, посвященную книге «Прости меня, Наташа!». Он полетел на нее уже из Бишкека, где до этого приступил к новому служению. 

        ***
       
        С тех пор Дамиан больше не занимается кино. Слишком много сил отнял у него этот фильм, и парень решил отдохнуть. Помогая бедным, навещая заключенных в тюрьмах, рассказывая взрослым и детям о Христе.
(Ничего себе отдых, правда?)
        А наша киностудия без него и без Войцеха постепенно развалилась.
        Но все было не зря.