Иван Андреевич открыл глаза и понял, что ПРОВАЛИВАЕТСЯ.
Не в том метафорическом смысле, в каком он привык выражаться, а в абсолютно буквальном.
К тому времени он уже три дня провел в постели, гриппом: у него ломило кости, сопли текли рекой, а количество чихов за день не поддавалось счету (да, Иван Андреевич пытался их сосчитать, но сбился на восемнадцатом). Теперь вот только провалиться ему и не хватало.
Не успев толком проснуться, он проваливался куда-то в пустоту, и эта пустота под ним казалась такой же глубокой и ненасытной, как само забвение. Если можно было бы проваливаться вверх, Иван Андреевич решил бы, что упал в небо и летит навстречу звездам.
Ощущение было настолько же новым, насколько и неприятным. И пугающим. Вот он почувствовал, как его тело прошло сквозь тонкую ткань простыни, погрузилось в матрац, затем преодолело ряд скрипучих пружин, опустилось на пол.
Оказавшись под кроватью среди комков пыли и зачерствевших хлебных крошек, Иван Андреевич сделал слабую попытку подняться, но у него ничего не вышло. Он продолжал тонуть. Упершись в доски пола, он успел перевести дыхание, однако падение продолжалось: начались бетонные перекрытия между этажами. Затем: чужая люстра, чужая комната, угол комода, сквозь который его левая нога прошла как сквозь что-то нематериальное, и – опять пол. Люстра на потолке. Шкаф. Вниз.
На что это было похоже?
На все сразу, и ни на что конкретно. Проваливаться оказалось не больно или неприятно. Даже тогда, когда его тело проходило сквозь бетон и железо. Возник минутный страх – что какая-либо часть его тела попросту не пройдет, однако опасения оказались напрасными. Как выяснилось вскоре, он преодолел уже несколько этажей и продолжал опускаться все ниже. При этом его тело оставалось ровно в том же положении, что всегда по утрам, когда он открывал глаза: руки лежат вдоль туловища, ноги вытянуты прямо. В такой позе Иван Андреевич сам себе напоминал мертвеца: хоть прямо сейчас ложись в гроб. Возможно, оно было к лучшему, что до сих пор у него не было ни жены, ни постоянной спутницы, с которой приходилось бы делить постель.
Итак, медленно опускаясь все ниже, он преодолел последний этаж.
Странно, но за все это время Иван Андреевич не сделал попытки прервать процесс. Ощущение было смутно знакомым: нечто подобное испытывает каждый из нас, засыпая. Сладкая дремота и здесь не давала ему покоя: все еще пребывая в неведении относительно странностей происходящего, Иван Андреевич зевнул, но вовремя спохватился: преодолев последний этаж, он углубился в слои почвы, и в рот ненароком могла попасть земля. Однако этого не случилось. Иван Андреевич вдруг решил, что все происходящее – сон, и к нему следует относиться как ко сну.
Между тем его тело преодолевало один геологический слой за другим. Если бы Иван Андреевич верил в Ад, то переменно решил бы, что впереди его ждет Геенна огненная.
Впрочем, то, что он увидел, было не менее безрадостным: грязь, чернота и копошащиеся в ней черви. Каким бы плохим и жестоким не представлялся мир наверху, он все же был лучше этого. А что же воздух? Как ни странно, Иван Андреевич мог дышать полной грудью, и воздух здесь был совершенно обычным, разве что чуточку пах землей и прелыми листьями, какими они бывают поздней осенью после прошедших обильных дождей.
Это ничто другое говорило в пользу сна: теперь Иван Андреевич был не просто уверен, он твердо знал, что спит.
И он по-прежнему проваливался.
Чернота навалилась на него со всех сторон. Душная, плотная, гнетущая тьма. Время замедлилось, материя превратилась в кисель – стала именно такой, какой была в начале времен.
Тогда еще не было ничего твердого или пустого, а все пространство занимала эта тягучая, вязкая, волокнистая субстанция, именуемая протоплазмой. В ней, как в первобытном супе варились вещества и элементы, иногда на краях эта протоплазма сгущалась, затвердевала, превращаясь в тончайшую корку и образовывая нечто вроде берегов, на которые выползали странные, неведомые существа. Их извивающиеся тела оставляли в грязи и иле неглубокие следы, которые тут же стирала случайная волна или новый прилив. Сами существа были не более долговечными: они распадались, и их останки становились частью первобытного бульона, который продолжал бурлить и извергать на поверхность все новые формы.
Он видел их всех: ковыляющих, горбатых существ. Это были существа с множеством ртов, существа словно состоящие из мокрых грязных тряпок, гигантские глаза, сами имевшие пару глаз…
В большинстве случаев эти творения случая не успевали сделать и нескольких шагов, но те, которым это все же удавалось, начинали пожирать друг друга.
Неожиданно Иван Андреевич провалился в пустоту.
Он лишь подумал о том, что с его появлением пустота прекратила быть таковою… Однако мысль не успела принять законченную форму: вдалеке неожиданно появилась человеческая фигура. Вскоре ему уже не было нужды напрягать зрение: фигура приближалась.
Иван Андреевич же про себя отметил несколько новых фактов: во-первых, его падение прекратилось или очень сильно замедлилось. Он и раньше не чувствовал токов воздуха по телу, а теперь, когда вокруг исчезли все объекты относительно которых происходило движение, самого движения не ощущалось. Во-вторых: он больше не лежал на спине. Ощущения «верха» и «низа» исчезли.
И, наконец, третьим был тот странный факт, что у приближающегося к нему человека за спиной имелись крылья.
Прежде, чем Иван Андреевич успел вымолвить что-то, тем самым проверив, звучат ли в пустоте звуки, «ангел», как он прозвал про себя незнакомца, прижал палец к губам.
- Вначале было слово, — сказал Ангел, — И слово было от Бога.
Говоря это, он отнял палец от собственных губ, и приложил его к губам оторопевшего Ивана Андреевича, который чувствовал, как где-то в глубинах его носа рождается вызванный болезнью неприятный зуд.
- Здесь начало времен, — продолжал Ангел, — Час, предшествующий творению. Свет, небо, суша, солнце, звезды и луна еще не существуют, поскольку никто не произнес их имен. Ничего не говори!
Иван Андреевич успел подумать о тех ужасах, что способно породить единственное неправильное слово, выкрикнутое в пустоту…
Зуд в его носу усилился, потом стал невыносим. Некоторое время он боролся с неприятным ощущением, понимая, что должен хранить молчание.
А потом…
…оглушительно, громогласно, канонадовдохновенно, пушечнозалпово, звучно, раскатисто, трубно, во все горло и просто громко…
ЧИХНУЛ.