После заката по темной панораме Краснодара рассыпается разноцветная мозаика окон, которые зажигают многоэтажки. Еще миг – и город накрыт сеткой из горящих фонарей. Один из них высвечивает стоящих на трамвайной остановке будущих пассажиров. Их двое – спортивного вида мужчина за тридцать и стройненькая девчонка-подросток с (редкой сегодня) белой косой до пояса. Егор и Олеся.
Они не были парой. Она – подающая надежды спортсменка, он – ее наставник. Теннис – единственное, что связывало их. И еще им было по пути ехать домой.
Их негромкий разговор, касающийся предстоящих соревнований, прервала замаячившая перед глазами, неуклюже вышагнувшая из-за угла фигура:
- Эй, молодняк! Закурить не будет? – проорал пропитым голосом незваный прохожий.
- Не курим, - коротко бросил Егор.
- А че вы тут торчите? Стрелка у вас, да? – продолжал беспардонный долговязый мужик в кепаре, поставив свое пьяное тело рядом с парой.
- Трамвай ждем, - скромно ответила Олеся.
- А это жинка твоя? Или любовница? – не унимался дотошный тип, оценивающе смеривая девчонку приставучим взглядом.
- Ученица. И вообще – мы с вами незнакомы, - резонно заметил Егор.
- Так давай познакомимся! – протянул Олесе клешню пришелец.
- Идите мимо, дядя. Нам и без вас неплохо, - отрезал учитель.
- А может ты пойдешь на …, а она – со мной? Погуляем по-взрослому! Зажжём до рассвета! – коряво пританцовывая, пропел похабник, обхватив девчонку за плечи.
- Иди сюда, скотина! – тихо и жестко процедил Егор, сжав челюсти до хруста.
Дальше все происходило, как в короткометражном кино – быстро и четко: он намотал рукав куртки хулигана на свою руку и рванул пьяное тело на себя. Голова незнакомца крепко поцеловалась с зеленым пластиком, обившим стену остановки, после чего тот опрокинулся навзничь и упал под ноги Олесе.
- И откуда вы такие беретесь – недотепы? - подытожил Егор. – Нажрался – сиди дома. Небось уже – полтинник. Хватает приключений на твоем веку. Или тебе на маршрутку денег дать?
- Не надо… Я сам…, - прокряхтел горе-герой и, спотыкаясь , на четвереньках пополз прочь, словно ошпаренная кипятком собака.
- Ну вы, Егор Васильич, даете! – в глазах Олеси были сразу испуг и восхищение. Она не ожидада такого хода. Секунда – и ситуация перевернулась с ног на голову. Мерзкий тип не был теперь угрозой – он стал жертвой; бараном, которого срезал волчара! И главное, ее поразило КАК тренер это сделал: точно, быстро, без лишних эмоций. Как профессионал. Словно это - у него в крови. – И где вы этому научились?
- Севастополь. Морская пехота, - отозвался Егор.
- Вам не теннис, а рукопашку преподавать! – воскликнула она.
- Зачем? Отдал долг Родине – и довольно. Уметь драться нужно для таких вот случаев, - он кивнул вслед алканавту. - Заниматься можно и для себя, в свободное время.Не обязательно делать это своей профессией.
- Если бы вы учили детей этому – я думаю, было бы больше пользы! Это нужнее! – восторженно призналась девчонка.
- Нет. За это мне браться нельзя.
- Почему?
- Я сбежал из психушки.
Он сказал это так просто и ясно, что эффект от сей фразы ошеломил ее еще больше, чем все, что было до этого. Точно Олесю саму треснули о холодную стенку, разбив сознание на осколки.
- Что?! Вы шутите?
- Нет. – так же спокойно отозвался он, глядя на город, почерневший от опускающейся на него мягким пледом ночи.
- А зачем вы мне это сейчас говорите? – не переставала удивляться она.
- Ты спросила – я ответил.
- Как так может быть? – растерянно проговорила она. – Вы, наверное, были в горячей точке, и после этого у вас случился срыв, что вы попали в больницу…,- осторожно предположила девчонка, словно рассуждая сама с собой.
- Тебе интересно? – усмехнулся он. – Нет, в боевых действиях я не участвовал. Все гораздо прозаичнее. Это было, когда я закончил спортфак и работал в школе физруком: чтобы припугнуть, для порядку, я дал одному шалопаю ракеткой по шее.
- И из-за этого вас упекли в психбольницу?!
- Нет конечно. Никто меня туда не упек. Я сам пошел. По собственному желанию.
- Вы решили так себя наказать?! Да покажите мне физрука, который хоть раз в жизни не дал какому-нибудь пацану по шее – не поверю! – выпалила девчонка.
- Дело здесь в том, какую планку ты сам себе ставишь, - пояснил Егор. – Для физрука это – нормально. Но для морпеха, обученного приемам ликвидации человека - это уже преступление. Основатель карате – Фунакоши - запрещал своим ученикам драться даже на тренировках. Он говорил так: «Если ты не хочешь убивать человека – то не нужно и начинать драку». Это – мудро. Ведь любой, даже неосторожный, нечаянный удар, может повлечь смерть. Примеры тому есть. И если я, зная, что мне нельзя применять силу по пустякам, тем более - к ребенку! – все же делаю такое – это говорит о том, что я утратил контроль над собой, иду вразрез со своим «я». Почему? И я задал этот вопрос психиатру.
- И что же вам сказали - там?
- Меня положили на обследование. И кстати – это не где-то «там». Это – здесь. Адрес краевого диспансера – Красная, 1. Самый первый дом на главной улице Краснодара. Самое сердце нашей с тобой малой родины - это психушка. Необычное совпадение, не находишь? И мало кто из горожан об этом знает. Ходят себе мимо, не подозревая, что совсем рядом, за бетонным забором – томятся такие же люди, как и ты. И никто от этого – не зарекайся!
Я провел там два месяца. Но находясь там и наблюдая за всем этим, я пришел к выводу, что я - нормальный. Что я могу жить среди людей. Я понял это раньше врачей. И я ушел. Я не снимал охрану, не перекусывал «колючку», не прыгал из окна. Были случаи, когда кто-то вцепился санитару в горло или воткнул вилку в глаз. Я так не делал . Я просто ушел. Как это у меня получилось – тебе это знать не нужно. Но я это сделал.
- И вас не пытались вернуть?
- Нет. Я же не каторжанин. Разыскивают преступников. Больные – свободны, они могут отказаться от лечения. Самое страшное наказание для покинувшего психушку в самоволку – это то, что его не примут обратно.
- А разве у кого-то еще есть желание вернуться?!
- Желания нет, но есть нужда – ведь лекарства, к которым ты пристрастился там, по-прежнему в тебе и продолжают тебя гасить. А это мучительно. Сумеешь сам с этим справиться - вернешься к нормальной жизни. Нет – считай, ты кончился. Я сумел.
- И что было дальше?
- А дальше ты видишь сама: вот он я перед тобой. Живу и здравствую. Вот уже больше десяти лет.
- Но ведь тогда получается, что вы – опасны?!
- Почему? Я же не кидаюсь на людей, не хожу по улицам нагишом, не несу чушь? Человек, сбежавший из психушки, никогда не станет демонстрировать это и размахивать своим поведением, как флагом. Тот, кто там побывал – получил мощную прививку от любых необдуманных действий. Он знает цену словам и поступкам. Вот этот пьянчуга – он опасен. Это те, кто не знаком с психушкой, кичатся из себя и устраивают концерты: в семье, на работе, на улице. Он не знают, что на них есть управа; что там – найдется койка для их усмирения...
Правда и то, что психушки переполнены. Как и тюрьмы. Это говорит о плачевном душевном состоянии нашего общества. Общество больно. Среди нас все больше людей, которых нужно изолировать. Как пауков в банке.
- Представляю, каких людей вы видели там…
- Люди разные. У каждого своя история. Но все люди. Хотя там они ведут себя гораздо лучше, чем здесь. Там нет истерик. Все скандалы – на воле. Там не перед кем показывать себя. Там все одинаковые, все равны. Все больны. Там – ты ничего не знаешь. Твое будущее – тьма и неизвестность. Кто-то лежит месяц, кто-то - полгода, а кого-то запрут до конца дней. Кому как повезет. И не всегда все зависит от тебя. Но бороться все равно надо. Со всем этим можно справиться. Нужно просто очень хотеть жить.
Атмосфера в психушке сама по себе лечебна: она настолько отвратительна, что попав в нее, ты сразу начинаешь любить жизнь. Суицидник, разочаровавшийся в жизни, никогда не накинул бы себе на шею петлю, зная, что после неудачной попытки его ждет психушка. Человек сорвавшийся на тяжелой работе, готов с радостью бежать на нее снова, побыв в психушке всего один день – ибо нахождение там хуже каторги. Любые неудачи и проблемы разбиваются в прах, становятся ничтожной мелочью перед ужасом пребывания в психушке…
- А что же там ужасного? – поинтересовалась Олеся, присаживаясь на скамейку.
- Бессонница, - проговорил он, вспоминая. – Это – бич психбольных. Несмотря ни на какую усталость , ты не засыпаешь. Сон, как пугливая птица, не дает себя поймать – ни днем, ни ночью. А если тебе и удалось смежить веки, то любой шорох может разрушить твой сон. И так – на долгие часы.
Но сон – это еще хуже. Он кишит кошмарами. Стоит на минуту погрузиться в дремоту - и тебя уже тошнит от сверхреальных ощущений, полученных в твоих больных грезах. Самые нелепые сюжеты, которые не выдумает при всей своей фантазии и «Король ужаса»; самые чудовищные уродства, которых не увидишь и в кунсткамере – все это продуцирует сон, вызванный психотропными препаратами.
Снотворные могут превратить тебя в овощ. Ты будешь спать, даже если над тобой трубит будильник, даже если тебя пинают ногами по голове или обливают водой. Ноль реакции. Бывает и так: ты все слышишь и понимаешь, но не можешь ни открыть глаз, ни разжать губ, ни пошевелиться. Врач разговаривает с тобой, а ты не в силах ответить. Это работает далеко не в твою пользу…
- И зачем это все? – недоумевала девчонка. – Целыми днями – в спячке? А как же питаться, чем-то заниматься?
- Лекарства вводятся для того, чтобы погасить в человеке тревожность, агрессию. Чтобы он стал безопасен для себя и окружающих. Но на деле получается, что вырубаются все механизмы и процессы, присущие нормальному человеку. В таком состоянии ты уже не просто спокоен – ты полужив. И все, что для тебя естественно в обычной жизни, в психушке становится безобразным. Даже еда не приносит тебе ни сил, ни радости. Ты можешь быть голоден, как волк, но тебя стошнит от одной положенной в рот ложки супа. Ты просто не принимаешь еду – это бойкот твоего организма. Само собой, что и в туалет ты не ходишь – нечем, да и потужиться сил нет, ибо психотропы развозят тебя настолько, ты своему телу больше не хозяин. Расфокусируются даже зрачки, и ты не управляешь зрением – в глазах все плывет. Поэтому газеты и кроссворды – то, чем тешат себя пациенты обычных отделений, в психушке – не в ходу, ты не в состоянии читать, ты просто ничего не видишь. И гаджет здесь тебе – тоже не друг.
Самое страшное там для меня было – это безделье. Невозможность заниматься ничем. Время тянется, как кусок резины. Ни о каких развлечениях и удовольствиях не может быть и речи. И от осознания того, что там, за стенками, течет жизнь, и течет мимо, а ты здесь лежишь, глядя в потолок – уже можно сойти с ума.
Каждый спасается от тоски чем может. Кто-то читает рэп, кто-то лепит из известки, кто-то вслух сочиняет стихи. Но и то, что получается у этих творцов, представляет собой не более чем бред, плод больного воображения, ибо находясь в той атмосфере ничего разумного, а тем паче – талантливого, твой мозг создать не может. Ты- отброс, и мысли твои – отбросы…
- Неужели там не было ничего светлого, ничего хорошего?
- Солженицын, прошедший через лагеря, говорил: «Благословение тебе, тюрьма!» И я могу сказать так о больнице. Я вышел оттуда – разве это уже не хорошо? Я видел там прекрасных людей. Контуженный в Чечне офицер, военный медик, после службы работавший в клинике в две смены, которого бездушное начальство довело до того, что его вынесли прямо с приема в коме. Но когда он очнулся, его памяти и здравомыслию смог бы позавидовать любой из лечивших его докторов. Профессор универа, с опухолью мозга, страдавший жесточайшими головными болями, из-за которых он никогда не спал, но тем не менее каждое утро начинал с зарядки; и стоило мне на рассвете открыть глаза, как он всегда приветствовал меня: «Как настроение? Боевое?» «С чего б оно было боевое, когда я в психушке лежу!» - ворчал я. « Должно быть боевое. Несмотря ни на что, - утверждал он. – Только так можно выжить.» Приступы болей уже не снимались никакими средствами, и чтобы хоть как-то облегчить тяжесть в голове, он обматывал ее смоченным в холодной воде полотенцем, напоминая восточного мудреца в чалме. А он и правда был мудр. Врач честно говорил, что жить ему осталось полгода. И зная это, он воспринимал сие как должность, и ценил каждый миг , словно последний. Работяга-таксист, всю жизнь честно ишачивший на извозе, чтобы прокормить семью; которого в итоге эти же родные люди и упекли сюда, чтобы оттяпать себе его квартиру, машину и бабки. И при всем этом в нем – ни капли обиды или ненависти: «Я свое пожил. Пусть им будет хорошо!»,
Вот какие там люди. Нигде таких не встречал.
Но самое прекрасное – это наша медсестра Оксана. Кисюша – так все ее называли. Она была молоденькой, только из училища, и всем старалась помочь. Ее сердце еще не закрылось броней профессионализма. Она была нам как младшая сестренка. Никто из больных, даже самые злобные, никогда не раскрывали на нее рта. Если доктор был для нас как палач, медленно ведущий к смерти или придумывающий новые способы мучений, то Кисюша – это наш ангел-хранитель в этом аду. И в моем случае – тоже. Ведь когда я впервые столкнулся с неприятными фокусами, которые исполняли со мной неизвестные для меня дозы, я сразу психанул. Чуть окно не выбил от злости. А она стоит сзади:
- Ты же взрослый парень, Егор. Здесь нельзя показывать характер. Будешь буянить – отведут в закрытое отделение. А оттуда выхода нет. Тебя сейчас спасет только терпение.
Она здорово помогла мне. И без всяких лекарств. И не только -мне. Один старый зэк, во время белой горячки обгоревший на печи, лежа в бинтах, признался со слезами и матами:
- Приятно поговорить с человеком - понимающим и сочувствующим!
Это он о ней говорил.
- Да, это хорошо. Мир не без добрых людей, - согласилась Олеся. – Но вот после того, как вы вышли, почему вы не перестали работать с детьми? Ведь однажды вы сорвались…
- Ты хочешь сказать, что после психушки у человека не может быть шанса на нормальную жизнь? Это не так. Многие люди – учителя, врачи, деятели искусства, прошли через это и продолжают существовать в социуме. Им никто не запрещает говорить свое слово в обществе. «Псих навсегда» – это глупый стереотип.
И почему бы мне не преподавать? Психушка дала мне большой опыт. Опыт понимания жизни и людей. Опыт познания своего «я». Опыт, который не загуглишь в планшете. И я могу поделиться им с другими .(Даже не упоминая, откуда он у меня).
- Честное слово: я никому об этом не скажу!
- Я знаю. Иначе я не стал бы тебе ничего рассказывать. В психушке я видел столько характеров, что теперь без ошибки могу определить, кому что можно говорить, а кому – нельзя.
- А все-таки: зачем вы мне это рассказали?
- А затем, что есть вещи, которые не расскажут в школе. А многие об этом даже и не знают. Большинство же – и не хотят знать. Закрывают глаза и уши. Думают, что их это не коснется ни в коем случае. Близорукие люди. Вороны. Ходят и важно каркают: «Я!Я!» Выставляют себя – свой достаток, свое положение. Но это ничего не значит, когда ты оказываешься запертым один на один с самим собой и узнаешь, кто ты на самом деле. А это страшно. Многие боятся заглянуть себе в душу и увидеть там урода. Все время за чем-то гонятся, находят себе какие-то занятия, думая, что в этом и есть смысл жизни – постоянно вертеться. Но иногда нужно уметь останавливаться. Чтобы понять, как жить дальше.
Да вот хотя бы и спорт. Он хорош. Но жизнь ведь не только из тенниса состоит. Есть вещи и поважнее. Я знал людей, которые поставили свои силы и здоровье на кон, пахали на тренировках, а потом - травма или неудача – и ты за бортом. Выходит, что и спорт – не главное в жизни.
- Интересно это от вас слышать, - заметила спортсменка. – А что же главное? Работа? Учеба? Или как этот наш случайный знакомый – «зажигать до рассвета?»
- Из этого – ничто. Просто человеком надо быть хорошим. Главное – душа.
- Егор Васильич, вы извините, если я что-то не так спросила, не то сказала…
- Я вас умоляю, - усмехнулся он. – Человека, который сбежал из психушки, невозможно ни огорчить, ни удивить, ни напугать. Ибо что можно преподнести мне здесь такого, чего бы я не пережил – там? Ничего, - закончил он и , выдохнув, повторил – спокойно, свободно, уверенно – Ни-че-го…
По рельсам, вживленным в асфальт, словно вены – в кожу, позванивая, подъезжал железный вагон.
- Наша карета, Олеся! Прыгай!
Они ехали молча. Он спокойно созерцал мелькавшие за окном картинки вечернего города. Она, уткнувшись щекой в свое плечо, сидя спиной к остальным , погрузилась в себя.
В тот вечер Олеся решила, что станет медсестрой.
2019.