Папа молод. И мать молода.
Конь горяч. И пролётка крылата.
И мы едем, незнамо куда, –
Все мы едем и едем куда-то.
Давид Самойлов
Муза дальних странствий просыпается очень рано, вместе с человеческим сознанием. Я был, вероятно, постарше маленького самойловского героя, знал, что тем жарким летним днём в начале 30-х годов мы ехали в село Сысерть к каким-то маминым знакомым. Зачем ехали и людей этих не помню. Но стоит закрыть глаза, как в деталях вижу дорогу, петляющую по уральским предгорьям среди звенящих цикадами лугов и корабельных сосновых рощ, пронизанных солнечными лучами. Усыпляюще монотонно шлёпали по глинистому просёлку лошадиные копыта, изредка цокая подковами на каменистых участках. Пересекли речку по неровному настилу мостика возле разрушенной церкви, распугав гогочущих гусей, пасшихся на покрытой мягкой бархатной травкой деревенской улице, и снова углубились в тогда ещё девственный уральский лес. А перед глазами всё время раскачивался рыжий конский круп со шлеёй, пропущенной под луковицу хвоста.
Средства передвижения сильно усовершенствовались на нашей памяти. Я ещё помню, как поезд из Свердловска в Москву шел трое суток, лязгая буферами и останавливаясь на каждом полустанке. Пассажиры в полосатых пижамах выбегали с чайниками, чтобы запастись кипятком, купить горячую картошку и соленые огурцы, которые бабушки из придорожных поселений выносили к поезду. Все знали, что в Шемордане и Вятских Полянах продают зимние кроличьи шапки, а на чувашских станциях Шумерля и Канаш – вязанки лука, которые потом украшали кухни московских и свердловских квартир. К концу третьих суток, припорошенные паровозной копотью, мы стояли у окон, с нетерпением ожидая, когда, простучав по стрелкам подмосковных перегонов, разбежавшийся к концу пути поезд подойдет, наконец, к перрону Казанского вокзала.
Постепенно время поездки в Москву сократилось до двух, потом полутора суток и, наконец, до 28 часов. Так что, выехав утром в воскресенье, можно было к полудню в понедельник быть в столице. Появились комфортабельные ГДРовские «цельнометаллические» вагоны, а дизельные и электрические локомотивы заменили милый нашей памяти паровоз. Фирменный поезд «Урал» пересекал Уральский хребет по многочисленным туннелям и виадукам. Не надоедало часами смотреть на вращающийся за окнами пейзаж: леса, холмы, долины, мосты через Каму, Вятку, и Волгу.
В 1947 году я познакомился с Аэрофлотом. Два дня летел из Симферополя в Свердловск с четырьмя посадками и ночёвкой в Саратове. В самолёте ЛИ-2 (советская копия американского двухмоторного Дугласа) мы сидели на продольных металлических скамейках. Весь первый день, в особенности над сухими Сальскими степями за Ростовом, самолёт непрерывно болтало, вывернув большинство пассажиров наизнанку. Помню, какое это было блаженство – ступить на твердое, покрытое сочной зелёной травой поле саратовского аэродрома. Позже на пассажирских линиях появился ИЛ14, затем ТУ-104 и ИЛ-18 и, наконец, ТУ-154 и ИЛ-62. Перелет Свердловск-Москва занимал 2–2.5 часа, но если к этому прибавить время на дорогу до аэропорта Кольцово в Свердловске и от Домодедово до центра Москвы, то день уходил. Поэтому с учетом вероятности нередких задержек рейсов, когда не было особой срочности, я предпочитал для поездок в Москву верхнюю полку купейного вагона.
Одна шестая часть земной суши, в пределах которой разрешалось относительно свободно резвиться нашей непоседливой музе, покрывала 10-часовых поясов с запада на восток – от Калининграда до Чукотки – и полный набор климатических зон с севера на юг – от Заполярья до Памира. В этих пределах я изъездил и налетал сотни тысяч километров, увидел и узнал много интересного: приметы европейской культуры в Прибалтике, католическую экзотику в Литве и восточную в Узбекистане, неповторимое очарование Кавказа, своеобразие Сибири, Карелии и Закарпатья. Часто бывал в прекрасных городах: Ленинграде, Тбилиси, Риге, Киеве, Баку, Одессе и, конечно, в Москве, которой переболел, как многие провинциалы.
Но, как говорилось: «Где советская власть – там Черемушки». В Норильске и Владивостоке, в Ереване и Архангельске я видел одни и те же унылые хрущёвские пятиэтажки, пустые прилавки магазинов и пародию на рекламу – бессмысленные призывы: «Храните деньги в сберегательных кассах!», «Летайте самолетами Аэрофлота!» и «Слава КПСС!». Первый, очевидно, был направлен против хранения денег под матрасом, но на чём кроме самолетов Аэрофлота могли летать советские граждане? На помеле? Что же касается КПСС, то её «слава» тускнела с каждым годом, поэтому приходилось постоянно напоминать, что «Народ и партия едины!».
А муза-плутовка нашёптывала про остальные пять шестых за пределами «священных границ». В 60-е годы эти границы перестали быть абсолютно непроницаемыми. Кто-то съездил в зарубежные командировки. В основном, в страны «народной демократии», на Кубу, в Индию. Появилось немыслимое при Сталине понятие – зарубежный туризм. Под недрёманым оком КГБ, просочившиеся через райкомовские фильтры счастливцы поехали за границу. И не только в «братские» -- Болгарию, Польшу, ГДР, но и в Скандинавию, Италию, Францию. Высоцкий пел: «Она была в Париже...», и сердце замирало: «Увидеть – и умереть!»
Первым из нашей компании в настоящую «заграницу», в Швецию, съездил ныне покойный Миша Гольдштейн. Рассказывал, как по дороге туда его поразил Хельсинки, и как на обратном пути из Стокгольма та же Финляндия по сравнению со Швецией показалась провинциальной и бедной. Он снял любительской кинокамерой интересный фильм, который мы, по созвучию с шедшим на экранах кинофильмом «Америка глазами француза», называли «Швеция глазами еврея». Другой знакомый, вернувшись из поездки в Грецию-Кипр, объяснял нам, тёмным, разницу между эротикой и порнографией.
Муза дальних странствий, как, впрочем, и остальные её подруги, всегда была в СССР под подозрением. Ей обязательно противопоставлялся «дым отечества», который должен был быть «нам сладок и приятен». Оно и понятно -- за жалкие обменные гроши, экономя на еде, люди привозили джинсы, кроссовки, магнитофоны. Коллега из соседнего отдела пришёл на работу в модном кожаном пиджаке. «Где брал пиджачок?» – «Дак, на стамбульском базаре». Знакомый профессор, съездив всего лишь в ГДР, вполголоса восхищался тем, что видел там в продаже 12 сортов творога! А вечером Сенкевич в «Клубе кинопутешествий» добавлял что-нибудь экзотическое в стиле анекдота тех лет: «Заказав продукты по телефону, вы сможете увидеть их по телевизору». Что, кроме дыма (в сочетании с колючей проволокой, разумеется), советская власть могла противопоставить этому безобразию? Вот и неслось из репродукторов: «Не нужен мне берег туре-е-ецкий!», вызывая естественное раздражение. Ну, «не нужен» -- так расслабься! Зачем выкрикивать? Тем более, накурившись «злых табаков» в том же Стамбуле!
Но в конце ХХ века неожиданно распался Советский Союз. Исчез железный занавес. Мы живем на другой стороне планеты. Постарели. Для моего поколения занавес раскрылся, увы, лишь в последнем акте. Будем, однако, благодарны судьбе (и Горбачеву с Рейганом, разумеется) – мог ведь не раскрыться и вовсе!
А муза дальних странствий все так же молода, прекрасна и ... продажна. Выбирайте любую точку на глобусе. Снимите телефонную трубку. Назовите номер своей кредитной карточки и поезжайте, летите, плывите! Кое-кто, уже и за пределы глобуса, в космос слетал. Разумеется, аппетит ограничивается размерами банковского счета, как в известной татарской шутке: «Деньги есть – Казань гуляем. Денег нет – Агрыз сидим». Но даже наш скромный бюджет, при желании и готовности экономить, позволяет совершить интересную поездку раз в году. А наличие родных, друзей, у которых можно остановиться в других штатах или странах, расширяет доступную географию.
С дымом отечества не все так просто. Одна знакомая дама, прожившая лучшие годы на берегу «самого синего в мире» Чёрного моря, съездила однажды в родные края. «Ну как, Лидочка, – спросил я ее, встретив по возвращении, – нашли что искали?». «Вы знаете, – сказала она задумчиво, – там такой каменистый пляж...»
Это правда. Я помню раскалённые булыжники сочинских пляжей, заваленные телами отдыхающих трудящихся, трущобное жильё, и часовые очереди в столовых. Но пахло там чем-то особенным. Лавром? Эвкалиптом? Самшитом? Не знаю. Много лет я повсюду пытался уловить этот аромат. Но так и не нашёл его ни во Флориде, ни в Калифорнии, ни на экзотических островах. Неужели это был запах нашей молодости?