фрагмент из книги "Русский след в Зальцбурге"
+++
Бабушка и юная мать Георгия Соловьёва зимой 1910-1911 года по приглашению князя В.Н. Орлова (потомок любовника императрицы Екатерины II и управляющий «автомобильной конюшней» дворца в Санкт-Петербурге; ярый противник приближения старца Григория Распутина к политическим делам в государстве) побывали в его ложе в Мариинском театре на балетном спектакле в честь 20-летнего юбилея Матильды Кшессинской. Сестра-близнец Михаила Стаховича, Надежда Михайловна Стахович была среди последнего выпуска учениц Кшессинской; создала в Зальцбурге балетную студию с традициями школы русского балета.
+++
В сентябре 1911 года в Ялте по инициативе Императрицы, Александры Фёдоровны, проводился благотворительный базар в пользу бедных и больных туберкулёзом; среди приглашённых дам-продавщиц у стола Государыни были бабушка и 12-летняя мать Георгия Соловьёва.
+++
Ольга Михайловна Соловьёва и её дочь Ксения Владимировна хорошо знали Шаляпина по Крыму на курорте Суук-Су. Позже, в период эмиграции обеих семей, эту дружбу унаследовал и Георгий Соловьёв. Он любил рассказывать о посещении Фёдором Ивановичем Зальцбурга (коротко на 2-3 дня проездом на курорт Китцбюэль, но с неизменным посещением музея в доме рождения В.А. Моцарта на Гетрайдегассе; он также бывал в гостях на Капуцинерберг у Стефана Цвейга), об этом он знал по переписке с дочерьми Шаляпина, и дружил с одной из его внучек.
+++
Живя в Париже, Георгий Наумович был заядлым читателем Тургеневской библиотеки,он также читал доклады в консерватории им. Рахманинова и принимал участие в работе любительского Русского театра при ней. В консерватории работала его старинная приятельница. Весь период жизни в Австрии он мечтал уехать жить в Париж, но так как в Зальцбурге прожила свои последние годы жизни его мать, Ксения Владимировна Соловьёва, так как она здесь же умерла в доме для престарелых рядом с Русской православной церковью и здесь же похоронена на Коммунальном кладбище, он не позволил себе покинуть землю, принявшую его мать. Он питал к родителям удивительно тёплые чувства, а с матерью был связан редким по силе преданности и обожания благоговением. Каждый раз, когда он проезжал здание, где умерла, держа его за руку, мать, он не только молился, но и нежно разговаривал с ней, с её душой. Жорж не только всю жизнь собирал мозаику своей России по встречам и знакомствам с людьми, он никогда любовью и памятью не отпускал своих родителей и бабушку, они для него всегда были рядом и охраняли его покой.
+++
Круг друзей Георгия Соловьёва в большинстве по возрасту был ему близок, но он также дружил и с людьми разных поколений. Он был очень преданным и внимательным человеком, регулярно посещал своих знакомых и друзей в больницах, если с ними случались недуги. Умел так подробно и просто расспросить о состоянии человека, так отвлечь от печальных мыслей, что люди настраивались на бодрый и весёлый лад и точно знали, что скоро поправятся. Ему всегда не хватало «доброго слушателя», как он говорил, поэтому сам умел слушать с полным вниманием и теплом к собеседнику. Он с большим уважением и любовью относился к профессорам Института Славистики — Марии Петровой, Алоису Вольдану и к Татьяне Мартис. Замечательная дружба связывала его с Эрой Пахтой и с супругами Михаилом и Муной (Леопольдиной) Стаховичами, а также с сестрой Михаила Михайловича, Надей Стахович.
+++
Георгий Наумович был педантично аккуратен в быту. Его никогда нельзя было застать «неубранным». Всегда подтянут, выбрит, с ухоженными руками, в свежей рубашке с шейным платком на французский лад или по-американски с распахнутым воротом. Отутюженный, часто в пиджаке, со вкусом подобранными к цвету костюмов обувью и поясом. Он был американским русским с французским содержанием. Выправка у него была явно армейская, с периода службы в США, а шарм — французский. Если ему предстояла поездка, он начинал готовиться и собираться за месяц, раскладывая по порядку всё, что намеревался взять с собой, приводя это в порядок (почистить, погладить) и ещё раз тщательно продумывая, не будет ли это лишним. Он очень любил детей и животных.
+++
Профессор Соловьёв до последних лет жизни сохранил удивительную ясность и живость ума. Он любил водить машину, и очень переживал, когда за 3 года до смерти (в 91 год) вдруг забыл поставить свою машину на тормоз и она врезалась в угол дома, где жила Надя Стахович, которую он поехал навестить в пригороде Зальцбурга. После этого ему запретили садиться за руль. Он был замечательным инструктором по вождению, объяснял всё толково и мягко, вовремя останавливал, если его ученик не чувствовал риска. Он всегда что-то читал, иногда несколько книг одновременно. Любил пересказывать понравившиеся сценки и до последнего осваивал в русском языке (по Гоголю) новые выразительные обороты речи и «словечки». Любил и умел готовить, с удовольствием принимал у себя гостей (точнее, одного гостя — ему нравилось брать от общения по максимуму, не отвлекаясь на нескольких человек), любил сам ходить в гости и был бесподобен в ведении светских бесед. В городе у него было несколько любимых мест — кафе и ресторанов, — где он был завсегдатаем.
+++
Георгий, или Жорж (как его звали близкие друзья), всегда старался помочь и быть полезным людям, которые чувствовали себя новичками в Зальцбурге. Он подсказывал, сводил с нужными людьми, предлагал свои услуги, но всегда тактично и не назойливо. За 23 года нашего общения я не слышала от него ни одного грубого слова. Он мог быть критичным и язвительным в вопросах политики; любил бравировать своим знанием «советского абсурда» и удивлять этим несведущих собеседников, но никогда никого не осуждал. Был чист душой, не любил пакостей и презирал подлость и хамство; иногда до детскости мог быть наивен и обидчив.
+++
Он с грустью вспоминал, как в свой первый приезд в Крым вышел рано утром прогуляться по парку Артека и сел на скамейку полюбоваться просыпающимся в лучах морем. Так как он был новым лицом и без сопровождения, подошедший к нему садовник проворчал, что без разрешения чужим сидеть в парке нельзя. Первая реакция Жоржа было подчинение: он встал и пошёл прочь по аллее. И вдруг развернулся, подошёл к садовнику и спросил его:
- А вы знаете, кто я?
Садовник опешил и промолчал. Два пожилых мужчины стояли в нерешительности.
- Так вот, я владелец этого парка, и этого дома, и этого пляжа … И всего, что здесь растёт. Вот этих деревьев, за которыми вы ухаживаете.
Потом Жорж смутился, замолчал. Садовник уважительно закивал (кажется, он решил, что я сумасшедший, уточнил Жорж). Я извинился и сказал:
- Мог бы быть владельцем. Но отказался. Мне ничего не надо. От вас не надо.
Жорж говорил, что там на скамейке так явственно представил себе бабушку и юную маму, будто они сошли с фотографий. И что вот мавзолей деда, и две шаляпинские скалы Адалары, которые его бабушка подарила певцу, что всё это возникло из рассказов, многократно слышанных в детстве, так отчётливо, будто бы он всегда здесь жил, будто бы это и есть его настоящая жизнь, по которой он так скучал всё время. Скучал не зная её и никогда не сталкиваясь.
+++
А потом у меня был турист в Зальцбурге, бизнесмен, который переехал жить в Гурзуф, любитель тенниса и собиратель всех крымских историй. Я рассказала ему о Жорже, о его первом приезде в бывшее имение родных. Он очень воодушевился. Попросил познакомить. Жоржа в городе не было. Я дала ему координаты книги Соловьёва. И вдруг через год звонок, милый женский голос представился — я дочь вашего туриста, папа сказал, что можно увидеть автора книги, живую историю. Поможете? И вот мы чинно сидим в кафе отеля Sacher, пьём кофе и ждём Жоржа. В голубой рубашке с шейным платком и в коричневом трикотажном жилете, с папкой в руках, польщён вниманием юной особы. Она тоже привезла ему книги о Гурзуфе и о крымских знаменитостях за 20 век. И они тщательно обменивались автографами — один он подписал для неё, а другой — в подарок отцу. Был счастлив получить что-то новое. Потом она звонила отцу и передавала приветы от нас. И отец уточнял, в том ли он парке играет на кортах, что там есть мостик с белыми перилами, так вот от этого мостика куда нужно повернуть … Жорж блаженствовал: его спрашивали о том, что он видел и знал.
+++
Кстати, о собственности. Ведь у Соловьёва было полное право обратиться за возвращением ему собственности, которую украли и разорили большевики. И после перестройки такие запросы Россия стала получать. А у семьи Георгия были ещё две квартиры в городе помимо курорта и парка с набережной. Ещё у семьи был участок на острове Галладай/Голодай (ныне — остров Декабристов) в С.-Петербурге. И об этом же «волновался» директор Шаляпинского музея в Москве, которому Жорж в 1996-ом привёз в дар фотографии и письма певца из своего семейного архива. А не хочет ли он отсудить себе бывшую недвижимость? Можно и помочь, — говорили вольяжный директор и его усердный секретарь. Можно и музей сделать, вот как Шаляпин мечтал — Дворец творчества для молодёжи на скалах Адалар. Они бы представительство и администрирование обеспечили... Но славный Жорж тихо улыбался и говорил, что уже поздно об этом думать, что ему уже 75 лет, что ему ничего уже не нужно, вот, только побаловать себя немного икоркой да рыбкой к борщу (нас принимали в ресторане Центрального Дома литераторов на Большой Никитской и он млел от вкусной еды и внимания к своей особе).
+++
В тот приезд в Москву в 1996-ом у Георгия Наумовича была главная цель — архивы писателей и художников: всё, где могли быть по крупицам разбросаны свидетельства и упоминания жизни его деда и бабушки, а может быть и мамы. И вот мы с ним в спецхранении в бывшей Ленинке, в фонде рукописей, с белыми хлопковыми перчатками, а перед нами папки с письмами — и мелькают имена: Чехов, Шаляпин, Куприн, Коровин. Нам нужны определённые годы, определённые адреса, пожелтевшая бумага, выцветшие чернила и бегущие строки живой истории. Пишут они. Пишут им. Жорж не понимает и не разбирает почерков. Я ему читаю часами. К каким-то фактам у него была наводка, что-то вдруг всплывало неожиданно. Мы проработали там три дня. Устали, но были счастливы. У историй стало появляться «мясо» фактов и подробностей. Жорж проникся уважением и благодарностью к хранилищам: он не ожидал, что это существует в России и так тщательно сохраняется, через столько десятилетий... Ведь сам он долгие годы проработал библиотекарем и научным сотрудником Национальных библиотек и в Нью-Йорке, и в Париже, знал архивное дело и условия хранения.
+++
Вчера (30.08.2020) исполнилось пять лет со дня ухода Жоржа. Вечная память его доброму и отзывчивому сердцу, его умению дружить и быть верным сыном, родным и любимым. Остались его книги, темам которых он так же был верен на протяжении всей писательской жизни. Осталась его искренность не забыть корней своей семьи и не претендовать ни на что в чужой стране, где жила его душа 94 года.
+++
...
Сколько можно всего ещё вспомнить о Жорже и его отношении к жизни. Оживают вещи, места, оживают люди и прошлое наполняет смыслом настоящее, потому что только в рассказах памяти скрыт единый поток традиции и культуры. Умение передать его своим потомкам служит опорой в хрупкости бытия. Далеко ходить не надо: как переживают наши дни с изоляцией ничего не знающие люди («неотягощённые» историческим опытом ни по книгам, ни по семейным преданиям) и «бывалые» (кто с иронией шутит о пленениях и застенках всех времён и народов). Кто из них психологически более стоек и разумен? Так и в жизни есть «иваны, родства не помнящие», кто ни своего сберечь не смогли, ни чужое уважать не научатся, живут подражательством и сиюминутностью моды. А есть «собирающие камни», чтобы было, что отдать людям для единения и взаимопонимания. Таким был Жорж.
02.05.2020
(на фото: внучка Ф.И.Шаляпина, Лидия Иола Либерати, Георгий Соловьёв и его кузина Галина Михайловна Березина; вид на Гурзуфское побережье, где был курорт Суук-Су)