Кое-что из жизни командира БЧ-2

Николай Шиленко
        На подводных лодках моего проекта личный состав боевой части два (ракетная боевая часть) называли китайцами. Почему? Считалось, что нас было неоправданно много. Между тем, с учётом того количества систем и механизмов, которыми были напичканы два отсека атомохода, по моему мнению, численность боевой части два являлась оптимальной и даже не лишенной изящества. Судите сами: двадцать один человек, из которых семь офицеров, семь мичманов и семь матросов срочной службы.
        Как-то раз на борту нашей субмарины гостила делегация Академии Генерального штаба. Так вот один генерал из РВСН (ракетные войска стратегического назначения), после осмотра моей материальной части недоуменно  и уважительно восклицал: “Вот ты капитан-лейтенант и в твоём заведовании шестнадцать баллистических ракет? Ну, дела! В наших войсках таким хозяйством руководит генерал-майор”. Так что зря нам завидовали. Моему личному составу приходилось немало трудиться для того, чтобы обслуживать сложную и разнообразную технику от простых клапанов до электронных систем для поддержания ракетного комплекса в постоянной готовности к применению.
      Командир БЧ-2, кроме всего прочего, является вахтенным офицером первой смены подводного крейсера и несёт вахту с 12.00 до 16.00, а также с 00.00 до 04.00. С учётом того, что два раза в сутки объявлялась боевая тревога для всплытия на сеанс связи, то на сон после ночной смены выпадало где-то часов четыре. При этом с командиров боевых частей никто не снимал обязанности по воспитанию и обучению личного состава, контролю за материальной частью, ведению документации и т.д. Описываю обстановку так подробно, чтобы было понятно, что в дальних походах подводники пребывают в состоянии постоянного недосыпа. И несмотря на непрерывный шум от работающих механизмов и вентиляции, корабельных команд и сигналов, психика подводника настолько адаптируется к подобным условиям, что на крепкий сон влияет не шум, а отсутствие какого-либо из этих многоликих звуков. Приведу один пример. В нашей боевой части имелась автономная система  гидравлики, предназначенная в основном для открытия крышек ракетных шахт. Так вот в одном из походов она начала капризничать, требовать ремонта и дополнительного внимания. Причем основные механизмы этой системы находились в пятом отсеке как раз под каютой командира БЧ-2. И вот ты спишь и подсознательно контролируешь работу достаточно шумных компрессоров для подкачки необходимого давления в системе гидравлики, а просыпаешься не от того, что там внизу затарахтело, а наоборот от того, что в положенный промежуток времени не услышал работу компрессоров.
       В процессе службы возникали различные ситуации: от сложных до курьёзных. Апофеозом ратного труда конечно являлись ракетные пуски, но вспоминаются в основном драматичные сюжеты. Расскажу об одном из эпизодов службы. Итак, мы на боевой службе накануне нового 1982 года, идёт пятнадцатый день автономки. Важно упомянуть, что наш экипаж вышел в море не на своем атомоходе, а на лодке, которую мы приняли буквально перед контрольным выходом на боевую службу. Меня по внутрикорабельной связи “Каштан” просит срочно подойти на пульт предстартовый подготовки и старта дежурный офицер БЧ-2 и по моему прибытию докладывает: “Николай Васильевич, у нас ЧП, поступление воды в систему аварийного слива окислителя”.
     В качестве отступления объясню назначение этой системы. После ряда аварий, связанных со взрывом ракет на подводных лодках предыдущих проектов, была предусмотрена система аварийного слива окислителя, которая в случае необходимости позволяла удалить окислитель из бака ракеты. Система в конструкторском отношении была простейшей: насос с трубопроводом, который через клапан стыковался к каждой ракете.
     Спрашиваю:
     - Сигнал проверили, достоверный?
     - Датчик и индикатор исправны, цепь прозвонили, ошибка исключается. Объявляем аварийную тревогу?
     - Ну, объявим мы тревогу, а дальше что? До прибытия в базу все равно ситуацию не исправить, тем более над нами паковый лёд, всплытие невозможно. Пойду доложу командиру.
        Подгадав благодушное настроение командира пл после его отдыха и обеда, постучал в дверь каюты и вошел с докладом:
     - Товарищ командир, у нас неприятности. Обнаружена вода в системе аварийного слива окислителя.
     - Как она туда могла попасть?
     - Только из-за борта. Трубопровод САС проходит вне прочного корпуса.
     - Давление в трубопроводе какое?
     - Измерить давление до прибытия в базу не представляется возможным.
     - Чем для нас грозит эта ситуация?
     - Товарищ командир, обстановка неприятная, но не критичная при условии надежности всех шестнадцати клапанов перед входом в тело ракеты. С учётом того, что вода появилась только на пятнадцатый день похода, негерметичность трубопровода вероятно связана с образованием микротрещины.
     - Клапана выдержат забортное давление?
     - Клапана невозвратные, предназначены для работы в агрессивной среде, должны выдержать. Однако представляется целесообразным глубоко не нырять.
     - Добро, готовьте рапорт, будем разбираться в базе, если доплывем.
     Где-то через через сорок пять суток благополучно вернулись в базу и на следующий день мы с командиром отправились в штаб дивизии для доклада. И какое же для нас было удивление и возмущение, когда мы узнали, что эта неисправность оказывается являлась хронической болезнью этой подводной лодки. “А что предупредить об этом нельзя было перед походом? У меня волосы на яйцах поседели!” - на повышенных тонах возмущался командир. “Да я считал, что при приёме-передаче корабля вас предупредили об этой неприятности” - оправдывался флагманский ракетчик.
     По возвращению из штаба мы просушили систему аварийного слива окислителя и в течение четырёх часов стали тщательно обследовать метр за метром трубопровод в надстройке ракетной палубы.  Однако эти поиски результатов не принесли. Тогда мой командир группы старта предложил: “Николай Васильевич, а что если мы подадим небольшое избыточное давление в этот трубопровод и послушаем исход сжатого воздуха?». Поначалу предложение показалось нелепым и опасным, однако немного поразмыслив, я ответил: «Инструкцией по эксплуатации такая операция строго запрещена, но риск оправдан. Ведь система выдержала забортное давление». Так и сделали: подали в трубопровод давление в одну атмосферу, выгнали в надстройку весь личный состав БЧ-2 и стали слушать. Как сейчас помню, матрос Никандров в районе шестой шахты обнаружил еле слышный свист из практически невидимой микротрещины.
      На следующий день опять направился в штаб дивизии. Услышав мой доклад об обнаружении неисправности, флагманский ракетчик от такого известия подскочил со стула: «Как? Мы в течение трёх лет искали причину поступления воды, всё бестолку». Узнав о способе выявления микротрещины, он молча застегнул все пуговицы на кителе, принял официальный вид и сказал: «Товарищ капитан третьего ранга, за грубое нарушение техники безопасности объявляю вам строгий выговор…, а за обнаружение неисправности, Николай, большое тебе человеческое спасибо!»
     В 1982 году я был объявлен лучшим командиром БЧ-2 дивизии и направлен в Военно-морскую академию. Так что нет худа без добра.