Михаил Петрович шел по бульвару и размышлял о времени. Сегодня, собираясь на встречу, он на минуту закрыл глаза и подумал – «боже мой, мне семьдесят лет!» Почувствовал себя испуганным мальчишкой, которого засунули в старое тело. И не выбраться!
Если не смотреть в зеркало, я все еще моложавый, полный сил и желаний. Ну нет, неправда. Желаний поубавилось, сил тоже. И время… Время стало идти по-другому. Вроде бы я тот же, но медленный, очень медленный. Встаю не спеша, завтракаю поздно, смотрю новости в интернете, утреннюю передачу – вот и время к обеду. Ну, не так уж стар – старики спят мало, просыпаются рано, а я сплю как младенец.
Бульвар в городском саду знакомое для них место. Увядающая природа силится все раскрасить перед погружением в холодное оцепенение. Желтые осины, красные клены, серое небо. Есть даже синий цвет в блеске мокрого асфальта. Много лет назад, здесь были лавки из широких брусьев, окрашенных в зеленый. Теперь стоят аккуратные скамейки, дорожки асфальтированы, кусты пострижены. Новые фонари теперь не кланяются пешеходам, а стоят гордо и прямо, вылитые под старину.
Михаил издали увидел Любашу. Она уже была в назначенном месте, махнула ему рукой, как делала только она, не спутаешь.
Приближаясь, он улыбался, видел, как она тоже улыбается, но неловкость была в его походке, в улыбке. Вроде старые знакомые, но вид уже не тот. Обнялись слегка.
- Кхе-кхе… Отлично выглядишь, Любаша. Только цвет поменяла. А что, тебе идет!
- Ну и ты, молодец, какая шевелюра! Красавец! Сколько же мы не виделись? Почти полвека.
- Хорошо, что написала.
- Да мы тебя потеряли! Никто про тебя ничего не знал. Все гадали, почему в сеть не выходишь.
- Не люблю я все это. «Одноклассники» завел, чтобы знать, что за явление такое. Я и не думал, что все уже там. Но я не жалею. В нашем возрасте каждый «одноклассник» на вес золота. Все меньше людей, которые могут называть тебя просто по имени. – Он усмехнулся.
- Я внукам сказала, чтобы звали меня Любой. Так и зовут, как подружку.
Неудобно откровенно рассматривать человека, но они искоса разглядывали друг друга. А Михаил поворачивался к ней всем корпусом, когда задавал вопрос.
- Может пройдемся по парку? – Любаша кивнула. Пошли не спеша. - Там кафешка есть в центре. Давай, сначала краткую биографию, через запятую. Я начну? – Любаша кивнула. - Я защитился, на кафедру пошел, потом на завод. Там жену встретил. Двое детей. Как вышел на пенсию, поработал на частном предприятии. Набрался опыта и свое дело открыл. Пару лет назад отдал бизнес дочери. Сын уехал в Америку, а сам я занялся делом, не поверишь - начал книгу писать. Жена умерла десять лет назад. Вот, вкратце, все. Как у тебя сложилось?
- А почему к сыну в Америку не едешь? Там, говорят, хорошо пенсионерам.
- Много причин. Потом как-нибудь расскажу. Про себя давай, рассказывай, интересно мне.
- Ничего особенного, в техбюро работала, замуж вышла, сына родила. Муж в науку пошел, времени на семью у него не было. Когда докторскую защитил, уже вся жизнь прошла. Сын вырос, живет своей жизнью. Внуки прекрасные, видимся часто. Муж умер восемь лет назад. Инфаркт. Склоки кафедральные на высоком интеллектуальном уровне. Довели. – Люба подумала, стоит ли вдаваться в подробности, но решила, что еще успеет.
- Соболезную.
- Знаешь, мне никогда не было скучно одной. Но когда сын в Москву переехал, я за ним перебралась. Быстро привыкла, будто всегда здесь жила. У твоих тоже дети?
- Трое. Когда их вижу – гордость распирает. Лучший результат моей жизни.
- И то верно. Это в молодости казалось, диссертация - главное.
- Видела кого из наших? У тебя в друзьях чуть не весь поток.
- Да, многих. И королеву. Помню, тебе нравилась эта королева красоты. Звезда местная, в нее была влюблена половина курса.
- Эту не забудешь! У нее черти плясали в глазах, складываясь пополам от смеха, подшучивала над парнями, но не обидно. Чертовка! Эх! Но человек в компании - один, а в личных отношениях – совершенно другой. На эту истину я потратил слишком много времени. А ты, помнится, увлеклась этим, как его, лидер комсомольский?
- Расскажи лучше, о чем твоя книга?
- О жизни, о душе.
- Здорово… Как странно, полвека не общались, а будто вчера расстались. Феномен.
- Уверен - люди не меняются. Мы все те же. Только вот обертка обносилась.
- Да бог с ней, так ведь?
- Я думаю, на нашем лице - следы всех наших чаяний и эмоций. А на фигуре – отношение к здоровью.
- Ты прямо цитаты выдаешь. Как жаль, что столько лет не объявлялся. Мы ведь были друзьями.
- Мы и сейчас друзья, - Михаил посмотрел на Любашу прежним взглядом, как смотрел, когда не смел ухаживать за ней. – А она смутилась, будто они там, в прошлом, где чувства и эмоции всегда впереди здравого смысла.
- Миха, как славно, что встретились. Не теряйся больше. Теперь мы можем разговаривать сколько душе угодно. И никаких условностей.
Любаша вернулась домой к вечеру. Они с Михаилом провели прекрасный день. Вспоминали студенческие годы, перебрали всех знакомых, что о ком известно. Многих не было в живых.
Миха! Друг юности – это что? Особая категория отношений? Моментально приходит взаимопонимание. Может быть биологическая матрица, которая хранится вечно в биополе, вдруг оживает и душевная связь снова в действии, как будто не расставались? Жили, оказывается, рядом и не пересекались никогда. А столько лет вдовые живем. Могли бы общаться, Миша. Сейчас чувствую, ты – как родной для меня. Кто бы мог подумать. Не исчезай, Миха, не исчезай.
Михаил жил один. В его квартире ничего не менялось уже много лет. Заботливая рука хозяйки оставалась в обстановке, картинах и фотографиях на стенах. Михаил ничего не менял, только ремонт делал, все чисто, свежо.
Сегодня он провел прекрасный день в обществе старого друга, так он воспринимал Любашу. Вернувшись домой, он посмотрел альбом с фотографиями, вспомнил те времена, когда они были в одной компании. Ах, Люба, Люба. Кто знает, может сложилось бы у нас. Но за чем, за кем гонимся? Ничего я не ждал от этой встречи, давно это было, студенчество. Но тронула ты меня, Любаша. Потеплело на сердце. Как хорошо, когда такой человек рядом. С тобой, Любаша можно обо всем поговорить, обо всем…
Серьезных отношений у них в молодости не было, только общая компания. Взаимная симпатия? Да, была всегда, с первой встречи. Но слишком разные они были. Она - активистка, отличница. Он – прогульщик и фарцовщик. Только однажды сошлись они близко на вечеринке. Под шафэ, конечно, но целовались до одури, не могли оторваться. Любаша себя корила, что не устояла, а Миха злился, что с ней получилось как попало. Не верил, что она его всерьез воспримет. Потом избегали друг друга, после института разъехались, кто куда.
Михаил и Любаша стали встречаться, созваниваться. Михаил часто приходил в гости к ней, а она к нему, готовила еду на несколько дней. Вместе гуляли, ходили на концерты. И разговаривали. Обо всем, будто за все прошедшие годы нужно было наговориться. Познакомились с детьми. Любаша чувствовала, что привязалась к нему всей душой, понимала, что и он к ней неравнодушен.
Так прошел почти год. Любаша разрывалась между двумя домами. Но сама предлагать ничего не хотела. Ждала, что Михаил сам позовет ее.
Однажды Любаше позвонила его дочь, сообщила, что отец в больнице, у него сердечный приступ. Люба сразу поехала к нему. Он чувствовал себя уже лучше, но был еще слаб. На все ее вопросы - что случилось, как, почему - он отвечал одно – «Потом. Выпишусь, расскажу».
Когда он вернулся из больницы домой, позвал Любу. Есть разговор. Она пришла, принесла домашний пирог, заварила чай. Ничего не спрашивала. Им достаточно взгляда, чтобы спросить и движения бровей, чтобы ответить. Как ты? Более-менее. Спасибо, что пришла. Спасибо, что позвал.
Михаил выглядел усталым, постаревшим. Плохое настроение, как и болезнь, прибавляет возраст. Он, не торопясь, отпил чай, попробовал пирог, посмотрел в глаза подруге долгим взглядом и начал рассказывать без предисловий.
- Впервые увидел его в три года. Сын познакомил меня с семьей своего друга. У того теща была редактором профессиональным. Она согласилась мне помогать, редактировать. У друга уже было трое маленьких детей. Он, Лёнька, был средний. Как говорят, «старший - мамин, младший – папин, а средний – ничей». Его бы на ручках носить, а ему все время талдычили – ты уже большой, вот твой братик – он маленький. И был он такой неприкаянный. Сердце дрогнуло. Я жену недавно похоронил, сына в Америку с двумя внуками проводил, дочь еще без детей была. Привязался я к мальчишке.
Михаил рассказывал, глаза его увлажнились, ладони сжимали кружку с чаем. Любаша слушала внимательно, не перебивала. И чай отпивала, только, когда он молчал, погружался в воспоминания.
- Сначала мы с ним просто играли, пока я бабушку его ждал, рукопись править. Потом как-то попросили с ним посидеть, не с кем было оставить. Потом я сам попросил сходить с ним в зоопарк. Мне - прогулка, а уж он как рад был. Подружились мы, как две сиротки. Я чувствовал, что нужен ему, как родной человек. Когда родители еще приемных детей взяли, тут он совсем потерялся. Трое своих, трое приемных.
- Сколько ему сейчас?
- Двенадцать.
- Было время, когда он со мной больше общался, чем с родителями. Да много ли ребенку надо? Спроси его, как твои дела, посмотри в глаза.
- Знаешь, я замечала, бывают люди занятые, вечно на работе, а дети в любви растут. А бывает наоборот, весь день бок о бок, а дети как сироты, беспризорные будто. Думаю, что мало - спросить. Нужно еще ответа дождаться. Пока он соображает, что ответить на вопрос, родитель уже устал ждать, по своим делам пошел. Так и происходит отчуждение.
Михаил задумался, ушел в себя. Любаша ждала.
- А потом они запретили нам встречаться.
- Почему?
- Когда сын в Америку уехал, я сказал, что, возможно, к нему поеду. Я просто так, теоретически сказал, а они решили, что я теперь брошу его, забуду. Он когда узнал про Америку, расплакался. Ему лет шесть было. Я не собирался его бросать. Он уже часть моей жизни. И ему я сказал, что всегда буду с ним. Ведь есть телефон, интернет, электронная почта. Я сказал: «представь, что я держу тебя за руку. Всегда, каждый день. Я рядом. Мысленно, если не могу быть физически рядом». Он не мог представить.
Михаил снова задумался.
- До сих пор ему внушаю. Ты ведь знаешь, в отношениях всегда кто-то берет ответственность на себя. У взрослых - особенно. Если ты идешь на конфликт, я постараюсь все уладить, я всегда задаю тон - уровень отношений. Если не так, то все разваливается. Между детьми и родителями – так же. Иногда ребенок бывает мудрее родителей, он берет ответственность. Нужно много терпения. Как говорят американцы, «я - твой камень».
- Что же теперь, он поверил? – Любаша слушала, в голове ее крутился полнометражный фильм из жизни Михаила. Теперь он открывался ей с другой стороны.
- Душа болит за него. Я чувствую за него ответственность. Не знаю, почему. Он разные номера выкидывал. По отношению ко мне, в том числе. Но главное, он в своей семье чувствует себя чужим. Спрашиваю, как дела, чем занимаетесь?
- Он отвечает, они собаку завели. Понимаешь? Не «мы» собаку завели, а «они». Или, например, «они рождество встречают». А ты? Я поел и ушел к себе. Я ему внушаю, что семья – это главное в жизни. Это люди, которые будут рядом всю твою жизнь. Они на помощь придут, им твоя помощь понадобится.
- А он что?
- Молчит. Я иногда перехожу на нотации, самому противно, но думаю, что когда-нибудь он все это вспомнит, проявится количество в виде качества. – Он вздохнул тяжело и обреченно.
- Миша, не переживай ты так. Родители у него есть. Они за него отвечают, в конце концов. Тебе сейчас расстраиваться нельзя.
- Однажды разговорил его. Признался, что хотел что-то сделать с собой. Не знал я, что вовремя встрял. Хвалил его, говорил, что верю в него. Бог дал ему ум, доброту, красивую внешность. Ноги и руки. Каждый день надо благодарить бога, – Михаил помолчал. - Читает много, знает много. Но, с учебой пока не очень. Все равно хвалю, он ни черта не делает, а все еще тройки, не двойки. – Михаил криво улыбнулся.
- Повзрослеет, все у него сложится. Миша, может ты ляжешь? А я рядом посижу. Вижу, ты устал.
Михаил кивнул, тяжело поднялся. Дошел старческой походкой до дивана. Любаша подложила подушки, укрыла его пледом. Села рядом на стул. Взяла его за руку. Кивнула, как бы говоря, ничего, мол, справимся.
- Будешь держать меня за руку? – Миха пожал ее ладошку.
- Буду Миха, буду, даже если ты не заметишь.
- Я давно заметил, - он слегка улыбнулся, устало вздохнул. – Переезжай ко мне, Любаша. Не думай, что мне сиделка нужна. Я поднимусь. Просто лучше, когда рука реальная, осязаемая, а не виртуальная. Я раньше не хотел тебе рассказывать про Лёньку. Боялся, не поймешь такой привязанности к чужому ребенку.
- Зря так думал. Все понимаю. Насчет переезда, давай потом. Я здесь, рядом. Буду, сколько нужно. Что же случилось? Только ты не волнуйся, тебе нельзя волноваться. Не можешь, не рассказывай.
- Я думал, что все знаю о жизни. Считал, что мы с сыном самые лучшие друзья. Я ему про Леньку рассказывал. Он не одобрял моих отношений с той семьей. Слишком я расстраивался из-за парня. Тут я узнал, что родители хотят отдать Лёньку в интернат. Можешь ты себе это представить? Родного сына – в интернат. - Михаил опять держался за сердце. - Говорят, что невозможно с ним общаться. То молчит, то психует. А разве интернат, это – выход? Приемные дети– дома, а родного – в интернат. Он же ботаник. Его там забьют. А я ничего не могу сделать. Забрать к себе - не могу, повлиять на их решение тоже не могу. Но не это меня убило. - Михаил закрыл глаза, а когда открыл, в них стояли слезы. – Позвонил сыну посоветоваться.
- Что посоветовал?
- Ничего пока. Сказал, что Лёнька – мой родной внук…
Они молчали несколько долгих минут.
- Я так понимаю, что это не шутка, - медленно, разделяя слова, произнесла Любаша, переваривая информацию.
- Нет, это не шутка. Если только шутит сам Господь Бог.
- А что сын? Как-то тебе объяснил все это? Почему раньше молчал? Думал, что ты не узнаешь никогда?
- Не говорил..., не думал, что я так проникнусь мальчишкой. Запретил вмешиваться. «Помогай, общайся, поддерживай, но в семью не лезь». Слушаюсь, товарищ командир. Считает, что это его судьба, сам должен пройти все трудности. В общем, не просят – не помогай.
- Ирония судьбы!
- Скорее карма. – Михаил сел, помогая себе руками. Отдышался. – Почему я привязался к этому пацану? И он ко мне. Что-то притянуло. Я недавно стал читать всякую литературу - про карму, биоэнергетику, ауру. На многие вещи по-другому стал смотреть. Почему, например, мы одних людей замечаем, начинаем дружить, общаться. Некоторых наоборот не замечаем, они проходят мимо. Или неприязнь вызывают. Думаю, что это все не случайно происходит. С кем-то в прошлой жизни дружили, кого-то любили, а кого-то в этой притянули.
- Мы все равно не сможем все это знать наверняка. Только строить разные теории.
- С тобой, Любаша, мы точно виделись в прошлой жизни! Как думаешь?
Люба не могла сидеть на месте, она начала ходить по комнате, машинально взяла чашки, унесла их на кухню, вернулась с теми же чашками и начинала снова наливать чай. Она подошла к окну, раздвинула шторы, потом опять задвинула. Она останавливалась, чтобы что-то сказать, но опять уходила в себя, задумывалась, не переставая ходить по комнате.
- Любаша, - усталым и тихим голосом после долгой паузы заговорил Михаил, как будто превозмогая себя, - я тебе не говорил раньше, у нас был еще ребенок. Сын. Бог мой, как я хотел этого ребенка. Я каждый день с ним разговаривал, пока он у матери в животе был. Я так его ждал, как будто он мне новую жизнь обещал. Но он родился недоношенный, пришлось кесарево делать. А жена уже не молодая была, за сорок. Очень тяжело ей это все далось. Но медицина раньше, сама знаешь, какая была. Выписали их домой. На все воля божья. Жена в лежку, я его с рук не спускал. Все время разговаривал с ним. Кормил, пеленал, согревал. Через неделю он умер. Я не мог поверить. Я носил его на руках почти сутки, уговаривал не умирать, не уходить. Когда я его пеленал, поворачивал, мне казалось, что он вздыхает. Я пытался его согреть и все говорил: вернись ко мне, вернись. Все будет хорошо. Умолял его, вернись, не уходи. Вернись.
Михаил замолчал, спазм в горле не давал дышать, говорить. Любаша опустилась на стул и беззвучно плакала, вздрагивая плечами. Она не решалась подойти к Михаилу. Казалось, что тронет его и он упадет. Михаил закрыл глаза, откинул голову назад и нарочито громко и глубоко дышал, медленно выдыхая. Он успокоился, вытер слезы, встал с трудом, подошел к столу. Тронул Любашу за плечо, мол, успокойся. За окном стемнело. Михаил включил свет, задернул шторы.
Двое в комнате. Чай. Абажур. Озоновая тишина взаимопонимания. Спрут на сердце ослаб, растворился.
Михаил сел, отпил чая. Неожиданно лицо его посветлело, он даже улыбнулся.
- Я думаю, что это душа моего сына воплотилась в Лёнечке. Я просил его вернуться. Он вернулся. Но родился в другой семье. Понимаешь? Мне так годится. Я хочу так думать. Теперь он мой внук навсегда, но я думаю, что он не просто внук. Он - моя родная душа. Ведь мы узнали друг друга. Что-то нас притянуло. И это не просто так.
- Что теперь? Что думаешь делать?
- Сын сказал, что мы не можем вмешиваться в чужую семью. Когда ему исполнится шестнадцать лет, они ему скажут, кто настоящий отец, биологический. Так они с его матерью договорились. Подростки импульсивны. Сейчас ему нельзя ничего говорить.
- Разумно. Что же делать?
- Голову сломал... Что? Буду держать его за руку…
Любаша и Михаил вскоре стали жить вместе. Ленька познакомился с внуками Любаши. Они подружились. Ленька так легко вписался в обе семьи Любаши и Михаила, как будто всегда был родным. Общался больше с ними, чем со своими родственниками. А через несколько лет Ленька женился на внучке Любаши. У них родился сын. Теперь у Любаши и Михаила есть общий правнук.
Так мальчик из чужой семьи объединил два рода, потерявшихся когда-то во времени.