1я публикация 4й части на Проза ру 2020 05 03
Если вы читаете текст повторно,
он может быть уже немного другим,
т.е. фрагментарно изменён, дополнен,
найденные ошибки исправлены и т.д. –
см. выше дату "ближайшей редакции".
Лидия Кузьмина-Сапогова
ДЕТИ НАШИ СКАЖУТ – 4
Повторю (чуть иначе) сказанное при публикации предыдущих частей – для тех, кто их не видел.
Коллекцию «детских реакций» собираю не один десяток лет.
Надо оформить и прокомментировать – обязательно… в будущем.
К 1 апреля (ко дню смеха, не обмана) 2017го опубликовала небольшую подборку, ставшую первой частью.
А потом - уже без повода.
«Творят» здесь в основном дошкольники, но не только.
Всё подлинное и оригинальное.
Часть -
от моих собственных сыновей;
есть рассказанное знакомыми;
попадаются и мои личные – того же возраста - "ситуации".
Так что где-то и правда мемуары.
Разделять пока не стала.
Кое-что слегка отредактировано для удобства восприятия.
«Дитя прекрасно. Ясно это?
Оно - совсем не то, что мы.
Все мы - из света и из тьмы.
Дитя - из одного лишь света.
Оно, бессмысленно светя,
Как благо, не имеет цели.
Так что не трогайте дитя,
Обожествляйте с колыбели».
Александр Межиров
«Выспалось дитя. Развеселилось.
Ляльки-погремушки стало брать.
Рассмеялось и разговорилось.
Вот ему какая благодать!
А когда деревья черной ратью
Стали тихо отходить во тьму,
Испугалось. Страшно быть дитятью!
Поскорей бы возрастать ему»!
Давид Самойлов
==================================================
ДЕТИ НАШИ СКАЖУТ – часть 4я
1 -
Экзюпери, конечно, вспомните, но история подлинная, чесслово.
Читаем. В младшем дошколье при чтении особенно важны иллюстрации – хорошие+много.
Была у моих детей мягкообложечная книга стихов Ю. Саакяна (в переводе Я.Акима).
Картинками богатая. Фамилии художника не помню, простите.
Стишок «Деревенский двор».
В тексте несколько раз – устами этого двора обитателей:
«… где же, где корова наша?
Вернулось стадо, вот барашек,
Телята все до одного...
Уж не случилось ли чего?»
Барашка художник почему-то не нарисовал…
Безвариантно – в конце второй строки звучал вопрос слушающего:
- Где барашек?
Пришлось найти нарисованного барашка, вырезать, приклеить.
Отныне при чтении упоминание барашка приветствовалось довольным «вот-от» и указанием.
2 –
Гуляющий малыш спрашивает у бабушки на лавочке:
- Компьютер у вас есть?
- Нет, милый.
- Бедно живёте.
____________ Поколение Z!
А в Японии таковых теперь зовут «нео-цифровыми аборигенами».
Ничего личного. Просто – другие.
3 –
Прочла на днях - кто-то вспоминает, что в детстве пел: «а ты такой холодный как аист вверх ногами» и «скрылась из глаз, пелемени варя» (Антонов – «Я вспоминаю»).
Сама слышала
«работники нажали на моржа» -
т.е. «работники ножа и топора» (из мультфильма «По следам бременских музыкантов»).
4 –
Тогда чуть «инфаркт микарда» не получила.
Сочи, отель «Камелия», номер на каком-то высоком этаже, лифт, в котором сыну (4 года) оч нравится самому нажимать нужную кнопку.
Пляж отельный недалеко, после энного возвращения сын уверенно бежал впереди, но в пределах видимости. А как-то ускорился – думали, ждёт у входа, ан нет!
Что я пережила – не могу выразить и сейчас.
Вечер. Народу тьма – гуляют, едят и пьют(!), машин полно, вот несколько отъехали…
Аааааа…
Зовём, ищем, спрашиваем, обежали вокруг – ничего…
В вестибюле – тоже.
Поднимаемся на свой этаж, надежда призрачна, я уже в полуобмороке.
.Сын стоит у номера и кричит нам:
- Я умею водить лифт!
…
5 –
- Бультерьер – он булькает, что ли?
- Птицы сначала кормят детей молоком, даже конфеты есть такие.
- Рыбка пиццилия? Из неё пиццу делают? Я не дам, пусть плавает.
(Пецилия (лат. Xiphophorus maculatus)
_______________ От замечательного В.Д.Берестова:
«– Что такое «лирика постельная»?
– Ну, конечно, песня колыбельная!
– Что такое «бабник»? – Знать пора б!
Тот малыш, кто лепит снежных баб».
6 – Пуйка
По-латышски – «мальчик». (Девочка, если кому интересно – «мэйтэнэ».)
Пуйкой звали рабочую лошадь (коня), жившую в латышском городке – маленьком королевстве моего детства (это про летние каникулы). На нём вспахивали огороды, запрягали во всякие – по надобности – повозки.
Поблизости была конноспортивная школа (а может, что-то вроде базы… где и обучали?- не соврать бы, дело давнее) иногда проводились показательные выступления, восхищавшие меня неизменно: и лошади, и всадники казались нереально прекрасными.
Изредка даже удавалось немного посидеть в седле. Ой, здорово! Новые мечты - о конном спорте - временно вытеснили мои давние – о фехтовании.
Потерпев неудачу в попытках уговорить взрослых меня в эту школу (?) отдать, решила попробовать научиться сама… ну не барьеры брать (а хотелось) – но хотя бы (сидя красиво – это важно - как Луиза Пойндекстер, например… теперь смешно! - а тогда серьёзно) проехать по булыжной мостовой, мимо домов из доломита… лесной дорогой… или вдоль реки. Так и представляла: живописная Вайдава, еду я берегом в шляпе, следом собака бежит… Кино.
Именно в кино сто раз видела, как едут (и скачут!) без седла. Легко! – по видимости.
Конечно, лучше бы лошадка, похожая на луизину Луну… но если такой нет? – пока и Пуйка годится. Ввиду хорошего ухода он выглядел очень даже, хоть и трудовой элемент.
На фото запечатлён миг в духе «не пытайтесь повторить это дома». Дядюшка внял моим просьбам и помог сесть верхом.
Оооо… Без седла… Наверное, примерно так себя чувствует собака на заборе. Пуйка сделал несколько шагов, я с писком вцепилась в гриву и умоляла меня снять.
... Потом принесла Пуйке сахару и горько сказала, рассчитывая быть услышанной взрослыми:
- Седло нам, конечно, не подарят.
Пуйку это не огорчило. Только седла ему не хватало…
А взрослые разумно сумели переключить на другие мысли и возможности.
7 __________________________ В дополнение. О детях. И родителях.
Когда мои сыновья были малышами, мы тесно общались с жившей тогда по соседству семьёй – и взрослые, и дети близки по возрасту, повседневность схожа. Разница (по теме) была в том, что родители соседки жили неподалёку, пенсионерили – и оказывали неоценимую помощь (и скорую, и перманентную) по разным направлениям, в том числе и по заботе о внуках.
У меня все близкие были далеко – что, кроме прочего, создавало проблему «с кем оставить детей» в случае, когда приходилось отправляться куда-то без них. Ну и отдохнуть иногда очень хотелось – при всей любви 24 часа в сутки с активными чадами приводят к… эээ… накоплению усталости.
К соседям бабушка и дедушка приезжали регулярно, в гости и «посидеть с детьми» по необходимости; они - с ответными визитами всем семейством,
но вот чтоб детей одних отправляли, да больше чем на денёк –
такое случалось совсем нечасто.
Как-то я поинтересовалась – почему.
А надо сказать, что эта молодая пара отличалась редким единодушием (одна из оч немногих, наблюдаемых мною вблизи). За годы соседства не упомню ни одной ссоры, прилюдной демонстрации недовольства супругом или чтоб один другого подвёл. Совсем не ангелы – но меж собой в согласии-уважении-понимании. Споры разрешались взаимокомпрмиссами, шутками, но мнение партнёра однозначно было важно и значило больше, чем чьё бы то ни было.
Ответили они мне вот что – передаю общий смысл.
Конечно, соблазн велик. Отправил (все ж не против) – и сколько времени на то-сё.
Но.
Их общее мнение(-я) по самым разным вопросам от родительского (-их) отличае(-ю)тся весьма значительно.
- Не хотим, чтобы они формировали взгляды детей. Нам важно, чтоб дети смотрели на мир нашими глазами, а не глазами бабушки и дедушки.
Привели примеры говоримого и делаемого чадами после визитов к старшим родственникам. (Помню, но опущу. Тоже не одобряла бы. )
Я задумалась. Пришла к выводу: правы.
Бабушки-дедушки. Няни. Или кто ещё – оказавшийся рядом, оказывающий влияние.
А потом: ах, ох, проблема отцов и детей.
Они (та пара) – всегда вместе, семьёй. Даже если затруднительно, канительно, хлопотно, дороже, с ограничениями в правах и возможностях.
Помню, сосед отказался от очень выгодной, но длительной командировки – сын вступал в подростковый возраст: «боюсь потерять».
Не «втирали под кожу» детям свои взгляды на мир – но берегли, укрепляли доверие и понимание, давая быть собой – и не отдаляться до разрыва.
Респект.
(Честно отмечу: не знаю, что получилось в итоге – давно не имею сведений. Надеюсь, всё там хорошо – насколько возможно.)
_____________ Сплошь и рядом, в погоне за сиюминутным – удобством, отдыхом, заработком, развлечением и пр. люди упускают собственных детей.
К примеру, чудная сказка про Мэри Поппинс говорит об этом в полный голос. Суперняня, дети в надёжных руках, но – смотрят на мир глазами этой няни. Её мнение, её присутствие желаннее, дороже, чем.... Хорошо лишь, что - Мэри П. А не…
___________ «- Это неслыханно! - возмущалась миссис Банкс. - Весь вечер ходила здесь - секунда, и нет её! Даже не принесла извинений. Просто сказала: - "Ухожу", - и всё. Более чудовищного, более легкомысленного, более эгоистичного поступка... Что такое, Майкл? - рассердилась миссис Банкс:
Майкл схватил ее за юбку и начал трясти. - Что случилось?
- А она обещала вернуться? - закричал он, чуть не уронив миссис Банкс. - Скажи, обещала?
- Фу, Майкл, ты ведешь себя, как краснокожий индеец, - миссис Банкс освободила юбку от цепких пальцев Майкла. - Я не помню, что она еще сказала. Я поняла только то, что она уходит. И я, конечно же, не возьму ее обратно, если ей вдруг взбредет в голову вернуться. Оставить меня одну, без всякой помощи, не предупредив заранее!
- Мама! - с упреком проговорила Джейн.
- Ты очень жестокая женщина, - Майкл сжал кулачки, точно приготовился к нападению.
- Дети! Мне стыдно за вас! Как вы можете хотеть, чтобы эта женщина, которая так поступила с вашей мамой, вернулась в наш дом! Я потрясена!
Джейн расплакалась, а Майкл сказал:
- Я не хочу никого другого во всём мире, кроме Мэри Поппинс! - и он вдруг упал на пол и громко заревел.
- Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь! Я не могу этого понять! Прошу вас, ведите себя хорошо. За вами некому сегодня смотреть. Мы с папой приглашены на обед. А у Эллен сегодня выходной. Вас уложит спать миссис Брилл.
Миссис Банкс рассеянно поцеловала детей, на лбу у неё прорезалась лёгкая морщинка, и она покинула детскую».
Памела Трэверс «Мэри Поппинс с Вишнёвой улицы»
__________ Ничем, ничем не заменить – и не восстановить - время и внимание, отдаваемое детям – вовремя (простите за повторы). Чтобы не стать «чужее чужих» - проиграв ставшим «роднее родных».
Думаю, основное в отношениях закладывается всё ж не строго до «поперёк лавки», а лет до десяти-двенадцати обоснованная надежда есть.
Потом – вопрос везения.
Но осознать, что собственный ребёнок вырос в чужого человека – о…
_____________ Вовсе не призываю держать детей, не отпуская ни на шаг от себя, контролировать тотально
да подозревать (или ревновать) каждого к ним приблизившегося. Тут свои рифы и мели.
__________ "Этим летом папе нужно было съездить по делу в город Ясногорск, и в день отъезда он сказал:
— Возьму-ка я Дениску с собой!
Я сразу посмотрел на маму. Но мама молчала.
Тогда папа сказал:
— Ну что ж, пристегни его к своей юбке. Пусть он ходит за тобой пристегнутый.
Тут у мамы глаза сразу стали зеленые, как крыжовник. Она сказала:
— Делайте что хотите! Хоть в Антарктиду!
И в этот же вечер мы с папой сели в поезд и поехали.
В. Драгунский «Поют колеса — тра-та-та»)
____________ Очень это сложно. Уникально в каждом отдельном случае. Личности, обстоятельства…
Любовь и здравый смысл подскажут – как найти гармонию? Искать хотя бы.
Время летит так быстро.
_______________________________ Ниже кое-что по теме.
Всегда вспоминаю, когда пишу.
Взяла известное.
Дети, огорчившие родителей – увы… не «без вины виноватых»…
____________ «Отец и мать Грэя были надменные невольники своего положения, богатства и законов того общества, по отношению к которому могли говорить «мы». Часть их души, занятая галереей предков, мало достойна изображения, другая часть — воображаемое продолжение галереи — начиналась маленьким Грэем, обреченным по известному, заранее составленному плану прожить жизнь и умереть так, чтобы его портрет мог быть повешен на стене без ущерба фамильной чести. В этом плане была допущена небольшая ошибка: Артур Грэй родился с живой душой, совершенно несклонной продолжать линию фамильного начертания.Эта живость, эта совершенная извращенность мальчика начала сказываться на восьмом году его жизни; тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя л чудотворца, т. е. человека, взявшего из бесчисленного разнообразия ролей жизни самую опасную и трогательную — роль провидения, намечался в Грэе еще тогда, когда, приставив к стеке стул, чтобы достать картину, изображавшую распятие, он вынул гвозди из окровавленных рук Христа, т. е. попросту замазал их голубой краской, похищенной у маляра. В таком виде он находил картину более сносной. Увлеченный своеобразным занятием, он начал уже замазывать и ноги распятого, но был застигнут отцом. Старик снял мальчика со стула за уши и спросил:— Зачем ты испортил картину?— Я не испортил.— Это работа знаменитого художника.— Мне все равно, — сказал Грэй. — Я не могу допустить, чтобы при мне торчали из рук гвозди и текла кровь, Я этого не хочу.В ответе сына Лионель Грэй, скрыв под усами улыбку, узнал себя и не наложил наказания.Грэй неутомимо изучал замок, делая поразительные открытия. Так, на чердаке он нашел стальной рыцарский хлам, книги, переплетенные в железо и кожу, истлевшие одежды и полчища голубей. В погребе, где хранилось вино, он получил интересные сведения относительно лафита, мадеры, хереса. Здесь, в мутном свете остроконечных окон, придавленных косыми треугольниками каменных сводов, стояли маленькие и большие бочки; самая большая, в форме плоского круга, занимала всю поперечную стену погреба, столетний темный дуб бочки лоснился как отшлифованный. Среди бочонков стояли в плетеных корзинках пузатые бутыли зеленого и синего стекла. На камнях и на земляном полу росли серые грибы с тонкими ножками; везде — плесень, мох, сырость, кислый удушливый запах. Огромная паутина золотилась в дальнем углу, когда, под вечер, солнце высматривало ее последним лучом. В одном месте было зарыто две бочки лучшего Аликанте, какое существовало во время Кромвеля, и погребщик, указывая Грэю на пустой угол, не упускал случая повторить историю знаменитой могилы, в которой лежал мертвец, более живой, чем стая фокстерьеров. Начиная рассказ, рассказчик не забывал попробовать, действует ли кран большой бочки, и отходил от него, видимо, с облегченным сердцем, так как невольные слезы чересчур крепкой радости блестели в его повеселевших глазах.— Ну, вот что, — говорил Польдишок Грэю, усаживаясь на пустой ящик и набивая острый нос табаком, — видишь ты это место? Там лежит такое вино, за которое не один пьяница дал бы согласие вырезать себе язык, если бы ему позволили хватить небольшой стаканчик. В каждой бочке сто литров вещества, взрывающего душу и превращающего тело в неподвижное тесто. Его цвет темнее вишни, и оно не потечет из бутылки. Оно густо, как хорошие сливки. Оно заключено в бочки черного дерева, крепкого, как железо. На них двойные обручи красной меди. На обручах латинская надпись: «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю». Эта надпись толковалась так пространно и разноречиво, что твой прадедушка, высокородный Симеон Грэй, построил дачу, назвал ее «Рай», и думал таким образом согласить загадочное изречение с действительностью путем невинного остроумия. Но что ты думаешь? Он умер, как только начали сбивать обручи, от разрыва сердца, — так волновался лакомый старичок. С тех пор бочку эту не трогают. Возникло убеждение, что драгоценное вино принесет несчастье. В самом деле, такой загадки не задавал египетский сфинкс. Правда, он спросил одного мудреца: — «Съем ли я тебя, как съедаю всех? Скажи правду, останешься жив», но и то, по зрелом размышлении...— Кажется, опять каплет из крана, — перебивал сам себя Польдишок, косвенными шагами устремляясь в угол, где, укрепив кран, возвращался с открытым, светлым лицом. — Да. Хорошо рассудив, а главное, не торопясь, мудрец мог бы сказать сфинксу: — «Пойдем, братец, выпьем, и ты забудешь об этих глупостях». «Меня выпьет Грэй, когда будет в раю»! Как понять? Выпьет, когда умрет, что ли? Странно. Следовательно, он святой, следовательно, он не пьет ни вина, ни простой водки. Допустим, что «рай» означает счастье. Но раз так поставлен вопрос, всякое счастье утратит половину своих блестящих перышек, когда счастливец искренно спросит себя: рай ли оно? Вот то-то и штука. Чтобы с легким сердцем напиться из такой бочки и смеяться, мой мальчик, хорошо смеяться, нужно одной ногой стоять на земле, другой — на небе. Есть еще третье предположение: что когда-нибудь Грэй допьется до блаженно-райского состояния и дерзко опустошит бочечку. Но это, мальчик, было бы не исполнение предсказания, а трактирный дебош.Убедившись еще раз в исправном состоянии крана большой бочки, Польдишок сосредоточенно и мрачно заканчивал:— Эти бочки привез в 1793 году твой предок, Джон Грэй, из Лиссабона, на корабле «Бигль»; за вино было уплачено две тысячи золотых пиастров. Надпись на бочках сделана оружейным мастером Вениамином Эльяном из Пондишери. Бочки погружены в грунт на шесть футов и засыпаны золой из виноградных стеблей. Этого вина никто не пил, не пробовал и не будет пробовать.— Я выпью его, — сказал однажды Грэй, топнув ногой.— Вот храбрый молодой человек! — заметил Польдишок. — Ты выпьешь его в раю?— Конечно. Вот рай!.. Он у меня, видишь? — Грэй тихо засмеялся, раскрыв свою маленькую руку. Нежная, но твердых очертаний ладонь озарилась солнцем, и мальчик сжал пальцы в кулак. — Вот он, здесь!.. То тут, то опять нет...Говоря это, он то раскрывал, то сжимал руку и наконец, довольный своей шуткой, выбежал, опередив Польдишока, по мрачной лестнице в коридор нижнего этажа.Посещение кухни было строго воспрещено Грэю, но раз открыв уже этот удивительный, полыхающий огнем очагов мир пара, копоти, шипения, клокотания кипящих жидкостей, стука ножей и вкусных запахов, мальчик усердно навещал огромное помещение. В суровом молчании, как жрецы, двигались повара; их белые колпаки на фоне почерневших стен придавали работе характер торжественного служения; веселые, толстые судомойки у бочек с водой мыли посуду, звеня фарфором и серебром; мальчики, сгибаясь под тяжестью, вносили корзины, полные рыб, устриц, раков и фруктов. Там на длинном столе лежали радужные фазаны, серые утки, пестрые куры; там свиная туша с коротеньким хвостом и младенчески закрытыми глазами; там — репа, капуста, орехи, синий изюм, загорелые персики.На кухне Грэй немного робел: ему казалось, что здесь всем двигают темные силы, власть которых есть главная пружина жизни замка; окрики звучали как команда и заклинание; движения работающих, благодаря долгому навыку, приобрели ту отчетливую, скупую точность, какая кажется вдохновением. Грэй не был еще так высок, чтобы взглянуть в самую большую кастрюлю, бурлившую подобно Везувию, но чувствовал к ней особенное почтение; он с трепетом смотрел, как ее ворочают две служанки; на плиту выплескивалась тогда дымная пена, и пар, поднимаясь с зашумевшей плиты, волнами наполнял кухню. Раз жидкости выплеснулось так много, что она обварила руку одной девушке. Кожа мгновенно покраснела, даже ногти стали красными от прилива крови, и Бетси (так звали служанку), плача, натирала маслом пострадавшие места. Слезы неудержимо катились по ее круглому перепуганному лицу.Грэй замер. В то время, как другие женщины хлопотали около Бетси, он пережил ощущение острого чужого страдания, которое не мог испытать сам.— Очень ли тебе больно? — спросил он.— Попробуй, так узнаешь, — ответила Бетси, накрывая руку передником.Нахмурив брови, мальчик вскарабкался на табурет, зачерпнул длинной ложкой горячей жижи (сказать кстати, это был суп с бараниной) и плеснул на сгиб кисти. Впечатление оказалось не слабым, но слабость от сильной боли заставила его пошатнуться. Бледный как мука Грэй подошел к Бетси, заложив горящую руку в карман штанишек.— Мне кажется, что тебе очень больно, — сказал он, умалчивая о своем опыте. — Пойдем, Бетси, к врачу. Пойдем же!Он усердно тянул ее за юбку, в то время как сторонники домашних средств наперерыв давали служанке спасительные рецепты. Но девушка, сильно мучаясь, пошла с Грэем. Врач смягчил боль, наложив перевязку. Лишь после того, как Бетси ушла, мальчик показал свою руку.Этот незначительный эпизод сделал двадцатилетнюю Бетси и десятилетнего Грэя истинными друзьями. Она набивала его карманы пирожками и яблоками, а он рассказывал ей сказки и другие истории, вычитанные в своих книжках. Однажды он узнал, что Бетси не может выйти замуж за конюха Джима, ибо у них нет денег обзавестись хозяйством. Грэй разбил каминными щипцами свою фарфоровую копилку и вытряхнул оттуда все, что составляло около ста фунтов. Встав рано, когда бесприданница удалилась на кухню, он пробрался в ее комнату и, засунув подарок в сундук девушки, прикрыл его короткой запиской: «Бетси, это твое. Предводитель шайки разбойников Робин Гуд». Переполох, вызванный на кухне этой историей, принял такие размеры, что Грэй должен был сознаться в подлоге. Он не взял денег назад и не хотел более говорить об этом.Его мать была одною из тех натур, которые жизнь отливает в готовой форме. Она жила в полусне обеспеченности, предусматривающей всякое желание заурядной души, поэтому ей не оставалось ничего делать, как советоваться с портнихами, доктором и дворецким. Но страстная, почти религиозная привязанность к своему странному ребенку была, надо полагать, единственным клапаном тех ее склонностей, захлороформированных воспитанием и судьбой, которые уже не живут, но смутно бродят, оставляя волю бездейственной. Знатная дама напоминала паву, высидевшую яйцо лебедя. Она болезненно чувствовала прекрасную обособленность сына; грусть, любовь и стеснение наполняли ее, когда она прижимала мальчика к груди, где сердце говорило другое, чем язык, привычно отражающий условные формы отношений и помышлений. Так облачный эффект, причудливо построенный солнечными лучами, проникает в симметрическую обстановку казенного здания, лишая ее банальных достоинств; глаз видит и не узнает помещения: таинственные оттенки света среди убожества творят ослепительную гармонию.Знатная дама, чье лицо и фигура, казалось, могли отвечать лишь ледяным молчанием огненным голосам жизни, чья тонкая красота скорее отталкивала, чем привлекала, так как в ней чувствовалось надменное усилие воли, лишенное женственного притяжения, — эта Лилиан Грэй, оставаясь наедине с мальчиком, делалась простой мамой, говорившей любящим, кротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передашь на бумаге — их сила в чувстве, не в самих них. Она решительно не могла в чем бы то ни было отказать сыну. Она прощала ему все: пребывание в кухне, отвращение к урокам, непослушание и многочисленные причуды.Если он не хотел, чтобы подстригали деревья, деревья оставались нетронутыми, если он просил простить или наградить кого-либо, заинтересованное лицо знало, что так и будет; он мог ездить на любой лошади, брать в замок любую собаку; рыться в библиотеке, бегать босиком и есть, что ему вздумается.Его отец некоторое время боролся с этим, но уступил — не принципу, а желанию жены. Он ограничился удалением из замка всех детей служащих, опасаясь, что благодаря низкому обществу прихоти мальчика превратятся в склонности, трудно искоренимые. В общем, он был всепоглощенно занят бесчисленными фамильными процессами, начало которых терялось в эпохе возникновения бумажных фабрик, а конец — в смерти всех кляузников. Кроме того, государственные дела, дела поместий, диктант мемуаров, выезды парадных охот, чтение газет и сложная переписка держали его в некотором внутреннем отдалении от семьи; сына он видел так редко, что иногда забывал, сколько ему лет.Таким образом, Грэй жил в своем мире. Он играл один — обыкновенно на задних дворах замка, имевших в старину боевое значение. Эти обширные пустыри, с остатками высоких рвов, с заросшими мхом каменными погребами, были полны бурьяна, крапивы, репейника, терна и скромно-пестрых диких цветов. Грэй часами оставался здесь, исследуя норы кротов, сражаясь с бурьяном, подстерегая бабочек и строя из кирпичного лома крепости, которые бомбардировал палками и булыжником.Ему шел уже двенадцатый год, когда все намеки его души, все разрозненные черты духа и оттенки тайных порывов соединились в одном сильном моменте и тем получив стройное выражение стали неукротимым желанием. До этого он как бы находил лишь отдельные части своего сада — просвет, тень, цветок, дремучий и пышный ствол — во множестве садов иных, и вдруг увидел их ясно, все — в прекрасном, поражающем соответствии.Это случилось в библиотеке.
Александр Грин, Алые паруса
_________________ «Олимпиада Самсоновна. Я у вас, тятенька, до двадцати лет жила — свету не видала. Что ж, мне прикажете отдать вам деньги, да самой опять в ситцевых платьях ходить?
Большов. Что вы! Что вы! Опомнитесь! Ведь я у вас не милостыню прошу, а свое же добро. Люди ли вы?..
Олимпиада Самсоновна. Известное дело, тятенька, люди, а не звери же.
Большов. Лазарь! Да ты вспомни то, ведь я тебе все отдал, все дочиста, вот что себе оставил, видишь! Ведь я тебя мальчишкой в дом взял, подлец ты бесчувственный! Поил, кормил вместо отца родного, в люди вывел. А видел ли я от тебя благодарность какую? Видел ли? Вспомни то, Лазарь, сколько раз я замечал, что ты на; руку не чист! Что ж? Я ведь не прогнал тебя, как скота какого, не ославил на весь город. Я тебя сделал главным приказчиком, тебе я все свое состояние отдал, да тебе же, Лазарь. я отдал и дочь-то своими руками. А не случись со мною этого попущения, ты бы на нее и глядеть-то не смел.
Подхалюзин. Помилуйте, тятенька, я все это очень хорошо чувствую-с!
Большов. Чувствуешь ты! Ты бы должен все отдать, как я, в одной рубашке остаться, только бы своего благодетеля выручить. Да не прошу я этого, не надо мне, ты заплати за меня только, что теперь следует.
Подхалюзин. Отчего бы не заплатить-с, да просят цену, которую совсем несообразную.
Большов. Да разве я прошу! Я из-за каждой вашей копейки просил, просил, в ноги кланялся, да что же мне делать, когда не хотят уступить ничего?
Олимпиада Самсоновна. Мы, тятенька, сказали вам, что больше десяти копеек дать не можем, — и толковать об этом нечего.
Большов. Уж ты скажи, дочка: ступай, мол, ты, старый чорт, в яму! Да, в яму! В острог его, старого дурака. И за дело! Не гонись за большим, будь доволен тем, что есть. А за большим погонишься, и последнее отнимут, оберут тебя дочиста. И придется тебе бежать на Каменный мост да бросаться в Москву-реку. Да и оттедова тебя за язык вытянут да в острог посадят.
Все молчат. Большов пьет.
А вы подумайте, каково мне теперь в яму-то итти. Что ж мне, зажмуриться, что ли? Мне Ильинка-то теперь за сто верст покажется. Вы подумайте только, каково по Ильинке-то итти. Это все равно, что грешную душу дьяволы, прости господи, по мытарствам тащат. А там мимо Иверской, как мне взглянуть-то на нее, на матушку?.. Знаешь, Лазарь, Иуда — ведь он тоже Христа за деньги продал, как мы совесть за деньги продаем... А что ему за это было?.. А там Присутственные места, Уголовная палата... Ведь я злостный — умышленный... ведь меня в Сибирь сошлют. Господи!.. Коли так не дадите денег, дайте христа-ради! (Плачет.)
Подхалюзин. Что вы, что вы, тятенька? Полноте! Бог милостив! Что это вы? Поправим как-нибудь. Все в наших руках!
Большов. Денег надо, Лазарь, денег. Больше нечем поправить. Либо денег, либо в Сибирь.
Подхалюзин. И денег дадим-с, только бы отвязались! Я, так и быть, еще пять копеечек прибавлю.
Большов. Эки года! Есть ли в вас христианство? Двадцать пять копеек надо, Лазарь!
Подхалюзин. Нет, это, тятенька, много-с, ей-богу, много!
Большов. Змеи вы подколодные! (Опускается головой на стол.)
Аграфена Кондратьевна. Варвар ты, варвар! Разбойник ты эдакой! Нет тебе моего благословения! Иссохнешь ведь и с деньгами-то, иссохнешь, не доживя веку. Разбойник ты, эдакой разбойник!
Подхалюзин. Полноте, маменька, бога-то гневить! Что это вы клянете нас, не разобравши дела-то! Вы видите, тятенька захмелел маненько, а вы уж и на поди.
Олимпиада Самсоновна. Уж вы, маменька, молчали бы лучше! А то вы рады проклясть в треисподнюю. Знаю я: вас на это станет. За то вам, должно быть, и других детей-то бог не дал.
Аграфена Кондратьевна. Сама ты молчи, беспутная! И одну-то тебя бог в наказание послал.
Олимпиада Самсоновна. У вас все беспутные — вы одни хороши. На себя-то посмотрели бы: только что понедельничаете, а то дня не пройдет, чтоб не облаять кого-нибудь.
Аграфена Кондратьевна. Ишь ты! Ишь ты! Ах, ах, ах!.. Да я тебя прокляну на всех соборах!
Олимпиада Самсоновна. Проклинайте, пожалуй!
Аграфена Кондратьевна. Да! Вот как! Умрешь, не сгниешь! Да!..
Олимпиада Самсоновна. Очень нужно!
Большов (встает). Ну, прощайте, дети».
Александр Островский «Свои люди — сочтемся»
_____________________ «Роджер кинул на нее задумчивый, чуть иронический взгляд. Можно было подумать, что он разгадал, что у нее на уме. Странно: родной сын, а ей с ним не по себе.
- Нет, - ответил он, - я был слишком занят, чтобы тратить время на такие вещи.
- Ты, верно, перебывал во всех театрах.
- Ходил раза два-три.
- Ничего не видел, что могло бы нам пригодиться?
- Знаешь, я совершенно забыл об этом.
Слова его могли показаться весьма нелюбезными, если бы не сопровождались улыбкой, а улыбка у него была премилая. Джулия снова с удивлением подумала, как это вышло, что сын унаследовал так мало от красоты отца и очарования матери. Рыжие волосы были хороши, но светлые ресницы лишали лицо выразительности. Один бог знает, как он умудрился при таких родителях иметь неуклюжую, даже грузноватую фигуру. Ему исполнилось восемнадцать, пора бы уже ему стать стройнее. Он казался немного
апатичным, в нем не было ни капли ее бьющей через край энергии и искрящейся жизнерадостности. Джулия представляла, как живо и ярко она
рассказывала бы о пребывании в Вене, проведи она там полгода. Даже из поездки на Сен-Мало к матери и тетушке Кэрри она состряпала такую историю,
что люди плакали от хохота. Они говорили, что ее рассказ ничуть не хуже любой пьесы, а сама Джулия скромно полагала, что он куда лучше большинства
из них. Она расписала свое пребывание в Сен-Мало Роджеру. Он слушал ее со своей медленной спокойной улыбкой, но у Джулии возникло неловкое чувство, что ему все это кажется не таким забавным, как ей. Джулия вздохнула про себя. Бедный ягненочек, у него, видно, совсем нет чувства юмора. Роджер сделал какое-то замечание, позволившее Джулии заговорить о "Нынешних временах". Она изложила ему сюжет пьесы, объяснила, как она мыслит себе свою роль, обрисовала занятых в ней актеров и декорации. В конце обеда ей
вдруг пришло в голову, что она говорит только о своем. Как это вышло? У нее закралось подозрение, что Роджер сознательно направил разговор в эту
сторону, чтобы избежать расспросов о себе и собственных делах. Нет, вряд ли. Он для этого недостаточно умен. Позднее, когда они сидели в гостиной, курили и слушали радио, Джулия умудрилась наконец задать ему самым
естественным тоном приготовленный заранее вопрос:
- Ты уже решил, кем ты хочешь быть?
- Нет еще. А что - это спешно?
- Ты знаешь, я сама в этом ничего не смыслю, но твой отец говорит, что если ты намерен быть адвокатом, тебе надо изучать в Кембридже юриспруденцию. С другой стороны, если тебе больше по вкусу дипломатическая служба, надо браться за современные языки.
Роджер так долго глядел на нее с привычной спокойной задумчивостью, что Джулии с трудом удалось удержать на лице шутливое, беспечное и вместе с тем нежное выражение.
- Если бы я верил в бога, я стал бы священником, - сказал наконец Роджер.
- Священником?
Джулия подумала, что она ослышалась. Ее охватило острое чувство неловкости. Но его ответ проник в сознание, и, словно при вспышке молнии,
она увидела сына кардиналом, в окружении подобострастных прелатов, обитающих в роскошном палаццо в Риме, где по стенам висят великолепные
картины, затем - в образе святого в митре и вышитой золотом ризе, милостиво раздающим хлеб беднякам. Она увидела себя в парчовом платье и
жемчужном ожерелье. Мать Борджиа.
- Это годилось для шестнадцатого века, - сказала она. - Ты немножко опоздал.
- Да. Ты права.
- Не представляю, как это пришло тебе в голову. - Роджер не ответил.
Джулия была вынуждена продолжать сама. - Ты счастлив?
- Вполне, - улыбнулся он.
- Чего же ты хочешь?
Он опять поглядел на мать приводящим ее в замешательство взглядом.
Трудно было сказать, говорит ли он на самом деле всерьез, потому что в глазах у него поблескивали огоньки.
- Правды.
- Что, ради всего святого, ты имеешь в виду?
- Понимаешь, я прожил всю жизнь в атмосфере притворства. Я хочу добраться до истинной сути вещей. Вам с отцом не вредит тот воздух,
которым вы дышите, вы и не знаете другого и думаете, что это воздух райских кущ. Я в нем задыхаюсь.
Джулия внимательно слушала, стараясь понять, о чем говорит сын.
- Мы - актеры, преуспевающие актеры, вот почему мы смогли окружить тебя роскошью с первого дня твоей жизни. Тебе хватит одной руки, чтобы
сосчитать по пальцам, сколько актеров отправляли своих детей в Итон.
- Я благодарен вам за все, что вы для меня сделали.
- Тогда за что же ты нас упрекаешь?
- Я не упрекаю вас. Вы дали мне все что могли. К несчастью, вы отняли у меня веру.
- Мы никогда не вмешивались в твою веру. Я знаю, мы не религиозны. Мы актеры, и после восьми спектаклей в неделю хочешь хотя бы в воскресенье
быть свободным. Я, естественно, ожидала, что всем этим займутся в школе.
Роджер помолчал. Можно было подумать, что ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы продолжать.
- Однажды - мне было тогда четырнадцать, я был еще совсем мальчишкой я стоял за кулисами и смотрел, как ты играла. Это была, наверное, очень
хорошая сцена, твои слова звучали так искренно, так трогательно, что я не удержался и заплакал. Все во мне горело, не знаю, как тебе это получше
объяснить. Я чувствовал необыкновенный душевный подъем. Мне было так жаль тебя, я был готов на любой подвиг. Мне казалось, я никогда больше не смогу совершить подлость или учинить что-нибудь тайком. И надо же было тебе подойти к заднику сцены, как раз к тому месту, где я стоял. Ты повернулась спиной к залу - слезы все еще струились у тебя по лицу - и самым будничным голосом сказала режиссеру: "Что этот чертов осветитель делает с софитами? Я велела ему не включать синий". А затем, не переводя дыхания, снова повернулась к зрителям с громким криком, исторгнутым душевной болью, и продолжала сцену.
- Но, милый, это и есть игра. Если бы актриса испытывала все те эмоции, которые она изображает, она бы просто разорвала в клочья свое сердце. Я хорошо помню эту сцену. Она всегда вызывала оглушительные аплодисменты. В жизни не слышала, чтобы так хлопали.
- Да, я был, наверное, глуп, что попался на твою удочку. Я верил: ты думаешь то, что говоришь. Когда я понял, что это одно притворство, во мне
что-то надломилось. С тех пор я перестал тебе верить. Во всем. Один раз меня оставили в дураках; я твердо решил, что больше одурачить себя не
позволю.
Джулия улыбнулась ему прелестной обезоруживающей улыбкой.
- Милый, тебе не кажется, что ты болтаешь чепуху?
- А тебе, конечно, это кажется. Для тебя нет разницы между правдой и выдумкой. Ты всегда играешь. Эта привычка - твоя вторая натура. Ты
играешь, когда принимаешь гостей. Ты играешь перед слугами, перед отцом, передо мной. Передо мной ты играешь роль нежной, снисходительной,
знаменитой матери. Ты не существуешь. Ты – это только бесчисленные роли, которые ты исполняла. Я часто спрашиваю себя: была ли ты когда-нибудь сама
собой или с самого начала служила лишь средством воплощения в жизнь всех тех персонажей, которые ты изображала. Когда ты заходишь в пустую комнату,
мне иногда хочется внезапно распахнуть дверь туда, но я ни разу не решился на это - боюсь, что никого там не найду.
Джулия быстро взглянула на сына. Ее била дрожь, от слов Роджера ей стало жутко. Она слушала внимательно, даже с некоторым волнением: он был
так серьезен. Она поняла, что он пытается выразить то, что гнетёт его много лет. Никогда в жизни еще Роджер не говорил с ней так долго.
- Значит, по-твоему, я просто подделка? Или шарлатан?
- Не совсем. Потому что это и есть ты. Подделка для тебя правда. Как маргарин - масло для людей, которые не пробовали настоящего масла.
У Джулии возникло ощущение, что она в чем-то виновата. Королева в "Гамлете": "Готов твое я сердце растерзать, когда бы можно в грудь твою
проникнуть". Мысли ее отвлеклись. ("Да, наверное, я уже слишком стара, чтобы сыграть Гамлета. Сиддонс и Сара Бернар его играли. Таких ног, как у
меня, не было ни у одного актера, которых я видела в этой роли. Надо спросить Чарлза, как он думает. Да, но там тоже этот проклятый белый стих.
Глупо не написать "Гамлета" прозой. Конечно, я могла бы сыграть его по-французски в Comedie Francaise. Вот был бы номер!")
Она увидела себя в черном камзоле и длинных шелковых чулках. "Увы, бедный Йорик". Но Джулия тут же очнулась.
- Ну, про отца ты вряд ли можешь сказать, что он не существует. Вот уже двадцать лет он играет самого себя. ("Майкл подошел бы для роли короля, не
во Франции, конечно, а если бы мы рискнули поставить "Гамлета" в Лондоне".)
- Бедный отец. Я полагаю, дело он свое знает, но он не больно-то умен. И слишком занят тем" чтобы оставаться самым красивым мужчиной в Англии.
- Не очень это хорошо с твоей стороны так говорить о своем отце.
- Я сказал тебе что-нибудь, чего ты не знаешь? - невозмутимо спросил Роджер.
Джулии хотелось улыбнуться, но она продолжала хранить вид оскорбленного достоинства.
- Наши слабости, а не наши достоинства делают нас дорогими нашим близким, - сказала она.
- Из какой это пьесы?
Джулия с трудом удержалась от раздраженного жеста. Слова сами собой слетели с ее губ, но, произнеся их, она вспомнила, что они действительно
из какой-то пьесы. Поросенок! Они были так уместны здесь.
- Ты жесток, - грустно сказала Джулия. Она все больше ощущала себя королевой Гертрудой. - Ты совсем меня не любишь.
- Я бы любил, если бы мог тебя найти. Но где ты? Если содрать с тебя твой эксгибиционизм, забрать твое мастерство, снять, как снимают шелуху с
луковицы, слой за слоем притворство, неискренность, избитые цитаты из старых ролей и обрывки поддельных чувств, доберешься ли наконец до твоей души? - Роджер посмотрел на нее серьезно и печально, затем слегка
улыбнулся. - Но ты мне очень нравишься.
- Ты веришь, что я тебя люблю?
- Да. По-своему.
На лице Джулии внезапно отразилось волнение.
- Если бы ты только знал, как я страдала, когда ты болел. Не представляю, что бы со мной было, если бы ты умер.
- Ты продемонстрировала бы великолепное исполнение роли осиротевшей матери у гроба своего единственного сына.
- Ну, для великолепного исполнения мне нужно хоть несколько репетиций, - отпарировала она. - Ты не понимаешь одного: актерская игра не жизнь, это
искусство, искусство же - то, что ты сам творишь. Настоящее горе уродливо; задача актера представить его не только правдиво, но и красиво. Если бы я
действительно умирала, как умираю в полдюжине пьес, думаешь, меня заботило бы, достаточно ли изящны мои жесты и слышны ли мои бессвязные слова в последнем ряду галерки? Коль это подделка, то не больше, чем соната Бетховена, и я такой же шарлатан, как пианист, который играет ее. Жестоко
говорить, что я тебя не люблю. Я привязана к тебе. Тебя одного я только и любила в жизни.
- Нет, ты была привязана ко мне, когда я был малышом и ты могла со мной фотографироваться. Получался прелестный снимок, который служил
превосходной рекламой. Но с тех пор ты не очень много обо мне беспокоилась. Я, скорее, был для тебя обузой. Ты всегда была рада видеть меня, но тебя вполне устраивало, что я могу сам себя занять и тебе не надо тратить на меня время. Я тебя не виню: у тебя никогда не было времени ни на кого, кроме самой себя.
Джулия начала терять терпение. Роджер был слишком близок к истине, чтобы это доставляло ей удовольствие.
- Ты забываешь, что дети довольно надоедливы.
- И шумны, - улыбнулся он. - Но тогда зачем же притворяться, что ты не можешь разлучаться со мной? Это тоже игра.
- Мне очень тяжело все это слышать. У меня такое чувство, будто я не выполнила своего долга перед тобой.
- Это неверно. Ты была очень хорошей матерью. Ты сделала то, за что я всегда буду тебе благодарен: ты оставила меня в покое.
- Не понимаю все же, чего ты хочешь.
- Я тебе сказал: правды.
- Но где ты ее найдешь?
- Не знаю. Возможно, ее вообще нет. Я еще молод и невежествен.
Возможно, в Кембридже, читая книги, встречаясь с людьми, я выясню, где ее надо искать. Если окажется, что она только в религии, я пропал.
Джулия обеспокоилась. То, что говорил Роджер, не проникало по-настоящему в ее сознание, его слова нанизывались в строки, и важен был не смысл их, а "доходили" они или нет, но Джулия ощущала его глубокое волнение. Конечно, ему всего восемнадцать, было бы глупо принимать его слишком всерьез, она невольно думала, что он набрался этого у кого-нибудь из друзей и во всем этом много позы. А у кого есть собственные представления и кто не позирует, хоть самую чуточку? Но, вполне возможно, сейчас он ощущает все, о чем говорит, и с ее стороны будет нехорошо отнестись к его словам слишком легко.
- Теперь мне ясно, что ты имеешь в виду, - сказала она. - Мое самое большое желание - чтобы ты был счастлив. С отцом я управлюсь - поступай
как хочешь. Ты должен сам искать спасения своей души, это я понимаю. Но, может быть, твои мысли просто вызваны плохим самочувствием и склонностью к меланхолии? Ты был совсем один в Вене и, наверное, слишком много читал. Конечно, мы с отцом принадлежим к другому поколению и вряд ли во многом сумеем тебе помочь. Почему бы тебе не обсудить все эти вещи с кем-нибудь из ровесников? С Томом, например?
- С Томом? С этим несчастным снобом? Его единственная мечта в жизни - стать джентльменом, и он не видит, что чем больше он старается, тем меньше
у него на это шансов.
- А я думала, он тебе нравится. Прошлым летом в Тэплоу ты бегал за ним, как собачонка.
- Я ничего не имею против него. И он был мне полезен. Он рассказал мне кучу вещей, которые я хотел знать. Но я считаю его глупым и ничтожным.
Джулия вспомнила, какую безумную ревность вызывала в ней их дружба.
Даже обидно, сколько муки она приняла зря.
- Ты порвала с ним, да? - неожиданно спросил Роджер.
Джулия чуть не подскочила.
- Более или менее.
- И правильно сделала. Он тебе не пара.
Роджер глядел на Джулию спокойными задумчивыми глазами, и ей чуть не стало дурно от страха: а вдруг он знает, что Том был ее любовником.
Невозможно, говорила она себе, ей внушает это нечистая совесть. В Тэплоу между ними ничего не было. Невероятно, чтобы до ушей сына дошли
какие-нибудь мерзкие слухи; и все же выражение его лица неуловимо говорило о том, что он знает. Джулии стало стыдно.
- Я пригласила Тома в Тэплоу только потому, что думала - тебе будет приятно иметь товарища твоего возраста.
- Мне и было приятно.
В глазах Роджера вспыхнули насмешливые огоньки. Джулия была в отчаянии.
Ей бы хотелось спросить его, что его забавляет, но она не осмеливалась.
Джулия была оскорблена в лучших чувствах. Она бы заплакала, но Роджер только рассмеется. И что она может ему сказать? Он не верит ни единому ее
слову. Игра! С ней никогда этого не бывало, но на этот раз Джулия не смогла найти выхода из положения. Она столкнулась с чем-то, чего она не
знала, чем-то таинственным и пугающим. Может, это и есть правда? И тут она услышала, что к дому подъехала машина.
- Твой отец! - воскликнула Джулия.
Какое облегчение! Вся эта сцена была невыносима, благодарение богу, приезд Майкла положил ей конец. Через минуту в комнату стремительно вошел Майкл - подбородок выдвинут, живот втянут - невероятно красивый для своих пятидесяти с лишним лет, и с радушной улыбкой протянул руку - как мужчина мужчине - своему единственному сыну, вернувшемуся домой после шестимесячной отлучки».
Сомерсет Моэм «Театр»
_______________ «- Не понимаю, как это случилось. И ведь если бы не открытка, так бы все и прошло.
- Открытка?
- Открытка с видом Эмпайр-стейт-билдинг.
- Кто же ее прислал?
- Анонимная.
- Откуда она послана?
- Из Нью-Йорка.
- Покажите ее мне.
- Она у нас в сейфе на случай каких-нибудь неприятностей. Но ведь вы не пойдете на это?
- Что вам от меня нужно?
- Мне нужно, чтобы вы все забыли - будто ничего и не было. И если вы согласны, мы тоже так сделаем будто ничего и не было.
- Забыть это нелегко.
- Да слушайте, я просто говорю, чтобы вы держали язык за зубами и не причиняли бы нам никаких неприятностей. Год был тяжелый. Перед
президентскими выборами к чему угодно придерутся.
Я захлопнул красивую голубую папку и отдал ему.
- Никаких неприятностей не будет.
Его зубы блеснули, как двойная нитка жемчуга.
- Я так и знал. Я так и говорил там, у нас. Я поинтересовался вами. Увас хорошее досье. Вы из почтенной семьи.
- Теперь, может быть, вы уйдете?
- Смею вас уверить, я понимаю ваши чувства.
- Благодарю вас. А я понимаю ваши. Что можно похоронить, того будто и не было?
- Мне бы не хотелось оставлять вас в таком настроении. Не надо сердиться. Я работаю в отделе информации и связи. Мы что-нибудь придумаем.
Стипендию... или что-нибудь в этом роде. Что-нибудь вполне приемлемое.
- Неужели порок объявил забастовку и требует повышения заработной платы? Нет, прошу вас, уходите.
- Мы что-нибудь придумаем.
- Не сомневаюсь.
Я проводил его, снова сел в кресло и, потушив лампочку, стал прислушиваться к своему дому. Он пульсировал, как сердце, а может, это и было мое сердце и шорохи в старом доме. Мне захотелось подойти к горке и взять с руки талисман. Я уже встал и шагнул вперед.
Я услышал какой-то хруст и словно короткое ржание испуганного жеребенка, и кто-то пробежал в темноте, а потом все стихло. Мои мокрые башмаки чавкнули на ступеньках. Я вошел в комнату Эллен и включил свет. Она лежала, свернувшись, под простыней, голова - под подушкой. Когда я
попробовал поднять подушку, она вцепилась в нее, и мне пришлось дернуть сильнее. Из уголка рта у нее текла струйка крови.
- Я поскользнулась в ванной.
- Вижу. Сильно ушиблась?
- Нет, не очень.
- Другими словами, это не мое дело?
- Я не хотела, чтобы его посадили в тюрьму.
Аллен сидел у себя, на краю кровати, в одних трусиках. Его глаза... Я невольно представил себе мышь, загнанную в угол и готовую отбиваться от
щетки.
- Ябеда поганая!
- Ты все слышал?
- Я слышал, что эта гадина сделала.
- А ты слышал, что ты сам сделал?
Мышь, загнанная в угол, перешла в нападение.
- Подумаешь! Все так делают. Кому повезет, а кому нет.
- Ты в этом уверен?
- Ты что, газет не читаешь? Все до одного - до самой верхушки. Почитай газеты. Как начнешь витать в облаках, так читай газеты. Все это делают, и ты сам, наверно, когда-нибудь делал. Нечего на мне отыгрываться. Плевал я на всех. Мне бы только с этой гадиной рассчитаться.
Мэри разбудить нелегко, но тут она проснулась. А может быть, и вовсе не засыпала. Она была в комнате Эллен, сидела на краешке ее кровати. Уличный
фонарь освещал ее, играл тенями листьев на ее лице. Она была как скала, огромная скала, противостоящая волнам прилива. Да, верно. Она - кремень, она - твердыня, несокрушимая и надежная.
- Ты ляжешь спать, Итен?
Значит, она тоже все слышала.
- Нет еще, радость моя.
- Опять куда-нибудь пойдешь?
- Да... погуляю.
- Пора спать. На улице дождик. Тебе непременно надо уходить?
- Да. Есть одно место, мне надо побывать там.
- Возьми дождевик. А то опять забудешь.
- Да, милая.
Я не поцеловал ее. Не мог поцеловать, когда рядом с ней лежал, укрывшись с головой, этот комочек. Но я положил ей руку на плечо, коснулся
ее лица, а она была как кремень.
Я зашел на минутку в ванную за пачкой бритвенных лезвий.
Я стоял в холле, послушно отыскивая в шкафу свой дождевик, и вдруг услышал какую-то возню, какой-то шум, и топот, и Эллен, всхлипывая, шмыгая носом, кинулась ко мне. Она уткнулась кровоточащим носом мне в грудь н
обхватила меня руками, прижав мне локти к бокам. И все ее детское тельце дрожало мелкой дрожью.
Я взял ее за чубчик и оттянул ей голову назад.
- Я с тобой.
- Нельзя, глупышка. Пойдем лучше в кухню, я тебя умою.
- Возьми меня с собой. Ты больше не вернешься.
- Что ты выдумываешь, чучело? Конечно, вернусь. Я всегда возвращаюсь. Пойди ляг и усни. Самой же лучше будет.
- Так не возьмешь?
- Тебя туда не пустят. Что же ты хочешь, стоять на улице в ночной рубашке?
- Не смей!
Она опять обняла меня и стала гладить мне руки, бока, засунула кулачки в карманы, так что я испугался, как бы она не нащупала там пачку бритвенных лезвий. Она у нас всегда такая ласкушка, обнималка, и всегда жди от нее каких-нибудь неожиданностей. И вдруг она отпустила меня и шагнула назад, подняв голову, и глаза у нее были сухие. Я поцеловал ее в перемазанную щеку
и почувствовал на губах вкус подсыхающей крови. И пошел к дверям.
- Без палки пойдешь?
- Да, Эллен. Сегодня без палки. Иди спать, родная. Иди спать.
Я побежал. Мне кажется, я убегал от нее и от Мэри. Я услышал, как Мэри не спеша спускается по лестнице».
Джон Стейнбек «Зима тревоги нашей»
_______________ «Лиp
Меж тем мы давний замысел откроем. -
Подать мне карту! - Знайте: разделили
Мы на три части королевство наше,
Решивши твердо сбросить с дряхлых плеч
Всю тяжесть государственных забот,
Отдав их юным силам, чтоб без ноши
Плестись нам к смерти. Альбани, наш сын,
И ты, Корнуол, нас любящий не меньше, -
Мы обнародовать сейчас желаем,
Что дочерям даем, в предупрежденье
Раздоров в будущем. Два государя,
Французский и Бургундский, добиваясь
У нашей младшей дочери любви,
Здесь, при дворе, влюбленные, гостят
И ждут ответа. - Дочери мои,
Скажите, - раз мы отдаем вам власть,
И земли, и правленье государством, -
Которая из трех нас больше любит?
Тогда щедрее наградим мы ту,
Чьи качества природные заслугой
Возвысятся, сильнее. - Гонерилья,
Ты старшая - речь за тобой.
Гонерилья
Отец!
Люблю вас больше, чем словами скажешь;
Превыше зренья, воздуха, свободы,
Всего, что ценно, редкостно, прекрасно,
Как жизнь, здоровье, красота и честь,
Как только может дочь любить отца;
Любовью, при которой речь смолкает.
Превыше этого я вас люблю.
Корделия
(в сторону)
Что ж я скажу? Должна, любя, молчать.
Лир
(Гонерилье)
Весь этот край, от той границы к этой,
С тенистыми лесами и полями,
Край полноводных рек, лугов роскошных
Тебе отдам и твоему потомству
На веки вечные. - Что ж скажет нам
Вторая дочь, любезная Регана?
Регана
Из одного металла я с сестрою,
Одной цены. Я чувствую всем сердцем -
Она мою любовь вам описала.
Но я к ее словам еще прибавлю:
Противны мне все радости иные,
Какие есть в богатом мире чувств;
Одно блаженство для меня - в любви
К вам, государь!
Корделия
(в сторону)
О бедная Корделия!
Но нет, я не бедна: моя любовь
Сильнее слов моих.
Лир
(Регане)
Тебе с потомством навсегда в наследье
Даем мы эту треть страны, пространством,
И ценностью, и красотой не меньше,
Чем Гонерильи часть.
(Корделии)
Ты ж, наша радость -
Последняя, не меньшая, - чье сердце -
Предмет любви и спора лоз французских
И молока бургундского, что скажешь,
Чтоб долей превзойти сестер? Что скажешь?
Коpделия
Ничего, государь.
Лир
Ничего?
Корделия
Ничего.
Лир
Из ничего не выйдет ничего.
Подумай и скажи.
Корделия
Увы, не в силах
В уста вложить я сердце... Я люблю вас,
Как долг велит, - не больше и не меньше.
Лир
Как! Как, Корделия! Исправь ответ свой,
Судьбы своей не порти.
Корделия
Государь,
Вы дали жизнь мне, вы меня питали,
Меня любили; я за все, как должно,
Вам повинуюсь, вас люблю и чту.
Зачем же сестры выходили замуж,
Коль говорят, что любят только вас?
Ведь если выйду замуж я, - супругу
Отдам я часть любви, забот и долга;
Наверно, замуж не пойду, как сестры, -
Чтоб только вас любить.
Лир
И это ты от сердца говоришь?
Корделия
Да, государь.
Лир
Так молода - и так черства душой!
Корделия
Так молода - и так правдива сердцем.
Лир
Пусть так; что ж, будь тебе приданым правда.
А я клянусь священным светом солнца,
Клянусь Гекаты тайнами и ночью,
Клянусь влиянием светил небесных,
Что правят нашей жизнию и смертью:
От всех забот отцовских отрекаюсь,
От всякого родства и кровной связи;
Отныне ты любви моей и мне
Чужда, чужда навеки! Дикий скиф
Иль тот, кто собственных детей съедает,
Чтоб голод утолить, мне так же будет
Приятен, мил и близок, как и ты,
Когда-то дочь моя.
^…^
Лир
Ты думаешь, так важно то, что ливень
Нас до костей промочит? Для тебя -
Быть может; но где есть недуг тягчайший,
Мы меньшего не чувствуем. Ты будешь
Спасаться от медведя; но, завидев
Бушующее море пред собой,
Невольно повернешься к пасти зверя.
Когда свободен дух, тогда и тело
Чувствительно; в душе смятенной буря
Все чувства заглушила; бьется тут
Одно: дочерняя неблагодарность!
Ведь тут как бы уста кусают руку,
Что пищу им дает. Но я отмщу.
Нет, не заплачу я. В такую ночь
Прогнать меня! Лей, лей, я все стерплю!
В такую ночь! - Регана! Гонерилья!
Отца, что вас любил, что все вам отдал! -
Но это путь к безумью; не хочу я!
Ни слова больше»!
Вильям Шекспир «Король Лир»
==================================================2020 05 03