Запись шестидесятая. Париж

Нина Левина
30.01.2004 Гынешний "Автограф" посвящен Иосифу Бродскому. 8 лет со дня смерти.
(Нина Фёдоровна: «Почему ему посвящать вечер? Не юбилей же!»)
Желноровский сделал доклад. Очень заинтересовано и квалифицировано. Разбор стихов вплоть до «катрен» и «опоясывающей рифмы» (ничего в этом не смыслю), читал на память длиннющие вещи Бродского, в т.ч. «Сонеты Марии Стюарт», с выражением и явным восхищением.

Потом было обсуждение. Одобрительно высказались Ольга Геннадьевна, Галина Ивановна Климовская, Торощин (осторожно). В основном публика сетовала, что поэт сложный, элитарный. Опять отличилась Нина Фёдоровна: «В то время, когда страну поднимали из руин, он…». Как будто с суда над ним прямо к нам. Ольга просто расстроилась: «Зачем она к нам ходит? Не нравится – сиди, молчи, раз Бог убил».

Я заранее скачала из сети его стихи, прозу. Очень-очень понравился. Сравнить с Пастернаком – так он тоже, как глыбы ворочает, но у Пастернака, кажется, или от переизбытка словарного запаса, когда – (так много костюмов, который же надеть?), иногда такая невнятность, с трудом мысль за словами просматривается, действительно – только намеки,  а у Бродского тоже запас – дай боже, но общее настроение стихов – такое – тяжелое, как труд Сизифа: вот поставили тебя камень в гору катить, и не ропщи. Он так и пишет – все не по нутру, но куда деться? Тянет и старательно тянет.

У него есть такое типа эссе «Напутствие», где он отстаивает точку зрения, что если ты и осознаешь, что с тебя слишком несправедливо много и жёстко требуют, то выполни требование так, чтобы довести до абсурда причиняемое зло, чтобы злодей сам осознал, что подчинил-то он внешнюю оболочку, а дух ему не подчиняется, а значит, победа моральная за тем, кто дает себя избить. Только, говорит, не надо доводить до того, чтобы тебя искалечили – вот тогда останови обидчика. Он "обыгрывает" ситуацию библейской заповеди:ь«Подставь левую щеку».

Вот и к стихам такое же отношение у него.
Дар дан, и он тяжел, но нельзя не подчиниться.
Пишет, как на лесоповале деревья в соревновании с вертухаями рубит: пока рука топор держит, и не ради победы в соревновании, а чтобы тем, кто его на это соревнование вызвал, было ясно – не в равных соревнующиеся, чтобы соревноваться. Те дома отсыпаются, едят сыто, свободны, а он… «Какие  у нас с вами могут быть соревнования, но я, в отличие от вас, буду рубить, пока в силах. Я молод, яростен, мне победа не нужна – я зэк, но вот вам!»

У меня сложилось впечатление, что у Бродского к своему дару не было такого отношения: «Муза посетила». Он бумагу брал, как топор - деревья валить. Ему его словарный запас не мешает, (не переходит иногда в косноязычие, как у Пастернака), а очень точно все слова и фразы ложатся на свои места, а легкости и радости от стихов нет. Настроение очень понятно, но это – как титан, слишком велик, слишком много умеет, а рядом какие-то карлики тягаться вздумали, (он из американской академии вышел, когда она в свои члены Евтушенко приняла).
 
Но в итоге (ближе к концу нашего вечера) сложилось, что для меня его стих тяжеловесен, хотя очень многозначителен, но надо почти над каждой строчкой замирать и рисовать себе тот образ, что он в стихе воспроизвел, и не всегда это удается – представить этот образ.
Потом раздражает эта длиннота, когда давно уже можно закончить стихотворение и начать новое... А нет: и идет, и идет, забыл уже, с чего началось. Просто извержение какое-то. Ну ладно шедевры «Сретенье» или «Ястреб», но когда описание местности и своих ощущений…

И какой же он безрадостный! Ну ладно, самоирония, но ведь у него ко всему ирония! На все свысока, над всем сыронизировать.
А отзыв (в стихах) о бывшей родине! Так ведь и не нашел для себя возможным вернуться или хотя бы посетить.
Так с любимым, но предавшим поступают - разрыв.
Вот в прозе у него все к месту, длинноты оправданы, логика и ирония к месту. Очень умно, логично, интересно.

Так и сказала, когда Ольга меня разговорила, но она была моим отношением огорчена. Молчали Галина Сергеевна, Татьяна Николаевна Митренина – значит, не их поэт. И Вайнштейн говорил в том же плане, что не его поэт, и даже проскользнуло – «у меня не хуже, только тому больше повезло». Даже затронул  его (Бродского) еврейские корни. Хотелось возразить, что у него в стихах об этом ни звука, чего уж додумывать, тем более – Иосиф Бродский, похоже, спуску никому не давал. Но  смолчала. И так много говорила.

Париж

Проснись, мой друг. Проснись. Проснись
И выйди на балкон, сутулясь.
И ветра доброго коснись своею кожей.
Не вернулись
Из дальних странствий стаи птиц.
На небе чисто и морозно…
Ты сверху не увидишь лиц. Лиц разных,
Грустных и серьезных.
Ты лишь увидишь снегопад,
Идущий рано и неспешно
На лес и парк, на зимний сад,
На снежный городок потешный.
Ты постоишь и помолчишь,
Вдыхая воздух полной грудью,
А после тихо полетишь
Над белой городскою мутью.

Сегодня всё не как всегда,
Как будто сказка или чудо.
Меняют облик города,
Земля меняется повсюду.
И там, где город был пустой,
Такой знакомый и вчерашний,
Ты вдруг увидишь под собой
Огни на Эйфелевой башне.
На окнах шторы. Суета
за окнами. Должно быть, праздник.
И мальчик серого кота
На перекрестке чем-то дразнит.

Спешит куда-то почтальон
С большою сумкой, а кофейни
Открыты настежь, будто днем,
И в них находят вдохновенье
Поэты. Этим не до сна.
Но тут же, рядом, в двух кварталах,
Ты вдруг увидишь поезда,
Услышишь суету вокзала.
Ты мост увидишь вдалеке,
К нему дорогу с фонарями,
И тьму ночную на реке,
Непобедимую огнями.

Глухая ночь плывет вокруг,
В реальность превращая сон.
Давай же просыпайся, друг,
И выходи на свой балкон.
Уходят вдаль трамплины крыш,
Всё вверх и вниз, и дальше - в небо.
Сегодня город, как Париж,
В котором ты ни разу не был.

2005 г.