Женщина, закутанная с головой в нежно-оранжевое, прозрачное покрывало, наклонилась над лежащим Тиуром, и он увидел, вернее, почувствовал, что это Нельва. От неё пахло не так, как обычно, - примешивался аромат - сильный, дикий и возбуждающий. В комнате едва мерцал фонарь, отбрасывая блики на стену.
- Нельва? - спросил ведьмак, зная, что в этот миг не нужны вопросы и, тем более, ответы.
Чародейка откинула с лица тонкую ткань и опустилась на край кровати. Изгибаясь, как пустынная змея, она прижалась горячим телом к Тиуру, и он ощутил, как напряглись её груди, а соски стали твёрдыми и нервными. Нельва провела языком по своим губам, дразня предвкушением удовольствия. Её глаза замерцали, завораживая, удерживая, лаская. Нельва накрыла ладонью рот ведьмака, и он поцеловал припухшие подушечки пальцев. Чародейка засмеялась и стянула с себя солнечное покрывало. Обнажённая, сильная, щедрая, она скользила по мускулистой фигуре любовника, выводя влажным языком узоры на его коже, нажимая на точки жизни едва заметно и давяще, завлекая его игрой души и плоти. Прикусила до боли его нижнюю губу и замерла, наслаждаясь сноровкой его рук, гладящих её спину и ягодицы. Тиур приподнял её, и она вобрала его целиком, чувствуя, как глубоко он проник и как жаждет продолжения. Нельва закачалась, затанцевала, наполняясь его силой и отдавая ему свою страсть - жгучую, непокорную бурю, способную выкинуть за пределы этого Мира или же подарить могущество, которым владеют лишь немногие. С криком морской птицы вельти ласковая ведьма приняла в себя горячее семя ведьмака и излилась сама прозрачной жидкостью. Они были едины в своей любви и остались такими после оргазма - музыки, мастерски сочинённой ведьмаком и чародейкой.
Фонарь с грохотом упал на пол, и Тиур проснулся. К горизонту приближался рассвет, и оттого поле, где они заночевали, казалось аспидно-чёрным.
- Неужели это был сон? - подумал ведьмак. - Нет, не может того быть. Я же был с нею! Чувствовал, как дрожит её естество, как она стонет, не притворяясь и не скрывая своей радости!
Всё его тело вибрировало. Последний раз он испытал подобное, когда смог преодолеть лабиринт Белого Платка. Это был заключительный экзамен на звание ведьмака, и посему жрецы не пожалели для выпускников объятий смерти. Выживали немногие, но тот, кто добирался до цели, становился надолго неуязвимым. Ощущение было очень похожим, но нынче его переполняло ликование от всемогущества.
- Тьфу, вот же привязались!!! - Зяблик тряс головой и размахивал во сне кулаками.
Тиур растолкал его и заодно красного мага. Утро уже плеснуло росы на травы, и можно было пробежать по ней голышом, горланя от холода и ощущения здоровья, или хотя бы ополоснуть помятую физиономию.
- Фух, - сиплым голосом сказал менестрель. - Это всего лишь сон! Представляете, судари мои, стою я в праздничном камзоле и бархатном берете на большой площади. Исполняю балладу, столь утончённую, что сердце из груди вырывается. И перед кем? Мне внимает стадо козлов - кривоногих, бородатых, жующих табак и воняющих. как... как козлы!!! И по окончании исполнения они начинают блеять, топотать копытами и указывать мне на фальшь в моём пении. Дескать, вместо "соль" я взял "фа"!. И чем больше я доказывал свою безупречность, тем явственнее они выказывали пренебрежение. Ох, уж эти профаны, не увлечённые истинной красотой! Я рад, что проснулся.
Чьок-Пранг обвёл взглядом товарищей и негромко сказал:
- То ли место колдовское, то ли судьба каждому из нас этой ночью что-то нашептала. А мне привиделись гигантские песочные часы. Я находился в верхнем конусе, так высоко над землёй, что из-за облаков ничего не было видно. Время уходило вниз, затягивая меня в воронку. А потом я, оказавшись в самом узком месте, стал рассыпаться на песчинки и падать в пропасть. Тело было ещё моим, а ноги струились мгновениями, минутами, часами. И я исчезал, не зная, встречусь ли с собой или же с кем-то отдалённо напоминающим меня, преображённым Силой, которая не спрашивает мнения, а переделывает на свой лад.
Он усмехнулся и подбросил в воздух малую птичку - зяблика, который с размаху клюнул оранжевый рассвет и запел, повторяя немудрёные трели. Менестрель подхватил было лютню, но передумал и стал слушать. как его тёзка соревнуется в яркости со светом. Тиур, обновлённый в эту ночь, бежал нагим по росной траве, ощущая, как гулко колотится сердце, и как становится крепче незримая связь с Нельвой.