Прикосновения были разными: нежными и обжигающими, плавными и резкими, добрыми и злыми. Она пропускала их через всю себя, и они пронзали насквозь, оставляя сладость послевкусия или горькие воспоминания.
Та девушка в длинном шифоновом платье надолго запомнилась своей восторженностью. Ее ладонь мягко коснулась, даря мгновения сладостного счастья. Нет, ни того мимолетного от выигрыша в лотерею или «отлично» в зачетке. Нет. Это одинокий всплеск в море радости, ликование на время, ограниченное коротким сроком, пока монотонность быта не затянет в колесо меланхолии. Нет. Ее счастье поглощало, оно словно вышло за пределы этой маленькой хрупкой девушки и касалось краями людей. Черствость и безразличие не всегда позволяют откликнуться на призыв и улыбнуться в ответ. И счастье отскакивало от скафандров прохожих. Счастье, не имеющее условностей, сковывающих нас и не дающих наслаждаться каждой минутой. Счастье, не имеющее границ.
Был еще мужчина. Его рука была твердой, но сомнения бороздили нутро. Уйти или остаться? Внутри выжженным полем чернели надежды и желания. И зудела красная точка - женщина. Почему нельзя просто жить, идя навстречу мечте? Отчего надо быть, как миллионы других, не способных бросить вызов стандартам? Надо использовать возможности, пока они есть, надо расходовать силы, пока они есть, надо жить, пока мы можем! Красная точка гасит искры, вспыхивающие в нем. Уйти?!
Но он – отец. Как предать того, кто тебе так доверяет? Маленькие руки обнимают за шею. Сейчас эмоции только положительные, черное превращается в цветное. И снова возникают желания и мечты. Остаться.
Она видела многое. Прикосновения рождали картины, эмоции, настроения. И вот уже другая история невзрачного мужчины, от которого пахло смертью. Он заставил запомнить себя. И вязкая теплая жидкость текла по ней красным ручьем. Совсем недавно эти руки держали нож. Лезвие вошло глубоко, по самую рукоять, заставив девушку вскрикнуть, и сталь омылась кровью, обновляясь еще несколько ударов.
Он оставил ее в лесу, забросав ветками: оскверненную, с застывшим страхом на лице, мертвую. Она была не первой жертвой, и скольких еще не дождались родные? Холодом веяло от его рук. И ручка отпрянула бы, будь это в ее силах, но у каждого своя судьба, ей предначертано быть ручкой. Дверной ручкой. Молчаливый свидетель принял на себя страшную тайну.
Одной из первых ее коснулась женщина, и ручка не поняла, что произошло. Человек один, но казалось их много. Голоса гудели и разливались, картины вспыхивали и гасли, история крутилась рулеткой. Со вторым прикосновением гул смолк. Женщина ничем не отличалась от остальных. Симфонический оркестр оставил дирижера одного.
Однажды она видела горы. Ей показал их человек с улыбающимися глазами. Горы были величественны и прекрасны, они поселились внутри парня и не отпускали, поэтому он возвращался к ним снова и снова. В его мыслях плескалось море, он дышал просторами, жаждал дорог, приключений. Для людей дом – крепость, для него – тюрьма, из которой надо вырваться. На ночь его целовало звездное небо, а ветер трепал по волосам, как старого знакомого, природа наполняла энергией. Глаза созерцали прекрасное в простых вещах, память хранила ценные моменты. И хотелось видеть мир его глазами снова и снова, чувствовать саму жизнь. Но он ушел, как и тысячи других, оставив ее одну: приросшую к месту без возможности выбора.
Скорбь. Было место и ей. В той израненной душе старушки, похоронившей мужа. Пятьдесят долгих лет, хотя для них это показалось мигом, они впитывали друг друга, врастали корнями, понимая без слов. Один мир, одна вселенная, один путь. Но вот резануло посередине, оторвало, разделило на черное и белое, определив по разным сторонам. Не сшить, не склеить. Глубокий шрам будет долго кровоточить там, где раньше было счастье. Ей хотелось уйти следом, казалось, весь смысл утерян.
Боль была такой огромной.
Старушка была такой маленькой.
Последним был мужчина с шершавыми ладонями. Он долго не хотел отпускать ее, а она пробиралась в его сознание, предчувствуя свой конец.
Он был болен уже десять лет, сражался с недугом сам и с помощью, но тот был сильнее что ли. И было в нем два разных человека: До и После. И не желал он быть тем После, но становился снова и снова. Тогда жена ушла в первый раз. Но любовь не зря зовется любовью, ибо она заставляет прощать. И было стремление все наладить, начать заново, и осознание, что самому не справиться. И даже помощь, та самая, профессиональная медицинская, и время человека До.
Но.
Что-то осталось, не отпускало, напоминало о себе постоянно, пока не выпустило того, кто зовется После. И было два года терпения. А потом жена ушла второй раз, забрав детей и остатки надежды. Хладнокровное удобно устроилось в квартире: можно было не прятаться.
Мужчина отвинтил ручку и бросил ее в свой чемодан. Она звякнула металлическим телом, ударившись о железяку, но ничего уже не почувствовала. Как не чувствовала и та, что заняла ее место.