Сначала он ершился и думал о каких-то важных и главных вещах, поступал правильно, насколько возможно, а потом будто понял что-то, расслабился, стал лучше спать, появилось даже такое ощущение течения бездонной реки с берегами сапфирового шелка, едва угадывающимися за утренним туманом, за облачками мошки, желтыми ирисами по крутым берегам, проплывающими мимо него, мимо сердечных неуклюжестей сложного человеческого мира, где он, будто прокаженный, повиновался столько лет закону каменных и нечистоплотных джунглей, теории общности, условностям быта, постепенно проникшими в его чистое, некогда, сознание и высокое предназначение, по определению, по стремлению воли, сознательной и безсознательной тяги к лучшему миру, нежели этот...
Он стал обретать тишину мира