Воздух отвратителен. Воздух пахнет гарью и едким химическим дымом. Им почти невозможно дышать: кажется, еще немного, и гортань покроется язвами.
Дышу. Терпеливо и сосредоточенно, то и дело заходясь кашлем. Дышу, пока мне это позволено.
— Виновен, — бесстрастно звучит откуда-то из тьмы.
Голос лишен не только эмоций: я никак не могу определить ни пол говорящего, ни даже приблизительное его местонахождение.
— Это... – судорожно сглатываю, — это какая-то ошибка.
Мне действительно не верится, что все могло кончиться так. У меня была власть. Была сила. И богатство, конечно же, тоже было — несметное, невероятное, неистощимое. Я создавал свои собственные законы, мог воплотить в жизнь любую прихоть. Почему же теперь я так жалок? Как я оказался поверженным?
— Это было неизбежно, — замечает незримый собеседник, будто прочитав мои мысли. — Неужели ты думал, что цепь твоих злодеяний приведет к иному исходу?
С запоздалой ясностью мысли я вдруг понимаю: голос струится ко мне отовсюду. Он действительно везде. Шелестит, словно листья тысяч древесных крон, струится журчанием ручьев. В нем позабытое птичье пение и раскаты грома, шорох крыльев и полуночной волчий вой.
— Я не…
— Виновен, - отдается в ушах посвистом ветра. — Ты виновен, Человек.
Я уже знаю, кто вынес мне приговор. Осознаю, из-за чего лишился трона. Но все также отказываюсь верить в вершащийся надо мной суд.
— Все еще мнишь себя моим законным Царем? Это суждение всегда было ошибочным. Ты даже не узурпатор, — слова касаются моей кожи почти физически. — Ты просто вор.
Тьма вокруг начинает рассеиваться — нехотя, будто бы страшась показывать то, что так надежно скрывала. Мне тоже страшно. Но, превозмогая собственную слабость, я не отвожу взгляд.
С заполошно колотящимся сердцем я смотрю на бесплодную пустыню, мертвые земные недра, не способные взрастить даже сорную траву. Они выглядят бесконечными. Немым укором расстилаются везде, куда ни бросишь взгляд.
— Ты вор. Веками ты просто брал все, до чего только мог дотянуться. То, что предлагалось тебе бескорыстно и то, чем владеть ты не имел никакого права. Ты виновен в своей алчности.
Тревожно озираюсь. Но мне не дают передышки: покров мрака продолжает съеживаться, позволяя рассмотреть больше. Я вижу застилающий небо черный смог и отравленные реки. Ядерные могильники, оскверняющие горную породу.
— Ты вандал. Все прекрасное, что было вокруг тебя, ты разрушил. До основания, до последней крохи. И ни разу не дрогнула твоя рука. Ты виновен в своем безразличии.
Последние остатки тьмы тают изорванными лоскутами. Я больше не могу смотреть, выжатый досуха, раздираемый стыдом и виной. Я хочу прекратить этот кошмар!
А впереди горизонт. Глядя на него воспаленными глазами, я вижу земную твердь, изрытую боевыми снарядами. И алым стягом реет над ней зарево пожарищ.
— Ты убийца. Ты исковеркал мои законы и поставил их себе на службу. Создал пыточные орудия и направил их на себе подобных. Ты взрывал и кромсал, резал и жег. Медленно, с наслаждением убивал собственных братьев, а вместе с ними и меня. Ты виновен в своей жестокости.
У меня больше не выходит искать себе оправдания. Единственное, что я могу — зажимая рот, давиться криком. Все кончено и нет никакого выхода. Я жду приговора, готовясь принять мучительнейшую из смертных казней, но…
— Ты боишься гибели? — обрушивается на меня неожиданный вопрос.
Молчу. В этот миг я почти уверен, что горло уже не способно на звуки, а разум — на поиск слов. Но они рождаются во мне сами, вырываясь наружу надтреснутой, болезненной фразой:
— Я боюсь, что погибнешь ты.
Тишина окутывает меня флером нерешительности. А после, наверное, впервые за весь этот страшный суд я слышу отголоски надежды в обратившемся ко мне голосе:
— Но сможешь ли ты все исправить?
Время движется слишком медленно — ни дать, ни взять тягучая смола. С трудом глотаю горький, пахнущий гарью воздух, взвешиваю все риски и возможности. Мой судья ждет ответа.
Пока еще ждет.