Кровавое подношение

                I
   Он видел глаза Дьявола, но ещё не знает об этом. Простой парень, который оказался не в том месте, и стал свидетелем мёртвого дела, от которого все открестятся и забудут. Но сейчас он сидит в полицейском участке, от которого за месяц порядком устал. Он не мог больше смотреть на эти стены, видеть людей в форме, которые закрывают глаза, когда им это выгодно. Но он хотел дойти до конца, восстановить справедливость. Был ли он вором? Да, но и Дисмас, который висел по правую руку Спасителя тоже был вором, но раскаялся. Дин отпил кофе, скривил лицо от омерзительного вкуса и отставил чашку подальше. Тут вошёл тот, кого он ждал – адвокат Дьявола. Но Дин не знал, не мог знать, что лукавый сейчас перед ним – в дорогом смокинге и начищенных туфлях.

   - Извините, опоздал. - сказал вошедший мужчина, бросив улыбку.
   - Адвокат Ричардса? – с нотками отвращения спросил Дин.
   - Я его представить. – ответил мужчина, невзначай покрутив кольцо на пальце.
   
   Только сейчас Дин заметил удивительное сходство глаз адвоката и его матери. Зеленоваты и такие узнаваемые, те глаза, в которые он смотрел с самого рождения.

   - Не знаю зачем вы меня вызвали в этот треклятый участок. Я всё видел. Я был там! И я всё расскажу суду.
   - Вы не будете свидетельствовать против мистера Ричардса. – сказал адвокат твёрдым, металлическим голосом.
   - Не буду?! Вы вздумали угрожать мне? На переулок были направлены камеры! Две. Ему не отвертеться. А я распишу то что видел во всех красках. 

   Адвокат вздохнул, отодвинул стул, который проехал со скрежетом и сел на него.

   - Я знал, что ты так скажешь.

   Он потянул руки к своим глазам и вырвал их, положив на стол перед парнем. В пустых глазницах тут же начали прорастать новые глаза, совершенно другого цвета.
 
   - Красивые, правда?

   С ужасом Дин вскочил со стула и попятился назад, переводя взгляд с глаз на столе к зарастающим глазницам этого неизвестного со множеством имён и личин.

   - Твоей матери, Дин. – нежным голосом сказал чужак, смотря уже своими глазами на вырванные глазные яблоки.

   Дин рванул к двери, дёрнул за ручку, но она оторвалась. Он оказался заперт с ним, с этим неизвестным чужаком, существом. Дин колотил в дверь и орал во всё горло, звал на помощь. Только не было звука. Ни от его кулаков, ни от мощного голоса.

   - Дин, Дин, Дин. Ты так легко попался. Хотя… Чего ещё ожидать от человека. – надменно произнёс чужак.

   Краска со стен начала стекать, да и сами стены медленно сползали вниз, комната будто была готова схлопнуться, исчезнуть из бытия вместе с Дином. В безысходности он бегал по комнате, не в силах понять, что же сейчас происходит и не сон ли играет с ним. Его ноги начали вязнуть в жидкой, тягучей субстанции, что была полом. Паркет, который стал податливым, словно пластилин, голодным ртом начал поглощать, захватывать и окутывать ноги Дина. Бешено, истерично он крутил головой по сторонам и не видел ничего, кроме переливающего сияния, которое не было похоже ни на что виденное им. Его глаза жгло, когда он смотрел на него. Парень отводил взгляд, но сияние, ласковой рукой девушки, направило взгляд прямо на чарующий свет, переливающийся цветами, которые было невозможно описать. Сияние пленило и гипнотизировало. Оно мерцает и светит за гранью нашей реальности и забирает к себе всех, чьё сознание не осквернено древним, неописуемым ужасом.

   Чужак прокрутил золотое кольцо, на котором были изображены морды, передающие ужас и надписи на языке, который человек не в состоянии произнести. Перед ним, на столе, появился чемодан, он схватил его и обнял, будто самое желанное на белом свете. На мгновение его лицо стало чёрным, словно уголь, его глаза стекли ниже, и появилась ещё пара оранжевых, змеиных глаз. Но это случилось лишь на миг.

   Адвокат вышел из здания полиции с чемоданом в руках. Если бы полицейские захотели просмотреть запись этого дня, то на плёнке не обнаружилось бы никакого Дина Грейсона. Спросить отца и братьев Дина о нём, то они пожмут плечам и ответят, что не знают такого. Несчастный Дин исчез из реальности, словно его и не было, а чемоданчик пройдёт через расщелину к другим таким же чёрным кейсам в место объединённых сознаний и бескрайней пустоты.

                II
   Шон уже и не мог припомнить, когда встретил Себастьяна. Ведь так оно же обычно и бывает? Когда сидишь с человеком, которого, как ты считаешь, знаешь много лет, но не можешь припомнить сколько именно, не можешь выскрести из памяти где и как познакомились. Находишь себя в кабинете с ним, а до этого момента, словно ничего и не было.

   Себастьян завершил анекдот, который прочитал утром в интернете, пока ехал до своего офиса, и ждал с улыбкой реакции Шона. Тот же был погружён в свои мысли на время всего анекдота, и даже не помнил суть смешной истории, но увидев язвительное лицо Себа, он как можно убедительнее рассмеялся, стараясь не переборщить. Себастьян подхватил его:

   - Умора, да?
   - Ни то слово! – ответил Шон, сохраняя улыбчивое выражение лица.
 
   Себастьян прочистил горло и начал с серьёзным тоном. А точнее, продолжил их разговор, пока в его памяти случайно не возник анекдот.
 
   - Шон, ты ходишь ко мне три месяца. Чувствуешь ли ты улучшение? Я вижу тебя, могу прочувствовать, но ты это ты, и только ты сам можешь с полной уверенностью понять себя. Главное не врать самому себе. Здесь, в этом кабинете, нет судей, нет других людей – только мы.

   Шон тяжело вздохнул и ответил, стараясь не ловить взгляд психотерапевта:
 
   - Я снова научился жить, снова обрёл семью, от которой отстранился. Я стараюсь жить день за днём, как ты меня и учил. «Живи и улыбайся как бы погано не было внутри». И я уже не могу сказать настоящая ли это улыбка или же я до сих пор притворяюсь. В любом случае мне лучше, чем тому мальчику.
   - Я знаю, что пятнадцатого дня каждого месяца ты приносишь цветы на его могилу.
   - Да. Так мне легче…. Легче принять, что его нет.
   - Это тебя только сильнее затягивает! И не отпускает. Достаточно. Ты должен просто отпустить.

   Шон неуверенно кивнул, смотря в пол, словно лицо Себастьяна было ослепительным прожектором, на который было невозможно взглянуть.

   - Простить самого себя не легко. Это зуд глубоко внутри, и каждый раз напоминает о себе. Но я вижу перед собой уже другого человека! Три месяца ты был никакой, но мы собрали этого Шалтая-Болтая вместе. – Себастьян положил руку ему на плечо и с улыбкой заглянул в глаза. – А как твоя работа?
   - Меня отстранили на неопределённый срок. Идёт дело. К тому же, полицейский мозгоправ составил отчёт о моей психической нестабильности после убийства.

   Себастьян кивнул, настрой у него был позитивный, он словно излучал свет.

   - Отдохнуть от работы всегда полезно. И у меня к тебе предложение, которое я никому не делал.

Шон поднял голову и заинтересованно посмотрел на друга.
 
   - Дом. Мой фамильный загородный дом. Отдохнёшь там со своей семьёй!
Изо рта Шона вылетел смешок. Себастьян застал его врасплох, он даже счёл это предложение шуточным, но лицо друга выглядело серьёзно.
   - Зачем? – с недоумением спросил Шон.
   - Представь: лес, вы, речка полная рыбы и больше никого! Отдых на природе лучшая терапия!
Шон окончательно понял, что Себастьян говорит серьёзно.
- Но это твой дом.
- Ты мой друг – названный брат. И я хочу, чтобы ты пришёл в форму. К тому же, эта халупа пылиться лет девять – с момента смерти моего последнего родственника. Мне хорошо в городе, тем более работы полно. Сам знаешь – в нашей стране никто не в силах сам справиться с проблемами. Смотри. Например… - Себ начал листать свой блокнот и, наконец, остановился на нужном листе. – Женатая пара Уолсен. Муж не подпускает свою жену к своему смартфону, а она, конечно, недовольна этим фактом. Я… - он театрально указал руками на себя. – Помогу разобраться. Плёвое дело. Я бы даже сказал «шуточное».
 
   Несмотря на то, что Себастьян был психотерапевтом, он не скрывал свою манеру говорить, словно за ним кто-то гонится – быстро, не давая себя перебить, выливая огромное количество информации. В своих движениях он тоже был крайне энергичный – ярко жестикулировал при разговорах, записывал что-то в блокнот и, вероятно, даже быстро чистил зубы. Его можно было прозвать Мистер Кофеин. Он поднял руку и взглянул на циферблат своих наручных часов.

   - О-о, Шон. Время приёма кончилось.

   Он встал с кресла, Шон сделал тоже самое. И когда они подошли к двери, то предложил:

   - Насчёт дома… Это нужно обговорить с Кэти. Заходи к нам сегодня на ужин!
 
   Себ погрузился в раздумье – это можно было понять по его лицу – оно перестало выражать эмоций, он словно перестал существовать, был где-то далеко. Его пальцы крутили золотистое кольцо. Наконец, он перевёл взгляд на друга, его губы растянулись в улыбке, словно у Чеширского кота.

   - Конечно! Только… Я ужинаю поздно. В час ночи. Надеюсь, это не сильно собьёт ваш режим.
   - Можем себе позволить! Дети и так ложатся ближе к двум часам ночи несмотря на все мои слова. – Шон уже собирался выйти, но в его голове опять закопошились эти мысли, словно беспокойные мыши. – Себ, скажи, как давно мы знакомы?
   - С самого детства! Наши матери дружили… Ты что? – он обеспокоенно посмотрел на друга.

   Шон улыбнулся. Внезапно он вспомнил, и не мог поверить, как до этого такие яркие воспоминания не появлялись в голове. Всё было словно в тумане, или вернее в темноте, где нет ничего, и не могло быть.

                III
   Боб, как обычно в это время дня, а точнее – в двенадцать часов ночи обходил кладбищ с фонариком в руке. Он давно обзавёлся мощным ручным фонарём, и даже не мог думать о том, как раньше кладбища обходили с тусклыми факелами. Кладбище — это важное место города, для некоторых людей почти религиозное; многие люди действительно считают, что их родственники в сознании обитают около своей могилы и ждут родню. Боб над такими посмеивался – «Делать им нечего, чем круглые сутки сидеть на холодном камне» - говорил он, не в слух, конечно. Со смертью он был хорошо знаком – со времён войны, когда всех погибших товарищей сбрасывали в одну могилу, а утром уходили дальше воевать, и теряли ещё столько же, если не больше. Свет фонаря вырывал из темноты имена на надгробных плитах, имена его боевых товарищей – он каждую ночь смотрел на их могилы и вспоминал, как с одним играл в напёрстки, у другого просил патроны, третий же был невыносимый еврей, но и верный боевой товарищ. Боб не мог не думать почему же костлявая его пожалела, он был ничем не лучше остальных. После войны, после смертей, решил стать её лучшим другом. Так тихо, так привычно, лишь вороны летят с дерева на дерево и мрачно галдят. Боб ещё не знал, что по кладбищу рыщет демон, что смерть идёт за ним по пятам, что это его последний обход.

   В полночь кладбище уже было закрыто – всех выпроваживают за пять минут до того, как мёртвые останутся наедине с червями и сырой землёй. Сегодня свежую могилу побеспокоили. Боб как раз подходил к ней и увидел, как некто голыми руками яростно раскапывает могилу, разбрасывая землю по сторонам. Он давно не видел такого омерзительного осквернения. Подростки иногда любят устраивать посиделки у могил, даже иногда занимаются любовью прямо над мёртвым бедолагой. Но трупы давно не выкапывали... Труп бедного мальчика ещё не был тронут червями – его похоронили три месяца назад. Даже смотритель в тот день выпил за такого молодого, не успевшего толком пожить парня. А сейчас его телу не дают спокойно гнить. Боб навёл фонарь на мерзавца и тот прекратил копать. Он повернулся со змеиным шипением, и у смотрителя чуть не подкосились ноги. Боб много чего повидал, но такую чертовщину – никогда. Что это такое было? Что за упырь? Четырёхглазое чудовище с пастью до самых ушей. Он оскалил свои острые, словно акульи зубы. По телу могильщика пробежал холодок ужаса. Существо улыбнулось ему дьявольской улыбкой. На морду улыбающегося создания было невозможно смотреть. Это неправильно, богопротивно.

   - Вы, смертные, так привязываетесь к мертвецам… - молвила нечисть.

   Боб, который давно не верил в Бога трижды перекрестился. Неизвестное создание залилось нечеловеческим хохотом. Его волосатые пальцы с заострёнными когтями крутили золотое кольцо.
 
   - Я видел этот мир в девственной, холодной темноте, в которой парили кровожадные пираньи. Так и должно было быть.

   Боб попятился назад, не сводя фонарь с ужасающей твари. Тут четыре змеиных глаза блеснули красным, и смотритель встал, оставаясь в сознании лишь разумом; тело уже было ему не подвластно.

   Раздался звук спереди, рядом с этим монстром, звук, будто кто-то выламывает дерево. Не сразу, но Боб понял, что это за звук. Он звучал из могилы мальчика. Глаза смотрителя наполнились ужасом, когда из ямы показалась бледная, гниющая рука, затем вторая, и лицо, уже без глазниц и с подгнившей кожей вокруг рта.

   - Ты не представляешь в какой ярости этот юноша. Его душа не покинуло тело. Его мучения невообразимы. Он будто прожил сотню жизней и в каждой его протыкали, насаживали на пики, терзали бешеные псы, мучали, его до угольков сжигал огонь преисподней. Он выбрался чтобы немного порезвиться. – с этими словами существо облизнулось своим омерзительным перепончатым языком и исчезло.

   Гниющий парень медленно встал на ноги и шаг за шагом, не спеша, да и быстрее он не мог передвигать своё мёртвое тело, шёл на смотрителя. Он видел его своими пустыми, чёрными глазницами и ощущал вонь страха. Сила вновь появилась в ногах Боба, он вновь стал ощущать своё тело, кроме языка, который словно отнялся, и уже хотел убежать, как из земли пророс куст, ветви которого, будто ножи впились в ноги, а ствол с хрустом проткнул грудь. Мертвец идёт собирать спелый плод. Тут позади себя Боб почувствовал дыхание, а затем услышал голос того дьявольского существа, который звучал тихо, шёпотом:

   - Тебе тоже не предстоит упокоиться. Твоя душа навсегда будет моя.

   Боб кричал что есть сил, звал на помощь, но никто не мог его услышать. Язык лежал во рту, словно рудимент, а в глотке возник ком из крови и веток, которые начинали прорастать в несчастного мужчины. Он припомнил все молитвы, которые заучивал в самом детстве, и начал читать их, пока семнадцатилетний гниющий мальчик впивался в его руку своими мертвенными, чёрными зубами и откусывал кусок за куском. На утро никто и не вспомнит Боба, но многие увидят цветущее дерево с красивыми, красными плодами на ветвях. Люди подивятся эдакой красоте в таком мрачном месте и не смогут поверить, что видят его в первый раз. По корням дерева струилась кровь. Но одного Боба ему было мало. Приятные на вид плоды манили людей, те срывали и насыщались сочным плодом, сок которого стекал по подбородку. Они хотели ещё, и ещё, оставались у дерева до самой темноты, когда во мгле скрываются мрачные тени и страшные силы; дерево будто пробуждается от спячки и окутывает их, пронзает тела своими заострёнными ветвями. Люди, которые в трансе от изящного, загробного фрукта лёгкая добыча. Они обнаружат себя глубоко в земле, обнаружат себя пищей для проклятого дерева, но будет уже поздно.

                IV
   Себастьян пришёл в час ночи, как и обещал. Он позвонил в дверной звонок и ему сразу же открыл Шон со своей супругой Кэти. Себ держал в руке букет цветов, который сразу же вручил красивой, белокурой даме. Она вяза их, поднесла к носу, улыбнулась и пошла искать вазу, в которую можно было бы их поставить.
 
   - Видел её лицо? Цветы и женщины это, как пиво и открывашка – созданы друг для друга.
   - Вероятно, вот только Кэти не любит цветы. Также как и многим бутылкам c пивом уже и не нужна открывашка. – ехидно сказал Шон.
Себ закатил глаза и вошёл в дом. С порога он начал осматриваться.
- Я тут понял, что ни разу у тебя не был. – сказал он, пытаясь разглядеть тёмные уголки второго этажа. 

   Шон отлично помнил прошедшие три месяца. Помнил, как ходил к Себастьяну на приёмы, их разговоры, но воспоминания о нём до трёхмесячной терапии были недосягаемы. Шон чувствовал их, они где-то там далеко-далеко в пустоте, плавают в пространстве разума, затеряны в воспоминаниях. «Наши матери дружили» - помнил он слова Себа. И это действительно так. Сара и Аманда встречали их после школы. Мальчики подружились, а значит и их матерям пришлось найти общий язык. Но что дальше? Шон помнил себя, помнил своих друзей, но среди них не было Себастьяна. У него сохранились школьные фотографии, личные фотографии многих лет, фотографии из колледжа. Себа на них не было. И чем больше он пытался вспомнить, тем быстрее надвигалась головная боль.

   Себастьян жил в отеле. Некоторое время назад (он помнил это будто вчера, и для его понимания и чувства времени это были секунды назад, хотя по праве говоря прошло не менее пяти лет) перебрался в Портленд из Лос-Анджелеса в связи с неподъёмными счетами за квартиру, и осел, даже не думав о своём собственном жилье и семье. Разглядывая, даже изучая дом Шона в нём проснулась зависть – «А у этого парня есть всё». Дом был двухэтажный, внутри обитый деревом, и покрашен краской цвета «Оригон». Хоть на улице была темнота, глаз выколи, дома было светло и уютно, Себ даже начал чувствовать тепло, которое придавали стены. Он никогда себя так не ощущал – будто вновь попал в утробу матери. Это чувство обволакивало его, и он хотел поддаться, словно укутавшись одеялом в холодную зиму, но испугался этих чувств, он убежал от них в свой родной, привычный холодный мрак, в котором могли парить кровожадные пираньи, и другие космические невиданные создания.

   Шон показал жестом, чтобы Себ следовал за ним. Прихожая была небольшая, и слева гость увидел накрытый стол. До его носа начали доноситься ароматы, от которых во рту образовались слюни: мясо, корица, салат с зелёным горошком и открытое вино. Себ с удовольствием проглотил образовавшиеся слюни, его зрачки увеличились и он, как загипнотизированный шёл к столу. Тут он наткнулся на что-то и опустил взгляд – это был мальчик, лет пятнадцати, который смотрел на двухметрового визитёра с большими глазами. Незнакомец выглядел ухоженно – гладко выбрит, одет в красивый серый костюм и белые туфли. Коротко подстриженные волосы уже отдавали сединой, хотя сам он не источал преклонный возраст – наоборот – на его худощавом вытянутом лице (хотя сам он был спортивного телосложения, но явно ограничивая себя в жирах и сладком), с широкими скулами не было ни единой морщинки. Мальчик именно так себе и представлял людей, которые руководят людьми в офисе – холодные и горделивые, которым некогда перекусывать, а ухоженный внешний вид что-то вроде визитной карточки. Шон вздохнул и встал рядом с сыном, придерживая того за плечо:

   - Ох, извини, Себ, за ним не усмотришь. Любит носиться, как метеор! Это мой сын Скотт. Любитель комиксов, видеоигр и страшных историй.

   Себастьян наклонился так близко, что Скотту стало не по себе, он мог видеть каждую морщинку и начищенные до блеска зубы этого гиганта. Себ, как обычно, широко улыбнулся, по его зубам стекала слюна.

   - Страшные истории говоришь… Подожди, всё будет. Приятно познакомиться, Скотт.
 
   Тут Себастьян заметил, что парень скрестил руки за спиной.

   - Что скрываешь, Скотт? – парень вопросительно на него посмотрел. – У себя за спиной.

   Скотт резким движением руки всунул прямо под нос гостю зелёную траву с маленькими белыми цветками. Лицо Себастьяна перекосило, он тут же выскочил на улицу, Шон со Скоттом даже не успели понять в чём дело, как силуэт гостя скрылся из вида. Лицо Себастьяна невозможно было разобрать, оно менялось каждую секунду, беспорядочно мерцая и съезжая в разные стороны. Он давно этого не испытывал и чуть не потерял контроль. С каждым мгновением на воздухе ему становилось всё лучше. Инстинкты и его истинная сущность отступали, он снова становился Себастьяном; лицо приняло исходную форму. Глаз всё ещё дёргается, на милю секунду раскрывая змеиную форму, но это скоро пройдёт. Главное находиться подальше от этого губительного растения…

   Шон вышел следом, как только понял, что друг выбежал на улицу.
 
   - Я и не знал, что у тебя такая реакция на таволгу.

   Себастьян стоял к нему спиной, его облик всё ещё был нестабилен, он мог снова потерять контроль. Воздух, небо и связь с космосом – всё, что ему сейчас было необходимо.

   - Ты и не мог знать. Я сам почти позабыл про это. Столько лет не встречал это растение… Зачем оно вам?

   Шон улыбнулся, из его рта вышел лёгкий смешок:

   - Моя жена суеверна, богобоязненна. Но больше гнева всевышнего она боится только злых сил. Представляешь? Злые силы. В наше время. Вампиры, духи, демоны…
   - Создания, придуманные для запугивания людей… - с небольшой злобой в голосе сказал Себастьян.
   - Как по мне… Главное, что ей хорошо. Пусть верит во что хочет. Растение может отогнать злые силы – ладно. Насчёт этой таволги не переживай, будем держать её подальше от тебя.
 
   Себастьян повернулся к нему с улыбкой. Он снова был «собой». Шон похлопал его по плечу, и они вернулись домой. Живот Шона уже довольно слышно требовал еды. А с ней сегодня его жена постаралась – курица, салат, жаренное мясо, имбирь, суши с роллами, вино и сок для детей.

   У каждого было по тарелке, вилке и ножу. Все сели, Шон остался стоять, как глава семейства, с разделочным ножом.

   - Сегодня у нас гость. Мой давний друг – Себастьян.

   Себ улыбнулся, и с улыбкой осмотрел всех членов семьи. Им его лицо было знакомо – воспоминания издалека. Кэти его точно видела пару раз, когда заезжала за мужем к психотерапевту. Но она не помнила, чтобы Шон рассказывал ей о нём отдельно от своей терапии. Он словно внезапно оказался другом детства, словно внезапно оказался таким знакомым.
 
   - Давай и начнём с тебя! Курицу? – спросил Шон, уже склонившись над ароматной, ещё горячей (можно было даже увидеть, как пар вздымается от курицы к потолку) курицей-гриль.
   - Да. Обожаю мясо. Любое мясо. – произнёс Себастьян с улыбкой, наслаждаясь каждым словом, словно сочный кусок уже был у него во рту.
   - Какую часть? – спросил Шон, уже готовясь резать.
   - Грудку.

   Шон отрезал крылышки, ножки, порезал аппетитное тело пополам и левую грудку положил на тарелку друга. Аромат свежеприготовленной курицы проник в ноздри Себастьяна и прошёл по всему носу, отозвавшись усиленным слюноотделением. Грудка выглядела мягкой и сочной, пар струился ввысь, обволакивая лицо. Он был готов сразу же впиться в неё своими зубами, взять руками и сделать мощный кусок, но тут рядом с курицей плюхнулась ложка салата, затем вторая.

   - А вот и гарнир. Не пустую же курицу есть. – сказал Шон и приготовился обслужить Кэти.

   Войдя в дом, Себастьян думал, что ему будет неуютно, что будет долго вливаться, улавливать подходящую волну, подстраиваться. Он был затворником, общался с людьми только на работе, и этого ему хватало – от чужих проблем у него под конец дня голова шла кругом, и ему хватало сил лишь на то, чтобы дойти до дома, и упав на диван смотреть по телевизору первый попавшийся фильм. Но эти люди были особенные… Он чувствовал это. Лёгкие в общении, гостеприимные и добрые. Не так уж они и отличались друг от друга – были на одной волне, и словно знакомы много лет. Они пробуждали в нём чувство, которое у Себа было лишь в зародыше – человечность. Он даже забыл о том зачем сюда пришёл, забыл о своих делах, и о содеянном ранее. Незаметно для себя, он подхватывал каждый разговор, слушал и непринуждённо смеялся над шутками Шона. Себ наслаждался каждой минутой, но знал, что скоро разговор зайдёт в совершенно другое русло, туда, где не останется радости, по крайней мере у него, ведь он начал сожалеть, что обрекает их на ужасные страдания.

  - Себастьян, так вы действительно хотите, чтобы мы пожили какое-то время в вашем загородном доме? – начала Кэти. На пару секунд улыбка с лица Себастьяна пропала, ему пришлось приложиться усилие, чтобы вернуть непринуждённое выражение лица.
   - Это дом моей семьи, не мой. Там много кто жил из моей многочисленной семьи. Земля около дома тоже принадлежит нам. Я не был там с тех пор, как был подростком. И не хочу возвращаться. Слишком много воспоминаний… Для меня прошлое дома написано на нём. История струится в его жилах.

   Джесси – дочка Шона, чуть старше Скотта, приоткрыла рот, чтобы задать вопрос, но тут же закрыла, отведя взгляд в сторону. Но Себастьян это заметил и с дьявольской улыбкой спросил:

   - Что такое, Джесси? Ты хотела что-то спросить.
   - Там же умирали люди? – пролепетала она.
   - Да. Оставшись вечными пленниками этого дома.
 
   Джесси скривилась в лице, Себастьян приметил её испуганные глаза.
 
   - Не бойся! У меня всегда мрачное настроение. И с этим домом у мня связаны воспоминания… Вы же сможете найти там что-то для себя, написать свою светлую историю. – Себастьян говорил не спеша, убедительно, смотря в глаза Джесси, которые больше не были испуганными, и крутил своё золотое кольцо.

   Скотт приметил кольцо Себастьяна. Его невозможно было не заметить – руки гостя были всегда на столе, и под светом лампы золотое кольцо поблёскивало, постоянно напоминая о себе.

   - А… Откуда у вас это кольцо? – неуверенно спросил Скотт.

   Себастьян перестал его крутить, он всегда это делал незаметно для себя; кольцо давно стало частью его тела. Шон посмотрел на своего сына и перевёл взгляд на кольцо.

   - Да, Себ. Я тоже давно хотел спросить тебя про него. Оно всегда словно гипнотизирует. Знаешь, заставляет взгляд остановиться на себе.

   Себастьян снял кольцо с безымянного пальца левой руки и повертел у себя перед глазами, словно напоминая себе, как оно выглядит; история этого кольца хлынула в его памяти, встав перед глазами яркой картинкой. Он положил его на стол и подтолкнул пальцем, задав вектор в направлении Скотта; кольцо проскользило по лакированному столу прямо в руки парня, который сидел напротив гостя.
 
   Себастьян загадочно молчал, наблюдая, как Скотт с интересом разглядывал кольцо. Конечно, мальчика поразили ужасающие, но и одновременно чарующие искусно выгравированные кричащие лица в кольце - они были безумно напуганы, и кричали изо всех сил, увидев невиданное, немыслимое. Себастьян давно перестал замечать кольцо на своём теле, оно стало его частью. Он не помнил, когда же оно появилось у него на пальце, вероятно, он получил его здесь, на Земле, но не помнил, когда и как. Провалов в памяти у него не было, память была идеальная, он помнил всё – каждый отрезок своей бесконечной жизни, и у себя в голове сделал заключение, что момент получения кольца кто-то специально стёр у него из памяти.

   - Подобное кольцо есть ещё у одиннадцати моих…родственников. Мы разные и далеки друг от друга. Я бы даже сказал, что некоторые находятся в других вселенных. – он заметил, что Кэти понимающе кивнула, не понимая насколько буквально говорит Себастьян. – Кольца наша семейная реликвия, наш отличительный знак. Эти лица, которые тебя так поразили, Скотт, отголоски боли и страданий, что мы несёт с собой. Наша суть. – Себастьян показал мальчику жестом, что пора вернуть кольцо. Мальчик положил его на стол и подтолкнул пальцем. Кольцо вернулось к хозяину. И его взгляду сразу бросились письмена на внутренней части ободка кольца. Надпись на древнем языке, который древней самой вселенной. Человеческий рот не способен произнести их, но Себастьян помнит, что значит эта надпись. Он сразу одел кольцо на палец, опасаясь, что кто-то увидит эти начертания, хотя он знал, что человеческий глаз не способен их видеть, а точнее примитивный мозг не может распознать контуры, не говорят о том, чтобы увидеть сами символы – они за гранью. 
   - Так значит, ваш дом пустует? – Кэти решила прервать надвигающуюся тишину.
   - Да. Но он прекрасно себя чувствует. Красивый, ухоженный, даже спустя столько лет не нуждается в уборке и ремонте. Он просто ждёт гостей. Я даже могу почувствовать этот дом. Он соскучился по плоти и крови, пребывающих в нём. Он затухает.
   - Вы действительно очень чувствительный человек, Себастьян. – заметила Кэти, отпив вина из бокала.
   - Я психотерапевт. И всё чувствовать, и понимать – моя работа. Точнее… Моя суть, личный навык, который оказался очень кстати в работе.
   - Могу подтвердить! Этот чертяга знает меня даже лучше, чем ты, дорогая. Будто ковыряется внутри моего черепа. – произнёс Шон с улыбкой, которую подхватил Себастьян.
   - Расскажите больше про это место! Я хочу знать. – Кэти всегда была любопытной. А переезд — это серьёзное дело, к которому нужно отнестись деликатно. Если собираешься отправиться в другую страну – выбери хороший отель, узнай побольше об этом месте. Дом интересовал её, но больше – само место, земля, где он стоит. Себастьян это понял; будто её мысли перетекли в его голову.
   - Дом стоит на окраине Портленда. На западе парка Форест. Его окружают деревья со всех сторон. В этом парке люди любят бегать, устраивать походы. Но туда обычные обыватели не забредают. Слишком хитрый путь. Так что, вас никто не побеспокоит. Эта земля принадлежала моей семье ещё до гражданской войны. Дом был построен тогда же. Но не волнуйтесь, мои родители его полностью снесли и построили новый. В нём до сих пор пахнет деревом. – рассказывая это, Себастьян крутил кольцо, и перед слушающими представала живая картина этого места, они словно переносились туда – трогали массивные деревья, ходили по зелёной траве, протаптывали заросшие тропинки, в их ноздри проникал приятный запах листвы.
   - Надеюсь ты проведёшь нас туда, Себ. Мы были там пару раз. В этом месте легко заблудиться. – сказал Шон. – Ну, вы помните, как мне пришлось забраться в палатку к парочке, чтобы спросить дорогу. – напомнил он своей семье о неловкой ситуации, когда топографический кретинизм сыграл с Шоном злую шутку.
   - Несомненно. – с улыбкой Чеширского кота произнёс Себастьян.

   Они согласились. Конечно. Другого исхода и не могло быть. Даже если у кого-то и были сомнения, то из головы они испарились, словно и не было их. Мягкий и спокойный голос Себастьяна делал своё дело. Он обволакивал, помещал в дружескую, приятную домашнюю атмосферу. Они слушали его голос, словно в трансе, и не могли, а может, не собирались говорить что-то против. Кэти и Шон понимали, что нужно сменить обстановку. Пускай с происшествия прошло уже три месяца, они уже не говорят о случившимся, но произошедшее всё ещё с ними, они могут почувствовать эти невидимые оковы, которые повисли тяжким грузом на душевное состояние. Они были не уверены, что нужно делать, как идти дальше. Отпуск на природе был прекрасным решением; тем более не нужно было даже уезжать из родного города. Пришёл бескорыстный Себастьян с широкой улыбкой и домом, и всё уже было решено, когда он упомянул об этом Шону тогда в своём офисе, нужно было просто подтолкнуть остальных членов семьи.
 
   Шон был отстранён. Ещё, по крайней мере, на месяц. Но каждый день он не отходил от телефона в ожидании звонка от шефа, пусть и знал, что ещё рано, что его дело ещё идёт. Шон положил свой значок и пистолет на стол начальника, отдал их; он уже и разучился жить без этих двух вещей. В той жизни он был офицером полиции – человеком, который решит любые проблемы и накажет негодяев. И был хорош в этом – награды и премии были с ним на протяжении всей карьеры. Но никто не застрахован от плохих дней. В его случае хватило одной пули, чтобы сжечь его мир дотла. В новой жизни Шон простой гражданин, который сам обязан звонить в полицию, случись чего. А в Портленде полиция не испытывает недостатка в работе – грабежи и убийства здесь что-то сродни с обедом – происходят регулярно. Изнасилования, преступления зазнавшихся подростков; иногда кажется, что этот серый город погряз в выгребной яме, и даже солнце, больше не радует взор и не греет бледную кожу. Шон привык к блеску значка и к знакомой, приятной тяжести пистолета. Он чувствовал, словно его ограбили, хоть и понимал, что это необходимо. Он даже без просьбы начальника пришёл к нему, чтобы сдать свои привилегии. Коп должен быть идеальным, а он оступился слишком сильно, чтобы продолжать работу. Перед его глазами долгое время стояло лицо и ошибка, которую он совершил.

   Кэти работала в страховой компании – печатала полюса для владельцев машин. Но всегда шутила «лучше не попадайте в аварию, иначе компания сразу от вас откажется». После случившегося с Шоном она взяла отпуск за свой счёт. Её начальник – Роб Уилкинс не отказал ей в этом. Он всегда был рад, когда Кэти к нему обращалась или просто говорила с ним, и она это видела; у него это читалось на лице, как у ребёнка, который хочет, чтобы родители купили ему игрушку. Роб, бедолага, бегал за ней ещё с колледжа. У них даже был дружеский секс, после которого, буквально на следующее утро, Кэти поняла, что это было ошибкой, и Роб не тот человек, с которым она хотела бы встречать закат и просыпаясь видеть его глаза, не тот о ком она может с нежностью думать и мечтать о бесконечных поцелуях. Роб сдался, но его чувства к Кэти всё ещё с ним все эти годы, и воспоминания о ней, особенно об их ночи любви, которую Кэти забыла на следующий день.

   Родители уберегли детей от правды. А новости по телевизору или в газетах они не читают – это дало дополнительную стену от правды. Они продолжают ходить в школу, пусть учителя и предлагали Кэти, чтобы они посидели дома какое-то время. Но ни Кэти, ни Шон этого не хотели – это бы подняло вопросы у детей, на которые они бы смогли самостоятельно найти ответы – они были очень смышлёные, а с интернетом весь мир, как на ладони. Кэти даже пришлось внести новостные сайты в список запрещённых в браузере (точнее во всех трёх, которые были установлены на компьютере и ноутбуке -Microsoft Edge, Chrome и Opera. В основном все пользовались браузером Chrome), чтобы дети даже случайно не смогли наткнуться на новость о своём отце. Вот и пришло время внеплановых каникул. И благодаря Себастьяну у них не будет лишних вопросов.

   На следующий день в десять утра Себастьян стоял у своей машины около их дома. Ждал, пока они соберут свои сумки. «Зачем ждать и раздумывать дорогая? Эта наш шанс проветрить голову, привести себя в порядок!» - сказал Шон жене перед сном. Она была согласна, пусть и не привыкла так спонтанно принимать решения. Когда Себастьян был за столом и рассказывал о доме, ответ был так очевиден, у неё не было сомнений; но теперь что-то скреблось у неё внутри, некий голос, который не мог пробраться и выкрикнуть «стой!». Наконец, они вышли с вещами – Шон с двумя сумками в руках, Кэти с сумкой и рюкзаком на спине, Скотт с походным рюкзаком, Джесси с рюкзаком и поясной сумкой, которая редко встречается у нынешней молодёжи.

   - Собрались! – радостно выкрикнул Себастьян.

   Шон кивнул головой, он светился от счастья, пусть ему это было и трудно показать в данный момент с двумя тяжеленными сумками в руках. Отдых на природе для него был волнительным событием, задевающим воспоминания из детства. Летом он с родителями частенько ходили в походы, ночевали под открытом небом, даже охотились. Эти воспоминания вызывали яркие приливы ностальгии. Он мог почувствовать запах того самого пойманного кролика, дом родных, который они красили в синий цвет, и Шон был горд, что принял в этом активное участие, посиделки с еле знакомыми девочками на большом поваленном дереве, чувство росы на ногах утром, воспоминания о вечерних посиделках, когда сидишь на лавочке и провожаешь взглядом заходящее солнце. Он хотел оживить эти воспоминания, прикоснуться к этим ощущениям ещё раз, попытаться воссоздать некоторые.

   Себастьян подхватил одну из сумок, которые с трудом нёс Шон и взвалил на крышу своего Volkswagen Tiguan цвета металлик, оборудованного специальным багажником. Затем Шон закинул на крышу вторую сумку. Себастьян с улыбкой протянул руку, идущей на него Кэти, она передала ему свою сумку, он схватил её и подивился, как такая миниатюрная девушка смогла дотащить сумку, словно набитую кирпичами. Он бросил сумку на одну из тех, что нёс Шон и крепко перевязал верхний багаж ремнями; попытался руками сдвинуть сумки – крепко сидят, не свалятся. Скотт, как подрастающий джентльмен, открыл заднюю дверь перед своей сестрой, и они оба уселись на кожаные сиденья, которые были слишком большие для них, они даже проваливались, кожа их словно поглощала. Туда же – на второе сидение села Кэти, держа свой рюкзак на коленях (Скотт свой рюкзак поместил в ноги, А Джесси её рюкзак совершенно не мешал). Даже, когда трое уселись сзади, там мог поместить ещё один человек среднего телосложения. Себастьян сел за руль, а Шон на сиденье рядом с водителем. Себ повернул ключи, развернулся около их дома и вдавил педаль газа.

   Внутри машины витал аромат ванили, вероятно, поддерживающийся ароматизатором. Зрачки Шона бегали по машине, осматривая её: он начал с дорогой магнитолы, дальше перевёл взгляд на кожаный руль; внутри машина была обита чёрной кожей, Шон не сомневался, что она была натуральной. Внутри звук мотора доносился еле-еле, что позволялось насладиться дорогой, при этом трогая кожаную обивку салона, ощущая приятное соприкосновение кожи и подушечек пальцев. Дети сразу заснули в блаженной тишине – они не привыкли так поздно ложиться, а встать пришлось рано, чтобы успеть принять душ, позавтракать и собрать вещи. Никто не знал насколько они уезжают. Кэти в голове планировала провести там две недели; она не знала откуда в её голове возникло это число. Шон же хотел наконец ощутить приятный запах хвои, дуновение ветра в лесу, который смешивается с листьями и травой.

   Они ехали в тишине, хоть в голове Кэти было множество вопросов, некоторые из которых она уже задавала, и пыталась подавить неуместное любопытство. Ведь нет ничего плохого в том, что друг её мужа, которого он знает с детства предложил провести отпуск в его фамильном доме? Не так ли?

   Они проезжали однотипные дома, ехали, в основном по прямой. Шон знал этот маршрут. С некой меланхолией он наблюдал за торопящимися, или просто бродящими по улицам людьми. Они проехали «Театр Аладдин», где Шон с Кэти любили слушать разнообразные группы, выступающие там. Билеты стояли до сорока долларов, так что они могли себе позволить походы туда несколько раз в месяц. Это был один из тех театров, которые, как в старое доброе время, писали шоу, проходящие в нём, на двух больших белых вывесках снаружи, перед входом, под которыми располагалась касса с билетами, а внутри был убийственный для обоняния микс из пива, сладкого попкорна и пота. Конечно, именно здесь было их с Кэти первое свидание. Тогда на сцене выступала какая-то инструментальная группа со своими песнями наполненными жизненными текстами. Шон забронировал столик около сцены, они пили пиво, слушали песни, и когда он заметил, что её рука одиноко лежит на столе, положил сверху свою, она сразу повернула свою голову и посмотрела на него с улыбкой и взглядом, который говорил «наконец-то ты додумался». Ближе к часу ночи они вышли из театра и не спеша шли по улице, на которой катались подростки на своих скейтбордах и шагали другие парочки. Он проводил её до дома, но внутрь не зашёл. И не потому что она его не пригласила; сейчас было не время – всего лишь вторая встреча и только свидание, а Шон сразу понял, что Кэти порядочная девушка со своими принципами. Тогда, перед входной дверью, он уже хотел отпустить её руку, как её лицо оказалось резко перед ним, а дальше – вкус её губ, чувство соприкосновения, и когда он открыл глаза, то она уже зашла домой; до него доносилось лишь лёгкое хихиканье.

   Volkswagen Tiguan проехал по мосту Росс Айленд, который проходил через реку Уилламетт. Они вступают на территорию парков и заповедников. Будто река отделяет бетонные джунгли от настоящих, серость цивилизации и людской грязи от красоты натурального и неподдельно живого, от первобытной природы. После того, как они проехали мост, Себастьян сделал лёгкий поворот направо. Они были окружены парками, заповедниками и музеями, словно какой-то дизайнер-шутник взял в охапку красивые, цветущие, интеллектуальные участки и положил их в одно место забавы ради – слишком сильно ощущалась разница в участках города, здесь даже воздух был другой – чище, в ноздри проходили запахи травы, хвои, древесины, а не запах мокрого асфальта и едкий дым из выхлопной трубы машины. Здесь хотелось выйти из этой загрязняющей природу чудо инженерии, сесть на велосипед и крутить педали, любуясь деревьями, скачущими белками; внезапно природа стала такой значимой и ощутимой.  Тринадцать минут у них заняла дорога по Юго-Запад Сансет Хайуэй. Дети спали, Кэти уткнулась в сотовый телефон, словно выискивая какую-то информацию, Шон же любовался природой – жизнью, которая была до них и будет после.

   После поворота направо на перекрёстке, они выехали на Юго-Запад Скайлайн бульвар, который напоминал маршрут гоночной трассы с постоянными зигзагами. После поворота налево они проехали кладбище Маунт Калвари, в котором недавно ночью побывало зло, и это кладбище всегда будет нести в себе его тёмные ростки. До парка Форест пролегала длинная, прямая дорога с лёгкими, еле заметными поворотами. Свернув на Файерлен 3, машина остановилась; Себастьян попытался сделать это как можно плавнее, чтобы резко не выдернуть детей из сна. Он вытащил ключи из замка зажигания, потянул на себя рычаг ручного тормоза и сказал, повернув голову в сторону Шона:

   - Приехали. Дальше пешком.

   Шон развернулся к Кэти и сказал чуть хриплым голосом, от долгого молчания:

   - Дорогая, буди детей.
 
   Она убрала сотовый в нагрудный карман куртки, протёрла немного усталые глаза и наклонилась к Джесси:

   - Милая, милая, вставай. – нежно сказала она ей на ушко, взяв ручку дочери и слегка потормошив её.

   Джесси издала лёгкий стон пробуждения и открыла глаза. Сначала она не поняла где находится – её взгляд был потерянным, но почти сразу она почувствовала аромат кофе, доносившийся изо рта матери; Джесси увидела её лицо и с сонным видом улыбнулась. Кэти обогнула дочь и хорошенько потормошила Скотта:

   - Вставай, дорогой. Вставай, соня.
 
   Он издал недовольный стон, потянулся и открыл глаза. Кажется, его выдернули из приятного сна.
 
   - Приехали? – спросил он, сонным голосом.
   - Да. Не забудьте свои вещи. – ответила Кэти, уже выходя из машины.
 
   Скотт потянулся, издав лёгкий стон и бросил руки на колени, немного осматривая машину. Он будто врос в сидение, ему страсть, как не хотелось выходить на прохладную природу; к тому же, сидение было такое мягкое, с приятной, гладкой кожей... Джесси вышла вслед за матерью, поправив лямки своего рюкзака, на котором была изображена, вернее, даже вышита, морда лисы. Кэти облокотилась на крышу машины и заглянула в салон:

   - Скотт, давай, просыпайся.

   Сын недовольно выдохнул, потянул на себя пластмассовую ручку – дверь открылась. Парень нехотя бросил из салона одну ногу, затем вторую, наклонился и схватил свой походный рюкзак, спрыгнул на землю, захватив его, и тихонько закрыл дверь (как учил его отец; Шон любил свою бордовую KIA, и хлопки дверей машины заставляли его нервничать). Кэти улыбнулась и захлопнула дверь; Шон резко повернул голову на этот звук, он стоял чуть дальше машины вместе с Себастьяном.
 
   - Итак, смотри, Шон… В доме, рядом с телефоном, который висит в прихожей, я прилепил стикер, на котором написан телефон Сэмюеля – он доставит всё, что будет вам необходимо: еду, воду, может, полотенца. Рядом нет магазинов. Мои родители всегда звонили ему. Доставка занимает часа четыре.
   - Надеюсь не помрём с голода. – усмехнулся Шон.
   - Сэмюель ответственный малый. – от бросил взгляд на идущих к ним Кэти, Джесси и Скотта, и снова перевёл взгляд на Шон. – Что же, тут наши дороги расходятся.
   - Что?! А как мы найдём дом? – взволнованно спросил Шон.

   Себастьян приобнял Шона, развернул его в сторону леса и указал рукой прямо перед собой:

   - Иди вперёд. Ровно вперёд. Если будут кусты, коряги, деревья – иди через них. Деревья, конечно, обойди. – Себ издал лёгкий смешок. – Но не разбредайтесь по сторонам – это важно. – он посмотрел на Шон с крайне серьёзным видом. – Вы выйдете на поляну, по середине будет стоять дом. Он покрашен в белый цвет, а крыша – в зелёный.
   - Спасибо за наставления, Себ. – в голосе Шона чувствовалась растерянность. – А почему ты не проводишь нас?
   - Не хочу туда идти. Знаешь, психология. Я не до конца поборол своих демонов. – ответил Себастьян, загадочно смотря вперёд, будто наблюдая дом через множество деревьев и кустарников.

   Друзья пожали друг другу руки; рукопожатие было сильное, дружеское, двух мужчин. Шон ему улыбнулся, выражая благодарность за этот подарок. Себастьян смотрел ему в глаза, в этот момент у него внутри будто дрогнула струна; он попытался улыбнуться, улыбнуться, как можно более естественно. «Прости, друг».

   К ним подошли Кэти, Джесси и Скотт. Шон поднял с земли сумки, напрягся, от того, как сильно они тянули его к земле, и последний раз бросил взгляд на Себастьяна.
 
   - Пошли вперёд! Прямо вперёд! За мной, братство кольца! – наигранным тоном скомандовал Шон.

   Они ступили в лес, ещё не осознавая, что не вернутся назад.

                V
   Любой лес таит в себе что-то. Находясь в лесу ты словно находишься в гостях, будто тебе позволяют здесь ходить. Но за тобой наблюдают. Глаза, всюду глаза. И жуткие, тревожные сущности, которые можно назвать духами леса; они могут выдать себя, если увлекутся путниками и потеряют контроль, но до тех пор человек беспечно ходит меж деревьев. Это не ветка под дуновением ветра стучит в окно. Это тёмная сущность, изголодавшаяся по плоти.

   Несмотря на то, что парк Форест включал в своём названии слово «парк», он воспринимался именно, как лес. Густой, непроходимый, со множеством тропинок, которые ведут в самые непредсказуемые части леса. По утрам парк накрывает лёгкая дымка – туман, который расстилается по всему лесу. Деревья возвышаются над путниками, будто громадные исполины, запах их листьев смешивается в ароматный коктейль, который ласкает носоглотку. Хвойные деревья, клён, тополь, ольха – парк богат разнообразной растительностью. Лицо Шона едва задели колючки сосны, и то и дело приходилось пробираться через кусты, бесцеремонно ломая ветки. Но и выбора не было, кроме как идти вперёд, ведь они были в окружении деревьев, а видимых тропинок не было; Шон сразу понял, что это место заброшенное и люди не бывали в этой части парка много лет, десятки, если не больше. Он начал представлять заросший плющом и терновником дом, покосившийся на одну сторону, с гнилыми досками, потолок которого еле держится, а пол сгрызли изголодавшиеся крысы. Но Себастьян говорил, что дом в прекрасном состоянии. «Тогда почему нам приходится пробираться через заросли. Твои родители должны же были выбираться. И по какой дороге доставлял еду этот Сэмюель. Куда ты нас завёл, Себ…» - ворчал мысленно Шон. Ему и голову не пришло бы свернуть с намеченного пути – кругом была глушь, деревья, сквозь которые ничего нельзя было увидеть. Они чувствовали себя в настоящих джунглях. А многие сказали бы «в самом большом парке в Америке». Который чувствовался, словно пустыня, только вместо песка – бесконечная листва, трава, могучие деревья. Это будто отдельная страна и они идут по жёлтому кирпичу, чтобы попасть в самое сердце этого цветущего королевства.

   В парке обитали милые и безобидны животные такие, как белки и шустрые зайцы, так и рыси, которые отличаются буйным характером; олени никогда сами не нападают, но желательно и их обходить стороной, чтобы не почувствовать на своём теле их ветвистые рога. Но сейчас Шон, пробирающийся сквозь заросли, и огибающий ветки, не слышал никого, кроме шороха листвы и звука ломающихся под ногами веток. Общительные птицы в один миг замолчали, будто покинули это место. Но, если честно, ни один из путников не смог бы ответит слышали они птиц, когда только заходили в парк или нет. Кроме причудливых теней и деревьев здесь было ни души, да и деревья всё чаще представляли собой неестественно скрюченной нечто, другие были больные, некоторые чёрные, словно обгорелые. Ни птицы, ни животные не желали тут находиться - в этом гиблом месте.
 
   Временами Шон оглядывался назад – на свою жену и детишек; они молчаливо шли за ним. Он сейчас чувствовал себя, как никогда главным, вожаком, тем, без кого они не смогут. Это чувство подбадривало его, ведь он понятия не имел, когда они дойдут до дома. Но самое страшное в его голове начали роиться мысли, будто куча насекомых, что он мог сойти с пути – случайно пойти вбок, или в другую сторону, когда в очередной раз обходил дерево. Он встал и повернулся к семье.

   - Мы же не сворачивали, так? – он попытался задать вопрос, будто просто хочет уточнить, а не паникует от того, что почти уверен, что они свернули.
   - Мы идём за тобой. Тебе же Себастьян давал инструкции. – ответила немного уставшая Кэти. Но благодаря этой внезапной остановки ноги начали приходить в норму.
   - Да. Да, я просто решил уточнить. Вы не почувствовали, что мы свернули? – сейчас он больше обращался к детям.
   - Нет, пап. Уже, наверное, пол часа прямо идём. Сквозь деревья, кустарники. Наверное, после этого похода я год не буду выбираться из города. Не могу больше видеть растения… - Скотт почувствовал, что вопрос адресовался ему. Но, на самом деле, он просто устал молчать, устал ходить, и устал от зелёного однообразия, что он наблюдал.

   Лицо Шона расплылось в улыбке, он одобрительно кивнул, повернулся и продолжил идти прямо. Он хотел взять надёжную, крепкую палку и прокладывать ей путь, ощупывать землю, и убирать перед собой ветви. Он представлял себя натуралистом, матёрым путешественником, пробирающимся сквозь неизвестные дебри. Он всегда чувствовал, что жить на природе у него в крови. В городе он будто заперт меж бетонных стен, всё серое, однообразное, всё будто высасывает жизненную силу. Природа же наоборот – наделяет силой, кожа словно впитывает её; от чистого воздуха даже немного кружилась голова, но Шон вдыхал его ещё больше, этот воздух действительно был настоящим, он чувствовал, как эти потоки проникали в лёгкие, словно они обладали плотностью наравне с водой.

   Скотт был городским подростком. Несмотря на то, что Портленд очаровательно сочетает городские и сельские условия, Скотт предпочитал оставаться в городе, а если и выбираться в парк, то лишь на пробежку или на прогулку с друзьями. Его отец пытался скрыть свои расследования от детей, но до них всё равно доходили обрывочные слова, обрывки текста из газет, видели краем глаза репортажи в новостях. В лесах и парках творилось страшное. Это были излюбленные места для убийств – тихо, жертва одна, свидетели лишь безмолвные деревья, но, наверняка и те отворачивались, когда очередной маньяк втыкал нож в девушку, которая решила начать день с утренней пробежки. Портленд — это мрачное место, атмосфера которого настолько густая, что её можно ощутить пальцами. Леса выглядели загадочно, словно сошли со страниц сказок. По невероятному стечению обстоятельств, потомки братьев Гримм живут именно в этом городе. Вероятно, не случайно, ибо это место заставляет задуматься о сказках талантливых братьев; нет, не об адаптированной версии для маленьких детей, а об мрачной и кровавой, без прикрас. Скотт ходил в походы со своим школьным классом, но никогда не чувствовал того, что въелось под кожу сейчас – страх, острая паранойя. Почему стало так холодно? Почему от этого холода по коже бегут мурашки? И кто-то наблюдает… Скотт чувствует на себе нечистые взгляды. Лес играет с ним. Заставляет фантазию сходить с ума, а нервы напрячься до такой степени, что по ним может пройти канатоходец. Быть может, да, этот вариант тоже стоит допустить, что лесные твари почуяли кровь и плоть жертв, попавшихся в их лапы.

   Справа произошёл шум, словно кто-то продирается сквозь деревья параллельно им. Скотт встрепенулся и тут же повернул голову на звук листвы – кто-то продирался через кустарник. Его сердце сжалось. Он не знал, что увидел, но от этого его сердце принялось отплясывать чечётку. Тут в него врезалась Джесси. Скотт вскрикнул и обернулся с широко раскрытыми, испуганными глазами.

   - Не стой столбом, Скотт. – сказала Джесси, вынув из уха один наушник.

   Он молча кивнул и быстрым шагом догнал родителей. Джесси засунула наушник обратно в ухо и продолжила спокойно брести по лесу, осматривая его. Она хотела бы остановиться здесь, сесть, достать бумагу с красками и запечатлеть чарующую красоту леса; листья были особенно зелёного цвета – такого яркого и насыщенного оттенка она доселе не видела, словно сейчас она увидела действительно настоящий зелёный цвет.

   «Это просто ветки» - убеждал себя Скотт, посматривая направо, отгоняя другие мысли. «А что, если…». Не ветки. Но раскидистые оленьи рога на гуманоидном создании. Глаза с жёлтыми зрачками, чёрная, будто уголь морда, и чёрный мех. «Это то, что я видел?» - по телу Скотта пробежали мурашки, голова закружилась, он принялся жадно вдыхать воздух, будто задыхающийся астматик. Истерично он стал оглядываться. Ему казалось, что десятки монстров наблюдают. Они родились здесь и не знают другой жизни, они дикие и голодные – отголоски забытого прошлого. Незримые глаза леса крутят зрачками во все стороны, словно пытаясь увидеть всё, мельчайшую пылинку. Скотт ускорил шаг и упал, рухнув на руки, споткнувшись о вросшую в землю корягу.

   Шон обернулся. Кэти одним движение оказалась у сына и помогла ему встать, заботливо осматривая его одежду. Скотт отряхнул землю с ладоней и показал отцу большой палец вверх - «ОК».

   - Сын! – в голосе Шона чувствовались огорчение и досада.
   - Всё в порядке! В порядке. – Скотт отряхнул колени от земли и грязи, но от стирки их ничто не спасёт.
   - Иди гордо. Будто ты тут хозяин. Ступай твёрдо и уверенно. Всякие коряги и ветки сами расступятся, вот увидишь! Ты хозяин ситуации. – Шон улыбнулся сыну, поднял сумки с земли (хоть он этого и не показывал, но хотел бы делать короткие привалы почаще – руки было готовы оторваться) и продолжил шагать вперёд.

   Видел ли их отец? Скотт не хотел знать ответ, ибо любой из вариантов сведёт с ума. Рассудок уже трясся, готовый треснуть. Скотт выдохнул, сделал шаг, смотря ровно перед собой, чтобы не дать воображению воли, но тут откуда ни возьмись с ветки сорвался чёрный ворон и начал кружить над путниками. Они подняли голову, не ожидая подобной встречи. «Никогда». Он это сказал еле различимо; своей глоткой, не предназначенной для человеческих слов.

   - Никогда… - шепнул Скотт.
   - Это ты услышал? Вороны не говорят, сын. – сказала Кэти, с опаской смотря на ворона, который кружил над ними.

   Скотт не знал, что он услышал. Но странный ворон, продолжал кружить над ними и издавать звуки, словно говоря им что-то, может насмехаясь. Путники прошли дальше, но ворон продолжил их сопровождать и кружить над ними, превращаясь в чёрный водоворот, ворон, чьё имя…

   - Никогда. – Скотт закрыл уши ладонями; ворон, насмехаясь, засмеялся своим омерзительным гортанным звуком.

   Деревья начали редеть, открывая перед собой поле вдалеке. Ворон последний раз издал каркающий звук и оставил их навсегда. Ворон, чью сущность они не узнают никогда.

   - Уже скоро! – воодушевлённо произнёс Шон, смотря вперёд, на пустую поляну, на котором было еле видное строение.

                VI
   Они выбрались из леса, последние посадки деревьев остались позади. Перед ними, вдалеке, стоял дом, одинокий, окружённый деревьями. Он выглядел так странно, не реально, словно в какой-нибудь сказке: "И вот, они наткнулись на хижину посреди леса". До него оставалось пройти метров сто пятьдесят, как на глаз рассчитал Шон. Вокруг него, в форме кольца, деревья, кусты и трава были выпилены. Травинки не превышали подошвы ботинок. Чистое, скошенное поле. Ощущение, что этим благоустройством (но кто-то мог это назвать и беспощадной вырубкой, вандализмом) занялись буквально на днях – настолько трава выглядела аккуратно стриженной и маленькой, кажется, ещё можно было уловить нотки свежескошенной травы, а быть может эта играет фантазия и проецирует запахи, щекочущие носовые пазухи. Небольшое уютное местечко посреди лесной чащи, где можно было лежать на пледе, играть в бадминтон, устроить барбекю, и никто тебя не потревожит, ведь не знает об этом магическом месте. Похоже семья Себастьяна была аскетична, но в то же время педантично ценили красоту и уют.

   Шон повернулся к семейству и кивнул им с улыбкой, его глаза блестели от предвкушения. Оставалось пройти ещё немного. Он прибавил шаг. Дом был построен из дерева и покрашен белой краской, которая выглядела, как новенькая. «Похоже, перед нашим приездом Себ потрудился» - оценил Шон. Крыша была ломаная двускатная, выложенная металлочерепицей, выкрашенной в зелёный цвет, сбоку высилась труба, в форме небольшой башенки. На новых проживателей смотрела одно большое круглое окно чердака и по паре прямоугольных окон первого и второго этажа.  Входная дверь была выкрашена в багровый цвет, как и рамы окон. Дверь укрывало крыльцо с треугольной крышей, которую поддерживали четыре белые колонны.

   Шон пролетел две ступеньки крыльца, встал перед дверью, медленно направил свою руку к круглой дверной ручке, тяжело выдохнул, словно собирался совершить что-то тяжёлое, превозмогающее. Его жена и дети встали позади него. Он повернул ручку и раскрыл дверь. Перед ними возникла прихожая, два прохода - справа и слева в другие комнаты и спереди лестница на второй этаж. Слева от лестницы стоял обитый кожей стул, небольшое трюмо, выкрашенное в каштановый цвет, к которому было приставлено мягкое стул-кресло, а справа, на стене, висели три картины. Они вошли и принялись крутить головами, осматривая завораживающие стены дома, выкрашенные в ореховый цвет. С потолка свисали красные занавески, закрывающие стены чуть ниже их середины. Новые жильцы прошли чуть дальше и не заметили, как дверь закрылась. Медленно, предательски, по чьей-то зловещей прихоти.

   Каждый дом имеет свой запах, и свой особый характер. Все запахи перемешиваются и создают неповторимый дух, невидимо обволакивающий дом, и всех там обитающих. Невозможно спутать свой дом и чужое место, свой дом и место работы. Каждое помещение уникально. С уникальным запахом, температурой и характером, который чувствует каждый человек, хоть зачастую и не может этого объяснить. Шон вдохнул полные лёгкие воздуха. Его обоняние было развито, словно у собаки. В его нос проник воздух. Пустой, неощутимый воздух, чистый, без примесей. Никаких запахов не было. Ни запаха травы снаружи, ни аромата хвойных деревьев, которые окружали дом, ни ноток земли. Будто этот дом стоял в отдельном от всего мира месте. А они были такими желанными гостями в этом безжизненном, тёмном пространстве.

   Шон заметил, что сын заглядывает в правую комнату.

   - Так, давайте не разбредаться. Всё-таки это новое место. Давайте обследовать его вместе. – Шон поставил две тяжёлые сумки на пол и с трудом, поморщившись, согнул пальцы, на которых пульсировали красные полосы от ручек.

   Джесси дёрнула любопытного Скотта за куртку и тот сразу оказался около неё. Но комнату, на первый взгляд, он успел разглядеть. Занавешенная, небольшая комната, в которую не поступал свет. Столы покрыты запылившимися простынями болотного цвета, из-за чего комната приобретала более мрачные тона. Под простынями наверняка были инструменты, до которых вездесущая пыль не могла добраться. Шон кивнул и первым делом они пошли в левую комнату, применение которой они сразу поняли. Это была кухня: тёмно-красный холодильник, прямоугольный белый стол с четырьмя деревянными лакированными ножками, который окружали шесть стульев. Рядом с холодильником располагалась раковина, под которой, вероятно стояло ведро для мусора. На холодильник бросало свои лучи солнце, которое проглядывает через окно напротив. Слева от окна висел чёрный телефон, на нижнюю часть которого был прилеплен стикер с надписью: «0456-1197 Сэмюель». Под окном располагалась электрическая плита с четырьмя конфорками и духовкой. Кухня была чистенькая, ухоженная, отполированная до блеска, словно её только поставили, а до этого кухня не испытывала на себе жар и приятный хаос готовки. И снова ни нотки запаха. Шон, конечно, это заметил, не веяло даже чистящими средствами, которыми, без сомнений, на кухне воспользовались. Дом был будто не живой, искусственный. Но Шон прогнал эти мысли мимо. За долгие годы супружеской жизни он научился это делать. Когда Кэти начинала долгий разговор, который утомлял и без того уставшего после работы Шона, он просто переключался на что-то другое. Иногда возникали мысли «а что, если ей не так хорошо со мной», «из-за меня ей пришлось уйти с работы», «думает ли она, что я неудачник?». Он прогонял эти мысли, возникающими сами собой, иногда по несколько раз в неделю. Он старался их не подпитывать; с мыслями как с бродячими животами – один раз подкормишь их, и они будут возвращаться.

   Кэти было завидно, что кто-то может сохранить подобную чистоту на кухне. Ей даже было неловко, что придётся жестоко нарушить этот девственный вид. Будут крошки, за которыми не уследишь, мелкие ошмётки овощей, плита будет забрызгана супом или рататуем, который она обожала. Она открыла дверцу холодильника и увидела там четыре пачки с молоком, несколько бутылок пива, одну большую бутылку с минеральной водой, ветчину, сыр, упаковку яиц, штук шесть помидор, четыре огурца и несколько банок с консервами. «Хороший запас на первое время» - подумала она, держа в голове, что в сумках они захватили кое-что съестное.

   Скотт потерялся среди новой обстановки и новых эмоций. А точнее сам хотел затеряться, пропасть из виду. Родители в своих мыслях, их взор сузился до небольшого уютного кладовочного закутка, их внимание полностью захватил дом, словно он их, и они переехали сюда насовсем. А сестра давно предоставляла брата самому себе. Джесси заметила, или думала, что заметила, как её брат исчез за входом на кухню, словно змей. Она не придала этому значения. Пускай ходит где хочет. Ведь, что с ним может случится в пустом доме?

   Скотт поднялся по лестнице, ступеньки которой чувствовались твёрдыми, надёжными, и нисколько не поскрипывали. Войдя на второй этаж, он повернул голову направо, затем налево, и вздёрнул её к потолку, и обнаружил, что хотел – проход на чердак, лестница которого была сложена и закрыта дверцей, с которой свисал миниатюрный металлический кружок – специальная ручка, которую было необходимо поддеть, чтобы попасть на чердак. Скотт это хорошо знал, подобные чердаки были не редкостью в частных домах; в одном из которых жила его бабушка, которая давала ему по пять долларов каждый раз, когда они к ней приезжали и разрешала ему копаться в старых, забытых вещах на чердаке – покамест он чувствовал себя настоящим исследователем древностей. Он ещё раз покрутил головой, ища специальную палку, чтобы поддеть ручку люка. Он и не заметил, что палка с закруглённым, металлическим концом стояла прямо перед ним, прислонённая к стене и сливающаяся с бардовыми стенами. Парень схватил палку, поднял её вверх, прицелился и подцепил ей люк, дёрнул вниз, и люк открылся, раскрыв и свесив конец лестницы. Скотт подпрыгнул, ухватился за деревянную ступеньку и потянул лестницу вниз, на себя. Сделать это было легче, чем он думал – лестница была сделана словно из прессованных опилок. Ножки лестницы встали на пол, Скотт задрал голову и вгляделся в таинственную темноту чердака. Когда он подходил к дому, то его взгляд, а затем и мысли зацепились за этот чердак, который с улицы был занавешен тёмно-зелёными занавесками, между которых проглядывала темнота, словно выглядывая из окна. Скотт уже был далеко не того возраста, когда дети бездумно всё изучают, не заботясь о последствиях их познавательных экспериментов, но и взрослым его назвать нельзя – он только в этом учебном году начал замечать у девушек их женственность: скользящие бёдра, выпуклости на груди, гипнотизирующую попу. Бывают поступки, которые мы и сами не можем объяснить. Наваждение, застрявшая в голове идея. И это наваждение, зловещей рукой потянуло его на чердак. Он взобрался по лестнице и был окутан темнотой. Парень обернулся и вскрикнул от неожиданности, его сердце выплясывало танец от внезапных, жутких силуэтов, которые коварно поджидали его сзади. Не сводя с них взгляд, он дёрнул за цепочку, которая служила выключателем, затем ещё раз – лампочка не желала зажигаться. И тут его осенило! Он полез руками в карман джинсов, выудил оттуда смартфон, включил на нём фонарик и навёл луч света на силуэты во мраке. Тени трусливо расступились и обнажили манекены. Шесть белых манекенов стояли в конце чердака в разных позах; мужские и женские фигуры, без одежды. Скотт улыбнулся и подивился своей трусости. Он подошёл к окну, выглянул в него, в эту самую небольшую щёлку – на улице сгустились тучи и заморосил дождь; раскрывать занавески не стал, оставив таинство этого места. С помощью света фонарика он изучил чердак. Он был не пыльный, пускай в нескольких углах висели паучьи паутины. На полу лежали коробки, швейная машинка, сложенная одежда, обруч, толстая верёвка, перекинутая через доску на потолке, и эти манекены, которые смотрят одновременно на тебя и в никуда, которые одновременно и пугающие и до смешного безобидные. Скотт подошёл к ним, и по его коже пробежал холодок, он ловил взгляды, десятки взглядов, словно чердак был одним большим оком. У него закружилась голова, он почувствовал нехватку воздуха. Эти манекены… Они изменили своё положение голов? Они были повёрнуты в разные стороны, но сейчас… Сейчас все шесть смотрели на него. Да, они смотрели, пусть и не имели глаз, даже намёка на глазницы. Скотт бросил на них взгляд неприязни и омерзения, и повернулся, намереваясь спуститься по лестнице. Больше ему не хотелось здесь находиться ни секунды.  И тут свет его фонарика, который смотрел в пол, в мгновение погас. Скотт раздражённо взглянул на экран смартфона - по нему шли разноцветные полосы, экран мерцал. Он направился к лестнице, вдыхая полной грудью воздух, и сохраняя самообладание, извлекая из себя последние остатки храбрости, как услышал это – хруст, словно десяток сломанных костей, и шесть пар ног, сделавших шаг. Он замер, сглотнул, всё его тело было в холодных объятиях страха. «Мне это послышалось? Этот дом старый, вероятно я наступил на прогнившую доску. Иного и не может быть. Эти манекены просто бездушные куклы» - убеждал себя он. Запас смелости иссяк, осталась последняя капля, после которой не осталось бы ничего, кроме истерики. Обернуться? Он желал подтвердить свои слова, увидеть, что манекены так и стоят у стены чердака. Но и боялся увидеть иное, потому что знал, что это будет самое губительное, что он увидит. Последняя капля смелости, большего и не надо, чтобы обернуться. «Давай, Скотт, давай, ты сможешь» - прошептал он. Он нервно задвигал челюстью, медленно оборачиваясь, не только головой, но и туловищем. Ноги и руки манекенов были в других положениях, он это сразу отметил, и он не мог кричать, хотя его глотка неимоверно хотела извергнуть из себя сильнейший крик, на который способен мальчик. Манекены стояли в полуметре от стены, и, когда Скотт это осознал они дьявольски быстро, словно на ускоренной перемотке, пошли на него, хрустя своими нечеловеческими суставами.

   Шон открыл дверь в подвал и все трое уставились во тьму.

   - Мы будем туда спускаться? – спросила Джесси.

   Шон посмотрел на неё с улыбкой. Наверное, впервые за долгое время он увидел на её лице детский страх темноты, который она старательно попыталась скрыть.

   - Да. Я уверен, что в подвале так же чисто, как и во всём доме. Или нет… Подвал есть подвал. А быть может… - он с ехидной улыбкой посмотрел на дочь. – Там будут подвешены тела людей, с которых срезали кожу.

   Джесси пнула его рукой в плечо и Шон издал издевательский смешок. Он нащупал выключатель, который находился у выхода из подвала, и включил свет. Из темноты появилась лестница, которую было невозможно увидеть в непроглядном мраке. Но уверенный спуск по ней нарушился криком, оглушительным истеричным воплем сверху, принадлежавшем Скотту.

   Шон бросился к лестнице, и сделав несколько длинных шагов оказался на втором этаже. Перед ним стояла опущенная лестница и Шон сразу понял – Скотт опять нашёл неприятности. Но крик сына отдался по всему телу отца, а Скотт так не кричал бы от одной лишь затаившейся мыши; Шон и вовсе не слышал таких криков от него ни разу за свою жизнь – ни, когда он сломал руку, падая с дерева, ни, когда удирал от собаки, которая была вдвое больше него.

   Кэти бросилась вслед за мужем, Джесси же замялась, хотя хотела уже было бежать следом. Скотт порой был раздражающим и надоедливым братом, но всё же – братом. В их венах течёт одна и та же кровь. До её ушей донёсся странный шелест из подвала, и чем она сильнее вслушивалась в него – тем более она его различала. Этот звук походил на шелест крыльев маленьких насекомых, целого роя, способного облепить тело человека с ног до головы. Она покачала головой, отгоняя от себя этот звук и мысли, который он навеивал, и поспешила на второй этаж. Но сделав пару шагов по лестнице она схватилась за живот, чувствуя сильную и знакомую боль.

   Шон пролетел по лестнице и оказался на тёмном чердаке. Лишь толика света пробивалась через щёлочку занавесок. Он беспокойно начал вертеть головой, оглядывая чердак, ища сына глазами. И… Вот он! Забился в угол около окна, подтянув к себе колени и закрыв лицо руками. Скотт дрожал, будто искупавшись в ледяном озере. Шон прикоснулся к нему, Скотт дёрнулся, издав стон и задрожал ещё сильнее.

   - Сынок, это я. Это я. Твой папа. – Шон погладил сына по его кучерявым шоколадным волосам и как можно нежнее расцепил его руки. Скотт неуверенно поднял голову, словно ожидая увидеть какого-то монстра, а не отца. Его глаза были красные от слёз, с губы стекала слюна.
   - Сынок, что случилось? – Шон вопросительно смотрел на сына, изучая его лицо, и не представляя, что могло его так напугать.

   Скотт вытянул руку и указал пальцем. Шон повернул голову и увидел белые силуэты. Он вскочил на ноги и одним рывком раздвинул занавески в разные стороны. Дневной свет ворвался в затхлый чердак. Теперь это были не гуманоидные силуэты во мраке, а шесть манекенов, покоящихся в конце чердака, прямо около стены. Скотт осторожно встал и нерешительно перевёл на них взгляд.

   - Манекены, сынок, только и всего. Хотя, я бы тоже испугался, увидев их в темноте. – ободряющим тоном произнёс отец.

   Позы у манекенов были разные, головы повёрнуты в разные стороны. На секунду Скотт действительно подумал, что это ему просто померещилось. Но тут он вспомнил страх, движущихся прямо на него манекенов, слишком быстрыми и неестественными движениями, а хруст их суставов, наверное, навсегда засел у него в голове. Страх реален, как и гусиная кожа, которой покрылось его тело. Но об этом отцу знать не стоит, а то родители точно за ручку будут с ним ходить по специалистам, которые ничем не смогут помочь, но главное – не смогут по-настоящему поверить. Остаётся надеется, что время сотрёт из памяти этот крохотный момент жизни, или засунет так глубоко в уголок памяти, что будет невозможно добраться.

   Из люка появилась голова Кэти. Взгляд у неё был обеспокоенный. Скотт улыбнулся ей широкой улыбкой, представляя, что это ему почудилось, и пластиковые руки не хватали его за желтоватую толстовку.

   - Что произошло?

   Шон указал на манекены.

   - Вот эти притаились в темноте. Если честно, у меня тоже сердце подскочило, когда я их увидел. – он обернулся к сыну. – Именно поэтому не стоит одному изучать дом. Он может злобно тебя разыграть.

   Скотт виновато кивнул головой. Шон взъерошил сыну волосы:

   - Без нас ходи только в свою комнату, в туалет и на кухню. Даже не думай спускаться в подвал.
   - Я усвоил урок, пап! – ответил Скотт с лёгким раздражением в голосе.

   Шон встретился взглядом с Кэти и сразу понял, о чём она думает.

   - Я уберу эти манекены.

   Джесси услышала звук шагов – кто-то уже спускался с лестницы – значит, ничего страшного не произошло. Она ухмыльнулась, представляя, как братец взвизгнул от какой-нибудь жирной крысы или большого паука, который встретил нового гостя и сел ему на размалёванную толстовку. Она вошла в первую же комнату, оглядела её, одобрительно кивнула, выбрав её своим уютным гнёздышком. А, может, это комната выбрала эту мрачную девушку, заманив к себе. Кровать с толстым матрасом, над которой висела книжная полка, пустовавшая без книг, этот вид был печальным, ведь в холодильнике должны находиться продукты, а на книжной полке – книги, без них это выглядело неправильно. Джесси прикрыла за собой дверь. Тишина и только её пространство. Ей нравилось это чувство. Одиночество не было для неё чем-то чуждым – напротив – она ценила его. Сначала она была ребёнком, над которым тряслись родители, а затем сестрой, присматривающей за шумным братом – это отдельная работа, которая, как она считала, должна оплачиваться. Джесси снова почувствовала это – острую боль в животе, которая, как она надеялась её отпустила, но зря. Она прошла через комнату, кривясь от боли, поставила рюкзак на стол, на котором стояло большое овальное зеркало. Она зарылась в своём рюкзачке и, наконец, вытащила нужные таблетки – от боли в животе. Эту боль можно было бы и стерпеть, но зачем страдать от этого чувства, так можно и с ума сойти. Эта боль преследует всех девушек каждый месяц, у Джесси она началась с двенадцати лет. Она проглотила две таблетки, самые простые от боли; они подействуют спустя какое-то время. Джесси знала, что боль сопровождает и другое явление – более физиологического характера, которое не скрыть без ещё одной женской вещицы. Она снова зарылась в свой тайник, сунула руку поглубже и нащупала целую пачку и вытянула из глубин женского бардака прокладки.

   Шон проводил Скотта до его комнаты, которая была напротив его сестры - они видели, как она входит в комнату и не стали оспаривать место. Даже Скотт, для которого цепляться к сестре было отдельным видом спорта, спокойно вошёл в комнату, которая осталась для него. Шон отметил это у себя в голове, заметив, что произошедшее на чердаке ещё сохраняло свой дурно пахнущий след. Он не сводил взгляд с сына, пока тот не лёг на кровать вместе со своим смартфоном, и включил видео на YouTube. Отец прикрыл дверь, оставив небольшую щёлочку, чтобы можно было видеть сына. Бояться в доме было нечего – Шон был в этом уверен, а, вот, любопытство до добра не доведёт. Скотт был такой с самого детства (хотя Шон до сих пор законно считал его ребёнком) – засовывал пальцы в улье с пчёлами, в юном возрасте побывал в канализации и был покусан крысой, после чего пришлось сделать множество уколов от бешенства. Шон бросил взгляд на дверь комнаты его дочери, подумав «хорошо, что Джесси спокойная». Но иногда даже слишком. Это спокойствие и хладнокровие, порой, граничило с нелюдимостью. Он только сделал шаг, как почувствовал это – дом будто вздохнул. Всеми своими досками, которые на мгновение показались оголёнными мышцами. Сделал громкий дох и выдохнул, словно ожив.

                VII
   Кэти увидела стоявшего посреди коридора мужа, хитро улыбнулась, словно лиса, подкралась к нему, ступая на носочках, как можно тише, и обняла его укусив ухо. Шон вернулся в реальность и выдохнув улыбнулся, почувствовал тепло любимой, и накрыл своими ладонями её руки, сцепившиеся у него на поясе.

   - Знаешь, новая обстановка пробуждает те самые чувства, словно мы снова подростки. – прошептала она прямо на ухо.
   - Когда мы прятались от дождя в недостроенном доме, в котором пахло цементом. А потом… Мы оба были измазаны в этом цементе. – сказал Шон, приглушенным голосом, не скрывая улыбки.

   Кэти вспомнила это, её глаза засеяли ещё сильнее:

   - А потом я вернулась к себе домой. А ты проник в мою комнату по дереву, потому что родители не хотели, чтобы я оставалась в своей комнате наедине с парнем. Потому что они думали, что мы там занимаемся тем, чем, с удовольствием и занимались – она поцеловала его в щёку и укусила мочку уха. – Мы, грязные, пошли в ванную, и полностью вымыли друг друга…

   Шон издал смешок, который всегда издавал, думая о чём-то непристойном, в этот момент на его лице всегда было написано «я фантазирую об ЭТОМ». Несмотря на то, что он в начале четвёртого десятка, всё же сохранил подростковый задор и мальчишеский огонёк, что удаётся не всем – многие затухают, становясь чёрствыми и пустыми. Кэти расцепила руки, Шон набросился на неё и впился в губы. Она ехидно улыбнулась и Шон понял, что она его специально дразнит.
 
   - Вечером, дорогой. Всё вечером. – сказала она. Облизав свои губы.

   Шон закрыл глаза и недовольно выдохнул, выпустив пар и возбуждённость.

   - Развесь наши вещи. А я пока зайду к Джесси.
   - Да, госпожа. – издевательски ответил Шон.
 
   Он спустился по лестнице и схватил ручки двух сумок, которыми, без сомнений, можно было легко убить, не приложив к этому никаких усилий. Он поднялся на второй этаж, лестница казалась ему бесконечной, он чувствовал каждый грамм сумок, которые предательски тянулись к ступенькам. Преодолев лестницу и проклиная египтян, которые записали технологию строительства лестницы на своих несчастных папирусах, он сложился пополам и отдышался. Сумки казались ему тяжелее, чем на улице. Вероятно, он шёл по лесу предвкушая новую обстановку, гормоны делали свою работу, а сейчас они пошли спать. Он подхватил ручки, обогнул лестницу чердака и вошёл в комнату, которая была чуть больше, чем у сына. Когда Шон переступил через порог, то не поверил своим глазам – комната выглядела через чур вычурно и гротескно: ярко-красная краска на стенах, ярко-красные шторы, махровый красный ковёр, и ярко-красное, переливающееся постельное бельё. «Эта комната отлично подходит для телесных утех, чем, без сомнений. Здесь и занимались» - подумал про себя Шон, не пряча своё выражение лица, на котором было написано «я фантазирую об ЭТОМ».

   Шон с улыбкой открыл дверцу шкафа, который был гладкий, и, конечно, же красный. Но его улыбка померкла, словно только что родившийся огонёк. Яркие цвета поблекли, будто кто-то щёлкнул выключателем и выключил все краски. На вешалке, словно пиджак, висел скелет, в одежде, которую Шон хорошо помнил (синие джины, порванные в коленях, синяя футболка и жёлтая куртка с вышитой цифрой «12» на груди). Костлявая шея хрустнула и Шон тут же захлопнул дверь, попятившись назад. Он был там. Пришёл за ним. Выследил его и стал поджидать. Он ищет мщения, хочет сжать свои костлявые пальцы на его шее и шее родных. Мужчина в один момент потерял мужество, будто листок сорвавшийся на сильном ветру. Он пристально смотрел на шкаф, словно никогда не видел и не знает, что значит словно «шкаф». Скелеты не должны висеть в шкафах, словно одежда, это не их обитель. Паника начала брать вверх, рассудок покидал его, будто волна леммингов из нор. Шон бросился к окну и распахнул его своими непослушными от ужаса руками. Холодный ветерок ударил в лицо, будто он встал под холодный душ. Жар, и руки, которые будто стиснули черепную коробку, сходили на нет, но ноги тряслись и еле держали его продрогшее, от хладного страха, тело. Шон бросил на шкаф взгляд, наполненный едким страхом. Тут вошла Кэти, которую Шон не заметил. Она вытащила из сумки свою красную юбку.

   - Хорошая идея открыть окно, дорогой. – он не видел её улыбки, её лицо стало смазанным.

   Шон ртом жадно набрал воздух, как в детстве, когда мама заставляла есть с ложки кашу. Мир начал возвращаться, краски вновь сползались из небытия, окрашивая комнату в ярко-красные цвета. Кэти отворила дверцу шкафа. Шон наблюдал за этим, словно за каким-то таинством. В шкафу никого не было – только лишь дюжина пустых вешалок. Шон выдохнул, окончательно вернувшись в реальность. Она помогла ему вернуться из мира страха, как родители ночью показывают детям, что под кроватью нет никаких монстров, которые схватят своей когтистой лапой за ногу и утянут в мир мрака. Ещё никогда так реалистично с ним не играла его фантазия. «Ведь это просто игра воображения» - шепнул Шон.

   Повесив юбку, Кэти перевела взгляд на мужа, который выглядел, словно пробудившимся после кошмара.
 
   - Дорогой, всё в порядке? – она подошла к нему ближе, целуя нежным, заботливым взглядом.
   - Да… Наверное, давление подскочило. Занёс эти сумки, поставил их и… Всё перед глазами почернело. – не за чем было волновать жену лишний раз или разбушевавшейся фантазии, она и так переживала вместе с ним его нервные срывы несколько месяцев. Шон счёл это эхом, вернувшимся после выздоровления.

   Кэти издала смешок и похлопала его по животу:

   - Ты уже три месяца не занимаешься физическими нагрузками. Вот и сказывается.

   Шон изобразил оскорблённый вид. Хотя, без сомнений, он давно заметил, что у него появился жирок внизу живота.

   - Ну извини. – она легко поцеловала его в губы. – Ладно, я уберу продукты в холодильник. А ты, старичок, как отдохнёшь, повесь одежду в шкаф.
   - А... А как Джесси? - поинтересовался Шон. Не потому что действительно его это интересовало в данный момент, а потому что надо. Интересоваться детьми это родительская обязанность, даже если в этот самый момент голова забита другим.
   - У неё начались ЭТИ ДНИ. Так что особо радушной она не будет. Если что, не воспринимай её поведение близко к сердцу. - ответила Кэти, отправила ему воздушный поцелуй и ушла из комнаты, прихватив с собой две упаковки молока и свёрток с беконом, которые вытащила из второй сумки (они не хотели класть в одну и ту же сумку одежду и еду).

   Шон робко подошёл к шкафу и резким движением открыл дверцу, готовый увидеть в шкафу всё что угодно, даже портал в другой мир (несомненно адских тварей). Внутри только пустые вешалки и красная юбка жены, сложенная в уголке. Он твёрдо кивнул головой, обозначив, что шкаф просто шкаф, в нём нет ничего странного, и никаких скелетов подростков. Шон тут же вспомнил про истерику сына: «а вдруг Скотту тоже привиделось нечто подобное?». Но донимать сына вопросами он не хотел, да и вряд ли бы он ответил правду. Подростки… Всё держат в себе. До определённого момента – момента кипения, и потом остаётся надеяться, что срыв не будет сопровождать стрельбу из оружия. Одежда подождёт – Шон решил первым делом избавиться от манекенов. На первое время убрать в подвал, а если будут проявлять активность (что по мнению Шона это категорически невозможно, это не реально, это граничит с помешательством), то сжечь.

   Скользя ногами по отполированному кухонному полу, у Кэти возникла мысль положить продукты в пакет, тогда можно было бы одним заходом всё убрать в холодильник и разместить по полкам. Но хорошая мысль всегда ехидно, хихикая прячется за спиной у первой возникшей – с солдатской выправкой, смело делая шаг вперёд. Зажимая две упаковки молока в руке около груди, она ловко приоткрыла завёрнутый в бумагу бекон, и откусила внушительный кусок; когда мясо попала ей в рот, она издала блаженный стон, закатив глаза. Кэти взялась за пластиковую ручку холодильнику и раскрыла дверцу. Тут же из холодильной камеры вырвался холод, вместе с этим запахом… Крови и гниения. Этот запах вонзился в Кэти так резко, что она еле сдерживалась, чтобы не выблевать на пол скудное содержимое своего желудка. На трёх полках лежало расчленённое человеческое тело: на нижней лежал торс, с дырой в животе, на верхней полке лежали ноги, словно небрежно оторванные от тела, посреди них свешивались влажные от крови кишки, кровь с них капала на холодильник и стекала на пол, на полке посередине лежали руки, которые, как и ноги были словно резко выдернуты их тела, будто у игрушки, эти руки удерживали своими переломанными пальцами голову. Внезапно голова открыла глаза, резко, словно после кошмарного сна:

   - О боже, Кэти! Из чего сделан этот бекон? – полусгнившая голова залилась смехом.

   Кэти медленно опустила взгляд вниз и увидела, что сжимает человеческую руку, кусочек плоти которой застрял в зубах.

   - Ты с аппетитом съела долговязую свинку. Ням-ням. – смех был раскатистый, хриплый.

   Медленным движением руки Кэти закрыла дверцу холодильника. Смех вырванной головы прекратился. По щекам женщины, которая в свои далеко за тридцать всё ещё выглядела, как в свои студенческие годы, потекли слёзы. Она выронила бекон с молоком и рухнула на колени перед холодильником. У неё не было сил кричать, её горло сдавливал страх, всё что ей было сейчас нужно – напиться снотворным и отправиться в мир грёз. Немедленно. Но для начала она собиралась выплакать все слёзы, что у неё были. Кажется, её последние нервные клетки совершили суицид.

   Джесси не знала, как давно приняла таблетку от боли в животе, но она ещё не начала действовать. Она взялась за живот и издала болезненный стон. Таблетка не действовала, а вот боль, кажется, становилась сильнее. Девушки проходят через адские мучения, которые в конце их жизни становятся обыденностью. Они не слабый пол, наоборот, закалённый. Болью. Которая любому мальчишке даже и не снилась. Ежемесячная агония.

   Нужно было отвлечься. Она зарылась в своём рюкзаке, и выудила из него крем для лица. Она его наносила трижды в день. Первоначальная причина была сухость кожи после того, как они побывали в горах и катались на лыжах. Крем дал результат, кожа вновь стала мягкой, немного поблёскивающей от влажности, к тому же, приятно пахнущей маслом авокадо с календулой. Она бросила взгляд на портфель, в глубины его содержимого и увидела деревянную рамку, потянулась за ней и достала семейную фотографию: Шон, Кэти, Джесси и Скотт позируют на фоне дремлющих львов в зоопарке. Кэти непроизвольно улыбнулась и поставила фотографию на стол. Осмотрела тюбик крема, покрутила его. К новым фирмам она относилась с подозрением и о «Willow» - крем для лица, который купила её мать, вероятно, взяв первый попавшийся, она ничего не знала, не имела опыта пользования этой фирмой. Если бы у неё был другой крем – то она не раздумывав взяла бы его. Пользоваться чем-то незнакомым в незнакомом месте – опасная смесь. Но деваться было некуда – пришлось взять с собой крем, фирму которого она даже не слышала. Джесси открутила крышку тюбика, легко на него надавила – на пальцы вытек белый крем. Она поднесла его к носу, вдохнула аромат – пахнет достаточно приятно - лавандой, если она не ошибается. Она растёрла свои щёки, подбородок и лоб. На коже он даже не выглядел белым, и почти моментально впитался. Она осмотрела своё лицо, тщательно, будто видела в первый раз – ничего страшного не произошло. Джесси одобрительно кивнула и выдавила из тюбика ещё немного и прикоснулась к щеке; начала втирать в неё крем, и внезапно на очередном круговом движении пальцев почувствовала жгучую боль. Она одёрнула пальцы от своей раскалённой кожи и вскрикнула – кусок кожи отошёл вместе с ними, оторвался, словно и не был частью её лица, обнажив окровавленные мышцы. Джесси всё отчётливее ощущала жар, он нахлынул и прошёлся по всему лицу. Её кожа на лице покраснела, будто раскалённый уголь, ещё мгновение – и принялась осыпаться омертвевшими белыми кусочками. Мясо и мышцы на лице обнажились, обратились в кровавое месиво. Из глаз ручьём потекли слёзы, которые обжигали вышедшее на свет мясо. Она истерично орала во всё горло, но крик отскакивал от стен и летал по комнате. Зубы бедной девушки не слушались её, они впивались в губы, откусывая кусок за куском, она проглатывала их и давилась. Джесси смотрела на себя в зеркало, теряя рассудок и молясь, чтобы это закончилось.

   Шон поднялся по лестнице на чердак. Теперь он не казался таким уж жутким. Солнечный свет всегда прогоняет темноту: будь то ползущие монстры из глубин мрака, или демоны в твоей голове. Шон верил в материальное, он верил своим глазам всю свою жизнь. Происшествие в спальне ничего не меняло. Просто кошмарная игра воображения – только и всего. Три месяца каждую ночь по десять часов каждый день он прибывает во снах. Нет, это не радостные грёзы о загородном доме или шикарной машине. Почему, почему я не просыпаюсь? Его будто удерживали в другом мрачном, гнетущем, богопротивном мире, в котором даже воздух для человека ядовит. Обычно люди преждевременно просыпаются от кошмаров, или они меняются другой картинкой – следующим сном. Но у Шона было ощущение, что уже три месяца он перемещается в другую реальность; его астральная проекция путешествует, пока тело остаётся в кровати – в материальном мире. И самое пугающее то, что каждый сон, каждая картинка, каждый мир за пределами нашего – враждебен. Неужели после смерти нет ничего, кроме всепоглощающей тьмы?

   Шон подошёл к манекенам. Они стояли там же и в тех же позах, как он их видел в последний раз. Просто бездушные сосуды. Человекоподобные вешалки – и больше ничего. Но что это… Его взгляд привлёк жёлтый свёрток в самом углу. Он потянулся к нему и вытащил из паутины, развернул. И тут же отбросил на пыльный пол. Это опять возвращается… А быть может просто совпадение? Жёлтая куртка с вышитой цифрой «12» на груди. «Это не обязательно его куртка…» - убеждал себя Шон. Ведь она здесь никак не могла появиться, как и сам хозяин, который давно в могиле; похоронен в чёрном смокинге. Шон схватил два манекена и спустился по лестнице на второй этаж. Вдохнул воздуха. Здесь он чище, холоднее. Чердак словно душит, будто тебя хоронят заживо, засыпая твой прогнивший гроб землёй, которая проникает внутрь, а вместе с ней и насекомые, голодные до человеческой плоти.

   Шон спустился по лестнице на первый этаж. И пока шёл, ступенька за ступенькой, разглядывал три картины, висящие на стене, к которой прилегала лестница. Кажется, до этого он их даже не замечал, словно и не было их – портретов, помещённых в золотые рамы. Он был уверен, что это не дешёвая позолота. На самой верхней картине был изображён пожилой мужчина, сжимающий бокал костлявой рукой, позабывшей про стрижку ногтей. Несмотря на то, что мужчина бы преклонного возраста – имел орлиный взгляд- жёсткий, сосредоточенный. На картине посередине был изображён мужчина лет сорока, короткострижен, с огромным шрамом, проходящим через потерянный глаз. На нижней картине был изображён мужчина, напоминающий Себастьяна, вероятно, его отец. Чёрная бородка, строгий вид, и эти змеиные глаза с вертикальным зрачком. Почему именно змеиные? Может художник так передал натуру этого человека… Ведь, у людей не может быть жёлтых змеиных глаз.

   Наконец, Шон спустился в подвал, положил два манекена под лестницу и огляделся – подвал был абсолютно пустым. Ни мебели, ни неиспользованных досок, банок с соленьями, в конце концов. Подвал будто вычистили. «Было бы неплохо его чем-нибудь забить» - подумал Шон. Если бы это был его дом, то здесь он бы держал бутылки с вином (которое он любил пригубить по вечерам), различные старые вещи, которые всегда жалко выбросить, может, даже бильярдный стол и дартс. Правда… Холодно здесь. Шон выпустил изо рта клубок пара и обнял себя за плечи. Холод нахлынул морозной вьюгой, обдав всё тело. Шон поспешил наверх – к двери. Как вдруг подпрыгнул на месте – единственная лампочка, освещавшая подвал (и делавшая свою работу отлично), лопнула. И сделала это она со звуком, который не должен звучать в доме порядочного человека – звуком выстрела. Хлопок смерти. Дверь захлопнулась. На её налакированной деревянной поверхности отразились красный и синий цвета – цвета мигалки полицейской машины. Не может быть… Шон обернулся и оказался в тёмном переулке, освещаемом только полицейской мигалкой и хилым светом фонаря. Человек в форме стоял напротив двух подростков, один из которых бездыханно лежал на земле. Около кирпичной стены, около ног полицейского лежала женщины, прикрыв лицо рукой, она была одета в пёструю оранжевую куртку и выделялась в темноте, словно неоновая вывеска. Из пистолета полицейского струился дымок. Шона затрясло. Он упал на холодный асфальт, сжимая зубы с такой силой, что они могли сломаться. Как он сам. Тот день никогда его не отпускал, но никогда ещё видения сломленного разума не были так реальны. Это будет преследовать до конца его жизни, которая, вероятно, будет не долгой. Сколько ещё ему страдать? Сколько перед глазами будет эта ошибка? Сколько ещё ночей будет сниться лицо мальчика, которого он застрелил той судьбоносной ночью? Он больше не мог этого видеть… Больше не мог чувствовать разъедающее его чувство вины. Это токсичная, ядовитая смесь, которая дойдёт до смертельной дозы. Он поднял лицо, с красными глазами, опухшими от слёз. Вокруг него стояли манекены в полицейской форме. Их лица менялись с одного другое, и каждое лицо было Шону знакомо – это были его друзья, товарищи полицейские, которые после роковой ночи даже перестали отвечать на звонки.

- Убийца! Убийца! Убийца!
- Какой из тебя полицейский?
- Ты убил мальца! Он ещё даже не пожил на этом свете!
- Выстрелили ему прямо в грудь! Без предупредительных выстрелов. Просто нажал на курок!
- Он мучился в больнице не один час. Ты же это знаешь, да? Захлёбывался собственной кровью.

   Шон позволил боли захватить его, вцепиться и выдернуть сердце. Всё было сделано, это не обратиться вспять. Он выстрелил. Парень мёртв, а он жив. С неописуемым чувством пожирающей боли, горькой утраты, словно этот мальчишка был его сыном, он разрывался на кровавые кусочки. Он открыл глаза, обнаружив себя лежащим на подвальном полу, свернувшись, согнув ноги и руки. Пол оказался мокрым от его слёз и слюни. Его голова безумно крутилась по сторонам, взгляд был в поисках потусторонних визитёров. Но он был один.

   Скотт играл в бильярд на своём смартфоне. Да, в этой игре он был лучший. Хотя и случались неудачные удары кием, но в большинстве своём – он мастерски загонял шары в лунки. Он открыл для себя бильярд, когда играл в видеоигру «Yakuza Kiwami» на своей прелести, на своей PlayStation 4. Чтобы продолжать играть в бильярд, когда игровой приставки не было под рукой, он скачал игру в свой смартфон. И перепробовал не одну. Конечно, ему безумно хотелось сыграть в бильярд в реальной жизни. Игра и реальные ощущения — это совсем разные вещи. Скотт даже уговорил родителей пойти в торговый центр, где можно было сыграть в бильярд без пьяных соперников и сигаретного дыма. Но в душе он сильно переживал, что в реальности из него выйдет никудышный бильярдист.

   После того, как он разделался с очередным столом – отбросил сотовый и потянулся руками вверх, разминая тело. Тут он услышал женский голос, который еле-еле донёсся до его ушей. По началу он подумал, что это его сестры, комната которой была напротив. Но нет… У сестры был грубый голос, он бы назвал его голосом прокуренной женщины. Этот голос был мягкий, нежный, ласковый; если и был в мире самый женственный голос, то это был он. До его ушей доносилось пение. Теперь он это понял. Пение становилось всё отчётливее и отчётливее. Скотт закрыл глаза, его рот обильно наполнялся слюнями, которые приходилось тут же сглатывать. Его губы растянулись в улыбке, он словно чувствовал тёплые прикосновения поющей красавицы (ведь она без сомнений была таковой), музыка словно ожила и превратилась в нечто тёплое и осязаемое. Скотт поднялся на ноги и подошёл к окну. На улице стояла девушка в белом платье с каштановыми волосами, прямо под его окном. Загадочная певица тут же удалилась, словно уплыла, последнее, что увидел Скотт – это её развивающееся платье. Он прикоснулся ладонью к оконному стеклу, всё у него внутри кричало «Не уходи!». Но она исчезла, словно и не было её, а с её образом и пение. Скотт застыл у окна, думая о ней, лаская себя мыслью, что она пела лишь для него одного. Из любовного небытия его выдернул предательский скрип двери. Скотт тут же обернулся – на пороге стоял его отец.

   - Сынок, ты как? Будешь есть?

   Скотт всё ещё витал в сахарной вате, прыгал на ней и откусывал кусочки, которые таяли во рту. Он чувствовал сытость – еду заменили целующиеся бабочки в животе. Он покачал головой с широкой улыбкой и глазами, из которых вот-вот выпрыгнут сердечки, как в мультфильмах. Шон не узнал сына. Пол часа назад он был вне реальности, дрожал от страха, а теперь улыбается, будто под тяжёлыми веществами.

   - Я стучал в комнату твоей сестры. Но она заперлась. И не отвечает. Вероятно, спит. Нам всем следовало бы отправиться в мир грёз… Если услышишь что-нибудь из её комнаты – сразу же скажи мне, - Шон широко раскрыл дверь. – Не закрывай дверь. На всякий случай.

   Скотт повернулся к окну и утвердительно кивнул. Он выглядел словно в каком-то трансе. Шон осторожно подошёл к сыну, мягко, не делая резких движений, словно подходит к неуравновешенному преступнику, от которого не знаешь, чего ожидать. Отец взглянул на вид из окна через плечо мальчика – только тёмный лес и скошенная трава, светлое небо застлали тёмные тучи.

   Шон вышел из комнаты сына, залез рукой в карман и вытащил свой смартфон, нашёл в списке контактов Себастьяна и нажал на кнопку звонка. Но не успел он поднести сотовый к уху, как на экране смартфона высветилась надпись «нет сети». Шон перевёл взгляд на левый верхний угол экрана – действительно – деления отсутствовали.

   - Только не это… - прошептал Шон.

   У него внутри с каждым мгновение всё больше разрасталось чувство тревоги, перерастая в удушающую панику. Тут он вспомнил про телефон на кухне. «Спасение!» - озарило Шона. Он бегом спустился по лестнице, влетел на кухню, взял трубку телефона и внимательно набрал номер Себастьяна. Из трубки раздался деловой женский голос, который пытался казаться как можно более любезным: «Номер данного абонента не существует». Ватным движением руки, Шон вернул трубку на телефон, не с первого раза попав на ложе.

   - Нет, нет, нет. Только не это… - голос Шона дрожал. Пространство вокруг него поплыло. Связь с реальностью становилась такой прозрачной, такой еле уловимой.

   Тут его взгляд застыл. Он заметил, то что словно свет в темноте – бросается в глаза – жёлтый стикер с номером некоего Сэмюеля. С широко раскрытыми глазами, Шон сорвал трубку и дрожащим, но всё же твёрдым, пальцем набрал номер.

   Он прижал трубку к телефону и глубоко, размеренно вдыхал воздух, слушая гудки. Тут раздался щелчок, который всегда слышно, когда человек на другом конце провода берёт трубку.

   - Алло. Сэмюель?

   Тишина.

   - Сэмюель, меня слышно?

   Тишина. И дыхание, которое прорвалось сквозь тишину. Это дыхание в трубке телефона начало отдавать в голову. Сэмюель взял трубку и дышит в неё, словно маньяк-извращенец, почему-то не желая отвечать.

   - Сэмюель, говорите! Потому что мне, если честно, и так не по себе. Этот дом… Здесь творятся странные вещи. – было приятно сказать об этом кому-то. Это чувство сидело внутри разъедало Шона, и вот, наконец он поделился им с кем-то. С семьёй нельзя было. Была вероятность, которую он не хотел исключать, ведь не желал верить в сверхъестественное, что всё это только в его голове.

   Собеседник продолжал дышать в трубку. У Шона даже возникла мысль «А что если он немой? И заказ продуктов нужно было просто ему продиктовать, не получив в ответ ни слова. Но… Вероятно Себастьян предупредил бы меня…». Внезапно дыхание в трубке прекратилось. Шон уже подумывал положить трубку и набрать номер снова – вдруг возник сбой на линии, как дыхание раздалось снова.  Отчётливее. И от этого у Шона побежали мурашки – дыхание доносилось сзади. Шон напряг каждую мышцу своего тела и резко обернулся. Никого. Он выдохнул, подумал про себя «вот дурак», издав нервный смешок. В трубке висела тишина.

   - Если вы меня слышите… Я сейчас перезвоню. Вас не слышно.

   Тут Шон почувствовал что-то влажное, усеянное волосками, на своей ушной раковине. Он тут же одёрнул трубку от уха и скривился в лице, увидев длинный, волосатый язык, извивающийся прямо из телефонной трубки. Он отбросил трубку, она ударилась об пол, из динамиков раздался хриплый смех. Шон попятился от дьявольской картины, как вдруг ощутил, что его ноги хлюпают по полу. Он опустил взгляд – идеально чистый пол был залит кровью. Стены начали разрываться, словно свежие раны и кровоточить. Шон выскочил в коридор. Стены дома, потолок, пол кровоточили, извергая кровь, наполняя обитель. Стены обнажили нервы, кровавое, пульсирующее мясо. Лица на картинках хаотично двигались и произносили слова своими грубыми, загробными голосами, на неизвестном языке, который человечество никогда не познает. Входная дверь дома распахнулась. И снаружи не было ничего – чёрная, холодная пустота. Из комнат и коридора хлынула волна крови. Тело Шона не слушалось, впав в ужас. Эта волна направилась на него. Шон съёжился и прикрыл лицо руками. Кровавая волна была стихийная, неумолимая, она смыла его из дома в холодную черноту.

                VIII
   У дома давно не было гостей. Он обезумел от жажды.
   
   Дом голоден и жаден до хорошей трапезы.

   Он жаждет их.

   Выпить. Их. До. Капли.
 
   У страхов нет конца. Есть человек и его голова, где всё заперто. И если все страхи и эмоции в раз найдут выход – это конец.

   Кэти вырубилась. Ушла из несправедливой реальности в мир грёз. Когда она пришла в спальню из кухни, то в сумке сразу же нашла специальные таблетки для повышения настроения и выпила две штуки. За ними пошла таблетка со снотворным. Она не хотела брать с собой такой набор, сомневалась. Сейчас же она была рада, что всё-таки её интуиция не подвела. Чёрная полоса никак не кончалась, и становилась всё чернее; до адский, непроглядной мглы.

   Она открыла глаза. Тело ощущалось ватным, словно она парит над кроватью. Головой она ещё была где-то очень далеко. Она подняла руку и посмотрела на циферблат своих наручных часов – спала всего два часа. Это мало, чтобы оправиться, но достаточно, чтобы отдалиться от реальности. Которая становилась сюрреалистичнее любого сна. Кэти потянулась, расслабляя тело. Кровать была мягкая, убаюкивающая. Кроваво красное постельное бельё бросалось в глаза, было одновременно таким неуместным, и таким желанным. По ощущениям оно было гладкое, тёплое, словно кожа младенца. Кэти закрыли глаза и почувствовала себя на море. Как она лежит на спине посреди спокойной, расслабляющей воды. Нет ни волн, ни шумных купальщиков – лишь она, и море – спокойное, обладающее своим особым запахом, коим пахнет любое море при лёгком ветре. Запах становится всё сильнее, переходя амбре, донося до носа металлические нотки. Запах крови. Кэти раскрыла глаза и обнаружила себя плавающей в этой субстанции, которая не должна вот-так наполнять пространство. Кровать обратилась в кровавый бассейн. В ужасе она начала бить руками и ногами, расплёскивая кровь. Она уже было хотела перевернуться на живот и проплыть до конца кровати, как вдруг её обхватили когтистые руки, больше похожие на лапы. Но она всё ещё билась, пытаясь вырваться. Момент – и ещё одна когтистая рука вылезла из недр кровавого обиталища и ухватилась за лицо женщины. Десятки нечеловеческих рук утянули её в кровавые глубины безразмерной кровавой впадины. Она не может плыть. Она тонет. Поток засасывает её всё глубже. В лёгких кровь, кажется, она вот-вот задохнётся. Но поток выносит её наружу. На другую строну реальности. Она упала на металлическую поверхность; ладони и колени взвыли от удара. Сидя на четвереньках она выплёвывала кровь из лёгких, словно почти утонувший пловец воду. Она чувствовала этот тяжёлый, металлический вкус. Кажется, он останется с ней до конца дней, сколько бы бедняжка не чистила зубы. Кэти встала и огляделась – она узнала место где находится – барабан стиральной машины, который был крупнее, чем у обычных образцов, которые можно было купить в магазине. Эта стиральная машина в разы больше, словно была собрана специально для помещения в неё людей. Кэти выбралась через люк, сдирая до крови колени о заострённые круглые отверстия.  Её взгляд забегал по комнате, в которой она оказалась – интерьер странным образом был точь-в-точь, как кухня у родителей Шона.

   Не успела она опомниться, как услышала лязг ножей. Неизвестный зловеще скрежетал ножами друг об друга. Этот звук её всегда приводил в бешенство – это не практично, и не делает ножи острее. Она всегда отбирала ножи у того, кто так делает. Но сейчас она хотела бежать. Сейчас этот звук не вызывал у неё ничего, кроме паники. Она не одна. У неизвестного есть ножи, и она не сомневалась, что он пустит их в дело. Звук доносился из прихожей. Кэти сделала пару шагов и выглянула из кухни. Перед её взглядом располагалась дверь, ведущая в ванную. Как в доме родителей Шона. Это бессмыслица, полнейшая. Кэти отказывалась верить в этот бред. Но тут она услышала шаги. Тяжёлые, уверенные, сопровождающиеся лязгом косы смерти. Скрипучая доска, затем ещё одна. Как в доме у родителей Шона. Эти доски были в коридоре, ведущем на кухню. И если принять, что это место – полная копия дома родителей её мужа, значит – незнакомец совсем рядом.

   Тихо, словно кошка на своих мягких подушечках, Кэти выскользнула из кухни и направилась к двери в ванную. Она не заметила, когда шаги стихли, но без их устрашающего звука ей было спокойнее. Но это не означало, что здесь никого не было. Она чувствовала его. Кэти подобралась к двери, потянулась к ручке, и рука, словно сотканная из одних мускул проломила дверь из ванны и схватило горло бедной женщины. Могучие пальцы начали сжимать горло, Кэти не могла издать ни звука – только предсмертный хрип, и тут рука отбросила её на пол. Она попятилась назад, отбрасывая своё тело ногами. Дверь открылась. Вошел не мужчина, а целая гора мускул, которые даже были видны сквозь чёрное одеяние, похожее на робу монаха. На голове у него был чёрный пакет, даже без прорезей для глаз и рта. Из одной массивной руки, держащих два ножа, один он переложил в свободную руку, и направился прямо на свою жертву.

   Быть может прилив адреналина, а может желание жить заставило Кэти вскочить на ноги и ринуться на кухню. А через кухню по лестнице на второй этаж. У неё отпали последние сомнения, что дом был точной копией родительского дома Шона. Она вбежала в спальню мужа, закрыла дверь на замок (который Шон сам себе поставил, когда был подростком, чтобы родители не тревожили его своими заходами в комнату) и начала осматриваться, отыскивая в памяти нужную ниточку, которая приведёт её к целому мотку. Справа стоял книжный шкаф, заполненный книгами (в основном фантастикой и фэнтези), слева – одноместная кровать около стены с плакатами известных певцов, вдали, по середине стоял стол с компьютером на нём, позади большое окно. Уже тогда Шон работал в полиции. И она знала, где был его пистолет. Она подбежала к столу, открыла правый ящик. Да, он был там – его табельный Glock 19, из которого он даже разрешал ей пару раз стрелять. И сейчас она вспомнит уроки любимого. Кэти нацелилась на дверь, которой через секунду уже не было – преследователь вышиб её с одного удара ноги, которая, наверное, весит целую тонну. Она выстрелила первый раз – пуля угодила в раздробленный дверной косяк. Безумец издал издевательский смешок и медленно, словно животное, загнавшее свою дичь, направился на неё. Кэти сделала ещё выстрел – пуля попала ему в грудь, ещё выстрел – снова в грудь. Но чудовище даже не пошатнулось – он уверенно шёл на неё, сжимая по ножу в каждой руке. Из слёз Кэти потекли слёзы. Она не могла в это поверить. Это сон. В реальности люди не ходят, когда в их груди две дырки от пуль. Да и выглядит он, как типичный монстр из сна, который гонится за тобой, а потом ты просыпаешься и забываешь об этом сне навсегда. Мономан метнул в неё нож, лезвие которого вонзилось ей прямо в левую грудь. Она взвыла от боли, которая была реальней всего, реальней поцелуев, реальней ожога от утюга. Из последних сил она подняла пистолет, сжала его обеими руками. Чудовище встало, ожидая закономерного исхода. Она спустила курок, затем ещё раз, и ещё. Три пули угодили ему в голову – одна в глаз, другая в нос, третья в щёку. Но мерзавец ещё стоял, словно и не почувствовав пробивающего плоть свинца. Кэти смотрела на него взглядом, полным боли и отрешённости, полностью принимая, что будет дальше, несмотря на то, что это было безумием, помешательством, отголоском таблеток, принятыми ей.

   Сюрреалистичный маньяк схватил её за горло и отбросил к стене. Она выронила пистолет и с оглушительным звоном улетела затылком в стену. Ноги больше не могли её держать. Глаза заливала кровь. Неизвестный подошёл к ней, обхватил голову и приподнял её, чтобы жертва видела его лицо. Он снял чёрный мешок с тремя дырками от пуль.
 
   - Нет… - простонала она, увидев лицо своего мужа, своего дорогого Шона.
   - Я убью тебя! Также, как того мальчишку! – и голос был Шона, голос, который постоянно признавался ей в любви.
   - Ты не Шон… - прошептала она, пытаясь удержать взгляд на его лице, которое для неё превращалось в размытую, кровавую картинку.
   - А ты уверена? Это я. Настоящий я! А ты думала я не знаю, что ты боишься меня. С того самого убийства. Боишься, что я убью и тебя. Поэтому ты подсела на таблетки. Я всё знаю.

   Это был не Шон. Это была игра её мозга под таблетками. Она хотела в это верить. Безумец воткнул второй нож в её правую грудь. Боль вернулась с новой силой, хотя Кэти считала, что это уже невозможно. Он вырвал ножи из когда-то красивых, молочных грудей, дёрнул жертву за ногу, и женщина сползла на пол, вонзил ножи прямо в плоть между ног и медленно провёл лезвиями наверх. Кэти превратилась в две половинки, которые больше никогда не будут едины.

   Джесси очнулась от доносившегося до неё крика матери. Он был где-то вдалеке, поэтому Джесси решила, что слышала отголосок сна. Девушку поглотило беспамятство, грёзы. Вероятно, это было спасением. Она нашла себя на полу, около стола, и поначалу не могла сообразить, как так вышло, что она отключилась не на кровати. Тут её взгляд зацепился за открытый тюбик крема, и воспоминания волной нахлынули на неё; такой силой, что к горлу подступил рвотный позыв. Она вскочила на ноги и уставилась в зеркало. Её лицо. Она наблюдала своё лицо. Прекрасное, гладкое, без прыщей и других изъянов. Кожа не осыпалась с лица, обратясь в прах.

   -Это был просто сон… - выдохнула она. - Но такой реалистичный...

   Вероятно, крик матери был всё из того же жуткого кошмара. Но это не проясняло почему она заснула на полу. Как только она выпрямилась, то тут же в её живот ударила острая боль. Она издала лёгкий крик, тут же прикрыв ладонью рот, чтобы кричать ещё, но уже приглушённо. Джесси не знала, как давно приняла таблетку от боли в животе, но она ещё не начала действовать. Она взялась за живот и издала болезненный стон. Таблетка не действовала, а вот боль, кажется, становилась сильнее. Девушки проходят через адские мучения, которые под конец их жизни становятся обыденностью.

   Джесси опустила голову вниз и вскрикнула от ужаса – её ляжки были в крови, которая стекала по ногам и впитывалась в ковёр.

   - Что же происходит… Мама… - Джесси была готова заплакать. Её охватила паника.

   Она схватила со стола упаковку с прокладками, сняли свои штаны, трусы, и закрыла глаза рукой – всё ниже пояса было пропитано кровью, которая и не думала останавливаться. Это ощущение, когда ты писаешь, но не контролируешь этого. Только это не желтоватая жидкость, а кровавый ручей. Девушка скривилась от резкой, усиливающейся боли в животе, и истерично хватала ртом воздух.

   - Почему так больно! – закричала она сквозь слёзы.

   Она неторопливо выпрямилась. Боль из живота прошлась по всему телу. Ощущение, что выход крови усилился. Ещё никогда у ней такого не было. Дрожащими руками она достала из упаковки три прокладки и приложила межу ног. Не прошло и пол минуты, как они полностью были пропитаны кровью – хоть выжимай. Боль в животе продолжалась; странная, колющая, пугающая невинную девушку. И в этот момент она почувствовала, что живот крутит, не как обычно, будто там что-то есть… Она приподняла футболку и от ужаса чуть не потеряла сознание – в её животе крутилось нечто, оттопыривая ткани живота. Джесси бросилась к двери, повернула ручку – но она не подавалась. Девушка начала колотить в дверь и кричать что есть сил. Кричала она так сильно и истерично, что сорвала голос, и теперь могла лишь глухо хрипеть. Нечто в животе продолжает искать выход. Джесси уже не может держать в себе подступившее к её горлу – девушку начинает рвать на пол. Тут она почувствовала ощущение, которое никогда ещё не испытывала. Нечто выбиралось из её детородного органа. Джесси стояла шире расставив ноги, она не могла видеть, что там, но может если это выйдет, то боль закончится. Наконец, новорожденный упал на пол. Джесси рухнула от жгучей боли между ног и взвыла. Её лицо находилось прямо рядом с ним. Это не человек, нет, конечно, это не мог быть ребёнок – у Джесси даже никогда не было парня. Это не и было похоже на то, что может произвести человеческий организм. Она приподняла голову, разглядев перья, растущие прямо на теле у омерзительного гомункула. Малыш весь в крови, его правое глазное яблоко выпало и еле держится на вытянувшемся нерве. Он увидел свою маму своим единственным глазом. Хотя второй, выпавший глаз, тоже взглянул на неё зелёным, как у мамочки, глазом. Ощипанный, окровавленный птенец пополз к ней. Джесси попятилась назад, отталкиваясь ногами, наконец, она смогла встать и тут же согнулась от боли. Её недоразвитый жуткий плод уже полз по её ноге, при этом, вырывая из неё куски мяса. Мамочка должна кормить новорожденного. Её руки дрожали и не слушались, пальцы болтались, словно с атрофированными мышцами. Ей оставалось наблюдать, как гомункул ползёт всё выше и выше, вот, он уже на бедре, от которого откусил знатный кусок и протолкнул его себе в глотку. Оно добралось до лица Джесси. Она увидела его раскрывшуюся пасть, а затем - темнота – выродок выклевал ей правый глаз и насладился соком. Он оставил ей второй глаз, вероятно, чтобы она могла наблюдать. Он перевернулся, раскрыл своими крыльями-руками рот Джесси и забрался в него. Её первоначальный рефлекс – сплюнуть, но он крепко засел во рту. Джесси чувствовала его оперение и привкус собственной менструальной крови. У Джесси расширились глаза от ужаса, ведь она почувствовала, как человекоподобная птица пробирается по гору, вниз. Джесси чувствует, как рождённый ею монстр клюёт и пожирает внутренности, запивая желудочным соком.

   Скотт, как зачарованный смотрел в окно, ожидая появления незнакомки. Его сердце было околдовано, и он не мог разобраться чем больше – её голосом или самим фактом, что девушка обратила на него внимание. Фантазия стала явью. И он намеревался хорошенько постараться, чтобы с ней у него исполнились все фантазии. Тут он услышал смешок позади себя и тут же обернулся – это было очень похоже на её нежный голосок райской птицы. Он не собирался отходить от окна, чтобы не пропустить её появления, но необъяснимый шлейф захватил его и утянул из комнаты, вывел к лестнице. И тут глаза Скотта засеяли – он увидел её. Принцессу со сказочной красотой – нежной, блестящей кожей, ярко-голубыми глазами, каштановыми волосами, спадающими к её груди. Подол белого платья полностью закрывал ей ноги. Как только она увидела парня, то нежно улыбнулась ему и поманила к себе пальцем. Скотт с горящими глазами и широкой улыбкой бегом спустился к ней, других мыслей в голове у парня не было – только прекрасная незнакомка. Он встал напротив неё, достаточно близко, чтобы обнять за талию; обнаружил, что на несколько голов ниже неё, но прелестная девушка, кажется, была не против. Она обняла его за плечи и поцеловала в щёку. По телу Скотта пробежали мурашки, которые обратились в целый ураган, который раскачивал всё его тело.

   - Давай я покажу тебе свою комнату. – шепнула она своим мягким, словно персик голосом, который струился из её рта.

   Скотт закивал головой, не сводя своих глаз с её – голубых, кажется блестящих, за которыми скрывалась целая вселенная, миллиарды звёзд. Она взяла его за руку и повела к двери, ведущую в подвал. Подол платья скользил по полу, а сама девушка, будто плыла.

   - Ты живёшь в нашем подвале? – удивлённо спросил Скотт.
   - Да. Я живут там уже очень давно. Тебе будет уютно, вот увидишь. – её слова текла из уст сладким мёдом.

   Чаровница щёлкнула выключателем – подвал озарился светом. На первый взгляд он выглядел пустым. Они спустились по лестнице. Скотт сжимал её руку, ощущая нежнейшую кожу, которую он готов был ласкать часами. Он не заметил, как дверь позади них заросла зеленоватыми волокнами, похожими на влажную кожу. Он не заметил, как на полу появилась кровать, а стены обратились в полупрозрачные плёнки с пульсирующими зелёными венами.

   - Тут так чудно… - отстранёно произнёс Скотт, осматриваясь.
   - Это просто моя скромная обитель. Но ты же здесь не для этого…

   Скотт перевёл на неё взгляд и глаза застыли, как и он сам, став загипнотизированным её движениями – она подняла руки и сбросила с плеч ткань, которая скользила всё ниже и ниже раскрывая её обнажённое тело. Скотт не мог поверить своим глазам – раньше он видел девушек без одежды только на фотографиях в интернете. Её кожа стала влажной, словно она искупалась в масле, соски набухли, она дотронулась до своей мясистой груди, издав желанный стон. Взгляд Скотта упал ниже – на её талию и плоский живот, ещё ниже и его глаза расширились её больше, но не от возбуждения, а от ужаса, который заманил его сюда. Ниже талии, вместо ног у незнакомки были десятки щупалец, с помощью которых она скользила по этому миру. Скотта охватила истерика, он готов был броситься прочь из подвала – но увидел, что дверь была предательски закрыта омерзительной кожеподобной дрянью. Она приблизилась к нему, оставив на полу мерзкие следы слизи от щупалец, с обиженным видом:

   - Ты больше меня не хочешь?

   Скотт закрутил головой, попятился назад. Не сводя взгляда полного отвращения с создания, чуждому любому человеку, с создания, которое не должно существовать. Но оно выбралось из своей норы, откуда-то из глубин, которые люди не в силах изучить.

   Лицо омерзительного гибрида наполнилось яростью, её кожа разорвалась, словно слишком маленькая рубашка на теле массивного человека. Кожа спала, словно это был костюм, открыв взгляду Скотта, который надрывисто кричал, наблюдая богомерзкую картину, смердящий белемнит, занимающий своим размером чуть ли не весь подвал. Щупальца на лице существа молниеносно направились на Скотта, он бы не смог среагировать, даже обладая кошачьей реакцией. Щупальца проникли в ноздри, уши, отверстия в глазах, заполняя собой голову парнишки. Пупырчатые щупальца съели его глаза, обхватили мозг, скользя по нему. Скотт всё ещё был здесь, но обмяк с неестественно широко раскрытым ртом. Щупальца в голове парня удерживали его навесу. Гигантский белемнит проник своими щупальцами в мозг несчастного, и, кажется, в этот момент Скотт перестал существовать.

                IX
   Грех разрушает жизнь. Он даёт трещины, метастазы. Разрушительные землетрясения, пожирающие выстроенную по кирпичикам жизнь. Картинка сложилась в голове Шона. И он не мог себя простить за то, что его родные, да и он сам, попали в рукотворный кошмар. Из-за греха, который он совершил. «Не убей» - заповедь, начертанная на скрижали, которая была дана Моисею самим Богом. Теперь эта скрижаль в крови того мальчика, как и руки Шона. 

   Шон бежал во тьме, которая казалась его собственной. Он убеждал себя, что он – хороший человек, что верит в добро и высшие светлые силы. Но сейчас его так глубоко затянуло во мрак, что, кажется, из него нет выхода. Чем ближе он приближался к дому, тем дальше он отдалялся. Вокруг была лишь чёрная пустота. Не было ни земли, ни опоры под ногами – он бежал словно по воздуху, или первоначальной субстанции, которая существовала всегда. Внезапно дом обратился в мясистое месиво, с которого свисали куски кровавого мяса. Это место, к которому Шон так стремился лишь очертаниями напоминало дом. Неужели оно всегда так выглядело? «Неужели Себастьян специально заманил нас?» - думал Шон. Его старый друг будто сделал кровавое подношение этой старинной обители страха. Чем дольше Шон находился в этой холодной темноте, тем воспоминания становились всё противоречивее. «А был ли Себастьян?» - задался он. В детстве он дружил с Алексом и Грегори. В колледже нашёл себе единственного друга – Итана. В полицейской академии он распивал пиво и соревновался в стрельбе с Фрэнком, Джоном и некоторыми другими. Нигде в его жизни не было Себастьяна, а его мать никогда не звонила и не встречалась с матерями его друзей. Шон встал, как вкопанный, открыв для себя это откровение. С Себастьяном он познакомился после убийства – на курсах психотерапии. «Он промыл мне мозги… Втёрся в доверие…» - он изрыгал гнев сквозь зубы.

   Внезапно раздался оглушительный гром, за ним – выстрел. Перед Шоном пропал дом. Он недоумённо обернулся и вновь увидел тот переулок, себя, женщину около него и двух подростков, один из которых лежал на асфальте с кровавой дырой в груди. Шон попятился назад, мотая головой. Нет, только этого не надо. Не сейчас…

   - Ты не виноват. – он услышал справа от себя. И тут уже повернулся, увидев призрачный силуэт своей жены.
   - Кэти? – потерянно спросил он.
   - Помнишь, ты мне рассказывал про ту ночь. Вспомни. – она коснулась его густых волос, но Шон не почувствовал прикосновения – лишь теплоту, но он узнал эту теплоту – любимого человека.

   Я ехал по дороге с Робертом Шелли. После работы он попросил подвезти его, я особо не бывал в том районе города, где жил Бобби. Внезапно я услышал женский крик, проезжая переулок. Я затормозил, и сказал Роберту сидеть в машине – он был ещё совсем зелёный, хоть и рвался всегда в бой. Жаль я не взял его с собой… Я положил руку на кобуру с пистолетом – как всегда делал, когда что-то предвещало неприятности. Переулок освещал лишь один фонарь, да и у того лампочка была готова вот-вот погаснуть. Но я увидел их – двух подростков. Они сидели сверху женщины. Уже раздевали её. На асфальте валялась её сумочка, которую они опустошили. Я крикнул. Они вскочили и были готовы бежать – я это видел. Но я не намеривался отпускать мелких подонков. Я выхватил пистолет и навёл на них. Тот, который выглядел младше потянулся под свою куртку, словно хотел вот-вот что-то достать. Я приказывал ему не двигаться, но он продолжал тянуться к чему-то под курткой, и смотреть на меня с жутким оскалом. И тут он, наконец, вытащил это, и я выстрелил. Не знаю хотел ли я стрелять, мог ли выстрелить в подростка… Но палец предательски дёрнулся. Из руки он выронил свой смартфон. Наверное, хотел меня сфотографировать и выложить в интернет с заголовком «Коп-психопат угрожает подросткам». Я сплоховал. Эту ошибку нельзя исправить. А кровь с рук не смывается, сколько не старайся.

   Тут картина той трагической ночи ожила. Застреленный подросток начал эпилептически дёргаться. Шон смотрел на это с опаской, находясь на достаточном расстоянии. Тут Билли затих, и сердце Шона понемногу начало успокаиваться. Но тут же подросток сел, а затем и встал на ноги.

   - Ты! – крикнул малец.

   Шон попятился. У него голова шла кругом от этого ожившего кошмара. «Главное не потерять сознание» - убеждал он себя.

   - Мне было семнадцать, офицер! Ты убил меня! Я должен быть жив! – его голос лишь немного напоминал лишь только ломавшийся голос подростка. Он говорил загробный, демоническим голосом из могилы.
   - Мою плоть ели черви. Из-за тебя! Но даже смерть не стала концом! Я отомщу...

   Билли бросился на Шона, но полицейский увернулся от намеревавшегося его схватить подростка и выудил из своих же рук тот самый пистолет, на котором ещё остался порох от пули пущенной в грудь мальчику. Он осмотрел пистолет, словно не видел его вечность и наставил на ожившего Билли, словно повторяя сцену из той ночи, полной горьких воспоминаний. Подросток изобразил улыбку, похожую на дьявольский оскал. 

   -Ты был плохим. Возможно, не по своей вине. Возможно, попал под дурное влияние. Но ты не заслужил смерти. На тот момент. Да, я совершил ошибку и мне с ней жить. День за днём.

   Шон закрыл глаза, нажал на курок. Прозвучал выстрел. Минуту спустя он открыл глаза, хотя ему они сейчас и не нужны были – он всё чувствовал. Пуля вошла подростку прямо между глаз. Не боль, нет, этого он сейчас не чувствовал. Освобождение. Освобождение от вины и боли. В темноте больше не осталось демонов.

   Внезапно пистолет обратился в чёрный прах, как и картина ужасной ночи. Шон взволнованно начал осматриваться, не наблюдая нигде дом. Пространство накренилось. Раздался оглушительный рёв тысячи загробных ртов одного потустороннего, необъяснимого, непостижимого создания. Шон висел в этой тьме, плыл в ней, и внезапно незримый поток ударил ему в грудь, изгоняя из губительной реальности, которую человеческое сознание не в силах осознать и воспринять.

   Шон не знал сколько времени прошло, прежде, чем он лениво раскрыл глаза и почувствовал теплоту солнца. Ему так не хватала его греющих лучей. Он перекатился на спину и протянул руки к недосягаемому жёлтому шару. Шон вдохнул этот узнаваемый, родной, чистый лесной воздух. До его ушей донеслось пение птиц, его рот растянулся в улыбке, и он засмеялся от всего сердца. «Я дома» - промолвил он. Ни темноты, ни холода, ни жутких кошмаров. На сердце больше не было камней, а в глазах слёз. Кошмар закончился.

   Или нет? Его слух потревожили сирены полицейских машин. Они были уже совсем рядом. Шон неохотно поднялся на ноги, отряхнул от травы свои колени. На горизонте виднелись две надвигающиеся полицейские машины с звенящими сиренами. «Наверняка этому есть объяснение» - рассеянно рассудил он. И увидел то, от чего потерял последние остатки разума. Больше он никогда не был собой. Рядом с ним на траве лежали бледные, обескровленные тела Кэти, Скотта и Джесси. Он упал на колени и взял их ватные, словно игрушечные руки и извергнул из себя крик. Пространство для него перестало существовать. Были лишь они – его любимые, родные. Теперь безжизненные. Дом насытился их кровью. И всё это его вина.

   Полицейские машины остановились, из кабин вылезло четыре офицера, направились к Шону, держа на прицеле пистолета. Двое схватили его, убрали руки за спину и сковали их наручниками. Шон не мог идти, не мог больше чувствовать, и уже не существовал. Но его взгляд, пустой и лишившийся рассудка, увидел его – фигуру в пиджаке, с четырьмя змеиными глазами на лице, он стоял посреди деревьев, улыбаясь своей широкой, зубастой пастью и покручивая кольцо.

   Что есть реальность, если она обратилась в ад...

                X
   Дело Шона Ричардса шло несколько месяцев. Для следователей всё было очевидно – бывший полицейский сошёл с ума из-за убийства подростка. Его нездоровый разум побудил его изощрённо убить свою семью. Однако коронеры не смогли ответить, как он это сделал. На телах жены и двух детей не было следов от уколов или иных повреждений. Однако, тела были обескровлены. Шон Ричардс не смог предоставить никаких ответов – он лишь причитал о каком-то доме и мужчине с оранжевыми змеиными глазами.

   В данный момент Шон Ричардс находится в психиатрической лечебнице «Аркейн». Суд признал его психически нездоровым. Он проходит курс лечения, но доктора убеждены, что ни таблетки, ни процедуры результатов не принесут. Мистер Ричардс не отличается буйным нравом и выполняет все указания врачей и медсестёр. Медсестра Аннет, которая чаще всего ухаживает за Ричардсом даже приносит ему ветки таволги. По её словам, он сам её об этом попросил. На её расспросы, Шон ответил: «Таволга его слабое место».
   Из заголовок местных газет:

   «БЕСПОРЯДКИ НА КЛАДБИЩЕ».

   Жители Портленда устраивают на кладбище пикники и посиделки, словно это парк. Все посетители собираются около деревьев с красными плодами.

   «ЖЕНА ЗАРЕЗАЛА МУЖА И УТОПИЛА ДЕТЕЙ. ЕЙ ЭТО ПРИКАЗАЛ СДЕЛАТЬ СГУСТОК СВЕТА».

   Женщина отрицает, что это был ангел. По её словам, свет не имеет имени и его глупо связывать с религией. Сейчас она находится в психиатрической лечебнице «Аркейн, где уже полгода проходит лечение другой жестокий убийца – Шон Ричардс. По словам врачей, она сторонится других пациентов и разговаривает с потолком (что является обыденностью для психически больных).

   «ЗА ТРИ МЕСЯЦА БЕССЛЕДНО ПРОПАЛО НЕСКОЛЬКО СЕМЕЙ. ПОЛИЦИЯ ВЕДЁТ РАССЛЕДОВАНИЕ».

   В нашу редакцию обратился частный детектив Алек Макгинли с сообщением, что за три месяца в Портленде пропало четыре семьи. К нему обратились их друзья и владельцы домов, в которых они проживают. По утверждениям Макгинли, последний раз они были замечены подъезжающими к парку Форест.

   «ПОСРЕДИ ПАРКА ФОРЕСТ СЛОВНО ИЗ НИОТКУДА ВОЗНИК ШИКАРНЫЙ ОСОБНЯК. ЛЮДИ УСТРАИВАЮТ В НЕГО ПАЛОМНИЧЕСТВО. ПО СЛОВАМ ОЧЕВИДЦЕВ, ВОЗВРАЩАЮТСЯ НЕМНОГИЕ».

   Наши журналисты последние несколько недель были заняты расследованием странного, даже пугающего феномена – по парку Форест каждый день идёт длинная толпа, которая заканчивается у входа в шикарный двухэтажный особняк. Двое из пяти журналистов решили влиться в эту толпу, тем самым проникнув в особняк. Они взяли с собой всё необходимое оборудование. Мы уже шесть дней пытаемся с ними связаться, но они не выходят на связь.