- Все скоротечно. Ты здесь надолго? Там весна.
- Как получится, пока не дойду. Читал как-то японскую историю, не в историческом смысле, а в смысле рассказа. Там один крестьянин решил изменить русло реки так, чтобы вода пришла ближе к его родному селу. Зубилом долбил скалу миллиметр за миллиметром каждый день, год за годом, десятилетие за десятилетием, всю свою жизнь. Успел, пробил, изменил, потому что очень хотел. Мне проще, у меня не скала, а только обвал, но если придется, тоже возьму зубило.
- Хочешь, я тебе его подарю?
- Кого?
- Бегемота.
- Зачем?
- На нем спать удобно. Смотри.
Бегемот подогнул ноги, и она на него улеглась. Эротично потянулась и призывно посмотрела. Точно так рекламируют кровати в телевизоре, сразу хочется купить, особенно вечером, когда один дома. Наверное, тот, у кого характер послабже, покупает по кровати каждый день. Мне это ни к чему, и уж тем более свободно передвигающаяся кровать мне не нужна.
- А чем его кормить?
- Кормить? Как - то не думала об этом. Я что, еще должна его кормить? Если тебе это интересно, найди в интернете.
- Спасибо. Оставь его себе. Органичны вы очень, это сейчас, когда ты на нем, особенно хорошо видно. Просто единое целое.
- Как скажешь, хотела сделать тебе приятное. Не чужие люди.
- Нет, оставь себе. Лучшего спутника жизни трудно и придумать.
- Разумная мысль, нечастая от тебя. Зачем придумывать? Мне и этот хорош.
Бегемот посветлел, даже порозовел от удовольствия, глубоко посаженные глазки блеснули разумом. Все правильно, похвала в меру пробуждает разум, чрезмерная разрушает. Встречались на моем пути и то, и другое.
Они ушли в обнимку - бегемот и женщина. Нет, в нашем случае - женщина и бегемот.
Я и сам знал, что там весна, и уже совсем не ранняя. Воздух пахнет мёдом, идёт яблоневый дождь. Медленно, без спешки, без суеты лепестки белят поднявшуюся от земли зелёную траву, зелени становится все меньше. Почти снег, почти зима. Только это весна. Слышно, как гудят пчелы, торопясь собрать последнюю пыльцу с полуобнаженных цветов яблонь. Весна, уже шагнувшая одной ногой в лето.
Был праздник, а может, и не праздник, а что-то другое, не помню. Помню, что в день этот целомудрие и воздержание предписывалось неукоснительно. Нам это не составляло никакого труда, что может быть более целомудренным, чем наша любовь? Мы оба, каждый в своем доме ждали, когда затихнет скрип колес последней телеги и деревня затихнет, все от мала до велика уезжали в город.
Петух вскочил на плетень и загорланил в тишину, заявляя, что он теперь здесь один хозяин и владыка. Я побежал, и она побежала, мы встретились посреди белой от опавшего яблоневого цвета улицы. Обнялись и закружились и могли бы упасть, но не упали, выдержали до моего дома, а там, едва переступив порог, я поднял ее юбку, опустился на колени и впился губами в мягкий, прохладный живот. Когда пришли в себя, поняли, что лежим на полу, я поднялся, взял ее на руки и перенес в кровать. Снимал с нее одежду, целуя открывающиеся части тела, а она плыла в улыбке, говорящей о том, что счастлива принадлежать мне и будет счастлива от этого всегда. И мы то сплетались телами, то молча лежали, ее голова на моей груди, а моя на ее чуть влажных густых волосах.