Тусклый металлический свет вплывал сквозь оконные стекла, на которых дождь оставлял редкие следы-кометы. Спросонья казалось, что в комнате стоит легкий чуть желтоватый туман. Уютный аромат яичницы смешивался с дурманящим запахом масляной краски. На газете в углу сохла «обнаженная на синем». Сама обнаженная уже что-то требовательно кричала с кухни.
- Яичницу с колбасой будешь? – в третий раз проорала она.
Он, улыбнувшись, промолчал и не спеша выполз из-под василькового пододеяльника.
Вода из крана шипящей ледяной струей вонзалась в ладони, на которых еще остались следы краски со вчерашнего. Он еще раз подставил лицо под холодные капли и окончательно проснувшись, закончил процедуры.
С огромной белой тарелки на него смотрели два ярких, как летнее солнце, желтка. Колбаса, застенчиво укрылась белковой массой и лишь слегка намекала о своём присутствии.
- Приятного аппетита! – сказал он, не отрывая глаз от тарелки, со стороны могло показаться, что его пожелание было обращено к яичнице.
- Ешь уже, остыло почти! – бросила обнаженная, и располосовала глазунью так, что желток лужей растекся по всей поверхности.
- Ты картину видела?
- Да, но ты не обижайся, живописцем тебя не назвать. Не хочу произносить слово «мазня», но с кистью ты не очень дружишь. А в остальном вечер был хорош.
- То есть работу ты с собой не заберешь?
- Нет, конечно. Я в целом не очень люблю такое.
- А мне казалось, что вышло что-то похожее на Матисса.
- Фовисты – не мое.
- А что твое?
- Признаться не знаю. Может Караваджо, Дюрер, а может и Пикассо в его розовый или голубой период. Но точно – не Матисс, не Дерен, не ван Донген.
- Почему?
- Не люблю эти переходные формы к абстракции. По мне уж лучше Поллок или Мазервелл.
- Нет, я имел ввиду, почему ты об этом не сказала вчера?
- Нельзя было ломать магию момента.
- Тьфу, блин.
- А хочешь, я тебя нарисую?
- А ты умеешь?
- Немного училась.
- Попробуй!
Она смахнула остатки яичницы прямо на стол, растекшийся желток размазала по плоскости тарелки. Взяв в руки нож она аккуратно, но уверенно нанесла на желтую пленку контур. В ход пошли вилка, чайная ложка. А недоеденный кусочек хлеба превратился в губку, которой она удаляла лишнее. Немного кетчупа, чуть-чуть соевого соуса. Довольно быстро на поверхности получился полупрофиль. Яичный человек знакомо улыбался.
Он смотрел и удивлялся тому, как ловко у нее получается работать с непривычными материалами. Ему всегда было интересно, что там мог намазюкать Баския кленовым сиропом. И вот теперь перед ним почти незнакомая женщина творила с яйцом и кетчупом что-то немыслимое.
- Художку заканчивала?
- Не совсем, это семейное. Папа был станковым живописцем.
- Вряд ли он этому учил.
- Он нет, но тут важна тусовка.
- А зачем же ты тогда предложила рисовать тебя? Поиздеваться?
- Глупости. Мне хотелось побыть натурой. Я ж обычно с другой стороны.
Он расстроился и замкнулся в себе. Меж тем яичный портрет был готов. С его лицом тарелка выглядела как артефакт времен древнего Рима. Он злился и не мог этого скрыть.
- И что мне теперь с этим делать?
- Думаю, придется мыть. Иначе завтра начнет вонять.
- Вот-вот, вонять. Если ты сейчас уйдешь, я буду тебе очень признателен.
Она пристально посмотрела на него, и промолчав вышла из-за стола. Прощаний он не любил, а тут еще и уязвленное самолюбие. Дверь хлопнула и он остался в квартире один. На столе стояла тарелка с его портретом, вокруг нее была куча разнообразных крошек, пятна кетчупа и соевого соуса. Словно масляная краска выдавленные из тюбика горчица и майонез. Она использовала стол, как палитру. Он смотрел на это и злился еще сильнее. И не потому, что все это нужно будет убирать.
Он встал, взял тарелку и пустил на нее струю горячей воды. Изображение словно задрожало и растеклось. Вот уже и нет его портрета на поверхности. И это опять просто белая тарелка. Убрав со стола он пошел в комнату, взял картину и перенес ее на свет. В изображении вполне угадывалась женщина, которая призывно лежала на лазурном покрывале.
- И чем ей Матисс плох… Тем более, что это скорее Вламинк. Не поймешь их этих баб: то просят, чтоб их нарисовали, а то…, - бросив мысль недодуманной он вернул картину на место просушки, а сам сел за компьютер. Обида уже прошла и теплые воспоминания о вчерашней близости поднимали настроение и наполняли нутро миролюбием.