Цветы утраты

Светлана Петровская
               НАШ СЕМЕЙНЫЙ ПУШКИН.

         Моя мама не похожа на других мам. Другие, возвращаясь с работы, приносят тяжелую сумку с продуктами. Сумка мамы тоже тяжелая - от тетрадок с сочинениями.
 
   Моя мама - учитель литературы и пушкинист. В детстве это слово казалось мне совсем не передающим его смысл, не очень красивым. Как машинист или пофигист.

   Но как иначе назвать человека, который очень любит Пушкина? Мама и выглядела как девушки его времени: бледное лицо с легким румянцем, светло-каштановые кудряшки над ушами, прямая спина, неторопливость походки. Только платье пушкинской эпохи надеть - и не отличишь от сестёр Осиповых-Вульф, например.
 
    Когда я была маленькой, то думала, что отец должен ревновать её к поэту. Ведь когда она говорила о нём, её мечтательные карие глаза вспыхивали вдохновением и любовью. Но папочка почему-то терпел этого третьего - после него и сына - мужчину в семье.

   Редко-редко, когда я чего-то теряла или не могла найти ответа на вопрос, он мог, вздохнув и пошевелив густыми бровями, попрекнуть меня: «Не знаешь? А кто знает, Пушкин?». И я оглядывалась в испуге: вдруг мама услышит и обидится…

    Я много читала, в детстве у меня была интуитивная грамотность.  Это когда смотришь на слово, и, если его внешний вид нравится, значит, ошибок нет. А если что-то цепляет, значит, буква не та. Как-то так…

    Класса с пятого я помогала маме проверять сочинения, подчеркивая простым карандашом ошибки. Кое-какие ляпы мы записывали в блокнотик и хохотали. Много было и про Пушкина.

   Например, Пушкин приехал в Болдино и обОлдел.
 - Арина Родионовна знала наизусть много сказок Пушкина и читала их маленькому Саше.

    А вот в стиле ужастика:
 - Глубокий старик Державин благословил Пушкина  из гроба.

   Бывало так, что мама за голову хваталась.  Меня она ругала за почерк: признаюсь, он у меня даже не «как курица лапой», а каллиграфическое безобразие.
   
   Увы, в годы моей учёбы уже не было чистописания, а ведь лицеисты несколько часов в неделю посвящали этому предмету.
 
   А какие у Пушкина черновики стихов! Буквы - бусины, буквы  - трава на ветру, вдохновенные зачеркивания, строчки – как волны прибоя…

  А профили и прекрасные ножки!? Эти страницы можно вставлять в рамочку как самостоятельное произведение искусства - не черновик, а каллиграфический арт-объект.

    А вот сам он жил набело, без черновиков. Жил – горел, совершал необдуманные поступки, писал эпиграммы, ревновал, верил в народные приметы. Ценил верную дружбу. 

    Помню, мы с другом Валеркой навещали  заболевшего одноклассника. Маленький, вихрастый, весь просветлённый от болезни Серёга лежал в постели с закутанным горлом и температурил.  Мы неудобно пристроились на одной табуретке.
 
   Друга было жалко, но что делать, мы не знали. Валерка протянул Серёжке большое красное яблоко. Тот осторожно его укусил, стараясь на нас не дышать. Не знаю, что на меня нашло, но я взяла яблоко из рук опешившего Серёги и, как ни в чём не бывало, тоже откусила кусочек.

    Валерка понял меня, принял эстафету, сочно хрустнул и передал яблоко Серёге. Так мы и ели это румяное яблоко по кругу.А наши тени на стене от настольной лампы были очень похожи на профили лицеистов.

    Когда Сергей поправился, мы учились фехтовать гибкими ивовыми прутьями. У Пушкина было подпольное имя Сверчок, а у меня Светляк. Светлячок.

       Мама в моём классе преподавала литературу и могла рассказывать о Пушкине и его друзьях так, словно они учились в соседнем классе.

    Это из-за Пушкина мы с подругой пошли учиться бальным танцам. Партнеров,  правда, не нашли - пришлось по очереди изображать то даму, то кавалера. Целый год выдержали, даже осилили медленный вальс. 

   День рождения у мамы в ночь перед Рождеством, и мне казалось, что она должна была любить Гоголя, но судьба распорядилась иначе: в нашу семью вошёл Пушкин.

   Две  полки книг про него были над письменным столом. Конечно же, там его произведения, биографии друзей, открытки,  рисунки, письма... Вот это последнее казалось мне нечестным: зачем же читать чужие письма?
 
  Вспомнилось письмо, написанное мной соседу по парте:  я вовсе не хотела бы, чтобы кто его прочитал!

   Ещё у нас был Пушкинский клуб. Мы собирались в маленькой комнатке, где сами на стене нарисовали героев его сказок.    

    Мама устраивала нам викторины, чтения, посиделки с чаем, и это было совсем не скучно. Сколько тайн мы узнали, сколько волнений пережили!

       Много ещё могу я рассказывать о детстве и о Пушкине, потому что боюсь дойти до страшной темы его смерти.  Сколько раз я рвала портрет Дантеса! Вот гадёныш, неужели не понимал, кто стоял напротив него у роковой черты, неужели вот так хладнокровно мог стрелять в поэта России? Лишь постепенно узнавалась правда, но и до сих пор многие мгновения последних пушкинских дней для всех нас окутаны тайной...
 
    Перед темой гибели поэта уходили в сторону темы любви и природы –  эта трагедия была безвозвратной - первой непримиримой потерей в жизни.
 
   Кусая карандаш, я писала стихи на смерть Пушкина своим плохим почерком, с яростью, до дыр ставя точки и тире.
         
          А я, как во сне, бегу...
         Почти не дышу - спешу.
          Бегу, руками машу,
          Как птиц, отгоняя смерть.          
            А я всё бегу, бегу...
           - Постой, подожди! - прошу.
            А он лежит на снегу.
            И мне уже не успеть…

        Ах, если бы Наталья Николаевна не была так близорука!  Она разминулась с Пушкиным, который спешил на дуэль.  А ведь их пролётки пролетели навстречу друг другу… Она поехала в жизнь, а он - к вечности…

      Теперь я перескочу через много лет. Мама по-прежнему пушкинист, читает новые изыскания и охает: «Представляешь, считают, что «Конька-горбунка» написал Пушкин!.. Он отдал рукопись молодому Ершову, которого цензура не так проверяла. Что-то я сомневаюсь…».

     Или совсем недавно «огорошила»:

- Представляешь, первым русским произведением на японском языке была «Капитанская дочка». 1883 год. Переводчик – Такасу Дзискэ назвал повесть «Ка-син тё-си-року»…
- Замечательно! – восклицаю я.

- Ещё бы! – улыбается она. – Ведь если перевести на русский с японского, то получится «Думы цветка и мечты бабочки».
- Японский менталитет в образах!

- Другой вариант перевода – «Дневник бабочки, размышляющей о душе цветка». Как тебе?
- Удивительно…

     Мои дети как-то поздравили её с днём рождения не 6 января, а 6 июня, уверяя, что она точно родилась в день рождения Пушкина -  иначе не может быть.
   
    Она похожа уже не на девушку пушкинской поры, а на Арину Родионовну, если повязать платочком. А я на своих уроках композиции в Художке всегда даю ученикам тему о Пушкине.
    Много рассказываю о нём так, словно  хорошо знала лично его самого и его друзей.
 
    Маленькие художники даже пишут небольшие тексты, чтобы понять эпоху и выбрать сюжет рисунка. И вот удивительно: больше всего их привлекает тема дуэли и смерти. 
   
     И сказки, и любовь, и друзья - это тоже есть, но несколько раз они просят меня пересказывать историю о том, что случилось на Чёрной речке. Некоторые плачут злыми слезами. И я ещё не говорю им, что сейчас бы Пушкина можно было бы спасти. Не говорю, чтобы не расстраивать ещё больше.

    Приношу домой выписки из их сочинений - для мамы.

- «Пушкину было жаль убивать человека, и он стрельнул пуговицей…»

- «Царь сказал: «Убирайся, Дантес, из России, ты Пушкина убил!»  Дантес заплакал и ушёл…»

- «Царь сказал: «Натали, Вы прекрасны, но у вас четверо детей» -  и заплатил все её долги».

- «Пушкин упал, и вся Россия ужаснулась».

- «Зачем он пошёл на эту дуэль? Сказал бы, что сейчас это не модно…»

- «После этого выстрела почернела синяя речка…»

           А детские рисунки  выглядят почти  одинаково: акварелью или гуашью, яркие или в сдержанной гамме, но один сюжет обязательно присутствует.
     Белый снег. Следы на снегу. Пушкин, с бакенбардами и в цилиндре, с пистолетом в руке, спокойно и неумолимо идет слева направо…

   Всегда слева направо, как мы пишем строчку, шагает навстречу смерти, которая произойдет где-то там за пределами листа бумаги.
 
     На картине он ещё живой, но уже отстранённый, сосредоточенный.  И длятся секунды. И мы знаем, ЧТО вот-вот произойдет.

   Но он ещё идёт, идёт, идёт по листу бумаги слева направо – и в этом есть огромный смысл! Словно дети продлевают эти секунды его жизни!

  PS. Своим выпускникам мама написала такие светлые строки:

         Пусть наша школа не Лицей,
          Не все из нас поэты…
          Но память наших школьных дней,
          Но память ваших школьных дней
           Не канет в Лету…
           Благословенны те мгновенья,
           Что в юности чисты и святы –
            Цветы любви и вдохновенья,
            Цветы восторга и сомненья,
              Цветы утраты….