Январь 1942 года. Ленинград. Легонько потрескивает в буржуйке ножка от стула. Вот маленькие, изящные, но неестественно бледные ручки бросают в жерло маленькой печки, похожей на разгневанного гнома, остатки стула. Ручки тянутся к разгоряченному металлу и почти касаются его. Совсем ещё молоденькие ручки с длинными и, несмотря ни на что ухоженными пальчиками, которые совсем недавно весело плясали на белых клавишах пианино, стоявшего в гостиной. Сейчас эти пальчики ели сгибаются от холода. Да и от пианино остались одни железные детали. А как было весело, как было хорошо, когда в доме известного профессора лингвистики, преподававшего в одном из лучших ленинградских институтов, собиралась весёлая компания близких друзей, и Шурочка Минаева играла на этом самом пианино весёлые вальсы и задумчивые сонаты. Как было интересно слушать разговоры взрослых людей о политике, литературе, лингвистике и просто о самых обычных бытовых вещах. Как необычно было видеть эти заинтересованные, робеющие и намекающие взгляды молодого студента – папиного любимчика, часто гостившего в их доме. Теперь всё не так. Нет уже той весёлой компании, нет той беззаботной и весёлой жизни и нет уже многих из тех, кто наполнял эти комнаты разговорами и звонким смехом. Теперь есть страх, есть холод и голод, есть горечь утрат, есть постоянные немецкие налёты и тяжёлый труд с утра до ночи, есть до горечи знакомая "музыка" метронома.
Месяц назад эти белые ручки получили из грубых морщинистых рук почтальона похоронку на известного профессора лингвистики, а три дня назад , обливаясь слезами от горя и собственного бессилия, тащили на кладбище родное тело, завёрнутое в белую простыню. Сейчас ручки греются у остывающей буржуйки. Шурочка оглянулась. Она находилась в папином кабинете - небольшой комнате, посередине которой стоял стол, а все стены были обставлены книжными стеллажами. Это была личная библиотека профессора. И его дочери. Она обожала эти полки полные старых, пропитанных каким-то особым духом книг. Здесь, сидя в отцовском кресле, она зачитывалась приключениями в детстве, любовными романами в отрочестве и вообще классикой в юности. Здесь проводила лучшие часы своей жизни. Эта маленькая домашняя библиотека стала её страстью и любовью. Она проводила здесь всё свое свободное время. С благоговейным трепетом перекладывала она книги и смахивала с полок пыль. А самым любимым и долгожданным для неё днём была папина зарплата. В этот день семья соблюдая традицию, отправлялась на развал, располагавшийся рядом с рынком. Там, всегда у одного и того же продавца они после долгого и качественного отбора покупали старенькую, но всегда аккуратную книжку. Во всём этом процессе, кроме участия в самом выборе книги, у Шурочки была ещё одна ответственная роль. Она, и всегда только она, несла книгу от развала домой, определяла для неё место и водружала на полку. То, что испытывала девушка в эти моменты нельзя передать словами. Это была смесь тысячи разнообразных эмоций, начиная с гордости и заканчивая горем, что книга всего одна и ритуал завершён. Теперь в кабинете было пусто. Уже превратился в пепел стол отца и все книжные полки. Но только не книги. Всё они были сложены на полу в аккуратные стопочки. Не из одной не было вырвано ни листика. Но вот огонь в печке гас, и раскалённое железо теряло своё тепло. Шурочку не раз уже посещали мысли, что когда-нибудь придёт этот ужасный день, когда в доме не останется ничего из того, что горит. Кроме книг. Она прекрасно понимала, что такой богатый запас обеспечил бы её теплом ещё на несколько дней. И вот она вроде бы решилась. Беленькая ручка потянулась к одной из книжных стопок. Вот ручки уже вертят книгу.
- Михаил Юрьевич Лермонтов "Герой нашего времени", - вслух прочитала девушка. И сразу же на Шурочку навалились воспоминания. Она вспомнила, как читала эту книгу, как горько плакала над погибшей Бэлой, как мысленно жала руку полюбившемуся ей Максим Максимычу, как ненавидела, и в то же время жалела Печорина. Вспомнила, как сначала презирала, а затем очень раскаивалась и плакала по Грушницкому. Потом ей вспомнилось, как они с отцом и мамой сидели тихим летнем вечером на балконе и обсуждали этот роман. Её отец, по её мнению ужасно заблуждавшийся, горячо ругал Печорина, а сама Шурочка вместе с мамой защищала его и говорила, что в душе он добр и благороден, а виной всему был дурной характер, воспитание и тяжёлая жизнь. Солёные слёзы потекли по впалым бледным щёчкам. Капли стукнули по твёрдой голубоватой обложке с неясным рисунком. Саша не могла сжечь эту книгу. Она не могла сжечь свои воспоминания. Она не могла сжечь частичку родных ей, покинувших этот мир, людей. Она отложила книгу. Прошло несколько минут, Шура вздрогнула и очнулась, как будто от неглубокого сна. Машинально она взяла книгу из другой стопки и прочитала название.
- Уильям Шекспир "Ромео и Джульетта", - ели слышно прозвучало в пустой комнате. Новая волна уже немного других, но не менее приятных воспоминаний нахлынула на девушку. Это было совсем недавно. Довоенная весна вспомнилась Сашеньке. Вспомнился ей и её одноклассник Пашка Круглов. Высокий темноволосый юноша с карими глазами. Вспомнился майский закат на крыше Шуриного дома. И эта самая книга. Они читали вместе, по ролям. Она все женские роли, он - мужские. Всё это живо всплыло в памяти девушки. Вспомнился и первый, робкий поцелуй темноволосого мальчика, после которого она взвизгнула и убежала в квартиру, а он потом приносил ей ту самую книгу и долго невнятно извинялся, за что был награждён уже вторым поцелуем. Лёгкая краска прилила к щекам и на слипшихся, потрескавшихся губах на мгновение показалось подобие улыбки. Но она моментально исчезла, и лицо сразу стало грустным. Шура вспомнила, что Паша в самом начале блокады ушёл в ополчение и больше она о нём не слышала. Сашенька нежно поцеловала книгу и положила её обратно. Она поняла, что не сможет расстаться ни с одной книгой, ни с одним воспоминанием. Эти воспоминания были ей дороже тепла, дороже жизни. Потому что они и были её жизнью. Шурочка обняла практически полностью остывшую печь и забылась крепким сном. И ей снились сны. Весёлые, разноцветные сны. Снились ей отец, мать, снился старый торговец книгами. Снился застенчивый отличник-студент и темноволосый Пашка в образе Ромео. Сны были очень приятными и сама этого не ведая, Шурочка радостно улыбалась во сне. Такой её и нашли спустя два дня. В обнимку с печкой и с беззаботной улыбкой на лице. А вокруг, в аккуратных стопочках лежали книги. Целые книги. На дворе стоял лютый январь 1942 года. Один из самых тяжёлых месяцев блокады.
А до конца войны оставалось ещё три с половиной года. Три очень долгих года.