Казаки рыбу всегда любили и ценили. В Илеке водилась она в изобилии – и судаки, и лещи, и сазаны. Бывало, и белуги попадались. В Яике-Урале осетры, белуги, севрюги, стерляди, сомы, сазаны, не говоря уж о мелочи. Привилегией казаков было право багрения – ловли рыбы баграми. Дозволялась такая добыча только в январе, и была самым главным и важным ловом. В мае у казаков севрюжий лов, а попавших в сети белуг и осетров бросают обратно в воду. В октябре – осенняя плавня, не столь важная. В декабре можно было ловить сетями подо льдом во всех мелких реках, кроме Урала.
Рыбный праздничный пирог выносили при встрече гостей. Им же приветствовали вернувшихся с военной службы станичников. Всегда в достатке была на казачьем столе и икра, на святые дни – осетровая, на другие – из судаков да сазанов. Любимым блюдом казаков была уха, и в каждой станице готовили её по-своему. Рыбу жарили, варили, тушили, запекали с овощами и кашами. Заготавливали её и на зиму – копчёную, солёную, вяленую.
А степняки-скотоводы рыбой брезговали. В ходу она была только в Приаралье. Веками кухня кочевников строилась на мясе да молоке. Ловлей рыбы занимались только бедняки, потерявшие свой скот и научившиеся этому промыслу у казаков, и то преимущественно на продажу. Если есть возможность забить овцу или быка, так зачем же есть то, что едят в несчастье? Того и гляди, беду накличешь! С пренебрежением смотрели казахи на тех, кто ел рыбу.
Уже год прожила Дуня в ауле, довольствуясь традиционной казахской едой. Но скучала она по родным, казачьим блюдам. Только не всегда можно было приготовить её. Уже давно Дуняша хотела рыбы, хотела так, что судорогой сводило челюсти, а при воспоминании о сковородах, полных жареных карасей, текли слюнки.
Как-то вечером, уставшая после насыщенного дня, полного забот, сидела она возле юрты, вдыхала ароматный воздух, напоенный запахами распаренных на жаре зрелых трав. В нежно-розовом облаке садилось солнце, щебетали вечерние птицы, стрекотали сверчки и цикады. На окраине аула слышались голоса девчат, смех парней. Это молодёжь веселилась на качелях, которые каждое лето устанавливали на окраине кочевья.
Ластилась к ней Амина, оставшаяся жить у Кадиши и скучавшая по своей второй маме. Прижав девочку к своему боку, Дуня смотрела вдаль, и покой и умиротворение царили в её душе.
К юрте подошёл Карим, взялся поправлять что-то у стоявшей неподалёку телеги и, словно случайно, спросил:
- Кардас, как ваше здоровье?
Давно приметил наблюдательный парень особый отсвет на лице девушки, едва заметную улыбку, обращенную словно внутрь.
- Слава Богу, Карим! Как ты поживаешь?
- И у меня всё в порядке. Не нужно ли вам чего? Всё-таки не в родном доме.
- Дом женщины там, где её муж, - засмеялась Дуня, - Но вот рыбки бы не мешало. Тогда бы совсем хорошо было.
- Я тоже люблю рыбу. На моей родине её едят много. Что, Амина, скучаешь? – переключился он на девочку, - Где же твоя кошка?
Амина смущенно спрятала личико под мышкой Дуни и ничего не ответила. Карим засмеялся и отошёл.
Никто не обратил внимания, как ходил он к реке и нарезал гибких прутьев, как вымачивал их в горячей воде возле маленькой старой кибитки, где жил он. Назавтра сплёл он нехитрую ловушку и погрузил в реку за большим камнем, непонятно как оказавшемся на быстрине.
А следующим утром Дуняшу ждал подарок – целый мешок крупной отборной рыбы. Всплеснула Дуня руками: тут тебе и караси, и лини, и щуки!
Карасей она тут же нажарила в сметане, на угощение пригласила Кадишу и Амину. Целую сковороду приготовила она для Карима. Кадиша ела, да нахваливала, давно мол, таких карасей не пробовала. Амина кашляла, ковыряла пальцем мелкие косточки, но зажаристую корку уплетала за обе щеки. Есим к рыбе был привычен со времён учёбы в городе, ел с удовольствием, да похваливал. Только просил не угощать его линями да сомами, запрещёнными Кораном.
И остальному улову хозяйственная Дуня нашла применение. Айша тихонько шипела, что русская девка провоняла рыбой весь аул, но в открытую вступать в ссору не стала.
Через неделю ранним утром Карим отправился за новым уловом. Был густой предутренний туман, босые ноги парня стали совсем мокрыми от росы. Но внезапно он услышал от реки негромкие звуки – вполголоса переговаривались люди, фыркали лошади. Что делать конникам в такую рань возле их аула?
Карим бегом кинулся назад. На окраине кочевья набат, сделанный по приказу Есима. Карим схватил било и стал стучать:
- Люди, просыпайтесь, вставайте! Чужаки возле аула!
Выскакивали из юрт заспанные мужчины, спешно одевались женщины, плакали дети.
- Где они? Где?
- Там, у реки! – Карим показывал рукой на рыбное место.
Пока оседлали коней, пока решили, кому и куда ехать, прошло время. У реки уже никого не было, и только росистая трава оказалась густо истоптана лошадиными копытами.
«Кто это был?» – гадали аульчане. Однако же само появление всадников и то, как они быстро исчезли, вызывало тревогу. Люди, приехавшие с добром, не станут прятаться в тумане. Были ли это бандиты или казаки, преследующие их, так и осталось неизвестным.
По-прежнему пастухи не спали ночами, охраняя стада и табуны. По-прежнему дозором объезжали аул молодые парни. По-прежнему мужчины, ложась спать, клали возле себя оружие.
В сентябре Есим ездил по делам в Оренбург, а приехав, объявил аульчанам:
- Земляки, можно спать спокойно. Банда выловлена, главарь схвачен.
С облегчением вздохнули люди. Жить всё время настороже – не лучшая доля.
А дома Есим рассказывал Дуне:
- Чтобы поймать банду, казаков переодели купцами. Эти ряженые купцы разыграли, что вроде как они очень спешат и не хотят ждать, когда выйдет большой караван.
- А как же охрана? – с интересом расспрашивала Дуня.
- Чиновники прилюдно им объявили, что маленькому каравану казачья охрана не полагается. Хотите, мол, безопасности – ждите две недели.
- Значит, все видели, что купцы вышли без сопровождения? – засмеялась Дуняша, - Здорово придумано!
- Да. Если у разбойников были в Оренбурге лазутчики, то они сразу сообщили главарю о караване. Ну, а те и не замедлили напасть, чуть только ряженый обоз вышел в степь.
- И казаки их перебили?
- Да, кого убили, кого связали, да в город. Главаря взяли живым. И ты знаешь, кто это? – Есим смотрел на Дуню выжидающе.
- Неужели...?
- Да, Балта-барымтач. Я подозревал, что это он, но не хотел говорить вслух. Всё хотел думать о нём лучше, - Есим задумчиво смотрел на степь, открывавшуюся в проёме двери
- Что ему теперь будет?
- Каторга. Ему грозит каторга.
- Ах, глупый, глупый Балта! – сокрушённо сказала Дуня, - до чего себя довёл!
- Он знал, на что шёл.
Как бы там ни было, но в степь пришёл покой.
Продолжение следует...