Вот она- тушечка нашей таксы. Она лежит на диване, сладко вытянувшись и замерев в безошибочном покое смерти. Ещё несколько минут назад её трепыхали последние судороги уходящей жизни, дыхание Чейна-Стокса, агония, да-да, всё как у людей.
Но людей мне не жалко, а вот взгляд на это маленькое, абсолютно беззащитное тельце, обряженное мамой в какие-то приличествующие событию тряпицы, рвёт душу. Может быть, потому, что она лучше меня? А может, потому что самая эта собачья беззащитность, ангельская покорность судьбе меня так ужасает, ибо нет во мне самом пока её?
Ещё ночью, во время ночного приступа голода, я достал из холодильника ветчинки и услышал знакомое цоканье коготков. Ах, как я обрадовался её аппетиту! Несколько дней Нюшка не ела, я сказал маме, чтобы готовилась к худшему. Легко сказать: готовься. А сам-то в глубине души думаешь - авось, да пронесет, вдруг да выскочит из тупика болячки. Но она взяла кус ветчины как-то неохотно, пятясь пошла в комнату мамы. Больно было смотреть, как неуклюже она перебирает лапами. Ёкнуло у меня сердце и тогда, когда я увидел, что сразу не смогла она проглотить добытое...
Мы крепки задним умом, и часто пытаемся наделять всё произошедшее мистическим смыслом. И потому мне хочется сказать, что она попрощаться прибегала. Проснувшись утром, около одиннадцати (был женский праздник, и погода стояла распрекрасно теплая) я направился обычным курсом на туалетную комнату, встретил заплаканную маму, которая сквозь слёзы сказала, что мол, плохие новости - кончается наша собачка. Кинувшись в комнату мамы, я застал её уже бездыханной - тёплое тельце было по-прежнему уютным, но жизнь из него уже убежала, как молоко у нерадивой хозяйки.
Мама сказала, что с утра у неё хватило сил ещё вспрыгнуть на диван к ней, и вроде это она так прощалась. А потом легла, похрипела, странно задышала и успокоилась. Или упокоилась?
Суета наших дней ставит в центр нас самих, наше эго, наши проблемы-и собака бывает, зачастую, тем средством, к которому мы прибегаем, чтобы расслабиться, забыться, посюсюкать и погладить её, попичкать вкусняшками.
Но приходит этот день, когда собака становится главным событием, главной проблемой, главной болью. Не средством, а целью. Это - день её смерти.
Когда она уже не может этого ощутить и ответить нам лаской - мы, люди- начинаем страдать и мучиться. Так наркомана, лишённого дури, начинает плющить и колбасить. А если в нашей жизни мало любви и много одиночества- то потеря собаки становится катастрофой. И мы бежим, сломя голову, за новой собакой. В надежде утихомирить боль. Но боль совсем не уйдёт, потому что почти 14 лет эти глаза и этот весёлый хвост помогали тебе осваивать трудное ремесло жизни, высшей и последней вершиной которой является смерть.
Почти 14 лет твоей жизни-много это или мало? Годы летят незаметно, молодость проходит, зрелость увядает, подходит грустная и толстая старость – и смерть себе подобных начинаешь воспринимать как простую неизбежность человеческого бытия, элемент быта. И только смерть собаки позволяет ощутить реальный груз прожитых лет.
Была она, четырёхлапая, появившись почти ниоткуда в твоей жизни, прошла вместе с тобой её немалый отрезок и в такое же ниоткуда ушла, а ты остался, немолодой растерянный человечек в огромной Вселенной.
Тепло уходит из тушки, она остывает, а боль от утраты выжимает из глаз слёзы. Слёзы? Когда последний раз они приходили на глаза? Жестокость нашей жизни делает нас бесчувственными автоматами – не потому что мы плохие, а потому что, сочувствуя чужому горю, сам не выживешь. А по собаке плачется хорошо. Плач, как и вера в Бога- вещь бесполезная, но, как и вера в Бога, он облегчает груз нашего экзистенциального одиночества.
Тёмный куст, мешочек с застывшем в rigor mortis тельцем, полнолуние, последние глупости, сказанные над землей, принявшей в себя крохотную рыжую собачку, существование которой на Земле прошло совершенно не замеченным. Или это только слепые умом его не заметили? Словно во сне пролетают прогулки с ней, прибаутки, шутливые угрозы «ременя дать», когда хитрюга совсем уж часто донимала на лишний кусочек снеди… Зачем всё это, весь этот сон, называемый дураками жизнью?
Но, ложась спать и глядя в своё внутреннее зеркало, я неожиданно вижу, что с той стороны теперь мне улыбаются не только дорогие мне люди, которых оттуда сюда не вернуть уже никогда. Моя Нюха, стоя среди них, весело машет мне своим умильным хвостиком.
А завтра прибежит новая Нюха- живая, только недавно появившаяся ниоткуда. И спустя положенное время смерть отберёт и её у меня. Таков закон мирозданья, который никто изменить не в силах. Кто знает, может быть, это и к лучшему. Потому что мёртв не тот, кто мёртв, а тот, кому с той стороны зеркала не улыбается никто.