1.
Погружаюсь в тонкоструйную заводь моего карамельно-пряного детства, такого далекого, но осязаемого до мельчайших движений души, еще не обремененной тяжестью прожитых лет, в беспечности своей раскрашивающей эти дни в светло-розовые тона.
Мне уже десять лет. Окружающий мир представлял для меня удивительную Тайну, которую нужно все время разгадывать и пытаться объяснить.
Помню это робкое начало марта. Зима еще по-хозяйски фыркала небесной пудрой, укрывая белизной своей снежной души едва отсыревшее лоно еще спящей земли.
И решил я как-то со своим закадычным другом найти в степи, среди холмов и оврагов, то потаенное место, откуда наша река Миус нарождается. От бабушки я знал, что все реки непременно должны начинаться с родников:
И с упоением река
Все пьет источник прохлады.
Мы подрастем. Но, а пока
Мы ищем родники и клады.
Снег убаюкивал степь еще глубоким покрывалом, но его сырная ноздреватость, с оттенком небесной синьки, предвосхищала его поражение перед неминуемой теплынью. Но нам казалось, что до весны еще безумно далеко, как далеко до этого бесконечно высокого небесного купола.
«Так вся жизнь, - думалось нам – пройдет в ожидании этой самой весны. А вот, если мы найдем заветный родничок, то весна, несомненно, станет ближе».
И вот, внимательно приглядевшись, на сумрачном дне таинственного оврага, увидели мы тонкоструйную свинцовую венку на белоснежной ладони ломких снегов. Неужели это наш затворник - родник объявился? Он был такой же ранний, как и мы; он в юной беспечности своей рвался к взрослой, речной жизни. Едва пульсирующей жилкой он бил откуда-то из-под снега, создавая неудобства окружающей белизне, своим, пусть пока и скромным видом, предъявляя миру свои родниковые права. И его подростково-студеное убеждение в своей правоте все росло и крепчало. И вот уже в метрах пятидесяти ниже по оврагу преобразился наш родник в скромное озерцо, которое мы почему-то назвали Мраморным.
Мы все шли и шли – вниз по течению нашей родниково –хрустальной Тайны:
Хрустальной струйкой он стекал,
Спеша куда-то вдаль.
Своей мечтой он увлекал
Нас в звездно-синий май.
Наш родник уже обступали глиняные обрывистые бережка, с которых местами только – только сошел снег. На их склонах сидели неведомые нам птицы с тонкими клювиками. Они деловито что-то выклевывали из вязкой почвы. Казалось, что птицы кличут из-под земли Весну.
Родник стал полнеть, словно гордясь своим небесно-земным происхождением. Наверное, еще будучи в чреве Земли, не познав головокружительного журчания на воле, он, бедный, вопрошал:
Голубое небо, где же ты?
Из темницы тесной мне тебя не видно.
Ты не даришь мне небесные мечты,
Может, за меня тебя вдруг стало стыдно?
И пришел срок, и вняло небо его призыву, и осветило солнце дно оврага. И стало маленькое большим: родник – рекой, река – морем, море - небом. И упало небо обратно на землю дождем, и приняла влагу матушка-земля. Так небо стало родником – извечен круг движения Природы.
А мы уже идем по дну неглубокого каньона. Не знаю, как друг Санька, а я чувствовал себя Робинзоном, готовым вот-вот встретить каких-нибудь дикарей.
А родник все нарезает по степному приволью петли, словно дразнит нас: вот-вот, за поворотом, будет вам река. Но за поворотом очередной поворот, а там следующий.
И тут родник обрюзг, размяк, это уже не тот сладкоголосый весельчак, он уже не позволяет через себя перепрыгнуть. Берега его ощетинились рыжестью прошлогоднего камыша, от коричневых качалок-эскимо летели в поднебесье белоснежные парашютики.
Целый час вел нас родник, изматывал своей изворотливостью. И вдруг он, словно усталый путник, жаждущий привала, остановил свои воды; его берега сузились: еще немного – и они поцелуются. Неожиданно степь распахнулась, и мы увидели вдали долгожданные тихие воды Миуса. Эх, разочаровал наши буйные души родник своим послушным поведением! Как хорош, норовист был его степной путь, а вот перед рекой спасовал, не сумел с шиком предстать перед своим старшим братом Миусом.
Но мы были счастливы и рады тому, что наш родник не иссяк в степных снегах, а все-таки нашел свою реку. Вот так бы и мы в жизни, как этот родник, находили свои реки.
Вечерело. Морозец, прикинувшись скромнягой на солнце, приобрел юношескую крепость. А мы, взбудораженные новыми впечатлениями, усталые, возвращались домой. Сегодня мы нашли свой родник! А сколько еще впереди открытий и свершений, таких вот родников…
2.
Прожурчали годы. Где омуты, где перекаты, где тихие заводи, а порой такая быстрина…
На дворе залимонился апрель. Весна вот-вот выплеснет свои белила на сады по косогорам, а пока только колышется в надрывно-гортанном призыве перелетных птиц ее горделивая поступь. За дремотными полосками огородов лениво плещется Миус, лаская случайной волной своей кокетливо выброшенные на ветру ивовые косы. И река и ивы ждут возвращения маленьких пташек-флейт, неприметных в размерности своей, но гениально безразмерных в талантливости исполнения. Скоро-скоро тишина над рекой раздвинется, впустит в себя гаммы, коленца, пронзится солом одиноких птичьих сердец, ищущих любви, осветится потаенным смыслом новых птичьих жизней. И небу, и звездам захочется рассказать о новой весне, о пении соловья, о восторге беспечной души. Почему-то в детстве я представлял соловья зеленым, под цвет ранней листвы. А песнь его должна иметь краски луны, молодой и стыдливой, в одинокой печали восходящей над степными курганами:
Степь. Весна.
Червонность луны.
Мне не до сна –
Какие тут сны!
Весной над Миусом тогда и звезды казались особенными – чистыми, свежими, словно их кто помыл во Вселенской бане. И глаз от них не оторвешь – смотришь до ломоты в затылке:
В сияньи хоровода
Полуночных светил
Всесильная Природа
Устроила вновь пир.
И я, завороженный,
Смотреть всю ночь готов
На звездный дождь, рожденный
Из чьих-то тайных слов.
Сны по каплям падают с неба, наполняя воды реки. Мои сны неразрывно связаны с этой рекой. В моей душе эти соловьиные охи-вздохи, это густое серебро лунной дорожки по речной зыби, этот таинственный всплеск неведомой рыбы, эта застенчивая свежесть утреннего ветерка, ласкающего прибрежные травы… Даже от луны пахнет речной свежестью. И хочется слиться с этим подлунно-речным миром, воспарить к небесной звездности и крикнуть на всю Вселенную: «Как красива, как прекрасна эта жизнь! Всем сюда! На всех хватит!»