Менеджеры. Часть 2

В соавторстве с Денисом Васильевым.
____________________________


Эпиграф: «Прошло  три года»…


ЧАСТЬ  2

Глава 1

Пока Ленка произносила какие-то общепринятые для знакомства слова, Валя молча разглядывала обросшего бородой Воронича. Как всегда предательски задрожавшие руки спрятала в карманы длинного пальто.
 — А мы, кажется, знакомы,  — нехотя произнесла она, когда пауза совсем уже затянулась.
И вдруг засмеялась: ее дура-судьба, кажется, с маниакальной решительностью кружится на одном месте. А может, попросту забавляется?  Ну уж нет, хватит. Она больше не станет, как маленькая, цепляться за это надоедливые совпадения и случайные встречи.
— Очень смешно, — глухо сказал Михаил.
Его глаза, раньше такие живые и говорящие, были опущены в пол, и ничего нельзя было прочитать в них.
Похоже, он боялся, не скажет ли Валя лишнего. Однако именно благодаря его замешательству она быстро пришла в себя, голос стал веселым и уверенным.
Повернувшись к изумленной Ленке, она объяснила:
— Встречались как-то несколько лет назад.
— Если точнее, три года, — буркнул Воронич, словно не желая принимать навязываемые правила игры.
Валя уже несколько лет работала на новом месте, и была, по большому счету, довольна. Правда, зарплата — несколько ниже, чем раньше, но и обязанности оказались не слишком обременительными. Работалось легко, народ оказался приветливым, особенно по сравнению с прежним, бухгалтерским. Даже франт-кадровик вел себя по отношению к ней уважительно и явно заискивал. Похоже, он подозревал ее в связи с директором, но Валя не обращала на это внимание.
Директор действительно относился к ней очень хорошо, даже слишком,  и сначала ее это напрягало, но шеф никогда не переступал пределов допустимого. Роста зарплаты не предвиделось, не из-за вредности руководства, а из-за небольших оборотов. Валентина помогала главбуху в текущих вопросах, а фактически вела всю финансовую работу, да и многие организационные вопросы плавно перешли под ее руководство. Так что симпатии директора объяснялись высокой оценкой ее деятельности. Сначала работать было интересно, но потом все стало рутинным, появилось свободное время, а от него, как известно, больше всего и устают.
Лена предлагала ей перейти в ее фирму, но Валя не решалась, боясь испортить отношения. Да и зачем менять шило на мыло. И оказалась права. Ленкина фирма накрылась, и она засела на какое-то время дома. Дашка стала часто болеть, один раз они даже лежали с ней в больнице… Тянули кое-как, на прежние сбережения, пенсию бабушки и даже Валину помощь. Иногда подруга подрабатывала дома, берясь за все, что только можно — работу на телефоне, интернет-рассылки. Устроить к себе Валя ее не могла — у них всегда было ограниченное количество работников. 
Удивительно,  но властная и решительная Ленка по отношению к Вале вела себя очень трогательно, с уважением и даже немножечко снизу вверх. Причину такого отношения Валя понять не могла. Крестницу свою, Дашку, она обожала. Вся ее неиспользованная нежность вылилась на малышку. Когда ребенок растет на твоих глазах и руках, и ты вытираешь ему сопли и сажаешь на горшок… В общем, Валя считала Дашку родной, и Ленка ничего не имела против.
Иногда, целуя девочку, Валя жалела, что не вышла за Руслана. Родила бы себе малыша, и наплевать на всех мужиков. Дашка тоже души в крестной маме не чаяла и каждый выходной ждала, «когда Валя пхидет». Вале только не нравилось, что Ленка, кажется, стала воспринимать ее как источник правильных жизненных решений.
— Нашла кого превращать в идеал, — сказала она как-то со злостью.
Но на вопросы всегда отвечала — так, как ей казалось верным. Как могла…
Иногда она со страхом, чуть ли не в холодном поту видела свою жизнь со стороны, ощущая ее мимолетность. В эти моменты больнее всего ощущалось собственное бездействие, невыполнение чего-то самого важного, отсутствие воли сделать хоть что-то для спасения своей души.
Эта инерция, с которой Валя прокатывалась по жизни, вызывала ужас — подъезд, метро, диван, автобус, телевизор —  замкнутый круг, ускорение  которого с каждым годом становилось все невыносимее. Иногда даже идея стихотворения терялась только из нежелания записать его, вот в этот момент, сейчас. Это все были банальные, известные каждому вещи, но от этого они не становились менее страшными лично для нее. Видеть свою участь, бояться ее и не шевельнуть ни рукой, ни ногой, чтобы ее избежать. Господи, спаси мою душу, на что еще уповать мне, как ни на милосердие Твое? Или не имеют права такие, как я, уповать на Твое милосердие? — увы, именно эта молитва оказалась для нее теперь самой актуальной.
    И это не говоря еще о чисто житейском страхе, что жизнь проходит, а у нее — ни семьи, ни детей. И с каждым годом надежда на личное счастье все больше превращается в туман, который скоро рассеется окончательно. Ленка-то — у нее все иначе. Во-первых, у нее есть дочка. А на мужчин у нее выработался иммунитет. И хотя желающие были, ни с одним из них подруга долго не встречалась. У Вали же на горизонте вообще был полный штиль. Она даже не могла сказать, о ком бы мечтала, потому что никаких авансов, кроме самых глупых, ей не поступало.
   Было привычно и, если честно, даже как-то успокоительно думать, что они с Ленкой потерпели неудачи в личной жизни вместе. Но в какой-то момент у Ленки вдруг что-то изменилось, Валя сразу это почувствовала. Пару месяцев назад подруга, наконец, нашла на нормальную работу, устроила Дашку в садик. Валя была очень рада за подругу, но с тех пор Ленка заметно отдалилась, встречаться они стали реже, и это не было связано только с занятостью.
Валя предчувствовала, что их общее одиночество скоро закончится. Ничего не спрашивала, знала: если захочет, расскажет сама. Однако подруга молчала, что было особенно странно, ведь тайн у них друг от друга не было. Ленка изменилась и внешне, больше не стриглась «под мальчика», отрастила локоны до плеч, а неизменный черный свитер сменился милыми блузками. Она даже купила несколько платьев!
Внешние изменения и стали поводом для разговора. Лена начала говорить про шмотки, пытаясь объяснить свой новый подход к одежде, и даже взялась агитировать подругу тоже «заняться наконец собой». В итоге Валя не выдержала:
— Займусь, займусь, когда будет ради кого… как у тебя. Можешь, конечно, и дальше ничего не рассказывать, но уже как-то обидно становится….
 Та усмехнулась:
 — Да ты смеяться будешь…
— Ну уж, если над твоим последним Толиком из автосалона не смеялась…
— Тут другое совсем. Ты не поверишь.
— А если попробовать?
— Я влюбилась. 
 — Ну, это и ежу понятно.
— Да нет, я очень сильно влюбилась. Очень сильно. Все как нельзя серьезно, — и  взгляд Ленки стал твердым и немножко грустным.
Валя, хотя  и подозревала, что все не просто, не поверила ушам своим:
— Чего?! А Кто он?
—  Поэт, — необычно тихо и восторженно ответила та. — Ну, или артист. У них театр свой, ставят пьесы необычные. Я, конечно, ничего не поняла, хочу, чтобы ты  посмотрела.  Ты же в этом больше разбираешься.
— С ума сойти… Ты и поэзия, театр… — села Валентина.
— Ну, он понятно, не творчеством на жизнь зарабатывает. Точнее, недавно начали и творчеством тоже… Валь, я таких еще не встречала… И страшно — а вдруг все закончится? Словно мир для меня разделился: простой наш быт, работа, и он, его круг общения. По-моему, он действительно меня любит. И считает маленькой и беспомощной. Представляешь — это меня-то!
— А про дочку ты ему рассказала?
— Конечно. Он хочет познакомиться с Дашкой. Я, правда, пока не спешу…
Валентина вздохнула озабоченно:
— Да уж, что зря ребенка травмировать. Уж больно все идеально получается. Не верится мне что-то.
— Сама боюсь верить, — призналась Лена. — Деньги, сама знаешь, мне не нужны,  а вот что-то настоящее…
—   Какие-то сказки… И что же в нем замечательного такого?
—  Да сама увидишь. Кстати, действительно сказки — со сказки все и началось…
И Лена выложила подруге следующую историю.

***

 Первый день на новой работе — она, разумеется, нервничала. Тем более что многое подзабыла и очень боялась не вписаться. К туристическому бизнесу фирма не имела никакого отношения. Но Лена была так рада, когда ей позвонила жена брата и рассказала, что в  фирме ее знакомого освободилось место.
Но сегодня голова шла кругом — новые лица, ничего не говорящие термины и названия, молодой шеф, к которому постоянно ходят люди. Он даже не успел нормально ввести ее в курс дела.
— Вот твое рабочее место… Разберись пока с этими папками, поройся в компьютере, почитай документы. А после обеда обсудим все вопросы, которые у тебя возникнут, — шеф кивнул ей на столик у окна и вернулся в свой кабинет.
Ладно, сейчас она попробует хоть что-нибудь понять… Вот папки. Что тут у нас… Поставщики… Клиенты…
Но пока ее никто не трогал, так что вскоре, спокойно и методично разбираясь в делах, Лена успокоилась. К обеду в голове прояснилось, примерная ситуация стала ясна. Она убедилась, что за эти три года не успела ни поглупеть, ни потерять хватку. Да и сложного, кажется, ничего не было. По крайней мере, теперь у нее были конкретные вопросы, которые можно было задать начальнику.
Тут он появился сам:
— Так. Ты еще не обедала? Подожди, тут срочное дело есть. Надо сделать список всех клиентов за последние несколько лет — с примерным ассортиментом товара, короче, посмотреть прошлые наработки.
— Но это же надо поднимать все договоры? Это к какому времени?
— Вчера, как говорится. Знаешь что, поройся-ка у Миши в компьютере — он наверняка вел такой список.
— Папки есть, а списков не видела… 
Лена снова впала в легкую панику. На обед решила не ходить, принялась искать нужные файлы, но ничего похожего на реестры клиентов не находилось. Она просматривала все документы подряд — ничего. Значит, надо делать заново, самой. А для этого придется прошерстить каждую папку, а потом еще свериться с бухгалтерией — вдруг чего не хватает.
Шеф уже несколько раз выглядывал из кабинета, узнать,  как подвигаются дела.
— Не нашла, буду делать заново, — коротко сообщила она. — Наверное, этот парень все стер.
— Да нет, с чего бы это? Расстались мы нормально, он сам нашел другую работу, все дела передал. Сейчас поищу его телефон… Вот, звони… — и шеф продиктовал ей номер.
Но в телефоне шли длинные гудки.
Лена снова сунулась в компьютер. Она и так, и сяк запрашивала поисковик, что только не набирала: «список клиентов», «реестр», «перечень», просто «клиенты» и «база данных» — все бесполезно…   Она снова вернулась на диск «Д», и вдруг… Список обнаружился в папке под названием «Оно того не стоит», которую она послушно игнорировала. Причем почти в том виде, в котором ей было нужно. Лена даже выругалась про себя. Ну и Миша! Вот идиот!
Файл со списком клиентов у этого больного на всю голову господина назывался «Людоедушки». Лена распечатала документ, и от любопытства начала открывать все остальные файлы. Поставщиков сей любитель образного мышления Миша закодировал, как «Обдирал», а переписку по спорным вопросам назвал «Сутяжничество». Так-так, интересненько… А что же тогда скрывается под названием «Сказка» — полученные за товар деньги?
Но, открыв файл, Лена  тупо уставилась на текст. Кажется, это действительно была какая-то сказка. Наверное, скачано из интернета. Он тут еще и читать успевал, во дает.  Ладно, надо отдать список шефу, и сходить все-таки в буфет, а то ей не хватит сил до конца рабочего дня.
После обеда Лена, дожидаясь, когда шеф освободится от очередного посетителя, открыла «Сказку» и стала читать. Первые же слова увлекли ее и понесли куда-то очень далеко. Ей казалось, что она читает то, что всю жизнь хотела бы прочитать, просто не было такой книжки. Каждое слово грело, каждый герой был близок сердцу, а когда она добралась до конца, то поняла, что готова заплакать… Ошеломленная, она сидела за столом. И когда шеф, наконец-то, позвал ее, не сразу поняла, где она и что от нее хотят…
  Позднее, сосредоточившись на работе, Лена несколько забыла свои впечатления от прочитанного, оставив себе мысленную «зарубку» — узнать, кто автор.
Вечером, укладывая малышку спать, Лена вспомнила сегодняшнюю сказку… А сказка-то эта не для детей вовсе, поняла вдруг она. И где он ее взял, этот Миша? Надо будет позвонить ему, задать пару вопросов про работу, а заодно спросить… или неудобно? Скажет, рылась в его файлах… Это же не имеет к работе никакого отношения. «А завтра пороюсь еще! — решила Ленка. — Вдруг найду еще что-нибудь того же автора».
 «Порыться» в Мишиных документах ей удалось нескоро. Работа навалилась на нее всем телом, и первые две недели, были, конечно же, ненормальными… Слава Богу, шеф не давил, информация уже спокойно укладывалась в голове, да и в коллективе нашлось несколько человек, готовых помочь. Как, впрочем, и тех, к кому обращаться было бесполезно — не менее ценный опыт. 
Наконец, настал момент, когда в рабочем дне даже появились паузы — сначала для чаепития, а потом и для интернета. Это говорило о том, что дела наладились. Она вспомнила про сказку и свое решение отыскать автора. Но тщетно она набирала в поисковых системах цитаты — в интернете книга не находилась.
Тогда Лена снова залезла на диск «Д» и обнаружила там еще много чего интересного. Несколько небольших рассказов, какой-то длинный роман — это она решила почитать позже. Поразило другое — один из файлов назывался иронично: «Попыточки». Там были стихи. Но не скопированные откуда-то. Судя по количеству вариантов, повторениям, незаконченным началам — это было что-то вроде рабочей тетради поэта, в которой он сочиняет, правит, зачеркивает. Значит, этот Миша и был автором стихов. А что если и сказку он тоже сочинил сам? Так что же это за Михаил такой?
Ленка была заинтригована. Спрашивать шефа она не рискнула, спросила у девушки, с которой ходила теперь на обед:
— Тань, а что это за парень до меня работал, не знаешь, почему уволился?
Симпатичная невысокая девушка из отдела кадров пожала плечами:
— Да парень, как парень… Обыкновенный.  Приветливый, улыбнется всегда, но я его плохо знала. Кажется, нашел работу получше. Что-то говорил, мол, пора заняться своим делом.
— А какое у него «свое дело?
— Не знаю… А что, почему ты спрашиваешь?
— Да так просто…Сижу вот за его столом и за его компьютером — интересно стало.
— А он, кстати, прийти к нам должен, мы ему неправильно отпускные насчитали, так надо разобраться.
— Тань, он когда придет, позови меня, пожалуйста, или скажи, чтобы заглянул… У меня к нему по работе много вопросов накопилось.
Она уже почти забыла про этот разговор, когда в одну из пятниц к концу рабочего дня в их кабинет вошел невысокий парень, представился:
— Здравствуйте, я Михаил. Вы хотели меня видеть?
— А, да…  у меня были вопросы к вам… сейчас…
Растерявшись, она принялась перекладывать бумаги на столе с места на место.
— Что, я где-то напортачил? — он улыбнулся.
 Лена никак не могла решить, как с ним себя вести. Обычно уверенная и даже резкая в отношении с мужчинами, «мужиками», как она выражалась, сейчас она не знала, что сказать. Во-первых, она никогда не встречала людей, которые что-либо сочиняли, у нее всегда был другой круг общения. Нет, ее лучшая подружка тоже сочиняла стихи, но это выглядело скорее романтичными забавами. А для парня, похоже, все это по-настоящему серьезно, в отличии от поставщиков-обдирал и клиентов-людоедушек..
С другой стороны, при ином раскладе, на этого Мишу она бы даже и не взглянула — непредставительный он какой-то, не в ее вкусе.
Парень выжидающе смотрел на нее. Улыбка у него приятная, подумала Лена.
— Да нет, я просто искала списки клиентов, никак не могла найти в ваших файлах. Но я уже все нашла. Я теперь сама готова называть клиентов «людоедами», — она рассмеялась.
Миша, кажется, смутился…
— Ах, да, я там немножко фокусничал. Не хотелось, знаете ли, слишком серьезно ко всему этому относиться, а то меня тоска брала на этой работе… Нет-нет, говорю только про себя, вы не подумайте, здесь неплохо.
Он преткнулся. Она поняла, что он вспомнил, что оставил в компьютере кое-что еще.   Непродуманный он какой-то. Другой бы все стер, уходя, а он явно забыл.      
Миша особым образом пожал плечами и усмехнулся:
— Вы там удаляйте всякую ерунду, что не по работе. Извините, забыл за собой почистить. 
— Ничего себе ерунда! Там такие вещи замечательные есть… — вырвалось у нее.
— Правда? — обрадовался Миша, — А что именно?
— Мне сказка необыкновенно понравилась, — откровенно сказала Лена, — если честно, никогда такого чуда не читала.
— Да уж… — еще больше смутился парень, но улыбка у него стала еще шире. — Вашими бы устами — да мои бы критики заговорили…
— Так это правда, это вы сами написали?
— Ну да… — он снова повел плечом, словно сам себе не доверяя и засмеялся собственным мыслям:
— Советую меня прогнать прямо сейчас, а то я, как истинный графоман, начну пытать вас до полусмерти, что вам понравилось и почему…
— А где вы сейчас работаете? — не унималась Ленка. — В журнале каком-нибудь? У вас литературное образование?
— Нет, у нас с ребятами наконец продвинулись театральные дела… Ну, и появилась возможность стать «освобожденным режиссером».
— Здорово! А вы не пригласите меня в этот театр?
— Конечно, приглашу, с огромным удовольствием!
— А ничего, что я сама напросилась? Я наверное, слишком прямо все говорю. Я сама ни к чему такому отношения не имею… Но мне действительно интересно.
— Это отлично, — внезапно посерьезнев, сказал Михаил. — Это очень хорошо, что вы говорите все прямо. Не представляете даже, насколько.

***

Валентине очень хотелось порадоваться за подругу, но она беспокоилась: слишком уж все хорошо. Не вляпалась ли Ленка во что-нибудь? Она совершенно не разбирается в людях. Забавно, что именно ей попался такой творческий, неординарный человек. Но только что подруга в этом понимает? Этот Миша, —  имя, кстати, по вполне понятным соображениям, Вале сразу не понравилось, — может оказаться обычным графоманом или просто не от мира сего. Творческая натура, театр, поэзия… Не надежные господа — эта богема.
Однажды вечером Ленка позвонила и сообщила не терпящим возражений тоном:
— У Миши завтра вечер в театре, премьера. Я сказала, что приду с подругой.
— А меня спросить забыла? Лен, я не очень люблю эти авангардные пьесы... Ты же знаешь, хожу только на проверенные спектакли.
—  Да погоди ты, — Лена сразу сбавила тон, зная — если на Валю давить, можно достигнуть противоположного результата. — Это совсем не то, что ты думаешь. Ну, пожалуйста, пойдем, я уже сказала, что моя лучшая подруга придет. И потом, должна же ты с ним, наконец, познакомиться. Мне твое мнение интересно.
— А если мне не понравится?
— Что — спектакль или Миша?
— И то, и другое.
— Ну, про спектакль — дело твое. А Миша… я расстроюсь, конечно. Но любить его не перестану.
Прозвучало это довольно пафосно, и немножко даже задело — значит, на ее мнение Ленке плевать… хотя… наверное, это правильно. Что это за любовь, если она зависит от мнения подруги? Вот только как быть, если Миша окажется прохиндеем?
Но, в любом случае, надо уже посмотреть на это чудо, ради подруги.
В назначенный день, оставив Дашку с Ленкиной мамой, они отправились на мероприятие.  Валя почему-то шла скрепя сердце, но Ленка была неумолима. Доехав до конечной, они вышли из метро, дошли до небольшого здания, спустились по стилизованной под старину лестнице в полуподвальчик и оказались в довольно уютном помещении. Навстречу им вышел мужчина, и Ленка протянула к нему руки.
Ну, вот тебе и Миша, здрасьте, приехали.

Глава 2

К совершенно понятному шоку примешивалось еще и непонимание — это именно он тот самый Ленкин поэт и артист? С каких, интересно, пор?
Наконец, его тоже покинул столбняк, и он сказал уже более непринужденно:
— А ты хорошо выглядишь.  Ничуть не изменилась, прости уж за банальность. Ты, кажется, уволилась с той работы?
— Да, — коротко ответила Валя, недоумевая, откуда он знает.
— А как семья, ты, кажется, замуж собиралась?
— Тебе много кажется, — отрезала она, не удержавшись.
— Ты собиралась замуж? А мне ничего не рассказывала, — встряла Ленка.
Ее глаза становились все шире и шире.
—Я не вышла замуж, вот и нечего рассказывать было.
— Не вышла? А почему? — вырвалось у Михаила.
«Не волнуйся, не из-за тебя», —  захотелось отбрить его Валентине, но пожалела Ленку.
— Так получилось.
Пауза затянулась, и Валентина быстро произнесла:
— А о чем твой спектакль? Ты давно этим занимаешься? Я и не знала, что ты имеешь отношение к театру.

        ***

— Так вы знакомы? Расскажи поподробнее, тут что-то у вас не так все просто, — забеспокоилась Лена, когда они, сидя в первом ряду, ждали начала спектакля.
—  Обычное знакомство по работе, ничего такого.
Неприятно врать Ленке, но что поделаешь.
— А что ты знаешь о нем, у него кто-то был? Расскажи все-все.
— Да нечего рассказывать, знаю о нем только то, что человек хороший. Близко не общались. Даже не подозревала, что он артист. Я знала его, как менеджера.
— Но ты тоже поняла, что хороший, правда? — не успокаивалась Лена.
— Даже очень. Но закрытый, хотя искренний и интересный собеседник.
— Ага, значит, общались, да?
— Да так, на общие темы.
Ленка неохотно замолчала — начинался спектакль. А Валентина не могла понять, что чувствует. Опять —  неожиданная встреча. Детский сад! — заявила она своей судьбе. И уставилась на сцену.         
Постепенно происходящее на сцене заняло ее. Пьеса была по сказке Шварца, Михаил  не играл, но чувствовалась его рука, отпечаток его интеллекта, которым насквозь был пронизан спектакль. Кто только не ставил Шварца! Но в пьесе она заметила несколько интересных находок, а еще отметила замечательную музыку и стихи. Когда все закончилось, она вполне искренне сообщила Лене и подошедшему Мише, что ей понравилось.
— Я рад! — сказал он, и добавил заговорщически:
— Не вздумайте расходиться. У нас сейчас еще застолье будет, это уже традиция. —Ира! — он окликнул симпатичную рыженькую актрису, исполнявшую главную роль, — тут девушки хотят помочь нам стол накрыть.
«А он стал нахалом», —  подумала Валя.
— Пойдемте со мной, — Ирина кивнула им, и они переместились из зала в стилизованную под средние века столовую с камином.
 Всего за столом оказалось человек десять, не больше. Валя обратила внимание на равное количество молодых людей и девушек, сосчитала по старой привычке.  Лена с Мишей сидели напротив нее, а она оказалась между двумя мужчинами. Один из них, Саша, был неуловимо похож на Юрия Никулина (в спектакле он играл роль «Медведя»). Другой, Антон (по спектаклю — «Администратор»), был одет как лондонский денди, и, как позднее  выяснилось, оказался неплохим гитаристом, почитателем Окуджавы.
Сидя за столом, Валя пыталась исподтишка, не сталкиваясь с Михаилом взглядом, наблюдать за ним. Ей казалось, что он и тот, и не тот одновременно. Одну ее половину, по счастью, меньшую, обуревали низкие чувства. Ее женское чутье подсказывало, что реванш возможен, стоит только захотеть, и услаждало ее гордыню. Но разумная Валя знала, что никогда не встанет на этот путь. Главное теперь,  чтобы Ленка была в  безопасности, чтобы все не закончилось так же, как у нее самой, иначе подруга потеряет веру в людей окончательно.
А еще было больно. Значит, ее, Валю, любить он не смог, а Ленку — может… Интересно, как далеко зашли их отношения? Ленка даже словом не коснулась итимной темы, хотя про других ее мужчин Валя знала все, даже если не очень-то хотелось.               
Интересно, что думает он сам?  Ему совершенно точно не нужна эта встреча. Она не желала возврата чувств, а он-то тем более. Да и что-то чужое, новое виделось ей в Михаиле теперь. Глядите, бороду отрастил… ну и будем считать, что это не он, а некий «человек с бородой».
«Человек с бородой» тем временем был задумчив, даже немного напряжен, и его благодушная физиономия не могла обмануть Лену. Оба это почувствовали, и, раз взглянув друг на друга, не сговариваясь, вышли покурить на улицу.
 — Миш, я что-то не так сделала? Но я же не знала, что вы раньше были знакомы.
 — Ерунда, о чем ты? Мало ли с кем я был знаком.
 — Но ты сам не свой, я вижу.
 Он взял Лену за плечи:
 — Это пост-премьерное, всегда так… Сейчас я успокоюсь, не переживай.
 — Это точно не из-за Вали?
 — Абсолютно, можешь мне верить, — он посмотрел ей в глаза.
— Она сказала, что вы вместе работали.
— Ну да, так и есть.
— Расскажешь?
— Да нечего особенно рассказывать.
Ленка посмотрела на него внимательно, но он уже затушил сигарету. Вернувшись, они застали Валю беседующей с Ириной и Антоном.
 — А где наш Искандер-хан? — Михаил поискал глазами Мудродурова.
 — Почему вы так о нем иронически? — удивилась Валя.
Она только что узнала, что Мудродуров — руководитель театра и ведущий режиссер.
 — Потому что только иронически к нему и могу относиться, — ответил Михаил. — Не обращай внимания — привыкнешь со временем.
 — Так он сохраняет дружеские отношения, — пояснил Антон, — и не позволяет развиться злостной субординации.
Разговор за столом постоянно вертелся вокруг общих творческих планов.
 — Кстати, Антон, а как там дела с песнями? — поинтересовался Михаил.
—  По музыке наброски есть, а вот со стихами проблема, — ответил тот. — Не поможешь?
— Знаешь, как назло, состояние не то.
— Миш, а помнишь, я говорила тебе, что одна моя подруга тоже сочиняет стихи? — вдруг сказала Лена.
Ее интонации не оставляли сомнения, о ком идет речь, и Валентина посмотрела на нее убийственным взглядом.  Ленка сделала вид, что не замечает. Она давно уговаривала подругу показать свои стихотворные изыски кому-нибудь, кроме нее. Но Валя была убеждена, что Лена не разбирается в стихах, и ее искренний восторг вызывает все, что написано в рифму. Хотя соблазн, чтобы стихи прочитали другие, был очень велик. Ей так нужно чье-нибудь профессиональное мнение. Но… только не Мишино.
— Если эта та, про кого думаю, то, кажется, стихи должны быть хорошими, — прищурился тот.
— Это только кажется, — отрубила Валентина.
— А если проверить? — впервые с момента их встречи он улыбнулся по-старому.
— А если окажутся плохими, что будешь делать?
— Так и скажу.
— Ну да! Скажешь… а если скажешь… что тогда буду делать я?
— Будешь писать лучше.
— Ага, Спасибо, я лучше тогда вообще не буду писать, если не дано. К тому же, откуда мне знать, что твое мнение и есть правда?
— Ниоткуда, — усмехнулся он. — Это всего лишь мнение, одно из тысячи. Давай так, ты принесешь что-нибудь посмотреть, а я просто скажу, подойдет это для  нас или нет. Нам действительно очень нужно, и срочно.
— А направление, тема?


Глава 3

Общение, дружба, а затем и близкие отношения с Леной стали для него жизненно необходимыми. Это была не острая радость влюбленности, а тепло и счастье. Вначале девушка казалась немного колючей, но панцирь оказался не таким толстым. Доверие, которое она испытывала к нему, чувство, что эта сильная и прямая женщина нуждается в его защите, действовали положительно на самого Михаила.
Можно не верить, но даже голова практически перестала беспокоить, с момента знакомства с Леной он просто не вспоминал о ней. Может быть еще и потому, что он сразу и как-то спокойно и просто рассказал ей про себя все то, чего так и не смог рассказать Валентине. Не потому, что не доверял, он тогда знал, что Валя все поняла бы и приняла. Но…
То ли Лена была проще, то ли сама многое испытала… в ней не было Валиной неискушенности, что ли. Или немного другое. В присутствии Вали он чаще думал о себе отрицательно, и особенно тогда, когда видел в ее глазах свое  улучшенное отражение. Девушка просто по своей жизненной удаче о многом не знала и полагала, что и у Миши, как и у нее, нет в жизни таких событий или переживаний, которые хотелось бы скрыть от других. Нет, Валя была умной и доброй, способной принять других как они есть. Но речь шла даже не о грехах, а о тех  событиях, которые оставляют в душе болезненный след, тянутся за тобой повсюду, проявляются тогда, когда ты считаешь, что и сама память о них давно уже стерта. У Вали таких событий не было. А у Миши и Лены были.
Поэтому ему было так легко оставаться с Ленкой самим собой. А еще, хоть это, может быть, и смешно, Лена, несомненно, умная и способная во многих отношениях, не обладала никакими дарованиями в области искусства. Она искренне, без червоточинки критики, как остальные друзья, восхищалась его творчеством. Может быть, он именно в этом и нуждался давно — полном принятии своего таланта. С ее помощью он смог не только смириться с собой, но и поверить в себя, а часто — даже радоваться себе.
На работе у него сначала было без перемен. Все эти три года Жанночка, только еще более располневшая, по-матерински наливала ему чай по утрам. После того, как он вышел из больницы, все обращались к нему предупредительно-ласково, а потом общая снисходительность стала уже привычкой. Его не увольняли и не порицали, если он пропускал работу из-за театральных дел, но и ни копейки не прибавили за все время.
Родители удивлялись, что Миша совершенно не растет в плане карьеры и заработка, даже беспокоились, искренне считая, что всему вредит его увлечение «этим музицированием». Большая доля правды в их убеждении была, так как именно это он и считал своей настоящей работой. Мама, прежде гордившаяся талантами сына, теперь все чаще раздражалась. Ей хотелось, чтобы он крепко стоял на ногах, а Мишу выводили из себя ее бесконечные сравнения — «а вот тот-то, помнишь, в школе плохо учился, а теперь…» Да и неустроенная личная жизнь тоже беспокоила родителей. Сын, с их точки зрения, был неудачником, а ведь такие надежды подавал!
То, что успехи у него все-таки были, но только совсем другие, они не понимали. За сравнительно небольшой период получилось создать вполне дееспособную театральную труппу, и даже найти помещение в Москве. Правда, это помещение было полностью заслугой Мудродурова, он просто взял измором одну небольшую театр-студию, и те выделили им свой полуподвал на сравнительно божеских условиях, предварительно оговорив: работа и репетиции в свободные от совместных и «хозяйских» спектаклей дни. Все это стало новым взлетом и новым испытанием для труппы, и  фактически означало переезд из Старо-Мещанска в Москву. Особых финансов, однако, ни у кого не было.
В какой-то момент Воронич принял решение погрузиться в свое «музицирование» окончательно, но не видел, на что тогда, извините, жить. Толчком к уходу с работы стали сразу два события: его прежний начальник ушел, и на его место сел молодой и энергичный господин, не желающий никому давать послаблений. Он вывел их всех из зоны комфорта, и теперь надо было или по-настоящему вкалывать, или уходить. Жанночка потерпела,  да и устроилась куда-то в другое место.
А вторым толчком стало замужество Иришки. Кстати, они сохранили дружеские отношений, и даже укрепили их. Ее муж, не слишком молодой бизнесмен, ее просто боготворил, считал необыкновенно талантливой. Он-то и стал первым настоящим спонсором их театра. Вначале было неловко столь явно пользоваться его деньгами, но Ира со свойственной ей простотой и душевностью быстро вправила всем мозги, указав, что если они упустят такой шанс, то будут просто дураками, а она от них уйдет. Впрочем, сопротивлялись скорее для формы. Все были рады.
Конечно, спектакли и концерты и раньше приносили доходы, особенно в последний год, когда у них завелась собственная публика, но почти все шло на новые постановки и зарплату привлеченным актерам, не понимающим, как можно работать лишь за идею. Теперь и Воронич, и Мудродуров могли позволить себе заниматься исключительно творчеством и даже платить неплохие деньги актерам. А первое время Мудродуров вообще ночевал или на работе (он устроился в службу охраны на крупном заводе), или в одной из будущих гримерок. Это совпало и с переменой квартиры — Михаилу надо было перебираться из Перово, благо хозяева предупредили за два месяца. 
Несмотря на разногласия с родителями, которые привели в итоге к тому, что он  реже стал приезжать в Старо-Мещанск, теперь у него было место, где он мог считать себя состоявшимся, насколько это вообще возможно для творческого человека с его постоянным недовольством собой. Он общался с понимающими и уважающими его людьми, а главное — у него появился свой зритель, и это с лихвой покрывало все.
Теперь у него появилась еще и Лена, и это была вовсе не тягучая, грешная связь, а преддверие настоящей семьи. И уже никак иначе было нельзя, Миша чувствовал свою ответственность и всеми силами желал избегнуть двусмысленности, прийти к определенности перед Богом, перед Леной и перед самим собой, исправив тем самым свои кривые пути.
И вот. Опять этот Пристли. Его сценарий как будто требовал полного исполнения в жизни Михаила. Но можно ли было сравнивать? Ведь Мише нужна была Лена, Валю он не искал и не ждал, он знал это совершенно четко. Возврата не было, просто не должно было быть. Все прошло, осталось позади, за стенами клиники на Шаболовке, на страницах убранного в ящик сценария.
А может быть… Как профессиональный репортер, готовый снимать любое событие сквозь собственные слезы или рискуя жизнью, Миша подумал: «А что если все это для того, чтобы извлечь тот сценарий? Изменить его? Но что, что будет теперь иметь значение?»
И все-таки… после встречи в театре ему было бы интересно увидеть ее еще раз. Или лучше не стоит… Да ведь она лучшая подруга его будущей жены — значит встреч им не избежать. Как она живет сейчас? Почему не вышла замуж и ушла с той надежной работы? У Ленки спрашивать нельзя, заподозрит неладное.
Работа с литературными произведениями, своими или чужими приучили его к тому, что каждый эпизод должен иметь свою смысловую нагрузку, должен подготовить читателя к чему-то в дальрнейшем. Но что означает эта новая встреча? И главное: хочет он все-таки ее видеть или нет?


***

Да, я обычный дилетант,
Мои стихи, наверно, бред.
А кто-то, может быть, талант,
А кто-то, может быть, поэт.

Лежали в ящике стола,
Хранились в уголке души.
Я их взяла и отдала
Холодных судей насмешить.

Моих сравнений примитив,
Рассудочность моих идей,
Нечеткий слог, неверный ритм
Заметит строгий корифей.

Насмешливой строкой слегка
По графомании пройдет
И безупречно свысока
Меня возьмет и зачеркнет...

Боялась критики — всерьез —
Узнать, не грош ли мне цена.
Но дан ответ на мой вопрос.
Он прост и страшен — тишина.

Ну что ж. Я снова не у дел,
Бреду, как прежде, в темноте.
Хотя... Ещё вопрос созрел:
Не — судьи кто,
А — судьи где?

Держа на коленках подпрыгивающую Дашку, Валя задумчиво слушала Лену. Теперь они виделись не часто, роман подруги находился в стадии кульминации, а Валя старательно избегала новых приглашений в театр Михаила. Стихи она все-таки подобрала…  вопреки всему ей вдруг ужасно захотелось узнать его мнение. Сейчас тетрадка лежала у нее в сумке, она взяла ее, чтобы передать через Лену.
— Может, все-таки принесешь сама? Они там новый сценарий обсуждают, тебе будет интересно.
— Я не могу, Лен, все дни забиты, дела.
— Какие у тебя дела? А там люди, молодые люди, в том числе, — улыбнулась Лена. — Пора уже в свет вылезать.
— Не хочу я никуда вылезать.
— С тобой каши не сваришь. Ладно, я передам, а уж потом — посмотрим.
— Ты мне только честно повтори, что он скажет, слово в слово, ладно? Потому что, насколько я его помню, он  постарается меня не обижать, а это еще хуже.
Валя посмотрела на Ленку. За то время, что они не виделись, подруга преобразилась еще сильнее. Уже не только и не столько внешне. В глазах появились мягкость и радостный блеск. Вале показалось на секунду, что она видит собственное отражение в зеркале — но только в то время, когда она общалась с Михаилом. Вот как он на девушек-то влияет… Ленка стала спокойнее, ушел грубоватый цинизм. Кажется, ей хорошо с ним, подумала Валя. Главное, чтобы все это не рухнуло, как у нее…
Да не рухнет. Кто может им помешать? Кроме нее… Червоточинка ревности и жалости к себе все еще сверлили Валю. Но она была искренней, желая, чтобы Ленка была счастлива. Это было даже эгоистическое желание, ведь Валя на самом деле страдала и переживала за подругу. Вот только когда они поженятся, подруги у нее больше, скорее всего, не будет. «Не стану я к ним в гости нахаживать, это уж точно», — не могла сдержать Валя нахлынувшую неизвестно на кого обиду. А Дашка… как же она будет без Дашки?


***

— Я понимаю, тебя тянет на классику, а Сашку на новую стилистику, — сказал Антон. — Хотя в принципе, ничего нового в этом нет. Наверняка это все еще в шестидесятых на Таганке и в «Современнике» разбиралось. «Антимиры», и так далее.
— Абстрактность и ассоциативность — дело хорошее. Я тут Льюиса перечитываю, Метерлинка. Может, нам что-то из аллегорий попробовать? Что скажешь? Или по Пушкинским «Маленьким трагедиям» пройтись? Знаешь, такое ощущение, что одновременно знаю и не знаю, чего хочу.
— Может, Лукьяненковский «Ночной Дозор»? Или что-то из менее известного?
— Угу, ты только Сане скажи — сразу уцепится, всю жизнь мечтает Гесера сыграть, — хмыкнул Михаил. Достал кипу исписанной бумаги, передал один листок. — Вот, посмотри осеннюю зарисовочку. Какой фон здесь видишь — в смысле музыку? Мне вот что-то тревожное слышится, как в «Профессионале».
— Миш, еще, пока не забыл — то, что мы начали репетировать, мне как-то… Ну, не то это, по крайней мере, не мое…
— Да сам знаю, что не то. Хорошая вещь, конечно, Петрушевская, жизненные вещи всегда актуальны…  Только пьеса не совсем наша. Точнее, совсем не наша.  Но надо же пока над чем-то работать… И театр просил… Новой программы нет. Так что, как только будет настоящая идея…
— А что со стихами? Та девушка, подруга твоей Лены, что-нибудь передала? Или чепуха? — как-то слишком небрежно спросил Антон.
— Посмотри, — Воронич достал тетрадку  из стола и сам усмехнулся в душе своему актерскому равнодушию.
— Ты сам их не смотрел, что ли? — Антон глядел проницательно.
— Нет.
— А почему?
— Знаешь такую болезнь — воспоминания? — он потер лоб. — Будь добр, посмотри, и сам поговори с ней по стихам. А то боюсь — сорвусь, слечу с тормозов.
— Не понял. Вы с ней раньше знали друг друга?
— Да, было дело, — Воронич закурил, — я тебе потом подробнее расскажу.
— Лена знает?
— Не совсем. То есть знает, что были знакомы, а как и что… Понимаешь, Лена одна мне нужна, и тут — здрасте, я ваше воспоминание. Да еще близкая подруга Ленкина.
— Что, все так серьезно было?
— Смотря что считать серьезным. Мы с ней даже не целовались.
Антон недоверчиво поднял брови, но промолчал.
— Но ведь эта девушка — Валя, мне показалось, ей важно твое мнение? — произнес он, пролистывая тетрадку.
— Пообещал сдуру. А мнение мое… Ей наверняка сейчас тоже… не сладко. Я тебе честно скажу — открыл и сразу же закрыл, понимаешь?
 — Ладно, не грузись, беру это на себя.
Он раскрыл тетрадь посередине. Прочитал вслух: «Багира». Усмехнулся: это что, впечатления от «Маугли»?

Я — черная тень угрожающих джунглей,
Неведом мне страх и бессилие жертвы.
Удар мой мгновенен, клыки мои жутки,
Кидаюсь внезапно, крадусь незаметно.

Я в дружбе верна и предательств не знаю.
Но — страшный я враг. Хоть и поступь кошачья,
И голос певучий, но целая стая
Волков не захочет со мной повстречаться.

Мне силу и мужество дали без меры,
Здоровый цинизм и гордыню без брега.
Не может одно лишь на свете пантера —
В глаза поглядеть своему человеку.

Когда, под кустом растянувшись лениво,
Как кошка простая, пригреюсь на солнце,
И страшная черная лапа Багиры
Пока не опасна, ее вдруг коснется

Легонечко крылышко бабочки глупой,
Порхающей в джунглях без всяких законов.
Ей место одно — на булавке под лупой,
Она ж надо мной мельтешит бестолково!

Бессовестно-яркие крылья у крошки!
А мой человек, на нее заглядевшись,
Вдруг скажет, смеясь: а ведь ты так не можешь?!
И мой подбородок почешет небрежно …

Антон прочитал про себя.
— Интересная девочка… —  он задумчиво посмотрел на Воронича, который дымил, стоя у открытого окна.
— Не сомневаюсь…
Антон перелистнул  несколько страниц.

Я в платье длинном, темно-синем,
в руках рябины кисть, как символ,
Вхожу в осенний свет гостиной,
Ступая в золото ковра,
И шлейф от талии струится,
В своих рисунках-небылицах
Серебряным парчовым птицам
Даря движение крыла.

Какая тайна в днях рожденьях,
Их цифр престранных совпаденьях,
Ну а особенно — в осенних...
Со шлейфа птицы упорхнут…
Усядутся почистить перья
В янтарно-изумрудных кельях,
Среди возвышенных материй
Найдя и пищу, и приют.

Я отпускаю их из плена
Октябрь каждый неизменно.
И как же я несовременна,
Но — как — одновременна Вам!
Я в платье длинном и не модном,
Но небесам опять угодно,
Чтоб я была одно-природной
Рожденным осенью стихам.

В просторных залах, в этом виде
Никто, я знаю, не обидит,
Увидев отблески открытий
В прищуре ироничных глаз,
Хранящих тайные подарки
И королевы, и товарки.
Я даже делаю ремарки
Ей на полях — из этих фраз.

Вы говорите: Где же платье?
Ну что за детское занятье?
Да и с какой, скажите, стати,
Дарить тебе такой наряд?
Мы видим джинсы и ветровку.
И ты идешь на остановку,
И как с такой экипировки
На ветки птицы полетят?

Я промолчу, я не отвечу,
Но чудо-ткань ласкает плечи,
И я уверена, конечно,
Что знаю, как носить ее.
Хоть выдает порой походка
Или гордыня подбородка,
Но я инкогнито, и ловко
Скрываю звание мое.

— Что молчишь? — спросил Миша, не удержавшись — Есть, за что уцепиться, или так — девичья графомания?
— Телефон ее есть у тебя?
— У Лены спрошу…

Глава 4

— Тебе звонили, — сказала мама. — Из театра какого-то.
— Когда? — Валя чуть не поперхнулась ужином
— Примерно час назад, — мама лукаво улыбнулась, — судя по голосу, вежливый молодой человек. Сказал, что ему оч-чень надо с тобой побеседовать. Будет перезванивать скоро.  Ты что, решила в актрисы податься?
— Он не представился?
— Нет, просто спросил, когда лучше перезвонить. Я сказала, что ты в семь приходишь.   
Миша? Зачем? По поводу стихов или… Нет, зачем, не надо… надо сказать, что меня нет дома. Если по стихам, то он должен был передать через Ленку. Хотя, кроме подруги, никто бы ему Валин телефон не дал. Значит, по стихам… А вдруг это только предлог?
Словно в подтверждение ее слов, зазвонил телефон.
— Мам, спроси, кто, скажи, что я еще не пришла…
— Бери, бери, сама разбирайся…
Валя медленно взяла трубку, не зная, как себя с ним вести. К ее радости, и одновременно, разочарованию, голос оказался не Мишин.
— Валя? Это Антон вас беспокоит, из театра, по поводу стихов.
— Да, здравствуйте, я слушаю вас…
— Мы могли бы встретиться?
— А есть о чем говорить?
— Да, я думаю, есть.
Значит, со стихами не так все плохо, подумала она. А может, позвали, чтобы вежливо отказаться, в какой-нибудь мягкой форме, мол, надо еще поработать и подучиться… Ладно, посмотрим. Валя собрала все свое мужество.
Договорились о встрече у театра. Это хорошо, что не внутри, значит, с Мишей, скорее всего, не придётся сталкиваться.

***

— Здравствуйте, Валя. Пойдемте внутрь, не будем стоять на морозе.
 — Здравствуйте, — выдохнула она.
Внутрь ей не хотелось, она рассчитывала, что они зайдут куда-нибудь в кафе. Но не приглашать же его самой, еще не так поймет.
Антон провел ее в маленькую раздевалку, где Валя повесила пальто и осталась в свитере и джинсах. Она заметила, как парень чему-то улыбнулся, бросив взгляд на ее наряд, и нахмурилась. Что не так с ее видом?
Они прошли в гримерку к личному, как он сказал, столику Антона. Хотя театр был маленький, Антон, похоже, пользовался здесь привилегиями.
Они сели. Валя снова обратила внимание на безупречный внешний вид молодого человека и скосила глаза на брызги грязи на собственных джинсах. Антон достал тетрадку.
— Конечно, вам со стихами еще работать и работать, — начал он, — но мне они понравились.
Вале захотелось плакать. Ее страхи сбывались. Стоило тащиться сюда ради унижения… Вернули бы молча и все. Она вдруг поняла: да это ведь Миша сбагрил ее приятелю, чтобы самому не пришлось выворачиваться…
— Спасибо, Антон. Конечно, буду работать. Учиться, учиться и учиться, я помню. Я пойду, хорошо? Мне надо еще в одно место успеть. И передайте мою благодарность Михаилу, скажите, что он остался самим собой, таким же честным и решительным! — Валя встала и протянула руку за тетрадкой.
— Минутку, минутку… Что не так? — Антон с изумлением смотрел на нее, не ожидая такого напора.
— Вы не подумайте, Антон, что я сама хорошего мнения о своих стихах. Просто, мне кажется, я заслужила, чтобы мне сказали об этом прямо и без посредников.
— Боюсь, мы друг друга не поняли. Стихи нужны мне, поэтому Миша и попросил меня… Но это не важно. Мне они действительно понравились. А работать надо обязательно, я тут отметил стилистические погрешности и несколько технических ошибок. Иногда внутренний ритм гуляет, но в целом у вас хороший слух. При том, что вы не учились… Я собирался поговорить с вами о тех стихотворениях, которые подходят для песен, их надо будет слегка переработать, если вы не против, конечно.
— То есть вы что-то выбрали? — все еще не верила Валя.
— Ну да. Но прочитал я все, многое зацепило.  Знаете, когда читаешь чьи-то стихи, хорошие стихи, узнаешь о человеке столько, сколько и за несколько лет не узнаешь.
— Но это же естественно. «Каждый пишет, как он дышит», — Валя немного оттаяла.
— Сядьте, хорошо?

***
      
Репетиция уже началась, но Воронич то и дело отвлекался Он знал, что Антон пришел с Валей, ему сказал Мудродуров, но твердо решил не показываться. Однако в перерыве, поддавшись любопытству или чему-то еще, заглянул в гримерку, можно сказать, ноги привели.
— Привет.
Валя сухо и вежливо поздоровалась в ответ.
Миша подошел к столику, присел, ругая себя за то, что не устоял и теперь не знал, о чем говорить.
— Как дела? Нашли общий язык? — Миша взял дружески-официальный тон, чуть свысока, как и положено «шефу».
— Говорит, что-то можно использовать, — Валя слегка недоверчиво повела плечом.
— А как репетиция?  Наташа справляется? — вмешался Антон, заполняя паузу.
— Не знаю. Фигня какая-то…Ребята, посмотрите, а? Валь, и ты тоже… Нужен свежий взгляд человека со стороны. Что-то не так, а что…

***

Она сама не знала, почему согласилась. Наверное, стало действительно интересно. Она  сидела на репетиции и ощущала необыкновенный подъем и радость после разговора с Антоном. Жизнь убедила ее, что любимое дело и работа не могут совпадать, как можно получать деньги за удовольствие? Все ее таланты были зарыты глубоко, даже тетради со стихами получали место на самом дне нижнего ящика стола.

Я зарыла таланты в тетрадь,
убрала ее в ящик серванта,
и решил Господь отнять
невостребованные таланты…

Неужели ее стихи теперь могут оказаться востребованными?
Одновременно Валя внимательно следила за происходящим на сцене и вслушивалась в реплики режиссера. А еще мучилась совестью, пытаясь понять, оправдано ли ее присутствие здесь в глазах Ленки? Не стоит ли ей держаться подальше от ее жениха?
Конечно, подруга направила ее сюда сама — это раз. Валя не собиралась давать своим чувствам и мыслям опасное направление — это два. А с Мишей они оба стали вести гораздо ровнее, без неловкости бывшей романтической парочки. Да и были ли они этой парочкой? Даже не целовались… Она уже поняла, что Миша по негласному соглашению ничего Ленке не рассказал. 
А еще она вдруг поняла, что не сможет самооправдаться, если выберет путь предательства. Что, и правда, существует момент, когда ты принимаешь решение, либо даешь добро на грех, либо отказываешься от него. И ни сильные чувства, ни форс-мажорные обстоятельства не избавляют тебя от ответственности.  И еще… если решение верное, то и чувства приходят со временем в подчинение воле. Ими можно и нужно управлять. Надо только не пропустить этот момент, быть на чеку… а вдруг он еще у нее не настал? Пока она с собой прекрасно справляется. Хотя, может, таких сильных чувств у нее и нет, а то бы не справилась?
Валя прислушивалась к себе, глядя на Михаила — благо, ситуация позволяла. Он был ей интересен, но как-то по-новому. Интересно почитать, что он пишет… Интересно, что он сказал бы про ее стихи — он, а не Антон.
— Валя, проснитесь! — услышала она насмешливый голос Антона, сидевшего рядом.
Он толкал ее под локоть. Она поймала себя на том, что все смотрят на нее, явно ожидая ответа на заданный вопрос. Вот тебе и внимательно следила.
— Я прослушала, — честно сказала она  и смущенно улыбнулась. — Так сосредоточилась, что ничего не услышала.
— Это ничего, — сказал Михаил, — ребята, повторяем последний диалог, полная станиславщина.
Наташа, красивая девушка с длинными черными волосами — героиня, — повторила свои фразы, парень вставлял реплики. Текст был неплохой, только слова местами кое-где поменять, сделать бы поестественней, не так театрально, быстро соображала Валя. А вот девушка… Кажется, она не совсем понимает, что говорит. По крайней мере, интонационно повышала и понижала голос не в тех местах.
Высказать эти соображения или промолчать? А чего, собственно, бояться? Того, что Миша будет строго судить ее? Ну, значит, будет знать, как приглашать дилетантов и спрашивать у них совет.
— Я построила бы речь по-другому, — тихо и неуверенно начала она.
— Ну, выйдите и сделайте, — обиженно протянула девушка.
— Я так не смогу, как вы, не умею играть совсем. Но как зритель чувствую, — Валя немножко осмелела. —  А вы что вкладываете в эту фразу, вы сами согласны с героиней?
Миша, улыбаясь, заинтересованно посмотрел на нее — он явно ждал продолжения.
— Валь, может, правда, покажешь, где сделать акцент?
 Валя почувствовала, что впадает в ступор. Выйти на сцену и что-то произнести — было просто выше ее сил. А начнешь отказываться, подумают — ломается. Как ни странно, поддержка пришла со стороны Антона. Она видела боковым зрением, что он одобрительно кивнул на ее слова, а когда повисла пауза, сказал:
— Видимо, надо вести речь о сути пьесы, о том, что мы хотим сказать.
— Видимо, надо, — ехидно вмешалась Ира, сидевшая с кипой бумаг на коленях, — и нечего тут считать себя гениальным драматургом и прирожденным режиссером.
— Тихо-тихо, — повысил голос Воронич, — дай Антону высказаться.
— По-моему, — продолжил Антон, — никто до конца не разъяснил актерам суть этого спорного текста.
— Та-ак, умники, — хмыкнул Михаил.  — Антон, давай, покажи.
Тот легко и непринужденно поднялся на сцену, взял у актрисы текст и, легко попав в нужный темп, произнес ее реплики еще в двух интонационных вариантах. Смысл получался явно другой. Валя не могла не заметить восхищенного взгляда Михаила. Судя по всему, Антона как актера он очень ценил.  Тонкий, артистичный парень с черными глазами чисто эстетически нравился Вале.
— Талант, блин, — усмехнулся в бороду Михаил. — Ладно, хватит выпендриваться. Наташ, как ты чувствуешь свою героиню?
— Ну, романтическая девушка, вы же сами, Михал Саныч, говорили, — немного неуверенно начала та.
— Тебе вопрос повторить? Как ты чувствуешь свою героиню?
— Я пока не могу сформулировать.
— Хорошо, подожду. Валя, а как ты чувствуешь эту героиню?
Девушка почувствовала злость и растерянность. Чего он пристал к ней, и зачем ее сюда принесло?
И снова на помощь пришел Антон:
— Миш, я думаю, что подобный вопрос к зрителю абсолютно неправомерен.
— Согласен, — Михаил закурил, — тогда вопрос ко всем: ребята, а о чем наш спектакль?
— Думаю, о любви, — среагировала Наташа.
— О поиске себя, — ответил ее партнер. — О поиске духовного места в своей жизни.
— Ну, для начала неплохо, — Михаил посмотрел на часы,  — так, на сегодня бал окончен. Наташа и Сергей, еще раз перечитайте пьесу, проникнитесь содержанием. Антон, ты сегодня за рулем?
— Ну да.
— Подбросишь до Китай-города?
— Без вопросов. Валь, а тебе куда? — Валя заметила, что Антон без лишних церемоний перешел на «ты».
— В Коньково.
— А мне в Теплый Стан, — это прозвучало у Антона удивленно-радостно. —  Так я тебя подкину? —  полуутвердительно спросил он.
— Нет, ребята, спасибо большое, я на метро. Сейчас пробки, так быстрее доберусь. Да и укачивает меня в машине, — Валя приветливо улыбнулась и пошла за пальто.

 
Глава 5

Никогда Ленкин день рождения не вызывал у Вали такой смешанной реакции, как сейчас. Ей предстояло встретиться с Мишей не на репетиции, а в такой знакомой обстановке Ленкиного дома. Отказаться невозможно — зачем ненужные подозрения? Да и не приняла бы Ленка отказа.
Валя под благовидными предлогами пропустила несколько последующих сборов в театре, хотя Ленка ее звала.  Однажды кто-то звонил, скорее всего, Антон, но Валя попросила маму соврать, что ее нет дома. Во-первых, как стало ясно после той репетиции, она там совершенно не нужна. А во-вторых… приветливое равнодушие Михаила, хоть и устраивало ее во всех отношениях, било по самолюбию. Она понимала, что он правильно выбрал тональность их дальнейшего общения, но предпочла бы, чтобы холодная приветливость исходила от нее, а он хотя бы немножко чувствовал себя не в своей тарелке.
День рождения неумолимо приближался, и после небольшого курса самовнушения Валя сочла себя вполне готовой к этому событию. К счастью, гостей предвиделось много, легче затеряться. Оделась без блеска, не броско — черные брюки, бежевая приталенная блузка навыпуск. Впрочем, захоти она даже выглядеть понаряднее, в гардеробе все равно ничего не нашлось бы — она давно не покупала себе ничего нового.
Прийти постаралась последней, в шуме и толчее, тем более что помогать было не надо, готовила мама именинницы. К тому же на кухне суетились Ленкины подруги. Сама Лена, в переднике, быстро открыв дверь и поцеловавшись с Валей, попросила немножко подождать с поздравлениями и бросилась к духовке, откуда заманчиво тянуло выпечкой.
Поправив волосы, Валя вошла в комнату. На диване расположились Ленкины друзья «по ребенку» — супружеская пара со своим малышом того же возраста, что и Дашка. В кресле сидел Миша в свитере цвета хаки, который очень ему шел. Опираясь на стол, стоял Антон (его тоже пригласили?) в безупречных стильных брюках и модной рубашке. На коленках у Миши сидела нарядная, вся в бантах и рюшках, Дашка.
Ну вот тебе и справилась с ревностью… Ревность была двойная — Валя сама не понимала, кого к кому ревнует — Мишу, который теперь полностью принадлежит семейному быту подруги, или любимицу Дашку, которая так счастлива с новым приятелем. А она… чужая им обоим. Впрочем, Дашка, завидев ее, тут же соскользнула с его колен и рванула к ней. Мужчины тоже обернулись.
— Валя моя пхишла! Это моя Валя! — Дашка с гордостью демонстрировала Валю.
Миша посмотрел с некоторым удивлением. Наверняка он знал от Ленки,  что Валя с Дашкой очень любят друг друга, но видел их вместе впервые.
— А вот не твоя! — поддразнил ее Антон.
— Моя, моя! — на полном серьезе рассердилась Дашка.
— Нет, моя! Вот заберу ее сейчас!
— Нет! Не забехешь! Тебя тогда мишка побьет, вот! — Дашка торжествующе уставилась на вредного дядьку.
Михаил странно закашлялся — не то рассмеяться хотел, не то действительно что-то поперек горла попало. Мало того, что все это выглядело слишком двусмысленно, так еще и Ленка не вовремя вошла с кухни. Хотя ей-то как раз был понятен истинный смысл Дашкиной угрозы. Речь шла о большом плюшевом мишке, участнике всех событий в жизни девочки — еды, спанья и даже наказаний.
Однако мужчины глядели друг на друга, и повисшая неловкая пауза не прибавила настроения Ленке. Валя попыталась разрядить обстановку:
— А где, кстати, Потапыч твой? — она крепко обняла девочку. — Ты уже кормила его сегодня? Давай, неси его сюда.
Наконец-то уселись, произнесли первые тосты, отдали подарки. Валя не могла решить, куда ей приткнуться, и в итоге оказалась рядом с Ленкиной мамой. Впрочем, быстро об этом пожалела, так как та сразу же начала разговор о новом приятеле дочери. Но главное, угнетала задумчивость подруги. Миша что-то ей говорил, та рассеяно слушала. С Антоном не удалось сказать даже слова, да он к ней и не обращался. Тем более что Светка, подруга с работы, взяла его в оборот, и с лица его теперь не сходила полунасмешливая улыбка. Ситуация явно была для него привычной.  Мальчик, который хорошо знает: стоит ему только захотеть, и любая девушка будет его. Такие мужчины Валю никогда не интересовали.
После первого перекура обстановка стала более шумной и раскованной.
— Антон, сыграй нам, — попросил Миша, расчехляя гитару.
Ломаться Антон не стал, к публичным выступлениям он привык так же, как и к вниманию девушек.
Он начал играть, и сразу стало тихо, даже Дашка умолкла на коленях у бабушки. Антон смотрел прямо перед собой, никого не видя, поэтому Вале было легко наблюдать за ним. Исполнял как известные, так и совершенно незнакомые песни — свои собственные, как потом объяснили гостям. Многие песни показались ей интересными, некоторые достаточно глубокими, а местами даже мороз пробирал по коже от слов и мелодии.
Сам Антон, пока пел, стал другим. Из глаз исчезла насмешка, видно было, что он глубоко чувствует то, что поет. Не нравиться в этот момент он не мог. Валя еще раз отметила, что Миша восхищается талантом друга. Естественно, всем хотелось слушать все больше и больше, и публика не отпускала. Антон только что допел шуточную песенку, помолчал, и снова начал играть. На этот раз — Визбора.

О моя дорогая, моя несравненная леди!
Ледокол мой печален, и штурман мой смотрит на юг,
И представьте себе, что звезда из созвездия Лебедь
Непосредственно в медную форточку смотрит мою...

Валя очень любила эту песню — о мужчине, который пропустил свое истинное счастье, предал настоящую любовь и осознал теперь, что потерял.

Где же, детка моя, я тебя проморгал и не понял?
Где, подружка моя, разошелся с тобой на пути?
Где, гитарой бренча, прошагал мимо тихих симфоний,
Полагая, что эти концерты еще впереди?
И беспечно я лил на баранину соус "ткемали",
И картинки смотрел по утрам на обоях чужих,
И меня принимали, которые не понимали,
И считали, что счастье является качеством лжи...

А Егоров, пока пел, как назло, все время смотрел ей в глаза. В первый момент ей стало не по себе, но она вспомнила, что Антон — хороший артист, и есть такой прием: для большей убедительности выбрать среди зрителей подходящую «музу» и петь ей. Поэтому выдержала его взгляд спокойно, то опуская, то поднимая глаза, словно ничего не замечая.

И в пустынных вагонах метро я летел через годы,
И в безлюдных портах провожал и встречал сам себя,
И водили со мной хороводы одни непогоды,
И все было на этой земле без тебя, без тебя.

Кто-то рядом ходил и чего-то бубнил — я не слышал.
Телевизор мне тыкал красавиц в лицо — я ослеп.
И, надеясь на старого друга и горные лыжи,
Я пока пребываю на этой пустынной земле.
О моя дорогая, моя несравненная леди!
Ледокол мой буксует во льдах, выбиваясь из сил...
Золотая подружка моя из созвездия Лебедь —
Не забудь. Упади. Обнадежь. Догадайся. Спаси* (*Ю.Визбор, «Леди»).

А все-таки выбор песни показался ей странным или провокационным, видимо, таким же он показался и Мише, потому что выглядел он сердитым, а посередине песни вышел из комнаты, прихватив со стола пачку сигарет.
После этой песни Ленкина мама принесла горячее. В общей толчее к Вале протиснулась Ленка, попросила помочь и повела ее на кухню. На кухне дымил в форточку Михаил. Неожиданно Лена закрыла кухонную дверь:
— Ну, вот что. Я думаю, вам надо пообщаться наедине.
— Глупости, Лен… с чего ты это взяла? Мы прекрасно общаемся и при тебе…— залепетала от неожиданности Валя.
— Вижу я, как «прекрасно» вы общаетесь. А то чувствую, всем будет только хуже от вашей вежливости, — произнесла Лена не терпящим возражений голосом и ушла, прикрыв за собой дверь.
Валя  дернулась было за ней, но Михаил встал и остановил ее, подойдя к двери.
— Лена — умная женщина, мы потом с ней поговорим. Она ведь права.
Валя сочла правильным промолчать.
— Значит, снова «неожиданная встреча»…— задумчиво протянул он.
— Ага. Причем это уже перестает быть забавным и начинает утомлять, — резко ответила Валя, усаживаясь за кухонный столик. Мысль о Ленке тревожила ее.
— Не куришь, конечно? Расскажешь о себе? Или вообще не хочешь со мной говорить на личные темы?
— Отчего же. Но я не знаю, что ты хочешь услышать. Вижу, в твоей жизни большие перемены произошли, причем явно к лучшему. Да и в тебе тоже…Чего про себя сказать не могу, у меня все также однообразно.
— Но ты ведь сменила работу? И… не вышла замуж.
— Да просто… — Валя подбирала слова, — тот человек не знал обо мне самого главного. А мне и не хотелось ему рассказывать, — она замолчала.
Он, видимо, понял, вспомнив их первую встречу и разговор, она почувствовала это сразу. Поэтому быстро добавила:
— Знаешь, чтобы сразу все стало между нами ясно, поверь, пожалуйста, твоей вины здесь нет. Ну, то есть — есть, но не вина. Я тебе скорее благодарна. Боюсь, я бы с тем человеком была несчастлива. Хотя он был очень хороший. Да я основное тебе уже объяснила. А что касается работы, там вообще был дурацкий случай.
— Расскажешь?
Валя, обрадовавшись, что тема брака исчерпана, вкратце поведала о происшествии в бухгалтерии. Кстати, эту, правдивую версию событий, она рассказывала впервые.
Миша слушал молча и с интересом. Слушать он всегда умел.
— А ведь знаешь, я поступила тогда вполне в соответствии со своим духом. Что называется, попытка поступить честно, да кривым путем. В общем, как могла.
— Что ты имеешь в виду? Так не каждый бы поступил.
— Ой, брось ты. Если в нынешний век не пройтись по трупам — уже считается подвигом, то это не значит, что это подвиг и есть. Правильно было бы честно сказать главбуху, что мне не нравятся такие методы, и сразу уведомить ее, что предупрежу Вику.
— Результат был бы тем же — увольнение.
— А уважения к себе было бы больше.
— Ты знаешь, что Ленка очень тебя любит и уважает? А Дашка так вообще души в тебе не чает.
— Главное, чтобы они  любили  и уважали тебя. А ты — их, — Валя посмотрела вызывающе.
— Надеюсь, что так и есть. Знаешь, я ведь тогда сразу и не осознал всего, что произошло, только сейчас, спустя столько времени, понимаю, что  мне наша встреча дала…
— Мне она тоже много дала.
Это было сказано обоими не для красного словца, каждый понимал, что другой говорит правду.
Валя посмотрела ему прямо в глаза. Да, она свободна, теперь уже точно — свободна от этого человека. От своих чувств, которые втайне лелеяла еще долго после их последней встречи на набережной. И это произошло только сейчас, не путем самозаклинаний, а вот после этого разговора, когда стало понятно, что они могут спокойно и искренне общаться так же,  как и прежде. Вот только что-то было безвозвратно утеряно после этой встречи…


***

Миша задумчиво смотрел на нее. Он узнавал и не узнавал Валю. Она стала более жесткой и прямой, но осталась такой же искренней в каждом обращенном к нему слове.  Странно и хорошо, что у Ленки такая подруга. Да и,  пожалуй, закономерно. Чем-то они неуловимо похожи, чем-то главным, таким, что связывает друзей между собой. Уж не поэтому ли он влюбился в Леночку? Нет, не то. Лена есть Лена. Она сама по себе.
И все-таки после разговора стало легче. Конечно, тяжело делать вид, что ему не хочется поговорить с ней и обсудить, как раньше, все на свете. И глаза у нее остались такими же — умными, живо реагирующими на каждое слово собеседника. Только вот ожидания праздника в них уже не было. И где-то на самом дне поселилось нечто такое, чему, Михаил очень на это надеялся, причиной был не он… Господи, неужели это заразно? Неужели он из тех людей, которые являются рассадниками боли, сами того не желая?
Нет, конечно, нет. Вот Леночка, она счастлива, она так спокойна с ним. А была дерганная и злая… Ему страшно захотелось открыть дверь и увидеть радостную, а не напряженную и расстроенную Ленку.
Как будто почувствовав это, она вошла, возвращая на кухню противень. А может, просто не утерпела…
— Я на минутку, не волнуйтесь, только поставлю, — сказала чересчур добрым голосом.
— Мы уже поговорили. Не уходи, хорошо? — Миша подошел к ней и ласково обнял за плечи. Валю он сейчас не стеснялся. — Я люблю тебя. Очень. И ты знаешь, что если бы это было не так, ты сразу узнала бы.
Ленка сразу оттаяла. Она это знала.
— Но имей в виду, — начала Валентина нарочито строгим голосом.
Лена тревожно посмотрела на нее.
— Я тебя тоже очень сильно люблю! — засмеялась Валя. — А подробности потом тебе твой муж расскажет…

***

Валя вернулась в комнату, оставив их наедине. Почему-то хотелось плакать, хотя она точно знала, что не ревнует. После того, как Миша вот так, не взирая на ее присутствие, объяснился Ленке в любви, в душе Валентины словно произошла точечная ампутация. Конечно, жаль, что гордость оказалась эффективнее благородных побуждений, но пока и это неплохо.   
Ребята включили танцевальную музыку, девушки принялись танцевать. Светка пыталась привлечь внимание Антона, танцевала она здорово. Но Антон сидел с Дашкой, уже простившей ему глупые шутки, на диване. Она явно заставляла его читать себе сказку, не взирая на громыхающую музыку. Валя подсела к ним. Антон глянул на нее исподлобья и снова взялся за книжку. «Очень любезно», — подумала Валя. Дашка тут же переползла на колени к Вале, забыв про чтение.
Валентина успокоилась в темноте и, чувствуя себя с Егоровым вполне раскованно, начала разговор первой, спросив, как идет подготовка к спектаклю.
— А ты почему не приходишь? — спросил Антон, внимательно вглядываясь в ее лицо.
(До этого они, кажется были на вы, ну да ладно).
— А зачем? Я рада, что тебе подошли стихи.
Разговаривая с ней, он не улыбался насмешливо, а скорее был мрачным. Про стихи он ничего не ответил, и Валю это немножко задело.
— А ты занимаешься театром профессионально? То есть, я не то хотела… У тебя какая основная профессия?
— Чем зарабатываю на жизнь, хочешь спросить?  Я веб-дизайнер. А учился на дизайнера обыкновенного. Так вышло.
— О, да ты еще и рисуешь?
— Это немножко другое, но да, рисую, художественную школу закончил.
Подошла бабушка и забрала Дашку с собой, чтобы не мешала гостям. Валя даже не успела возразить.
— Всегда мечтала научиться рисовать, да так и не научилась…
— А то, что висит у Лены над столом — разве не ты рисовала?
— С чего ты взял?
— Сказали, — на этот раз Антон улыбнулся.
Ну да, Ленка считала Валины художественные попытки настоящей живописью, которую можно вешать на стенку. Это был немножко нереальный, едва намеченный пейзаж, в котором деревья и вода были даны скорее цветом, чем линией. Валя пыталась подражать любимым импрессионистам, попытка оказалась жалкой, но Ленка отобрала у нее картинку («отдай мне, а то еще выкинешь!») и даже вставила в рамку.
— Убить их мало. Можешь говорить, что думаешь, не бойся, истерики, как со стихами, не будет, — усмехнулась Валентина. — Я и так знаю, что рисовать не умею.
— Ну, если хочешь… во-первых, я бы повесил ее в более светлое место, там бы она заиграла лучше. Во-вторых, технические навыки у тебя явно слабые, а вот чувство цвета — потрясающее, честное слово, за счет красок работа производит впечатление. Тебе не хватает школы. Хотя, кто знает, может быть, школа убила бы этот цвет…
Семейная парочка не собиралась разлучаться даже в гостях, и Ленкиным подружкам надоело танцевать в одиночестве. Они объявили белый танец, и Светка вытащила Антона на ковер. В его глазах зажглась привычные насмешливые искорки, и он плавными движениями повел девушку танцевать.
Оставшись без собеседника, Валя подумала, не пора ли ей «сделать ноги». Как вести себя дальше с Леной и Мишей, она пока не знала, и чувствовала себя не в своей тарелке. Подруга как раз появилась в комнате, и Валя тотчас же этим воспользовалась.
— Лен, без обид, хорошо? Мне пора, действительно. Ты знаешь, я боюсь ехать поздно, а сейчас еще  автобусы ходят.
— Подожди, позже пойдешь, Миша или Антон тебя проводят.
— Да вот еще, людей выдергивать. К тому же Линка должна позвонить в десять, — Валя придумала сходу.
— Ну, хорошо, — Лена не стала настаивать.
Похоже, она тоже расставалась сейчас с подругой без сожаления. Валя ее понимала. Они вообще хорошо понимали друг друга.
—Ты только не объявляй никому. Я по-английски.
По-английски не получилось, Дашка усекла, что Валя уходит, и разревелась. На крики из кухни вышел Миша, а из комнаты появился Антон, уже оттанцевавший под душевную песню Сары Конор. За Антоном выглянула Светка.
— Уже уходишь? — спросил Миша.
— Да, мне должны из Израиля звонить, по городскому.
— У них что, мобильника или скайпа нет? — удивился Антон.
Миша с Валей невольно переглянулись: оба вспомнили историю с риэлтором и ночевку на съемной квартире. Валя тут же отвернулась к вешалке, разыскивая пальто.
— Было бы здорово, если бы ты смогла прийти на репетицию во вторник, — перевел разговор Михаил. — Мне очень нужна твоя помощь со спектаклем… Я объясню тебе все. Ну как, сможешь?
Валя зависла с протянутой рукой у вешалки, потом вопросительно обернулась на Ленку, но та энергично закивала:
— Валь, сходи, помоги им. Я тоже пойду!
— Но… что я могу там… 
— Ты поймешь, — воодушевился Михаил. — По этой теме никто из моих друзей лучше тебя не подскажет.
— Ну… ладно, — согласилась Валя, лишь бы не выслушивать уговоры.
Она очень надеялась, что не будет снова об этом жалеть.
— Миш, ты ведь проводишь Валю? — утвердила подруга-героиня, демонстрируя свое полное доверие им обоим.
Однако Михаил, судя по лицу, такого желания явно не испытывал — разговора на кухне ему пока было более чем достаточно.
— Я тоже уходить собирался, заодно и провожу. Ребята, я тоже пойду, — неожиданно заявил Антон, торопливо извлекая куртку из кучи наваленной у зеркала одежды.
Миша посмотрел на него слегка вопросительно, потом произнес шутливым тоном:
— За безопасность девушки отвечаешь головой.
— Так точно, ваше сиятельство. Ты что,  меня первый день знаешь?
— Поэтому и беспокоюсь, — рассмеялся Миша.
Света сначала потеряла дар речи. Она была убеждена, что парень уже у нее в кармане.
— Да и мне пора, — поспешно заявила она.
Однако в планы Антона это не входило, Ленка это заметила и, взяв обиженную Свету под руку, потащила за собой в комнату:
— Пора ей!  Да вы что, с ума все посходили? А ну пошли, попробуй только смыться, никогда не прощу!


***

Валя с Антоном молча спустились на лифте. Валя не очень понимала, что его понесло за ней. Вечер у него складывался, кажется, вполне удачно, а вот теперь, похоже, не повезет… Ей стало смешно. Антон выглядел мрачным, и от этого Вале стало еще веселее. Выпитое вино, да и разговор на кухне — все это подействовало на нее возбуждающе.
— И чему ты так радуешься? — спросил Антон.
— А почему мне не радоваться?
— Что, значит, поговорили с Вороничем?..
Валя подняла брови:
— Я смотрю, ты хорошо осведомлен, — она начала подозревать, что Антон тоже не вполне трезв.
И что так долго нету автобуса?
— У вас что-то было раньше? Ты его любишь?
— А  почему я должна тебе отвечать?  — Вале пора было возмутиться на этот наглый допрос, но почему-то все равно было смешно…
— Потому что ты мне очень нравишься, — парень повернулся и посмотрел ей прямо в глаза.
— Вот так сразу, да?  — Валя ехидно рассмеялась. — Бедный Антон.
— Почему это я бедный?
— Да просто жалко твоего времени. Ты мог провести его лучше.
— Я тебе совсем не нравлюсь?
— Детский сад какой-то! Ну хорошо, ты мне нравишься. Но только, когда поешь.
— Издеваешься, да? — догадался, наконец, он.
— Надо же и мне оторваться, — неожиданно серьезно ответила Валя.
Подошел автобус, и они уселись. Антон молчал, и Валя, недолго думая, достала книжку — им надо было до конечной, Антону потом в метро, а ей — пять минут до дома.
— Что читаешь? — наконец, спросил он.
— Льюис, сказки.
— Ты их раньше не читала?
— Читала, конечно. Я их всегда беру, когда мне не по себе, — невольно проговорилась она, но Антон не заметил, или сделал вид, что не заметил.
— Совпадение, однако… Мы ищем идею спектакля, и думали про эти  сказки.
—  Знаешь, хотя книга вне возрастная, но спектакль все-таки получится детский…
Разговор о спектакле нравился Вале больше.
— Я думал об аллегории.
— Тогда возьмите того же Льюиса «Кружной путь». Полная аллегория, практически уже разложена по ролям, можно сделать что-то интересное. Плюс декорации. Кстати, а в последнем спектакле декорации не твои были?
— Мои. А у тебя есть эта книга?
— Да, я принесу во вторник. Выходим, тебе в метро.
— Я провожу тебя.
— Да еще на улице народу полно!
Но Антон упорно шел рядом. Вечер выдался морозный, а брючки у него, как она заметила, были тоненькие.
Дошли до подъезда, разговаривая о спектакле.
— Я пришла. Ну что, чай пойдешь пить? Согреешься.
— Да, конечно, — обрадовался Антон.
— Я с мамой и папой живу, — снова рассмеялась Валя, заметив блеск в его глазах.
Глядя на Антона, пьющего чай на кухне под пытливым взглядом матери, Вале опять стало смешно. Попрощались за дверью.
— Когда я тебя увижу? — Антон никак не хотел заходить в распахнутый лифт.
— Как когда? Во вторник, на репетиции… Надо не забыть про книжку. 
Она закрыла за ним дверь и вернулась на кухню.
— Что за парень? — приняла боевую стойку мать.
— Расслабься, мама. Мальчик из богемы. Не наш вариант.
— А красивый!
— Тем более не наш. Представляешь — красивый парень — и я. Мое самолюбие будет страдать.
— Ты у нас тоже красавица! — возмутилась мама. — А как он у Ленки оказался?
— Лучший друг Ленкиного жениха.
Мать пошла в комнату, бурча себе под нос так, чтоб Валя расслышала:
— Некоторые и с ребенком умудряются себе женихов найти…
— Да отстань ты от нее, — услышала она голос отца.

 
Глава 6

Во вторник Валя пришла на репетицию со спокойной душой, первого встретила Мишу, пообщались с ним приветливо и ровно, он дал ей сценарий и попросил пролистать. В зале она увидела Ленку, обрадовалась и подсела к ней.
— Приходи к нам в выходной, пойдем с Дашкой на горку с санками, — зашептала подруга.
— А Миша? Зачем я мешаться вам буду?
— Мишка поедет к родителям. Поговорим обо всем.
— Хорошо, приеду обязательно. Я так по Дашке соскучилась. А ты Антона не видела? Я ему книжку принесла…
— Как проводились? — улыбнулась Лена.
Валя пожала плечами.
Репетиция уже началась, и Миша что-то разруливал на сцене. Появился Антон, но в их сторону даже не глянул. Игра у него сегодня не шла. Воронич постоянно делал ему замечания и просил собраться, Егоров огрызался.
— Знаешь, пойди и посиди. Только не уходи, в перерыве пообщаемся, — сказал ему Миша.
Антон спрыгнул со сцены и направился в сторону Вали и Лены, сел рядом с Валей:
— Привет…
Лена тотчас поднялась и упорхнула за кулисы.
— Ну вот, уже и подруги догадываются…
— Вот книжка, как обещала.
— Спасибо.
— Что-то сегодня у тебя настроение хмурое. Ничего не случилось?
— Случилось.
— Что-то серьезное? — обеспокоилась Валя.
— Да... Ты.
— Тьфу ты, я думала, правда. Хватит дурака валять. Что за мелодрамы на ровном месте?
— Не веришь?
— Нет, конечно. Плохая игра.
— Я не играю. Думаешь, я только притворяться способен?
— Я как-то не верю в любовь с первого взгляда.
— Просто ты ее не испытывала.
— И нет никакого желания испытывать.
— А когда будет желание, станет поздно…
— Намекаешь, что останусь старой девой? Не волнуйся, я уже она и есть.
— То есть заранее отказываешься от любого опыта? Ни за что не поверю, что Воронич мог так насолить.
— Это дураки учатся на своем опыте, а мне и чужого хватает. А Воронич твой ни при чем. Помнишь, «ты лучше голодай, чем что попало есть, и лучше будь один, чем вместе, с кем попало»…
Она чувствовала, что готова сказать ему что-то по-настоящему резкое. На самом деле намек на старую деву ее сильно задел.
— А «кто попало» — это я, надо понимать?
— Ну,  не обижайся. Это всего лишь стихи, Омар Хайям.
— Ну, классику я знаю, —  Антон резко поднялся и вышел из зала.

***

В перерыве Антон отправился общаться с Валей, а Миша, не зная, куда себя девать, вошел в общую гримерку. Следом за ним пришла Ленка, села за столик Антона.
На столике лежали книги, под одной из них торчал краешек листка. Ленка, не задумываясь, потянула за листок:
— Антон тоже стихи пишет? Или это Валя для песни дала?
Михаил тоже подумал, что стих, наверное, принадлежат перу Валентины, и, не сдержавшись, протянул руку.

Облетели мысли и чувства,
не успев нас собою зажечь.
Белой клавишей безыскусно
снег слагает в мелодию речь.

Кисть рябины — всего лишь символ,
ключ от тайны души твоей,
что, мелькнув мимо в платье синем,
остановится у дверей.

Задержись лишь на миг!
И что же?
Ты за осенью скрылась вслед,
я — стою на перроне прохожим.
И в руках — ненужный билет.

Он начал читать вслух, чтобы Ленка не подумала, что от нее что-то скрывают. Увлекшись, не заметил легких шагов Антона.
— Положи на место, — неожиданно резко сказал тот, выдергивая листок. — Что за дурацкая манера хватать все на чужих столах?
— Извини, это я, — вступилась Ленка.
— Значит, стихи твои… — утвердил Михаил. — А говоришь, не пишется. Что, муза появилась?
— Не твое дело…
— О, это уже серьезно, — Миша с любопытством и задумчиво смотрел на друга. — Хотел бы кое-что спросить, но ты сейчас в таком настроении...
— Я, пожалуй, пойду, — Ленка встала и вышла.
В последнее время, подумал Воронич, ей что-то часто приходится покидать сцену.
— Да ладно тебе, — неожиданно спокойно сказал Антон. — Да, она.  Издевается, похоже, надо мной. Или всерьез не воспринимает. Или, — тут он выдержал паузу, — на тебя я не очень похож.
 — Ты о чём? — Михаил помрачнел.
 — Миш, если честно, мне сейчас очень хреново. И я не знаю, кто в этом больше виноват.
 — Вижу, не слепой. Только зря думаешь, что нас с ней что-то связывает.
 — Ну и что? Как это мешает ей любить тебя? Знаешь, как это бесит?
— А ты не хочешь предположить, что дело не во мне? Представь себя со стороны. Эти твои дон-жуановские штучки… Знаешь, они не каждого вдохновляют.
Миша был раздражен. Ему не хотелось даже обсуждать такую возможность, что Валя что-то испытывает к нему. Он сам не знал, почему. Ему не хотелось, чтобы кто-то из-за него страдал? Или... Нет, запрет, табу, что угодно. Неужели он с самого начала мог допустить возможность... Неправда, он ни одной мыслью...
— Это у меня дон-жуановские? — Егоров насмешливо посмотрел на друга. — Да ты мне фору раз сто дашь. Посчитай для интереса, сколько у тебя женщин было, и сколько у меня.
Михаил поморщился. Антон был прав — впечатление, которое он производил, было, по большому счету, обманчиво. Егоров никогда не завел бы столько странных, ненужных связей, как он сам в прошлом. Антон был куда разборчивее в отношениях с женщинами. Это они липли к нему после каждого концерта.
Антон, тем временем серьезно завелся:
— Зато теперь ты всем своим видом показываешь, что такому, как я, с ней рядом не место. Только что же ты сам не на этом месте, раз все тебе плохи для нее?
Друзья не кричали, наоборот, говорили, все больше понижая голос, при этом оба понимали, что говорят то, о чем будут после  жалеть.
— Ладно… — Антон отвернулся. — А знаешь, я злюсь, потому что действительно считаю тебя лучше. Всегда считал. С самого начала нашего знакомства с тобой.
— Бредишь? Меня? — Миша по-настоящему расстроился. — Антош… Прости. Ты не представляешь даже, как я желаю лучшего и тебе, и ей. И боюсь за вас. Пойми, мне и Вале — нам уже не вернуться, мы… нет, я, что-то нарушил… и закрыл тот вариант. Будут другие, но... Может, и она это испытывает. Хочешь, чтобы нам не было даже капельку больно?
— О чем ты… Меня она просто не воспринимает…
 

***

В выходные Валя поехала к Ленке. Автобуса долго не было, и когда она вошла, мама с дочкой уже стояли с санками наготове. Быстро надели шубки и пошли на горку. Разговаривали, притоптывая от холода ногами, и глядя, как веселится Дашка, пыхтит, затаскивая санки, и лихо съезжает с маленькой горы. А поговорить предстояло о многом. Денек был, как говорил Александр Сергеевич, «мороз и солнце». Никто не хотел начинать разговор первым. Наконец Валя решилась:
— Давай, спрашивай, что хочется. Что в молчанку-то играть…
— Я уже поняла, что вы не по работе знакомы были.
— Столкнулись по работе, кстати. Да все равно — ничего особенного не было, одни разговоры. Наверняка тебе Миша уже все рассказал.
— Да, но хотелось бы и от тебя услышать, может, он пожалел меня просто.
— Не думаю. Мы и встречались-то всего неделю или две, много разговаривали на разные темы, потом он меня очень выручил. Вот и все. Я в тот момент собиралась замуж, был у меня такой Руслан. Миша, как  ты сама понимаешь, мне понравился больше. Это я тебе так примитивно сейчас все объясняю. Он мне по духу был близок, по взглядам. Может быть, не будь у меня жениха, когда-нибудь это во что-то и вылилось бы, но я ему сообщила, что замуж выхожу, ждала реакции, а он меня отговаривать не собирался. Вот и все. Замуж я в итоге не пошла. Руслан ведь и был мне абсолютно чужим, просто после общения с Мишей это стало окончательно ясно. Кстати, так до сих пор и не знаю, как он тогда ко мне относился. Наверное, он тебе рассказал.
—  А сама ты к нему как относишься? Думаю, тебе тоже не очень-то сладко сейчас, да?
— Нет, Аленка, честное слово, нет. Не переживай только, хорошо? Я, если и нервничаю, то только за тебя, чтобы ты на этот счет ничего себе не придумала. Все это детство еще было. Он просто симпатичен мне сейчас, я уже воспринимаю его исключительно как твоего мужа. Иначе не смогла бы с тобой общаться, приходить к вам, на репетиции ходить. Мне там у вас в театре действительно интересно. Я думала, что так и протухну со своими цифрами. А тут…
— Он рассказал мне, что вы как-то необычно познакомились.
— Маленькая цепочка совпадений, ну, я и решила сразу — судьба. Сама знаешь, как женщины все воспринимают.
— А сейчас опять встретились, новое совпадение… Может, и правда, это — ваша судьба, а я — только игрушка в ее руках, связной? — задумчиво произнесла Лена, и глаза у нее наполнились слезами.
— Вот этого я и боялась! — в сердцах воскликнула Валя. — Не дури, пожалуйста, ладно? Я тебе все честно рассказала. Мне этого сейчас вообще не надо! Да и  как мужчина, прости, он меня не волнует. Может, и тогда не волновал… все эмоции были связаны с близостью мировоззрений, это меня так поразило, помнится. Наверное, это была просто дружба. Кстати, он же говорит тебе, что любит, а ему можно верить.
— Это я знаю. Но он может сам не разбираться в своих чувствах. А когда разберется, это будет стоить нам всем слишком много.
— Послушай, судьба — она ведь разная бывает. И только потом видно, что и для чего было. Может быть, все как раз наоборот — мы встретились, чтобы он мне в чем-то помог, а вовсе не для романтики. И нечего мистику нагнетать. 
— Вы прямо одинаково говорите, — усмехнулась Ленка.
— Конечно, не скрою, мне любопытно, как он тебе это все рассказал, его глазами… — сказала после паузы Валя.
— Примерно так же. Сказал, что ты ему очень нравилась, но ты поставила его перед необходимостью каких-то решений, он не понял, то ли ты ждешь, что он тебя отговорит, то ли сама не решила, то ли предупреждаешь, что отношения закончены. Он тоже не знал, как ты к нему относишься. Ну и не готов был чего-то решать или за что-то бороться. Чувствовал, что сделал промашку, жалел, что потерял тебя. Ты нравилась ему. А сейчас, говорит, испытывает только симпатию.
— Ну вот, сама видишь, — невесело улыбнулась Валя. — Нравилась, да не настолько. Если бы у него было что-то серьезное, он бы так себя не повел.
— Не факт. Трудно разобраться в себе, а мужчины вообще люди странные. Вы и правда похожи…
— Нет, Лен, знаешь, вы друг другу удивительно подходите именно тем, что разные. Вам будет интересно вместе. Когда мы с Мишей разговаривали, у нас почти не возникало разногласий, но говорят, похожим людям в семейной жизни тяжело и однообразно. Ты, конечно, смотри сама. Хочешь, я маячить перед вами не буду, если не можешь до конца успокоиться.
— Ну, здрасти, приехали. Еще неизвестно, кто мне из вас нужней. Не забывай — ты Дашкина крестная.
— Это счастье просто, что вы у меня с Дашкой есть. Ни на какого мужика не променяю вас.
— А как тебе Антон? — осторожно начала Ленка. — Мы разговаривали о нем с Мишей. Знаешь, Миша считает, что Антон очень серьезно к тебе относится, речь идет о сильных чувствах.
— Ох, я, конечно, понимаю ваше с Мишей желание пристроить меня по-быстрому…
— Неправда! Просто мы были бы рады за тебя.
— Ты в этом уверена? Антон — мальчик другого склада, он талантлив, обаятелен, у него много девушек. Неужели ты желаешь мне, чтобы я постоянно мучилась ревностью? Искушений у него не убавится. А ко мне у него просто... как тебе объяснить... Когда то, что менее всего доступно, больше всего и надо. Как только я стану синицей в руках, он потеряет ко мне интерес. Кстати, сколько ему лет? Он меня не моложе случайно?
— На год, ерунда. Но если ты так считаешь, уговаривать не собираюсь, а то потом еще виноватой окажусь. А все же ты зря так о нем. Он только производит такое впечатление, это у него хм-м… вроде защитной реакции. Мишка говорит, он очень раним, он давно его знает. Они раньше близко не общались. Но была ситуация у Мишки,  он попал в больницу, да что-то надолго получилось. И, как бывает обычно, все его навещали сначала гурьбой. Потом — реже и поодиночке. А потом, когда особенно нужно, все куда-то пропадают, у всех дела. А Антошка, хотя и не был ему тогда близким другом, не бросил,  и по врачам ходил, и взятки давал, чтобы его вытянуть. Они с тех пор и сошлись. А девчонкам, которые виснут на нем, он цену знает, знает, что они видят только его концертную оболочку. По молодости, конечно, пользовался, но сейчас ему это уже не нужно. Ты для него просто открытие, думаю, он к тебе относится очень трепетно.
— Больно он быстрый, я не воспринимаю это серьезно.
— Может, он уже точно знает, что ему надо, зачем ему тянуть?
— Такое у меня уже было — Руслан. Он хорошо знал, что такая жена ему подойдет. А мне хочется, чтобы меня не только как человека хорошего воспринимали.
— А кстати, этот Руслан? Он как воспринял тогда твой отказ?
— Не знаю. Знаю только, что быстро женился, буквально через пару месяцев. И ребенок есть. Это мне мама со слезами на глазах рассказывала. Представляешь, они с моей несостоявшейся свекровью до сих пор дружат! Перезваниваются, ходят в гости друг к другу. И жалуются друг другу на детей.

***

В выходные Миша отправился домой. Надо было навестить родителей, заодно и поговорить о своих серьезных намерениях, подготовить Ленкин приезд.
Родители приняли новости на ура, особенно мама. Лена ей уже заранее нравилась, и против готовой внучки тоже не возражала. Легли спать за полночь — засиделись на кухне, батя достал бутылку необыкновенно вкусной и не особо крепкой смородиновой настойки, немножко выпили по такому поводу.
Среди ночи он проснулся от резкой головной боли. Старый, казалось бы, забытый страх, ледяной змеей вползал в сердце. Это от выпитого, успокаивал он себя. Встал, глотнул воды, вышел на балкон, накинув отцовскую телогрейку. Постоял немного на свежем морозном воздухе, посмотрел на звездное небо, и страх постепенно ушел. Только головная боль осталась, но это ничего, это просто головная боль, бывает.
Скоро Новый Год. Надо купить Дашке что-нибудь необыкновенное, чтобы запомнила надолго. А Ленке что подарить? Женщина самостоятельная, все у нее есть… Может быть, стихи? Какие-нибудь особенные… давно он уже не писал, всё пьесы, пьесы. На память пришли строчки Антона, «Облетели мысли и чувства, не успев нас собою зажечь». Возможно, чувства и правда зажгут их — Валю и Антона, этих двоих, таких важных для него людей. Это ведь у него с Валей действительно облетело всё — и мысли, и чувства, и что там ещё должно быть. В воображении, как на экране с проектора, возник образ девушки на скамейке. Четкая такая фотография, слегка в сепии, с подписью: «три года назад на Чистых прудах».
Так, стоп, прекращай! Что ещё за глупые мечтания? Впрочем, почему «прекращай»? С чего бы это выдирать с корнем часть себя, те встречи, что помогли стать ему таким, каков он сейчас? Тем более что ему от Вали ничего не надо. Ну разве что пообщаться когда по-дружески и уйти дальше в свои дела и заботы.
Что он хотел? Стихи Леночке. Все равно не спится. Он пошел обратно в комнату, пошарил на столе, взял листочек бумаги, включил ночник. Что сказать ей? Как он любит ее…А как он ее любит? Ну почему стихи родятся, только если ты несчастлив? Ничего не выходит. Это из-за больной головы, наверно… А все-таки, интересно, что сказала бы Валя про тот самый старый сценарий? Зачем он позвал ее на репетицию, какой совет был ему нужен? Не по Петрушевской же…
Он принялся рыться в ящиках своего стола. Куда же он его запрятал? Ага, вот, «Другое место», Пристли. Но стоило ему открыть первую страницу, как дверь распахнулась. Это проснулся отец.
— Долго колобродить-то будешь? Спи давай, — проворчал-прохрипел он театральным своим басом. — Все, все, хватит, гаси свет…


Глава 7

Задание, которое Валя получила от Миши в конце репетиции в прошлый вторник, было таким: прочитать сценарий переделанной пьесы Петрушевской, которую они сейчас репетировали, выступить в роли зрителя и редактора, отметить слабые места.
Работа увлекла и захватила ее. Даже в обеденный перерыв она умудрялась делать правки. И совершенно не успела удивиться, когда, отвечая на телефонный звонок, услышала голос Воронича.
— Валя, здравствуй. Я вот по какому поводу. Ты уже начала работать со сценарием?
— Да, и думаю, могу уже показать кое-что…
—Ты извини, не могла бы ты на время его отложить? То есть все это обязательно пригодится, но мне нужна твоя помощь  в несколько ином… В выходные был дома, нашел там старые бумаги… В общем, хочу тебе дать кое-что почитать.  Он… тот сценарий написан давно, и мне не помешает свежий взгляд, причем именно твой.
— Ну-уу, хорошо…А я-то уже увлеклась этим…
— Ты поймешь, почему… материал специфический, а идея меня уже не отпускает.
— Ладно… Пришли мне на электронку.
— Да его в электронном виде и нет. Он и был-то в ноуте у Антона, небось не сохранился, у меня распечатка.
— Тогда передай через Ленку, а мы с ней встретимся в метро.
— Можно так. А лучше, приходи на репетицию сегодня, сможешь?

***

Миша с Антоном сидели в полутемном зале на первом ряду. Народу еще не было, они договорились встретиться пораньше. Антон держал в руках «Кружной путь» Льюиса, который дала ему Валентина.
— Не понимаю, чем тебе не нравится эта идея? — хмурился он. — Аллегория, которую можно интересно обыграть. С одной стороны — будничная жизнью героя в нашей реальности, с другой —  Льюисовские метафоры: встреча с Блазном, Разумом, Матушкой, чернолицыми девушками…
— А ты представляешь себе, сколько надо ролей прописывать? У нас и народа столько не найдется, да и зритель запутается. А монологи? Там без спецподготовки и при чтении не все поймешь — вся история философии человечества зашифрована. Чем ты будешь держать зрителя?
— Ну, во-первых, нам не обязательно брать всю философию, можно как-то упростить. К тому  же мы не рассчитываем на среднего зрителя, у нас есть свой.
— Все равно, есть вещи, которые со сцены не воспринимаются. Здесь главное — нести образ, картинку.
— Ладно, я чувствую, у тебя есть свои идеи, давай, выкладывай, — немного обиженно сказал Антон.
— Да, есть. Причем идея уже неотступная. Только… Ты сразу не возражай, ладно?  Помнишь…тот сценарий по Пристли, которым ты меня спасал в больнице?
Антон поморщился.
— Подожди, я знаю, что ты хочешь сказать. Я его перечитал — кстати, в первый раз после… Да, там перебор эмоциональный, писал-то нервнобольной, причем в стадии обострения. Но канва хороша. Можно объединить два произведения — «Другое место» и «Случай в Лидингтоне», так сказать, по мотивам.
Егоров  слушал его уже внимательно и заинтересованно.
— А можно узнать,  с чего это ты вдруг сейчас вспомнил про тот сценарий?
Воронич помолчал.
— Скрывать бесполезно, все равно догадаешься, — он поднял глаза на Антона. — Понимаешь, все, что происходило тогда, было связано с Валентиной. И сценарий стал логическим завершением.
— Вот как… Значит, все-таки, не завершением… Ты меня или себя пытался убедить, что между вами был только эпизодик?
— Делоне в эпизодике или чём-то другом. Отношения завершены.Только у меня никак не выходит из головы одна мысль — а не потому ли произошла наша с Валей новая встреча, что эта пьеса должна быть поставлена?
—Знаешь, я уже бояться тебя начинаю. Ты страшный человек, простые маньяки нервно курят в сторонке! Вся Вселенная кружится вокруг твоих пьес, люди возникают в твоей жизни, чтобы ты создал гениальное произведение, а не наоборот!
— Не перебарщивай, — обиделся Михаил, — Ты же не станешь отрицать, что идея классная? А какие события в моей жизни этому способствуют… тебя волновать не обязано.
В театр уже подтягивались ребята, но они с Беловым не обращали ни на кого внимания.
— Разумеется, — голос Антона стал подчеркнуто ироничным. — И то, какую роль ты отвел в этой «пьесе» мне, тоже ясна, если я хорошо помню сюжет.
—Да не путай ты жизнь и сценарий!
— А разве не ты их путаешь?
Егоров повернулся в сторону подходивших актеров и пожал руку одному из парней. И тут же удивленно уставился на вход: Валя уже побывала в раздевалке, и теперь запихивала в пакет свой толстый свитер, оставшись в блузке.
— Да, я позвал ее сегодня, чтобы показать тот сценарий. И не смотри на меня так.
— То есть факт постановки Пристли уже не обсуждается, ты подключаешь Валентину, а меня уведомляешь, так?
Валентина, увидев их, тоже подошла поздороваться. Антон только сухо кивнул ей, демонстративно встал и вышел из зала.

***

В тот же вечер Валя прочитала сценарий от начала и до конца, на одном дыхании. Новый рабочий день не давал возможности разобраться, но как только она вышла с работы, мысли вернулись к Мише, его пьесе и всему остальному. Сейчас она шла от метро домой. Краски уходящего дня были неестественно яркими, как в современных фильмах, снятых по последнему слову техники и так отличающихся от привычного цветного формата старого советского кино. Разноцветные огни магазинов и оранжевые фонари расцвечивали снег в розоватые тона, тени были углубленно синими, а краски неба от  кобальта над ее головой плавно переходили в неестественную бирюзу. Показалась любимая первая звезда — яркая, большая и низко висящая.

Умеешь ли ты так дышать?
Смеется ли искрами снег?
И  сможешь своею назвать
Звезду, что горит ярче всех?

Ее чувства и мысли были в полном разброде. Её теперь волновало, почему Миша так настаивал на ее участии. После прочитанного в голове вертелись только две подходящие версии, причем первая вызывала очень смешанные чувства.
Валя и подозревала, что пьеса написана про них, и не хотела этого знать. Если это про них, значит, Миша ничего не забыл, более того, было и  страшно, и заманчиво думать, что он тогда испытывал-таки к ней серьезное чувство, сопоставимое по силе с чувством героя пьесы, нашедшего и потерявшего предназначенный ему рай. На подобные мысли, разумеется, надо сразу навесить тяжелый амбарный замок, иначе все, что найдено за последние дни — спокойные и ровные отношения с Мишей, покой Ленки, а главное, жажда творчества, радость новых занятий, — будет утеряно безвозвратно.
Вторая версия была чистой и прямой, как солнечный луч. Михаил, зная ее веру, их общие религиозные взгляды, памятуя их духовную близость, ждал от нее помощи именно в этом направлении. В сценарии это действительно было слабовато прописано, в отличие от линии отношений. Идея Пристли куда объемнее и глубже.
Итак, что же ей делать? Можно отказаться, сослаться на занятость. Но не глупо ли это? А если все подозрения находятся только в ее голове? Мир не крутится вокруг тебя, пора бы это понять.
А главное, другого шанса по-настоящему заняться творчеством уже не будет.  Впервые она попала в такой круг, где не стыдно говорить о своих стихах, о литературе. Приятное чувство, что она нравится этому Антону, тоже поднимало настроение, льстило не слишком избалованному женскому самолюбию, особенно сейчас, когда ее роль при Ленке оказалась настолько сложной…
Конечно, Валя не собиралась питать романтические иллюзии по поводу этого первого парня на деревне. Но все-таки жизнь заиграла новыми красками, пустые и одинаковые дни наполнялись событиями. И главное, получалось жить внутри них, страдать или радоваться, не вынося свой скучный рассудок над происходящим.
«Господь посылает мне приключение, и я приму его», — сказала Валя себе почти что восторженно. «Господь посылает тебе новое  испытание, а может, это искушение, будь бдительна, контролируй свои мысли, испытывай свою совесть», — нашептывал разум. «Все пока правильно, нормально и честно. И я никогда не попаду в ситуацию, в которой забуду о рассудке», — ответила она самой себе.


***

— Начинать надо с диалога министра и инженера. Один едет на собрание политической значимости в тот же Лидингтон. Другой — в поисках Другого Места. Между ними идет разговор.
 — А если объединить эти два рассказа иначе? — предложила  Валя. — Сделать не попутчика, слушателя, а этакого проводника-рассказчика: он едет в поезде,  к нему подсаживаются попутчики. Сначала министр, но потом он выходит, ему еще рано ехать до конечной, и его история со спящими идет параллельно. Затем — герой, который объездил весь мир в поисках «другого места», а теперь попал, наконец, на этот поезд в надежде доехать…
— Погоди, погоди... это можно. Освещением разделим сцену, а рассказ героя проводнику можно вести с комментариями, и получится и получится что-то вроде сказок Шахерезады... Тогда… Идея поезда — ее надо продумать досконально. Этот поезд — что-то типа льюисовского кружного пути, кому надо, тот сядет и доедет.
— Здорово! А что с идеей сна? Мы ведь не хотим, чтобы они действительно приехали в рай? Пусть все это будто во сне, гадательно.
— Можно и так… Получается этакая «матрешка» идей — уже «неживые», которых видит министр, и которых оставляет позади поезд — это раз. «Спящие» — два, с ними все предельно ясно. И — ищущие. Они — не то, что спят, но видят пока «сквозь тусклое стекло». Тогда поезд приходит на конечную, они видят сверкающих ангелов, настоящие предметы, а сами они — пока призраки, как у того же Льюиса.
— Все мы спим, вообще-то…
— Это уже у тебя буддизм какой-то, «все мы спим, и вся наша реальность всего лишь сон».
— Ну и что, рациональное зерно есть и здесь. А потом они снова просыпаются — возможно,  на вокзале,  но они уже не во сне, по крайней мере, знают теперь путь и направление.
— «Я есмь путь», говорит Христос. Слушай, по концепции что-то уже вырисовывается,— он радостно потер руки. — Ну, по ролям я подумаю, переговорю с ребятами…
— Нет, подожди, — Валя увлеклась. — Я еще, конечно, плохо знаю всех ребят. Ну, Наташа сыграет Полу, тут много философии не надо. Ира — роль посложнее, ту учительницу, Мэвис Гилберт, с которой герой сходится в городе.
— Какую учительницу? — Миша почему-то испугался. — Она была кадровичкой.
— Ну да, а я разве сказала  про учительницу?  Оговорилась, значит… Ну, с мужскими ролями  тоже ясно: министр — Мудродуров, Антон сыграет героя,  Сергей — проводника.
— Вообще-то я не уверен, что Антон согласится, — опустил глаза Михаил. — У нас размолвка вышла… В общем, от идеи он не в восторге.
— Да? — подняла брови Валя. — Но ведь я просто пока… не мне же это решать...
—  С декорациями тоже без Антона не справиться, — Михаил глубоко вздохнул. — Это он не откажет, надеюсь. Ладно, торопиться некуда, по ролям успеем продумать.


***
    
Миша держал на коленях сценарий, с открытой первой страницей. Он всегда волновался на первой репетиции — от того, как все пойдет и какие ноты возьмутся, зависело и все дальнейшее. 
«В поисках Другого места» — значилось на обложке.

По мотивам рассказов Джона Пристли «Другое место», «Случай в Лидингтоне», Клайва Льюиса «Великий развод».
Действующие лица:
Инженер (Харви Линфилд)
Министр (сэр Джордж Кобторн)
Баронет (сэр Аларик Фоден)
Проводник, или попутчик (аналогия с Жителем Гор, Мак-Дональдом)
Пола, она же миссис Эндерсли
Мэвис Гилберт —  кадровичка в Блэкли и счастливая в Другом Месте
Баттеруорт, Доусон — друзья Инженера в Блэкли и Другом Месте
Жители Блэкли, Лидингтона, обитатели Другого Места, Ангелы.

Он хотел вопреки правилам начать репетицию сразу с двух посещений Другого Места, которые так ярко прописал в сценарии. Валя внесла свои поправки, они были вложены отдельными страничками в сценарий. Антон, как он и предвидел, играть наотрез отказался, но декорации обещал сделать в срок. Поэтому роль героя репетировал Сергей. Михаил взялся за роль Проводника, Валя утверждала, что у него хорошо получится.
Наташа роль читала пока с листа, внешне она замечательно вписывалась. Не получалась только сцена в аэропорту.
— Наташ, тут нужна игра взглядов: сначала —  притворно-удивленно-равнодушный… А потом, уже уходя, она оборачивается и подает сигнал, зачитываю из книги: «тот самый сигнал, пришедший из их бездонных серых глубин. И вот что он означал: «Да, там я была Полой, и теперь я вспомнила тебя, Харви Линфилд, но один Бог знает, где мы были и что нам делать!»  По пьесе она это произносит вслух.
— «Да, там я была Полой» — завела Наташа сначала.
Наконец не выдержала Валентина.
— Давай я попробую поймать интонацию, — она обратилась к Мише почти виновато.
— Конечно, давай, что ты спрашиваешь? Ты — помощник режиссера.
Валя встала и подошла к сцене, но залезать не стала. Посмотрела на Сергея, и произнесла прерывающимся голосом:
— «Я теперь вспомнила тебя: ты — Харви Линфилд… Да, там я была Полой… — Она помолчала, и глаза сами наполнились слезами.  — Но один Бог знает, где мы были… и что нам теперь делать…»
— У меня так не получится…— расстроилась Наташа. — Ага, еще говорила, что играть не умеет…
— А я и не умею, — негромко сказала Валя, не глядя в Мишину сторону, и села обратно.
— Наташ, попробуй еще, ладно? — Миша был на редкость терпелив.
Он повернулся к Валентине и спросил тихо:
— А у тебя нет желания сыграть Полу? У тебя получается очень достоверно.
Валя посмотрела на него с нескрываемым удивлением, словно впервые его увидела.
— Нет, — сухо ответила она, и добавила:
— Ты ведь не жаждешь играть героя, как я понимаю… 
Миша осекся.
— Прости, ладно?
— Проехали…— Валя уставилась на сцену.
 

***

В конце недели, отмечая пунктиром основные места пьесы, взялись за последний эпизод. Здесь все шло наперекосяк. Разговор в поезде должен был, по идее Миши, оборваться объявлением «Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны». Герои выходили в правую половину сцены, туда, где разыгрывались воспоминания и параллельные действия, и понимали, что попали именно туда, куда хотели. Там они встречают Жителей «Другого места» — в сияющих одеждах, эдакая импровизация на Льиюсовское «Расторжение брака», беседы призраков и духов. Все это было прописано недавно, и вызывало сомнения — как идеологического, так и чисто литературного порядка. Валя уже откинулась в изнеможении на стул. Что-то не складывалось в единое целое.
— «Неужели это так? Значит, все, что мы тут видели — неправда? Значит, беседы призраков и духов — условное действо, а исход предрешен давным-давно?» — спрашивал Сергей в роли героя.
—  «С таким же успехом ты можешь  назвать это предвосхищением того, последнего выбора. А лучше не называть ни так, ни так. Мы видели ход событий немного четче, чем там, на земле — стекло тут яснее. Но смотрели все еще сквозь него. Не жди от сна больше, чем он может дать», — отвечал Проводник-Миша.
— «От сна? Значит мы… еще… еще здесь?»
— «Нет, дети... Радоваться рано. Вам  еще предстоит испить горький напиток смерти. Вы видите сон. Если будете рассказывать его, говорите ясно, что это было во сне. Не давайте  им, бедненьким, повода думать, что они или вы заглянули туда, куда не заглянуть смертным»
— Миш, подожди,— вмешалась Валя,— со слов «нет, дети» уже должен говорить не проводник, а Сверкающий Житель Гор, обращаясь и к Проводнику тоже. Проводник, он, как и в «Сталкере» — не совсем обычный, но все же — грешный человек.
— Да, верно. Пока продолжаем, я буду за Жителя.
— «Упаси Господь!» — воскликнул Сергей.
— «Господь и упас. Он это запретил». А дальше декорации меняются, и они вновь оказываются на вокзале, на станции. Возможно, с ними ждет поезда и обновленный министр, и Пола, и все герои, — Миша задумчиво смотрел в сценарий,  —  Проводник утешает, что теперь они уже знают цель и направление, и путь.
Валя недовольно морщилась.
— Ну что опять не так? — раздраженно спросил Михаил.
— Миш, мы эту идею со сном до конца не продумали. Вначале у нас  спящие — это плохо, мы двигаемся от них к пробуждению. Потом выясняем, что они тоже еще не до конца проснулись.  Но что тогда имеет в виду Житель Гор, когда говорит: «Вы видите сон, это было во сне». Здесь сон абсолютно другого рода. Я не знаю, как из этого выпутаться. Может, лучше отойти от Льюиса и слова про «сон» чем-то заменить. К примеру: «Вы еще не до конца проснулись, но видите все яснее, как перед пробуждением — еще смотришь сны, но уже слышишь песни птиц и чувствуешь, что солнце взошло»… Ну, это приблизительно.
— Ладно, давай пока отложим. Посмотрим на свежую голову. Завтра у тебя время есть?
 — Давай ближе к вечеру созвонимся.
 — Давай. Сколько времени? О, десятый час...  —  Миша отошел в сторону, и достал мобильник:
— Алло, Леночка, привет! Извини, мы тут совсем зарепетировались.
— Миш, у тебя совесть есть?  Я уже три раза разогревала… И Дашка тебя ждет. Не хочешь уделить время и нам? — голос в телефоне звучал обиженно.
 — В выходные я полностью твой. Ты помнишь, что родители нас приглашали. Поедем в Старо-Мещанск?
— В прошлый раз были «смотрины», а в этот раз что?
— Да ничего,  просто мама хочет нас видеть. Особенно Дашку, — Миша улыбнулся. — И деда она тоже очаровала.
— Как там у вас репетиции, идут?
— Да… по-всякому. Приду, расскажу.
— Валя там?
— Да, рядом стоит.
— Привет передавай. Как она домой поедет так поздно? Антона нет?
— Не-а. Серега, может, подбросит.
Миша положил трубку.
— Ребята, на сегодня отбой. Валь, в общем, думаем.
Валя кивнула, потом спросила нерешительно:
— Ты Антону звонил? Декорации будут?
— Да, он все сделает, — Миша помрачнел.
— А он знает, что делать? Сценарий у него есть?
— Пока  нет. Кстати, через неделю концерт, Сашка интересуется, придет ли Егоров.
— Он и к нему на репетиции не ходит?
— Нет, — досадливо протянул Михаил. — Но в принципе ему репетировать и не надо… Конечно, лучше бы уточнить… может, ты ему позвонишь? Он все еще дуется на меня из-за сценария, а ведь сам наотрез отказался...
Миша вздохнул.
— Если честно, мне его не хватает, — признался он. — Егоров бы нам точно помог с этой путаницей в «сновидениях», он такие вещи шестым чувством улавливает. Попробуй, поговори, ладно?
— Ну ладно, попробую.


Глава 8

Ей и самой немножко не хватало Антона. Хотя она и виделась с  ним всего несколько раз, успела привыкнуть к тому, что нравится ему, и теперь его отсутствие разочаровывало.
Они хорошо ладили с Мишей, работая над сценарием, общаться стало на удивление просто. После того эпизода, как он предложил ей сыграть героиню, у Вали словно что-то навсегда перемкнуло. Тот Михаил, которого она знала, тот человек, который был ей не чужим, не мог бы ей этого предложить. Вся романтическая шелуха слетела вдруг с нее окончательно, осталась только работа — очень интересная работа, с человеком, который был очень умен, с которым они понимали друг друга с полуслова, говорили на одном интеллектуальном языке.
Иногда Ленка заглядывала на репетиции,  но потом заявила, что на этот процесс без валерьянки смотреть невозможно, и вообще у нее куча дел, лучше она увидит уже готовый спектакль. Они с Мишей собирались зарегистрировать брак, попутно Воронич уточнял, как ему оформить удочерение. Ленка даже нашла для них перечень документов и проконсультировалась со знакомым юристом.
В предновогоднем концерте в постановке Мудродурова Антон должен был играть ключевую роль — львиная доля песен либо была им написана, либо им исполнялась, а чаще и то, и другое. Валя надеялась, что и песня на ее стихи тоже прозвучит.
Но пока надо было решить вопрос с декорациями. Через день после их разговора с Мишей, немного волнуясь, Валя набрала номер.
— Алло! — в трубке ответил звонкий молодой женский голос.
«Ага!» — подумала Валя.
— Здравствуйте! Будьте добры Антона.
— Кто его спрашивает?
— Это из театра.
— Сынок, тебе из театра звонят, — услышала она.
Через секунду Антон взял трубку.
— Антон, привет! — деловито начала она.
— Здравствуй, — его голос звучал взволнованно и удивленно.
— Это Валентина.
— Думаешь, я могу тебя не узнать?
— Ты где пропал? Во вторник концерт. Ты ведь не подведешь Сашу?
— Тебя Воронич просил позвонить?
— Да, — не смогла соврать она.
— Очень мудро с его стороны, — голос Антона стал холодным.
— Так ты придешь? — растерялась Валя.
— Приду. Не подведу. Это все?
— Все.
— Спасибо за звонок.
И Валя услышала короткие гудки на другом конце телефона.
Она отшвырнула трубку — мальчик продолжает выпендриваться… ох, она же не спросила про декорации! Наплевать, больше звонить не буду, решила Валя. Пускай Мишка сам разбирается со своим приятелем.

***
      
Приходить ли на концерт, вопрос не стоял. Если бы она  не пошла, все бы удивились. У ребят было принято поддерживать друг друга, кроме того, Миша тоже выступал, что уже интриговало, ведь Валя так до сих пор и не видела его на сцене, кроме как на репетициях. В программе были песни на его стихи, которых она, кстати, тоже раньше не слышала, он сам собирался их петь. Короче, было очень интересно. Хотела сесть подальше, в углу, но Ленка сразу потащила ее в первый ряд, на блатные места.
Валя видела, что подруга очень быстро успокоилась на их с Мишей счет. Поразмыслив и понаблюдав, она сделала вывод, что причина тут не только в доверии к ним обоим. У Ленки появилась чисто женская уверенность в себе, и поверить  мужчине, что он любит именно ее, было не сложно. Очевидно, он подтверждал это каждую ночь, поэтому Ленка щедро дарила его подруге на время дневной работы. Валю это теперь по-настоящему устраивало, чем больше они трудились, тем меньше она воспринимала его как того Мишу из своего прошлого. Но вечерами, когда он отправлялся к Ленке, а Валя — домой, она остро чувствовала свое одиночество.
Народу пришло много, хотя театр был все-таки любительским. Публика собралась разношерстная: богемного вида молодежь, интеллигентные пары лет тридцати-сорока, интересные пожилые женщины,  похожие на преподавателей вузов, мужчины с художественными бородками. А еще много молодых и модных девчонок. «Ну это явно поклонницы Егорова», — усмехнулась Валентина.
Антона она за все это время увидела впервые, и только на сцене. Как они встретились с Мишей, она не знала. Во время концерта она  поймала себя на том, что сравнивает их манеры выступления. Михаил пел серьезно и тихо, слова были очень хорошими и близкими, зал тепло принимал его. Но все явно ждали появления Егорова. Своим исполнением он завораживал зрителей, и Валя поддалась общему чувству, ей хотелось слушать и слушать. После одной из песен, которую она прослушала, не дыша, Валя очнулась и поняла, что песня была на ее стихи. В ее сторону Антон ни разу не посмотрел, хотя не заметить не мог. Рассудок дал знать, что ее это совершенно не расстраивает.
Концерт закончился, и стайка девчонок потянулась к сцене — неужто за автографами? Так и есть. Элегантный Антон, обаятельно улыбаясь, подписывал им программки. Желание пойти за кулисы и поздравить его с успешным выступлением сразу пропало. С ужасом Валя вспомнила про традиционный фуршет. Она и на работе-то никогда не оставалась на подобные мероприятия, а если и оставалась, то на первые полчаса, пока все еще трезвые. А сейчас тем более не хотелось: Ленка с Мишей, Антон выпендривается… 
— Лен, а без фуршета не обойдется?
— Да ты что, у них какой-то юбилей сегодня,  ни в коем случае.
— Если я не пойду, может быть, не заметят?
— И речи не может быть!
И Ленка потащила ее за кулисы, где все бурно обсуждали концерт и вспоминали смешные моменты, понятные только тем, кто был на сцене и за кулисами. Валя невольно поискала глазами Антона — он сидел в глубине комнаты с бокалом шампанского. На этот раз дежурной девушкой, вертевшейся возле него, была Наташа. После нескольких бокалов она оказалась у Егорова на коленках, и возражений с его стороны не предвиделось. Миша с Леной переглянулись.
 «Дура, — в очередной раз привела себя в чувство Валя. — Ты что, ревнуешь? Ведь ты поняла про него все в первый же день!» Она усмехнулась на собственную глупость, повернулась к кому-то, о чем-то заговорила.
Умнее было бы остаться, словно все это ее ни капельки не волнует. Но в какой-то момент ей вдруг стало до невозможности тошно и захотелось на воздух. Дождавшись очередного перекура, она двинулась к выходу, уверенная, что никто даже не заметит. 
В маленькой актерской раздевалке она с трудом извлекла из-под груды одежды свое пальто — когда-то приличное и дорогое, а теперь довольно потертое. И когда она перестала заниматься своим гардеробом? Развернулась к дверям… и наткнулась на Антона.
— Опять убегаешь? — он перегородил ей выход.
— Ага, — она постаралась придать голосу равнодушия.
— Не хочешь мне что-нибудь сказать?
— О чем?
— Тебе понравилось мое выступление? Как тебе наша с тобой песня?
— Мне все очень понравилось. Я тебе уже говорила, что мне нравится, когда ты поешь.
— Ты говорила, что я нравлюсь тебе, когда пою.
— Это одно и то же.
— Для меня — нет.
— Слушай, я очень хочу на воздух. Давай, пока, увидимся еще. Ну, дай же ты мне пройти! — не выдержала она.
Сделала попытку миновать его и оказалась у него объятьях. Он держал ее обеими руками вместе с пальто, пакетом и сумочкой, крепко прижимая к себе, и она слышала его сбившееся дыхание. Кажется, около минуты они просто молчали. Наконец, не делая попыток вырваться, Валя тихо произнесла:
— Антон, я очень устала. Пусти.
Он только замотал головой в ответ.
— Я прошу тебя, ну просто как человека… — пробормотала она, пытаясь совладать с сердечным ритмом. — Не нужно…. Там… там тебя ждут, иди. И у меня, и у тебя все будет хорошо. Ладно?
— Нет.
Антон прижимал ее все крепче, он не делал попыток поцеловать ее, но ткнулся лицом в ее волосы.
Ей было трудно сделать вдох.
— Не надо… не надо пользоваться моим одиноким… — Валя вдруг почувствовала, что сейчас заплачет. — Давай… давай поговорим… только отпусти меня…
Антон нехотя разжал объятия и присел на крохотную банкетку, чуть ли не силой усадив ее рядом. Он смотрел прямо на нее, а она куда-то в угол.
Но ей стало легче, она смогла взять себя в руки, чтобы произнести то, что давно произносила про себя мысленно.
 — Ты мне нравишься, но это для тебя не новость, ты нравишься многим. Но я не умею испытывать одноразовых чувств. И я, если честно, боюсь… Мне кажется, что ты… ты ведь бегаешь только на короткие дистанции…
— Ага, понимаю, за кого ты меня держишь. Но не знаю, как тебя переубедить. Тем более, ты отказываешься встречаться. Ну чем ты рискуешь?
— Как чем… Привяжусь к тебе, а ты…
— А сейчас ты думаешь о нем…  Теперь у вас общее дело, каждый день рядом. Вы стали еще ближе, да?
— Полная чушь! Наоборот. Чем больше его узнаю, тем больше понимаю, что жизнь правильно нас развела. Мы с Мишей можем только дружить, — она посмотрела ему прямо в глаза. — Было бы иначе, я бы здесь даже не появлялась.
Антон обрадовался:
— Давай, я заеду завтра за тобой на работу.
— Нет, давай до выходных, — сдалась Валя, — подъезжай, пройдемся, поговорим. А сейчас иди обратно, а то будут сплетни.
— Идем, — Антон взял свою куртку, — я провожу тебя.


***
   
Они не договорились о времени, и в воскресенье он заехал за ней рано, в одиннадцать утра. Валя едва успела позавтракать. Она открыла дверь в старом халате и несколько секунд изумленно взирала на Антона. Из-за ее спины так же изумленно выглядывала мать.
— Я думала, ты позвонишь…
— Извини, не выдержал. И… боялся, что ты придумаешь причину для отказа.
— Но мы только встали недавно, — она посторонилась, пропуская парня в квартиру.
Ей стало смешно.
— И что собираешься делать? — уточнил Антон.
— Ну, магазины, продукты…
— Так поехали, заодно все и купим. Я на машине.
Валя беспомощно обернулась на мать, и та быстро сориентировалась. Затащила Антона на кухню пить кофе, а Валю отправила одеваться:
— Отличненько, купите тогда картошки, чтобы на себе не тащить. Сейчас напишу вам список.
Валя переодевалась, продолжая посмеиваться — родители на кухне (отец тоже присоединился) выясняли родословную Антона до пятого колена.
Накрутивши километры по рынку, они уложили, наконец, в его поддержанную иномарку кучу пакетов. Завезли продукты домой, потом поехали в центр. С трудом припарковались в районе Тверской и устроили прогулку по замерзшей Москве. Как бывает на первом свидании, пытались говорить обо всем сразу, но ни разу не вернулись к опасным разговорам о чувствах.
Первая же попытка Антона снова обнять ее была встречена холодно, почти враждебно. Она боялась собственных проснувшихся желаний, боялась, что они приведут ее не туда. Настаивать он не стал, и она несколько успокоилась.
Следующие две недели они гуляли после работы, виделись на репетициях — Антон взялся, наконец, за декорации, — потом он ее провожал. Валя настояла, чтобы он ничего не говорил в театре, но это уже превратилось в секрет полишинеля. Во всяком случае, Наташа перестала разговаривать с Валей, а ее замечания по тексту откровенно игнорировала.
А Валя все еще пыталась понять, что происходит, и, главное, что она чувствует сама. Антон действительно оказался… не то что другим, просто не вмещался в очерченные ею рамки. Вне сцены, когда переставал играть денди, становился тихим и вдумчивым. Снимая концертную оболочку, он терял львиную долю уверенности в себе — по крайней мере, по отношению к ней. Иногда смотрел на нее чуть тревожно и испытующе, а однажды поблагодарил ее за возможность быть самим собой — якобы у него получается это только с ней.
Поползновения симпатизирующих ему девочек он стал пресекать быстро и даже грубо. О себе говорил с самоиронией, очень откровенно. Все время пытался узнать больше о ней самой, и она, сама того не замечая, открывала ему свои сокровенные мысли.
Хотелось ему верить. Но Валя по-прежнему была настороже, сводя все общение к разговорам.  А разговоры, признаться, были потрясающими. Она снова и снова сравнивала двух друзей. При общении с Мишей три года назад Валю поразила близость их взглядов — в беседе они словно продолжали мысли друг друга, а если и спорили, то так, как может спорить человек сам с собой. Примерно так же продолжалась и их общение по сценарию, ни капли не затрагивая сферу чувств.
В Антоне ее удивляло иное — он придавал любой теме неожиданный ракурс, поворачивал какой-то новой гранью, открывал неведомую прежде глубину. Иногда Валя просто терялась, понимая, как плоско она размышляла прежде над тем или иным предметом.
Антон был ей очень, очень интересен. И все больше нравился ей не только когда поет.  А когда он, наконец, взял ее за руку — впервые за все время к ней прикоснувшись, снова ощутила, как ей хочется большего. И снова этого испугалась. Она еще ничего не поняла и ничего не решила.       


***

В одну из субботу они посетили Концертный зал Чайковского — Антон обожал музыку в любых ее проявлениях, и теперь на обратном пути рассказывал Вале свои впечатления (она могла только слушать, так как ничего не понимала в музыке). Они уже въехали в Коньково, и вдруг он остановил машину.
— Послушай, у меня к тебе деловое предложение. — Антон старался не волноваться. — Выходи за меня замуж.
Она уставилась на него, не понимая — это что, какой-то прикол?
— Только подожди возражать, — быстро продолжил он. — Сделаем так. Подадим заявление. Там все равно надо ждать два или три месяца. За это время достаточно все понять. А не прийти  сможешь всегда.
У Вали даже не было сил смеяться.
— Ты это серьезно? Ты ведь знаешь, я... (она задумалась, как сформулировать свое отношение к браку) — я верующий человек. И если выйду замуж, заставлю тебя венчаться, а это для меня на всю жизнь.
— А почему ты считаешь, что для меня это будет иначе? В общем, пойдем пока, напишем заявление, а там посмотрим.
Только сейчас Валя заметила, что машина остановилась у районного загса.
— Никогда здесь не была, — зачем-то сказала она.
— Ну вот и пойдем, посмотрим, что там внутри.
И ей вдруг захотелось стать взбалмошной и легкомысленной, поиграть в игру «я собираюсь замуж». Ну, действительно, кто помешает ей все отменить?
Заявление — ей не верилось в это самой, — было подано. Заполняя анкеты и выбирая дату свадьбы  с помощью улыбчивой сотрудницы, Валя понимала, что вряд ли появится в этих хрустальных залах.  Но представляла себе, что играет в еще одной пьесе, а главные герои — она и Антон, просто хорошие актеры.
Однако заснула вечером и проснулась утром с мыслями о своем новоявленном женихе. Ни родителям, ни Ленке, ни кому-либо еще про заявление сказано не было.


Глава 9

Через пару дней с Валей произошла еще одна встреча с человеком из прошлого, довольно неприятная. Они с Антоном гуляли на Патриарших, зима в очередной раз растаяла, и они нашли сухую скамейку. Антон подложил на скамейку свою толстую кожаную папку с бумагами, чтобы Валя могла сесть, и убрал оставленную кем-то пивную бутылку.
Но не успел он протянуть руку к мусорке, как к ним подлетела караулившая неподалеку бабулька. В ее видавшей виды холщовой сумке был собран немалый урожай стеклотары. Узнать ее было бы трудно, если бы не презрительно-скорбное выражение лица. Одежда, как и прежде, мешковатая, была грязной и поношенной.  Та самая Вика из бухгалтерии, некогда спасенная Валей от увольнения, протягивала руку за грошовой бутылкой.
Удивление, неловкость, жалость — все это заставило Валю сделать вид, что она ее не узнала. Однако Вика затараторила без капли смущения:
— Ой, Валюшечка, дружочек,  солнышко, какая встреча! Ты меня еще помнишь?
Пришлось здороваться и изображать приветливость, довольно неуместную при таких обстоятельствах.
Вика присела рядышком на скамейку и под удивленным взглядом Антона принялась жаловаться на жизнь. Валя слушала ее, лихорадочно соображая, удобно ли будет предложить той какие-то деньги. Сюсюкающая и подобострастная Вика была ей еще более неприятна, чем прежняя высокомерная. Однако жизнь ее действительно не баловала.
После Валиного ухода (в изложении Вики это теперь звучало как несправедливое увольнение защитницы и лучшей подруги) замша проработала всего пару месяцев, а потом снова уселась на больничный. Когда она вернулась, ей вручили приказ о сокращении. Новой работы она найти не смогла, — Валя мысленно порадовалась, что не она стала причиной всех этих бед, как вполне могло произойти. Дочки вышли замуж, младшая уехала за границу, и даже не написала оттуда ни одного письма, а старшая живет с каким-то придурком, вместе пьют, мать ей нужна только в день выдачи пенсии. 
— Чем вам помочь, Вика, скажите? Вы только не обижайтесь, я могу вам предложить немножко денег, — решилась Валя, неловко залезая в сумочку, — а разбогатеете, отдадите…
— Ой, солнышко мое, не откажусь. Даже лекарства купить не на что, — Вика радостно приняла деньги, и Вале полегчало.
«Откупилась», — подумала она про себя, и ей стало стыдно.
— А знаете, Вика, может, я спрошу на работе, вдруг там кто-нибудь нужен? — пообещала она и тотчас же пожалела.
Брать Вику бухгалтером — подставлять руководство, а в уборщицы предлагать — значит унизить.
— Да пошла бы, но ты ведь знаешь, деточка, я же на полный день не могу, здоровье…
Тут в разговор вмешался Антон.
— У нас уволился вахтер. Зарплата небольшая, зато не каждый день, по сменам. Пойдете? И кажется, в бюро пропусков человек нужен. У нас огромное здание, бывшее министерство, у вахтеров своя комната на первом этаже. Будете сидеть, пропуска выписывать. Узнать?
— Узнай, милый, узнай, пожалуйста. Если в тепле и сидеть — то пойду.
Валя записала Викин телефон. Вставая и поднимая гремящую бутылками авоську, Вика громким шепотом сообщила Вале: «Какой красивый муж у тебя, такой добрый, я всегда говорила, что Господь тебе поможет, ты у нас самая лучшая была в этом гадюшнике!»
Глядя ей в спину, Валя невесело усмехнулась, вспоминая, кто был в гадюшнике главной змеей. Хорошо бы, Антону действительно удалось ее пристроить…

***

Перед самым Новым Годом что-то разладилось с Ленкой. Причины Валя понять не могла. Долго анализировала, что же она сделала не так. Вроде бы, во всем разобрались, поняли друг друга, все было спокойно и ровно. Однако последнее время общение не шло. Валя звонила, но разговор не получался.  Подруга то была занята, то не в духе, отвечала односложно.
На репетиции Ленка не ходила, а если и приходила, то только здоровалась с Валей и садилась в сторонке, якобы чтобы не мешать. Валю это сильно угнетало, не говоря о том, что ее лишили общения с Дашкой. Но выяснить, в чем дело, не получалось. С Мишей они общались по-прежнему хорошо, по-рабочему.  И Миша, и Лена знали, что она встречается с Антоном.
В очередной раз Валя, позвонив подруге, услышала, что той не хочется сейчас разговаривать. Это уже было слишком. В перерыве она обратилась к Мише:
— А можно с тобой кое о чем поговорить?
— Конечно, а  что? Пойдем, сядем в зал…
— Что-то Ленка на меня дуется, а я не могу понять, за что. Может, я что-то сказала или сделала не так? — Валя намеренно взяла легкий тон, словно речь шла о пустяках.
— Да нет, какие-то глупости… — забормотал Миша, стараясь не глядеть ей в глаза.  —  Ленка прекрасно к тебе относится. Тебе показалось.
— Ну, теперь ясно, что не показалось. И ты отлично знаешь, в чем дело, да?
— Валь, — Миша вздохнул и поднял, наконец, глаза, — я вижу, но понятия не имею, что происходит. Все у нас хорошо, но стоит случайно упомянуть тебя, и она напрягается, даже злится. При этом ничего не хочет объяснять. Я думал, что-то между вами… может, вы повздорили…
На сердце легла тяжесть.
— Но чем же я… Почему бы не объяснить… —  голос предательски задрожал.
— Не знаю.
— Может, не стоит мне приходить  сюда? — робко заикнулась Валя.
Ей было неприятно. Получается, сейчас она намекает, что Ленка ревнует, но не верить же в эту глупость, особенно теперь, когда все прозрачно и ясно?
Миша молчал. Неужели он не скажет: ты что, какая ерунда? Она ждала от него ответа, и ей вдруг вспомнилась сцена на набережной.
«Я выхожу замуж…» «А что я могу сказать?»
Ей захотелось плакать, как тогда, от обиды… Но она взяла себя в руки.
— Не расстраивайся, все наладится, — сказала она. — Пойдем, ребята уже ждут.
Она знала, что больше сюда не придет. 

***

Праздник в преддверии Нового года у Ленки на фирме организовали заблаговременно, в уютном ресторанчике, договорились прийти без спутников, только сотрудники.
Зачем, для чего Лена рассказала Светке всю эту историю? Хотела, чтобы ее сомнения опровергли? Подруга в этом офисе, кстати, тоже была новенькой, они быстро сблизились, Мишу она прежде не знала. Лена понимала, что Светка не слишком подходит для откровенностей — больше для совместного шопинга и перекуров. Но… как понесло. Лена рассказывала о том, как хорошо, что они с Валей все выяснили, и со страхом видела в Светкиных глазах «бедная, доверчивая ты моя… твой Миша такой ведь наивный, не от мира сего…»
— А для чего она вообще стала в этот театр ходить? — допрашивала Света. — Как часто они видятся с Мишей?
— Она помогает ему со сценарием, ей это нравится…
— Ага, конечно, нравится! Только не то, что ты думаешь… Она считает, что он принадлежит ей.
— Она встречается сейчас с Антоном, — оправдывалась Ленка, совсем позабыв, что для Светы эта новость как красная тряпка для быка.
— Чтобы быть ближе к Мишке, — завелась та. —  Да мне еще на твоем дне рождения все стало ясно, только не знала, что там у вас. Она так на твоего Мишу смотрела… До чего же ты наивная, Ленка, столько испытала, до тридцатника дожила, а все еще в бескорыстную женскую дружбу веришь!
— Ну хватит, я лучше ее знаю! — Лена решительно прекратила спор.
Нет, она все понимала. Светка мизинца Валиного не стоит, да еще ревнует к Антону. Но вирус уже нашел благодатную почву… Ей стало неприятно общаться с подругой. В конце концов, шептала ей ревность, Валя тоже человек, женщина, и у нее никого не было, кроме Миши. Как можно его забыть? Конечно, она его все еще любит.
А он? Теперь в каждом его слове о Валентине мерещился подтекст. Вот он задумался — а вдруг о ней? Вот раздраженно ответил, — злится, что не может быть с Валей?
Нет, она не может его потерять. Но что же ей делать?


***

Объяснить Антону, почему она бросила театр, Вале оказалось сложно. В нем тут же проснулась прежняя ревность, он решил, что у нее  воскресли прежние чувства. Тем более Воронич даже не удивлялся ее отсутствию.
Антон допытывался, и пришлось рассказывать про Ленку. Он разозлился: неужели Воронич не понимает, что заводит таким поведением всех в тупик? Как им теперь общаться всем вместе? Идя на поводу у Ленкиной ревности, он подтверждает ее худшие опасения! Тут нужны были не уступки, а твердость и спокойствие. А может, его совесть все-таки не в порядке?
Антон говорил это, а сам испытующе вглядывался ей в лицо… в общем, кошмар. Валя перевела разговор на бухгалтершу Вику — Антон действительно устроил ее на работу. Валентина постаралась донести до нее, что в коммерческой организации часто брать больничные не получится. Она боялась подвести Антона. 
Однако, как ни странно, Вика, выйдя на работу, совсем забыла про болезни — работа оказалась ей по нраву. От нее теперь многое зависело: могла пустить, могла не пустить. Кроме забытого паспорта, Вика  придумала еще много разных препятствий для входа и выхода — нет отметки, нет предварительной заявки… Всякий раз при виде Антона она расточала ему сладкоречивые комплименты. В результате Антон начал прятаться от нее за спины сотрудников и проходить, когда она не смотрит.
Скоро должна была состояться премьера спектакля. Антон уговаривал Валю пойти, и ей самой ужасно хотелось. Столько души вложено в эту пьесу!  Но она точно знала, что не пойдет. И не могла понять, как может Миша так поступать с ней. И, если он вот такой, может, и правда, пора, наконец, поблагодарить небеса за то, что их пути тогда разошлись?
Ну ладно — он. Как может так поступать с нею Ленка?


***

Миша действительно не знал, чье спокойствие бережет — свое или Ленкино, и не хотел об этом задумываться. Оставалось чувство вины — ведь Валя действительно хорошо помогла ему. Но текст к тому моменту был почти готов. И лучше чувствовать себя виноватым перед Валей, чем мучить Ленку. Тем более что сам не знал, все ли так невинно с его стороны.  Он знал точно только одно — что любит Лену. Но знал и то, что какой-то кусочек своей души оставлял… не за Валей, нет, за своим прошлым. За тем самым Другим местом, тем, что могло быть.
Нет, ему ничего не надо было от нее. Есть общение, совместное творчество, да и просто дружба. И как это объяснить Лене? Он не пригласил Валентину на премьеру просто потому, что не мог позвонить ей. Плюс, еще надеялся, что Ленка сделает это за него. Но она не сделала. Он честно вывел имя соавтора на программке и успокоил себя тем, что она сама так решила. Антона он избегал, потому что видел в его глазах молчаливое осуждение. На премьеру Егоров тоже не пришел, ну и ладно. В конце концов, что он, нянька, бегать за всеми — это же их общее, все старались, трудились, и он тут не шеф.
Но осадок остался. Премьера прошла на ура, и от этого почему-то стало еще хуже, и Ленка тоже, он видел, сидела мрачная и тревожная. Он решил не трогать ее и не расспрашивать — побоялся, что дело в спектакле, в сюжете, который она могла увязать с Валентиной.
Домой ехали молча. Уже готовясь ко сну, Лена спросила:
— А что из этого сценария придумал ты, а что Валя?
— Так сразу не скажешь, — задумался он. — Мы все делали вместе, обсуждали каждый эпизод.
Он ждал ее реакции.
— Без нее ничего бы не получилось, да? — тихо спросила она.
— Да, — честно сказал Михаил и, помолчав, добавил неловко:
— Если ты про сценарий.
— А что у них там с Антоном? — снова спросила она.
Миша напрягся — они впервые за долгое время разговаривали о Валентине. И чего Ленка опять взялась за свое…
— Я не знаю. Мы давно не общались, ни с тем, ни с другим, ты же в курсе.
— То есть это я во всем виновата, да? — зло ответила Ленка и вдруг разревелась.
— Ну что ты, что ты, маленькая? — испугался Миша и крепко прижал ее к себе.
— Ми-ииш… это я, я такая дура… и ты из-за меня… — она громко всхлипнула. — Как думаешь, она меня простит?


Глава 10


Перед самым Новым Годом Ленка вдруг позвонила. Валя несказанно обрадовалась, услыхав ее голос. Сначала разговаривали, как ни в чем не бывало, как дела и тому подобное, про Дашку, про маму. И вдруг Ленка заплакала.
— Валечка, прости меня, пожалуйста. Я дура страшная, но ты мне очень-очень нужна. У меня ужасная ситуация. Ты только не приезжай, а то вдруг Мишка застанет, услышит,  давай встретимся...
Вечером они обе сидели в Ленкиной машине — права были только у нее, Миша водить не умел.
Во-первых, оказалось, что Миша с Леной уже расписались — по-тихому, ничего не объявляя. Но Ленка прервала ее поздравления — это потом, сейчас другое… Все началось с того, рассказывала подруга, что для удочерения Дашки потребовалось согласие, точнее, отказ от родительских прав, от ее отца. Ленка ведь не была матерью-одиночкой, ребенок родился в браке, хотя ни копейки алиментов от так называемого отца не получила. С большим трудом Ленка отыскала концы, и нашла этого Павлика. 
И вот здесь началось… Павлика она нашла в старой, донельзя захламленной квартирке, где он жил вместе с полуглухой двоюродной тетушкой. Он стал совсем не адекватным, сначала не узнал, потом попытался поцеловать ее, представлял ее своей тетке как жену. Когда понял, что от него хотят, стал агрессивным. В общем, Ленка с трудом от него сбежала, ничего не добившись.
Мише она рассказывать побоялась — вдруг пойдет выяснять отношения, и соврала,  что  Павлика не нашла. Но Павлик неожиданно заявился сам — ведь они раньше  жили с Ленкой как раз в этой квартире. Ленка как раз болела и сидела дома, Дашка была в садике, а мать в поликлинике. Понять, что он хочет, Лена смогла с трудом. Пьяным он вроде не был, не шатался, не пахло от него, только глаза были красными, а речь несвязной. В итоге он все-таки смог связать несколько слов и заявил, что решил вернуться в семью и никому не отдаст своего ребенка. Дашку при этом он назвал сыном.
С трудом Ленка выпроводила его, и с тех пор он звонит ей чуть ли не каждый день.
— А где он взял телефон? — не поняла Валя. — Или он домашний твой помнит?
— Слава Богу, не помнит, а то бы уже все были в курсе, маму бы напугал. Я сама ему, дура, мобильный дала, мол, позвони, когда протрезвеешь, поговорим. Ну, когда домой к нему заходила.
—  Слушай, по-моему, это опасно. Может, расскажешь Мишке? У него были раньше друзья… Помнишь, я тебе рассказывала, они помогли мне тогда?— малодушно предложила Валя, сразу забыв свои муки совести по поводу «цель оправдывает средства».
— Да ты что? Пашка сразу сказал, что «увидит этого козла, который ему семью разрушил — убьет».  И он может, ты мне поверь, у него после горячих точек крыша едет в любую сторону. Ну, пригрозят ему, положим, так он выследит Мишку, чтобы никого рядом не было, и – привет!..
— Хорошо, давай пойдем куда надо, напишем заявление об угрозах. Может, его приструнят?
— Ты сама-то в это веришь?
— Ну, хотя бы попробуем… Надо же что-то делать!
В полиции разумеется, их ожидания оправдались. Жирное лицо участкового глядело на них с нескрываемым  равнодушием.
— Он кого-то убил, этот ваш бывший?
—Убьет, так  поздно будет, — напирала Валя.
— А пока мы ничего сделать не можем… — он откровенно издевался.
— Ничего подобного. У нас имеется факт угрозы, вы обязаны принять меры, — давила Валя.
 — Девушка, мы ничего не обязаны. Заявление, если хотите, оставьте, но пока фактов побоев нет, я ничего предпринять не могу.
— Пойдем отсюда, я и не надеялась на них, — Ленка тянула Валю к выходу.
Однако Валя все-таки заставила ее оставить заявление.  Участковый смотрел по спокойно расписался, и нагло посмотрел на девушек.
— Да пожалуйста. Проведем расследование, ответ пришлем вам по почте, — участковый, рассматривая заявление, улыбнулся во весь рот. — Кому вы нужны? У вас мания преследования, а нам возись с такой ерундой. Как будто заняться больше нечем…
Они вышли.
— Я боюсь, — Ленку теперь еще и трясло от страха.  — Боюсь за Мишку…
— А за себя и за Дашку не боишься? Как вообще тебя угораздило в свое время связаться с таким Павликом?
— Да не был он таким раньше. Ну, выпивал в компаниях, ну, ругались. Сама знаешь, по сравнению с моим папашей, Павлик казался еще очень даже хорошим. А сейчас… вообще не ожидала такого. Он изменился, стал совершенно другим. Раньше просто был со странностями, строил из себя философа… А сейчас…
— Давай тогда скажем Антону.
— Да чем он-то может помочь…
— Лишняя голова не помешает.
— А как у тебя с ним, кстати?
— Нормально. Знаешь, давай так. Если этот тип позвонит, договорись о встрече, позовем Антона, попробуем вразумить его вместе. Может, что-то еще можно ему втолковать. Послушай, а денег он не просит? Если он наркоман, они обычно у всех денег требуют.
— Может, правда, ему заплатить, чтобы отстал?
— Лен, ты дура? Это вообще не выход. Он же потом не отстанет. Да и грех таких людей деньгами снабжать.

***

Ленка все рассказала Антону, попросив при этом ничего не говорить Вороничу. Тот согласился.
Близились Новогодние праздники. Валя начала думать, как встретить этот Новый год. Антон предлагал несколько вариантов, но ей не хотелось проводить новогоднюю ночь с ним наедине, да и чужие компании не прельщали. Звать его к себе домой, встречать Новый год с родителями, как с будущими родственниками — еще хуже.
На Мишу Антон еще дулся, да и Вале тоже не особо хотелось видеть Воронича, но даже если бы все было в порядке, совместно встречать не получилось бы. Молодожены взяли в Ленкиной же турфирме путевки в теплые края и улетали первого числа на все выходные.
Ленка делала это не без мысли о Павлике — скрыться из поля зрения на время, и подальше. Маму свою она уговорила отправиться к родственникам в Ярославль, а Дашку на все праздники забрала к себе Валентина. Если нагрянет этот «папаша», дома никого не будет, а там, может быть, и забудет совсем о них. К тому же Валя ужасно соскучилась по малышке, и решила не упускать возможность побыть с ней, при этом не пересекаясь с Мишей. Тем более что и молодожёны тоже мечтали остаться наедине, слетать в свадебное путешествие. 
При слове «свадьба» Валя всякий раз мысленно вздрагивала, гадая, помнит ли Антон свой финт с заявлением в ЗАГСе. Их отношения словно замерли на одном месте: то ли их заморозила вся эта история с Ленкой и Вороничем, то ли Антон боялся переходить установленную грань, а может, сам уже начинал терять интерес. Настроение у него было каким-то странным, он словно пытался что-то понять — возможно, не в ней, а в себе.  А Валя уже ничего не пыталась понимать. Она каждый вечер ждала встречи с ним, и всякий раз сердце ее замирало, когда она представляла, что между ними могло быть, и чего так и не происходило. При встрече они держали дистанцию, и к концу свидания она просто ужасно уставала от того, что ничего не происходит. Упрямый Антон, думала Валя, просто не может признать, что погорячился, объявив ей о своей любви. Или боится ее обидеть. Ей хотелось психануть и объявить о расставании самой, облегчив ему пути отступления. Но она в очередной раз этого не делала, надеясь, что завтра все станет иначе.
На Новый год она все-таки отправилась к нему домой. Антон придумал компромисс, который ее устроил: они с матерью позвали общих друзей (а у них таковые имелись). А значит, никакого интима не предполагалось, зато праздник встречали все-таки вместе.
Ей было интересно посмотреть, как он живет. Его крохотная комната казалась просторной и светлой, очень уютной. Один угол — для работы и творчества (компьютер, столик для рисования, гитара, его собственные картины на стенах), другой — для отдыха (кресло, диванчик, книжные полки). Валя и раньше могла оценить его талант по театральным декорациям, а сейчас впервые видела его картины. Это впечатляло. Она даже начала испытывать комплекс неполноценности — уж слишком одаренным оказался парень, причем многогранно одаренным. Это была такая тихая, вдумчивая, пастельная живопись, сродни импрессионизму, в основном, пейзажи, но нашлись и портреты — для них Антон завел отдельную папку. На одном из портретов Валя узнала себя — романтичную, с задумчивым взглядом. Она прикусила губу, не зная, что и сказать, а Антон никак это не прокомментировал, и она вернула работу в общую стопку. 
Кроме комнаты Антона и спальни его матери в квартире имелась квадратная проходная гостиная, в которой и поместилось человек двадцать. Народ пришел разновозрастной, все были просты в общении, ребята с походов, родственники, кто-то с работы. Из театра не было никого. Все знали друг друга давно, однако появлению нового лица не удивились. Валя решила, что Антон наверняка всякий раз приводит новую девушку.
Реакция матери подтвердила эту догадку. Правда, в первую секунду она глянула на гостью чуть удивленно, но дальше повела себя с ней радушно, и… вполне равнодушно. Ни одного вопроса ей задано не было, ни пристальных взглядов, ни лишних намеков. Валю такой подход вполне устраивал. Выглядела мать в соответствии с голосом — еще вполне молодая, модная женщина, очень привлекательная и общительная. Вечер прошел весело, долго гуляли, пели, а под утро Антон отвез ее домой на такси. Прощаясь, он даже не поцеловал ее в щеку.
На другой день, не успела она отоспаться, приехали Лена с Мишей, привезли Дашку и целый чемодан вещей, как будто оставляли ребенка на год. Миша выглядел смущенно и держался позади. Дашка просто прыгала от радости, тем более что под елкой ее ждал еще один подарок, Дед Мороз расстарался для нее в этом году.
Валя думала, что Антон больше не появится, и разозлилась сама на себя — на то, какой болью отозвались в ней эти мысли. Но он приехал к полудню, и они отправились гулять с Дашкой в парк. Со стороны они  выглядели как молодая семья. Дашка, наклонив голову, как бычок, сосредоточенно рыхлила ногами снег, изображая то ли машину, то ли паровоз. Расчищенная дорожка ее совсем не интересовала.
— А мама-то моя быстро все раскусила, — сказал вдруг Антон.
— В каком смысле?
— А я когда проводил тебя, она  спрашивает: уж не жениться ли ты собрался?
Он снова уставился на нее своим испытующим взглядом. До этого они оба всячески замалчивали эту тему. Смешно, дата предполагаемой свадьбы была уже практически через две недели — семнадцатого января.
— С чего это она взяла? — пробормотала Валя, когда молчать стало совсем невмоготу.
— Я ее тоже спросил. А она говорит — Валя твоя уж больно особенная…
Валя тут же вспомнила про Руслана, и зло усмехнулась:
— Да, мамы любят таких, как я.
— Что ты имеешь в виду?
— Жениться, говорю, на таких хорошо, — Валя не скрывала досады. — Знаешь, мы пойдем с Дашкой домой. И ты поезжай, я совершенно не выспалась. Уложу ее спать пораньше, и лягу сама.
Антон возражать не стал, настроение испортилось у обоих, и расстались они еще хуже, чем раньше, злые и разочарованные друг в друге. Однако на другой день она начала его ждать прямо с утра, а он… Он снова приехал, как ни в чем ни бывало.

***

Молодожены вернулись после Рождественских праздников, отдохнувшие и полные впечатлений. У Ленки оставались еще несколько дней от отпуска, чтобы съездить за матерью в Ярославль, а Валя выходила на работу только десятого, поэтому Дашку забирать домой пока не стали. Договорились, что в пятницу Валя привезет девочку к Ленке домой и дождется там Мишу, который придет после работы. А Ленка с мамой вернутся на другой день утром. 
Вале по-прежнему  не хотелось встречаться с Мишей  наедине, ей было еще неприятно. Зато Ленка полностью успокоилась, ее ревность казалась ей теперь отвратительно глупой, она так стыдилась себя, что словно нарочно создавала ситуации, в которых могла продемонстрировать свое доверие обоим — подруге и мужу.
В пятницу, перед тем, как отправиться в Ленкину квартиру, Валя накормила Дашку обедом, чтобы не готовить в чужом доме, потом позвонила Антону. Они договорились встретиться после его работы, вечером, уже без ребенка. Вале почему-то казалось, что им предстоит решительный разговор, и она очень его ждала. Впрочем, и боялась тоже — один решительный разговор в ее жизни три года назад кончился совсем не так…
Пришли они с Дашкой все-таки рановато, Миша обещал явиться в пять. Дашка, соскучившаяся по своим игрушкам, быстро нашла себе занятие, поэтому Валя отдыхала, сидя в кресле. Она достала из книжного шкафа Брэдбери и погрузилась в «Марсианские хроники». Вдруг она услышала, что двери открывают снаружи ключом, сначала наружную, металлическую, затем простую деревянную. Не вставая, отложила книгу, соображая, как вести себя с Мишей. Человек прошел в комнату, и Валя в недоумении уставилась на незнакомого ей мужчину. Испуг пришел не сразу, но буквально через пару секунд она поняла, кто это. Она подскочила с кресла.
— Что вы тут делаете? — она старалась говорить спокойно.
— А ты тут что делаешь? Нянька, что ли?
Парень говорил грубо и зло. Валя теперь поняла, что имела в виду Ленка, говоря, что глаза у ее бывшего ненормальные — пустые, с красными нитками сосудов, и одновременно с засевшей в них непонятной идеей.  Пьян он действительно не был, но от этого стало только страшнее.
— Ладно, вали, гуляй, — продолжил он и сделал шаг по направлению к Дашке.
Девочка замерла в углу с деревянной кукольной кроваткой.
— Незачем ей с няньками сидеть, отец есть. Ну-ка, давай, иди ко мне дочка, пойдем к папе домой.
Дико взревев, Дашка кинулась к Валентине, та схватила ее на руки и отскочила к окну.
— Я полицию вызову, убирайтесь немедленно, — крикнула Валя, одновременно лихорадочно оглядываясь в поисках тяжелых предметов.
Ни вазочек, ничего лишнего — Ленка была сторонницей минимализма. Мобильник остался на столике в коридоре — не подобраться.
«Это не по-настоящему, это сон, это какой-то фильм… не здесь, не сейчас, не со мной».
Павлик, двигаясь спокойно и уверенно, насмешливо улыбнулся, подошел к ним почти вплотную, Валя отшатнулась. Дашка продолжала орать, вцепившись в нее. Весила она уже немало, но Валя этого не замечала. Физическое сопротивление бесполезно, понимала она, надо как-то отвлечь его, как-то заговорить…
— Дашенька, детка, не плачь, дядя просто пошутил. Вас ведь Павел зовут, правда? Мне Лена рассказывала о вас столько хорошего... Вы ведь хороший отец… Просто Дашенька вас еще не знает, ее надо подготовить, все ей объяснить. Зачем же так нервничать? Давайте так договоримся — вы сейчас уйдете, я ее успокою. А попозже еще заглянете, хорошо?
Тон ей не удался, голос срывался и дрожал. Парень нехорошо усмехнулся.
 — Вот за идиота меня не стоит держать, сука. Есть охота со мной связываться? Ты хоть знаешь, кто я? Да откуда тебе, курице, знать избранных в лицо?! Отдай ребенка без лишних криков, я ее сам успокою,  можешь не волноваться. А матери так и скажи — отец пришел и забрал. Имею полное право, ясно тебе? Все уже решено.
Путь был отрезан, ледяное отчаяние охватило Валентину. Сейчас он попробует выхватить Дашку. Ну почему она никогда не занималась спортом? Может, ударить в пах?
И в этот самый момент снова послышался поворот ключа в железной двери. Валя обрадовалась — это Миша! И в тот же момент испугалась еще больше — это же Миша, главный объект для ненависти! Павел резко обернулся, сунул руку в карман. Неужели он еще и с ножом? Миша вошел в комнату  и остолбенел, ничего не понимая.
— Что происходит, вы кто? Я вас знаю?— Миша смотрел на парня, словно пытаясь вспомнить. 
— Я-то за своим ребенком пришел, он у меня, между прочим, в паспорте записан, а вот ты — кто?
В глазах Павлика появилась страшная точка, и Валя поспешила отвести беду: 
— Это… это не… Это мой муж, он за мной. За мной зашел.
К ее удивлению, парень поверил.
— Ну и валите оба отсюда, не лезьте в дела высших сил… Все, хорош трындеть, давай ребенка.
Он сделал шаг и резким движением рванул из Валиных рук цепляющуюся за нее девочку, однако встретил сопротивление и Дашка, захлебываясь уже в беззвучной истерике, сползла на пол, выскользнув из рук Валентины, но и не попав в руки отца.  Девочка бросилась к Мише:
— Папа, папочка, меня дядька забихает!
Медленно и страшно Павел повернулся к нему, спиной к Вале и вытащил руку из кармана. А Миша понял главное — Дашке грозит опасность. Откинув Дашку себе за спину, он бросился  на Павла. Раздался неожиданный хлопок, запахло горелым, и Валя увидела, что Миша лежит на полу. Между плечом и сердцем у него расползалось красное пятно.


Глава 11

Она даже не вскрикнула, не бросилась к нему,  настало ощущение полной нереальности, ее разум словно вознесся над телом, бессильно наблюдая со стороны, откуда-то сверху. Однако мозг сдаваться отказывался. Она верила, что Миша жив, и знала, что про него надо пока забыть. С невероятной силой мозг прощелкивал  варианты, но ничего, совершенно ничего не находилось.
Дашка, которая упала в угол, поднялась, и Валя опомнилась. Она кинулась к девочке, заслоняя ее собой и загородив ей картинку с истекающим кровью Вороничем.
— Дядя играет в войну, и папа тоже, как будто он ранен. Быстро прячься, лезь под диван! И не вылезай, пока не скажу.
Поверила ли девочка или нет, но дважды повторять ей не пришлось, мигом она нырнула под диван.
Павел несколько секунд не обращал на них никакого внимания, он все еще держал пистолет направленным сторону Миши, застыл, сам не понимая, что сделал.
— Папа… — пробормотал он,  — какой он тебе папа… Будет знать, козел, как  мою семью разваливать… Не удалось тебе моего ребенка прикарманить… ничего…по заслугам… мне дали права… кто мешает, тот…
Тут он вспомнил про Валю. Рука его с пистолетом дрожала, очевидно, он пользовался им первый раз. Утешало это слабо. 
— А ну, овца, вытаскивай ребенка, или я тебя тоже… кто мешает… имею право, — и Павел направил оружие на в нее.
Дуло пистолета дергалось в его руках, этакая черная точка описывала в воздухе иероглифы.
Мозги крутились с невероятной быстротой. Если он убьет ее, вызывать полицию будет некому, и куда он потащит девочку, что с нею сделает? Может, лучше отдать ему девочку мирно, а потом вызвать подмогу, их догонят, и ребенка спасут? А если не догонят?
Как только Валя представила Дашку, ее  маленькую, родную девочку рядом с этим подонком, она поняла, что лучше сначала умрет, чем отдаст ее, даже если это будет неправильно. Она не сможет, просто не сможет. Мысль о конце не сильно волновала ее: сейчас, так сейчас…. Вот только Антон будет  ждать  ее у метро…
Внезапно она успокоилась. Когда выбора нет, все становится проще.
— Ну, что тебе сказано? Считаю до трех! — Павел дергался, крича тонким истерическим голосом.
— Только через мой труп, — она произнесла это тихо и твердо.
— Так ты сейчас и будешь у меня трупом!
Но, хоть он и тряс пистолетом, почему-то отступил на шаг назад — то ли уверенность потерял, то ли все-таки испугался того, что натворил. Он обернулся на Михаила — тот лежал без движения.
Валя выпрямилась. Бешеный, безудержный гнев охватил ее, и, вероятно, в глазах отразилась решимость. Она медленно двинулась вперед.
— Да я тебя сама сейчас удавлю, сволочь, только прикоснись к ребенку, я с того света тебя достану, слышишь? — она говорила тихо и страшно.
И вдруг поняла, что он не посмеет выстрелить, его безумные глаза забегали.
— Ладно… ничего… — забормотал он. — Скоро и на тебя, тварь, разрешение получим, сегодня же выйду на связь…
Он попятился, споткнулся о Михаила, потом в его пустых глазах зажглась какая-то мысль. Присел перед ним на корточки и не выпуская из рук пистолета, брезгливо оттянул карман Мишиной куртки и вытащил его телефон, спрятал в штаны, а с пола поднял уроненные Мишей ключи от входной двери.
Пошатываясь, Павел двинулся в прихожую, и Валя испытала приступ надежды — сейчас он уйдет. Но провидение было не на ее стороне  — из ее открытой сумки в коридоре послышалась громкая мелодия — зазвонил мобильник. Ленка? Безумный схватил сумку, вытряхнул, поднял аппарат, нажал на ответ, поднес трубку к уху, послушал и заорал в трубку:
— Ты, коза, завянь там, не звони сюда больше, — он нажал отбой, кинул и этот телефон себе в карман, а потом в мозгах, у него, видать, что-то включилось, он обежал глазами комнату и уставился на городской аппарат в углу.
Усмехаясь, подошел, несколько секунд он разглядывал телефон, положил пистолет на столик, а потом с мясом выдернул из телефон розетки и зашвырнул в угол комнаты — аппарат с треском ударился о стену и разлетелся на куски. Потом снова подхватил свой пистолет и снова затряс им.
Вале показалось, что Миша пошевелился и слегка застонал, но Павел этого не заметил. Дашка, однако, лежала так тихо, что Валя боялась, не задохнулась ли она под кроватью. Павлик повернулся к Вале:
— Жди здесь, поняла? Вот получу разрешение и вернусь.
Соображал он явно неплохо, потому что прихватил из открытой ключницы и те ключи, с которыми пришла Валентина, потом, задом, не опуская пистолета, и придурочно  посмеиваясь, двинулся к дверям, совершенно забыв про Дашку.  Хлопнула металлическая дверь, и ключ повернулся дважды с той стороны.
В ту же секунду Валя бросилась к Мише. Господи, только бы он был жив…
Кажется, он дышал. Она потянула за полу куртки, увидела залитую кровью рубашку, вскочила, вскрикнув, и в ужасе озираясь. Рана была повыше сердца, чуть ближе к плечу. Может быть, сердце не задето? Тогда почему он лежит, почему потерял сознание? Она видела, как в кино раненные в плечо супермены продолжают бегать за бандитами…
Что делать? В голове мелькали обрывки знаний, но ни во что не складывались. Медицина была так же далека от нее, как и космос. Кажется, надо зажать чем-то рану, чтобы он не потерял много крови. Куда-то перетащить? Зачем? Она подложила ему под голову подушку. Миша застонал, приоткрыл глаза, мутно посмотрел на нее и снова закрыл. Живой!
Тут только Валя вспомнила про Дашку, сидящую под диваном в полном безмолвии, бросилась на пол, выглядывая ее:
— Дашенька, вылезай, маленькая, дядька ушел уже.
Дашка вылезла, вся в пыли. Но не плакала, не кричала.
— А  что папа лежит? — задумчиво спросила она.
— Мы играем. Мы будем в больницу играть, хорошо?  Как будто папу ранили, а ты будешь медсестрой, давай?
— Давай!
— Неси скорее, где у мамы бинтики, аптечка, знаешь?
— Ага, мне бабушка пальчик заматывала! — умненькая девочка побежала в бабушкину комнату и принесла оттуда коробку. Валя извлекла бинт, сложила его во много слоев, вся трясясь от ужаса, расстегнула на Мише рубашку. Ее затошнило при виде раны, но она попробовала приложить туда бинт — он моментально пропитался кровью. Тогда она вытащила из гардероба чистую простыню, но не знала, можно ли ее прижимать, и просто проложила между рубашкой и телом.
— Даша, не бойся.
Она бросилась к дверям, деревянная оказалась не заперта, заколотила в металлическую, однако утепленная дверь почти не пропускала звука. Прижалась к глазку — лестничная клетка пуста. Тогда побежала обратно в комнату, распахнула балкон. Внизу, с высоты шестнадцатого этажа, были видны проезжающие по шоссе машины. И ни души — лишь бабулька ползет вдоль доро
— Помогите!
Ее голос потонул в шуме шоссе, бабулька даже не подняла головы. 
Дальнейшее описать было трудно. Миша периодически приходил в себя, приоткрывал глаза, с каждым разом все реже, и, не произнося ни слова, закрывал. Валя понимала, что он просто умрет от потери крови. Она меняла тряпки, прижимала их к ране, думая, что так можно остановить кровь. Ей казалось, что никто никогда не придет.
Дашку она отправила в комнату к бабушке, периодически забегала к ней, успокаивала, не пускала в комнату, пыталась отвлечь — девочка уже поняла, что это не игра, и плакала, что папе Мише больно.
Потом Валя начинала метаться в попытках что-нибудь предпринять, колотилась в дверь  — вдруг кто выйдет из квартиры, снова орала с балкона. Даже стучала в стену и по трубам соседям. Ругала последними словами Ленку, за три года не удосужившуюся поменять замки. 
«Господи, помоги, помоги, умоляю, прошу!» — кричала она про себя. А когда в дверь вдруг раздался звонок, даже не сразу осознала, бросилась открывать, опомнилась, что это мог вернуться Павлик, посмотрела в глазок и увидела Антона.

Глава 12

К тому моменту, как Антон, наконец, попал в квартиру вместе со спасателями и  бригадой скорой помощи, она, ничего не объясняя, уже не отходила от Миши. Он был бледен, но пульс прощупывался. По лицам врачей она пыталась определить, что с ним будет. Врач разрешил ехать с ними, Валя быстро одела Дашку и велела Антону везти девочку обратно к своим родителям.Они спустились вниз вместе с носилками, и Валя, не оглядываясь, прыгнула за медбратьями в  машину реанимации.
Полицию вызвали то ли со скорой, то ли уже в больнице, и Вале пришлось еще, сидя в кабинете главврача в Склифе давать первые показания дознавателю — маленькому невзрачному парню в очках и несвежем свитере. Она вспомнила о поданном в полицию заявлении, в котором было указан адрес Павла, и тут же нашла в дебрях своей сумки бумажку с подписью толстого полицейского.
Потом дознаватель ушел, а Валя вернулась на свой пост — в холл перед реанимацией. Она мечтала, чтобы скорее приехал Антон, невыносимо хотелось, чтобы он пожалел ее, да и просто избавил от тягостного ожидания в одиночестве. Позвонить ему было неоткуда. Кроме того, она боялась, не станет ли этот урод Павлик названивать с ее или Мишиного мобильника Ленке, и та в ужасе рванет ночью в Москву, на машине. С другой стороны, надо было как-то ее предупредить, рассказать хотя бы половину правды. Что будет с Ленкой, если Миша умрет, она не хотела себе даже представлять. Она старалась не думать об этом, иначе сошла бы с ума.
Наконец-то лифт выпустил из себя не кого-нибудь, а Антона. Она кинулась к нему, но он только взял ее за плечи и глядел как-то отстранено:
— Ну, как он?
— Не знаю, идет операция… Ты не представляешь себе, что мы…  мне было так страшно, я думала… как ты догадался прийти? Я уже ни на что не надеялась…
— Скажи спасибо своей склочной Вике. Она позвонила поздравить тебя с Рождеством, и ей нахамил, как она выразилась, какой-то мужик. Она как раз дежурила, ну и побежала мне ябедничать, что у тебя мужики на мобильном отвечают. Звоню тебе — не доступна… Я сразу испугался.
— Этой Вике надо памятник поставить, если бы не она…
— Я все равно бы забеспокоился, если бы ты не пришла, но сколько времени бы потеряли…
Оба замолчали.
— Это тот самый бывший Ленкин муж был, да?
— Да. Я потом расскажу… ты Дашку отвез, все в порядке?
— Да, конечно. Только маме твоей объяснять много не стал, сказал, что Дашка останется еще на денек.
— А вдруг Дашка сама все расскажет? Ее надо будет психологу показать… мне  не до нее было… и что делать с Ленкой? — Валя спешила выложить все свои страхи, кроме одного — что будет с Мишей, об этом они говорить пока не могли.
— Дашка сказала, вы в войну играли… Да, Ленку вызывать надо…
— Но как она поедет ночью, в таком состоянии?
В итоге позвонили Ленке с мобильника Антона, объяснили, что у Вали кончились деньги, а Миша потерял телефон. Валя довольно естественно каялась Ленке, что не смогла открыть ее железную дверь, и, кажется, что-то там сломала. Поэтому Миша поехал ночевать к кому-то из друзей, и просил Валю ей позвонить. Ленка, конечно, встревожилась, но, кажется, поверила. В итоге договорились, что Лена выезжает с матерью завтра утром, приедет сразу к Вале домой, а звонить будет пока через Антона.
— Да тебе надо первые роли у нас играть, — грустно усмехнулся Антон, — очень натурально врешь…
В этот момент в коридоре за стеклянными дверями послышалось движение, и Валя резко повернулась в ту сторону. Вышел врач, спросил:
— Вы жена Воронича?
— Да, — не задумываясь, соврала она. — Ну, что?!
Врач никуда не торопился, медленно и нудно он начал рассказывать в медицинских терминах, как прошла операция, а Валя никак не могла сосредоточиться на его словах, понять из них, жив Миша или… В итоге она поняла, что крови Миша потерял не так много, как полагали сначала, сейчас спит, и жить будет. Похоже, у него еще были проблемы с сердцем, не связанные с раной.
Валя выдохнула. Было уже поздно, и хирург рекомендовал им ехать домой, все равно до утра никого не пустят. Антон сунул врачу в карман деньги, Валя даже не стала спрашивать, сколько. Потом они медленно вышли с территории больницы, сели в машину. Валя позвонила домой с телефона Антона, узнала, что Дашка уже спит. У нее начался отходняк, и впервые за весь день полились слезы, но Антон словно не замечал и не собирался ее утешать. А у нее больше не было сил говорить, она думала только о том, как преподнести новости Ленке.
Когда машина затормозила у подъезда, Валя обернулась к Антону:
— Пойдем, переночуешь у нас. Куда ты на ночь глядя?
— Тут ехать-то — десять минут по пустой дороге, — глухо ответил тот.
— Останься, пожалуйста… Завтра приедет Ленка, я не знаю, как с ней одна…
— Ничего, справишься. Это уже не самое страшное, — Антон пребывал в своих мыслях.
— Ты меня пожалеть немножко не хочешь? — жалобно спросила она. — Хоть бы обнял, честное слово…
Антон как-то странно на нее посмотрел:
— Ну кто же жалеет Багиру?
Валя не знала, что и сказать. Антон на что-то сердился, но в чем она провинилась? Разбираться сейчас не было сил.
— Ну, тогда до завтра. Ты приедешь с утра в больницу? И еще — дверь у Ленки надо менять. Может,  им вообще пока не стоит возвращаться в квартиру…
— Я понял. Завтра заеду за тобой в девять. Думаю, раньше смысла нет, в реанимации утром бригада сменяется, так пообщаемся с новыми.
— Тогда я пошла?
Антон молча кивнул.
— Будь осторожен, ладно? Позвони мне, как приедешь…
Валя вышла из машины, вошла в подъезд. Дверь открыла своим ключом, в ее комнате спала Дашка, было темно. Родители смотрели телевизор. Она вышла на кухню, зажгла  свет. Подошла к окну и увидела, как в тот же момент тронулась с места машина Антона.
Он не позвонил, и через полчаса ей пришлось самой набирать его номер. Трубку взяла мать.
— Извините, я вас не разбудила? Это Валентина. Скажите, Антон приехал,  он обещал позвонить, когда придет?
— Да, дома, сейчас я его позову.
— Нет, не надо, спасибо, пускай отдыхает.

***

Всю ночь ей снились сцены на манер американских боевиков, про маньяков и похитителей детей. Проснувшись, сразу не смогла понять — приснилась ли ей вчерашняя история, или этот дешевый боевик на самом деле проник в ее обыденную жизнь. Киноистория глазами зрителя и героя — какие это разные вещи! Наверное, она никогда больше не сможет смотреть подобные фильмы…
Поцеловав еще спящую Дашку, Валя оделась, тихонько разбудила мать, вкратце предупредила ее, чтобы позвонила, когда появится Ленка. Ровно в девять заехал Антон, с не выспавшимся и несчастным лицом. Вел он себя по-прежнему отчужденно.  Валя решила, что потом разберется с этим. Пока надо было убедиться, что Миша в порядке.
Все утро, до самого обеда, они провели в больнице, Антон раздавал деньги направо и налево, в итоге их одели во все белое, выдали специальные бахилы и разрешили пройти в реанимацию. Миша был в сознании, очень слабый и бледный. Улыбнулся им, сразу же спросил про Ленку и Дашку. Валя, как могла, успокоила его. Дежурный врач тоже сыпал терминами, но стало ясно, что все обойдется.
Позвонили оперативнику, узнали, что Павла задержали в тот же вечер в его же квартире. При нем нашли один телефон, похоже, что Валин, второго, Мишиного, не было, то ли выбросил, то ли обменял на зелье. Пока сидели у Миши, на телефон Антона позвонила Ленка. Хотя мама ничего ей не сказала, да и не знала почти ничего, голос подруги был полон тревоги. Поэтому Миша сразу взял трубку, поговорил с ней немного, а потом Валя, как могла, объяснила ей остальное.
Затем их вежливо прогнали из реанимации, и они спустились к выходу ждать Ленку.
— Интересно, как она представится врачам — жена номер два? — спросил Антон, увидев у ворот Ленкину машину.
Подруга побежала наверх — надо было снова попасть в закрытую зону реанимации, а Антон повез Валю к полицию. Вечером, порядком вымотанные, все собрались на квартире у Ленки. Вызванные мастера ставили стальную дверь. Дашка сидела на коленках у бабушки, веселая, словно ничего не случилось.
Ленка поставила на стол бутылку водки, налила всем, кроме Антона: надо снять стресс. Она все время плакала и во всем винила себя.
— У Мишки голова словно поехала, — внезапно сказала она. — Говорит странные вещи. Мол, Павлик стал таким из-за него, что он его раньше знал.
— Не знаю… Вообще, когда он пришел, как-то странно сказал этому Павлику, вроде они знакомы. Может, и правда? Бывают же совпадения.
Антон уехал домой, а Валя осталась ночевать у подруги. Они всю ночь просидели на кухне, вновь и вновь перемалывая произошедшее, и тем самым постепенно от него избавляясь.

***

Миша быстро шел на поправку, постоянное Ленкино присутствие действовало на него благотворно. Его перевели в обычную палату, и Дашка уже ждала «папу» из больницы.
Валя несколько раз навестила Мишу вместе с Ленкой, а потом решила, что можно больше им не мешать. Ей пришлось рассказать Вороничу всю историю, большую часть которой он провел без сознания. Никто не понимал, почему Павлик ушел, почему так легко сдался. Валя сказала, что он сам испугался того, что натворил, и ни слова не сказала, как он целился в нее саму.
Антон, кажется, тоже приезжал в больницу ежедневно, однако всякий раз так, чтобы не переспекаться с Валей. И не звонил ей, совсем. Она не понимала, в чем дело. Если ревность — то это глупо, эгоистично, даже низко в таких обстоятельствах. Ей было обидно и больно.
Перед выпиской Валя приехала в больницу по Ленкиной просьбе — подругу задержали дела, а надо было переговорить с врачом. Тот озвучил рекомендации, и Валя зашла к Мише в палату. Он обрадовался, и они вышли с ним в рекреацию, уселись под жуткими картинами — слащавыми пейзажами. Миша вертел в руках новый мобильный.
— Смотри, Антошка мне подарил.
— Здорово… — кажется, энтузиазм в ее голосе был слишком фальшивым.
 Миша внимательно посмотрел на нее. Вздохнул.
— Слушай… Антон тут опять молчит, вообще не хочет говорить на эту тему. Я так понял, что вы разбежались? Он сказал, что у вас… все. А почему?
Валя даже не ожидала, что ее так резанут эти слова — «всё». Значит, и правда, «всё».
— Я с ним не ругалась, — выдавила она. — Все было нормально, пока…
— Пока мы с тобой не попали в эту передрягу, да? Тебе ведь хуже меня пришлось?
Валя резко тряхнула головой.
— Если он ничего не понимает… И это — вместо поддержки… Значит, он просто… моральный урод.
— Ну это ты зря… Это точно не про него. Он… он очень тебя любит, настолько сильно, что ты и не подозреваешь. Я его слишком долго знаю, чтобы не видеть, как ему хреново. Может, сама позвонишь? Он ведь тоже не железный. Все мы хотим, чтобы понимали и жалели только нас… Посмотри на все его глазами, — Миша замолчал, боясь сказать слишком много.
— Хорошо,  я попробую…— неожиданно для самой себя пообещала Валя.

***

Ей действительно ужасно, до боли в сердце, не хватало Антона. «Так я и знала, ведь знала же», — пыталась ругать себя она. Вроде как нельзя было влюбляться в него. Но знала она на самом деле совсем другое. За это время Валя так привыкла к тому, что он есть в ее жизни… И только сейчас осознала, что ее чувства к нему отличаются от того, что она когда-то испытывала к Мише, примерно так же, как отличается романс от симфонии. Симфонией стал Антон, и она уже ничего не могла с этим сделать, только пытаться обмануть себя, внушить себе, что он не настолько ей дорог, что она это переживет.
Она промучилась весь вечер — звонить-не звонить. Гордость подсказывала ей второе, но она ведь обещала Мише… по крайней мере это ее оправдывает.
Наконец, вечером, закрыв дверь, Валя набрала номер Антона. Он долго не подходил, и, когда Валя уже подумывала положить трубку, наконец-то раздался его голос:
— Да, слушаю.
— Привет.
—  Да, привет, — ровно сказал он.
— Не хочешь встретиться и поговорить? — прямо в лоб начала она.
— Нет, не хочу.
— Вот и все твои чувства, да? — деланно усмехнулась она. — Ну что же, я это предвидела.
— Я тоже думал, что могу что-то изменить. Видимо, это не в моих силах. 
—  Ты в своем уме, что ты несешь?
— Да нет, теперь я как раз в своем уме.
— Понятно. Наверное, уже нашел себе кого-то?
— Допустим, угадала.
— И чего ради я унижаюсь? В жизни никогда так не делала.
— Как чего? По-моему, тебе очень удобно под моим прикрытием.
Валя потеряла дар речи. Наконец выдохнула:
— То есть… ты считаешь меня настолько подлой, что я могу, прикрываясь тобой, мечтать о другом — о муже лучшей подруги? Ты ведь это имеешь в виду?
— Ты не специально. Но ты сама за собой не замечаешь…  Когда Мишку ранили, я же всё видел — ты бы умерла, если бы с ним что случилось…
— Я бы так же… из-за любого друга, понятно?! — почти орала она.
— Было бы понятно…  Если бы ты все это время не отскакивала от меня, как от мерзкой жабы. Я даже дотронуться до тебя не мог…
— Да ты… ты же сам… сам был как истукан! Наоборот, я… Господи… — она уже не могла подобрать слов. — Ладно, хватит. Наверное, ты прав. Лучше так, чем будешь потом до старости мучить меня своей ревностью к нему.
— Что ты сказала — до старости? — голос Антона странно изменился.
Валя помолчала, не понимая, что его так поразило.
— Пока, Антон, — вымолвила она как можно суше и положила трубку.
А потом пошла в ванную, чтобы мама не видела, как она плачет.

***

 «Вот и еще одна несостоявшаяся свадьба», — думала Валя.
Она только что вышла из кабинета начальника, который мягко журил ее — она совершенно упустила из виду одно из его поручений, и, если уж шеф решился ей указать на это, значит, она действительно его довела.
Мишу выписали, у них с Ленкой все было нормально. Она же ощущала пустоту, ей ничего не хотелось. Ни рисовать, ни писать стихи, ни тем более работать.
После обеда выдали зарплату. Валентине вдруг захотелось купить себе что-нибудь новенькое, что-нибудь из одежды, например, платье. В конце концов, что она, не заслужила, чтобы у нее было хоть одно красивое платье?
Хотя куда ей наряжаться… Некоторые выходят замуж снова и снова, а она снова и снова не выходит — ха-ха, замечательный каламбур. Ну и плевать. Все равно, она купит себе наряд.
Вечером Валентина отправилась по  магазинам. Она входила в бутики, и под оценивающими взглядами продавщиц решительно примеряла какие-то костюмы и платья. Потом ей стало противно, однако она продолжала ходить по торговому центру с маниакальной настойчивостью — словно и правда, без этого платья ей не обойтись. В одном небольшом магазинчике оказалась приветливая и скучающая продавщица.
—А что вы ищете? Давайте, я вам помогу.
Что-то в ее голосе было такое сочувственное, что Валя согласилась, хотя обычно от таких предложений отказывалась: спасибо, сама.
— Что-то нарядное, но не вычурное, на выход…
— А куда выходить-то будешь? — продавщица внезапно перешла на «ты».
— На свадьбу пойду. Свидетельницей, — соврала Валентина.
— По цене на что рассчитываешь?
В итоге продавщица кивнула и скрылась среди вешалок. Потом вылезла, держа в руках аккуратное темно-синее платье с небольшим вырезом и рукавом в три четверти.
— Вот, смотри, и на праздник можно, и потом пригодится.
Платье было чуть выше колен и красиво облегало фигуру, смотрелось нарядно, но без претензий на парадность. «Антону бы понравилось», — невольно подумала она. Цена была приемлемой, и Валя вышла из магазина с покупкой. На душе стало скверно — и чего ради деньги потратила…  Жаль себя было до  невозможности.
Дома, бросив пакет с обновкой, снова закрылась в комнате. Завтра,  в субботу, у нее была бы свадьба… Она представила себе Антона, его тонкую фигуру, руки, темные, выразительные глаза, всегда смотрящие на нее с затаенным вопросом. Ей захотелось, чтобы его руки обняли ее, захотелось прижаться к нему и поцеловать. Всего этого у нее не будет теперь никогда. Это был ее последний шанс, но не в общепринятом пошлом смысле. Просто больше она никогда не захочет никого любить…
Утром, за завтраком, Валя вдрызг разругалась с матерью. Она даже не могла вспомнить, с чего все началось, слово за слово. В итоге мать швырнула заварной чайник на пол, в разные стороны разлетелись осколки и чаинки. Валя вылетела из кухни. Куда бы уйти? О, да у нее же свадьба, в загс и отправимся!
Скандальное, сумасшедшее состояние — как раз то, что нужно. Итак, что для начала? Прическа, макияж… И — да, у  нее есть подходящий наряд. Валя распаковала сверток. Посмотрелась в зеркало: потрясающе, только глаза немного припухли от вчерашних слез. Ничего, все равно никто на нее смотреть не будет. Она погуляет у загса и — мало ли кого она ждет, сама будет смотреть на всех. Развлекаться. Валя надела пальто и буквально выбежала из дома, как будто на самом деле опаздывала к назначенному времени.
Около дворца бракосочетаний толпился нарядный люд, никому, как она и предвидела, не было до нее дела. Кажется, тут тусовалось около пяти свадеб с полным комплектом гостей и свидетелей. Она уселась в зале ожиданий, словно одна из гостей.
Главное, не разреветься, но слезы уже были наготове. «Что я тут делаю, надо уходить!». Но что-то сдерживало, не отпускало. Внезапно она с ужасом осознала, что служащая скоро выйдет и назовет их фамилии — откуда здесь могут знать, что свадьба не состоится? Или что… она что, надеется, что он придет?
Валя вскочила и бросилась к выходу. И замерла. Навстречу ей в зал заходил Антон в элегантном костюме. Они уставились друг на друга. И в тот же момент в зал ожидания вышла девица-администратор:
— Егоровы — здесь?
— Здесь, — поспешно крикнул Антон, громко, словно она может не услышать.
— Это вы? Музыку заказывать будете? Фото, видеосъемку? Свидетели есть?
— Мы без свидетелей. Музыку — будем, все будем, — Антон схватил Валю за руку, как будто боялся, что она исчезнет.
— Давайте паспорта и кольца.
— У нас нет колец, а можно мы пока без колец?
— Как без колец?! Жених, да вы даже цветов не купили? — девушка подняла удивленный взгляд, — вас что, просто расписать, без церемонии?
— Будут цветы. Нет, все с церемонией, все, как положено, хорошо?
— Ну, поднимайтесь, готовьтесь, — девушка пожала плечами и отошла.
— Где же кольца, жених? — серьезно спросила Валя, глядя Антону в глаза.
— Кольца теперь только на венчание будут, — ответил он.