В нашей коммунальной квартире на Обводном канале, где я провел детство, номер телефона был самый заурядный. Я его до сих пор помню с точностью до седьмой цифры, но вам не скажу - вдруг он еще существует, и можно потревожить чужих, незнакомых мне людей. Тем не менее, нам частенько звонили по ошибке, и спрашивали всякую чушь: поликлинику, стол заказов, какое-то бюро пропусков (видимо, завода "Красный Треугольник", находившегося метрах в ста от нас, далее по Обводному).
К телефону обычно подходила соседка Нина Израильна, поскольку она была на инвалидности, как диабетик, и болталась постоянно дома. По поводу инвалидности сын ее Леня шутил, что она приобретена в обмен на вазу "Голубые мечи". На что его маман отвечала, шипя: "Ленька, дурак, не знаешь - молчи!". Папа Нины Израильны был антикваром, оставившим часть коллекции в наследство дочери, но происхождение самой коллекции считалось семейной тайной.
То, что она, сняв трубку, несла в ответ ошибающимся, разворачивалось в целый спектакль. Иногда, в юмористическом настрое, она подыгрывала позвонившим, например, в «стол заказов», находившийся в нашем же доме, на первом этаже.
«Палку финского сервелата, - да, записала», – бодро рапортовала Нина Израильна. И повесив трубку, ухмылялась в сторону: «Рано радуются, идиоты!». Впрочем, эти миниспектакли зависели от перепадов настроения. Будучи не в духе, она могла просто бросить трубку без лишних разговоров.
Однажды, когда я играл в машинку в нашем длинном коммунальном коридоре, катая ее по полу из конца в конец, опять кто-то позвонил. Израильна нехотя вышла из кухни, дымя как пароход, "Беломором", и откашлявшись, взяла трубку.
"Это морг, а Вы куда звоните?" - произнесла она загробным голосом. В на том конце провода замолчали и на этом разговор прервался. Израильна повесила трубку, и меланхолично посмотрев на меня сверху вниз, произнесла: "Люди боятся только смерти, а больше ничего не боятся, - ни-че-го."