Белая иномарка, вырвавшись из лап городской пробки, мчалась по загородному шоссе на высокой скорости. Дворники смахивали со стекла снег. Мужчина, сидевший рядом с водителем, полулежал, уткнувшись в электронную книгу и то и дело поправляя очки на переносице. Он что-то пожевывал, периодически запуская руку в карман куртки. Его бойкий нрав, который он проявил при захвате самого удачного места в машине, говорил о присущих ему качествах пронырливого менеджера. На заднем же сиденье в менее комфортных условиях теснились три человека. У правого окна устроился молодой парень. Прикрыв глаза, он то ли спал, то ли был погружен в свои мысли. Коричневые дреды, захваченные резинкой, образовывали на затылке большой пучок из толстых валяных колбасок. Как истинное воплощение всех трех обезьян — сандзару («ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу»), он в стихийно возникающих разговорах не участвовал.
У противоположного окна восседал грузный бородатый мужчина. Придавленный голым скатом воскового черепа, он закусывал нижнюю губу, перебирая пухлыми пальцами по монитору планшета. Временами он с сожалением покачивал головой, продолжая взаимодействовать с богатым экранным миром. Посередине же теснилась уже не юная особа женского пола. Беспощадные мешки под глазами и несвежий цвет лица выдавали в ней уставшую от жизни женщину — ту, что, не дождавшись подарков судьбы, зачастую дарит их себе сама. Дама достала из сумки термос и налила себе горячего кофе. Тонкий аромат душистого напитка распространился по салону. Она грустно всматривалась в заснеженную пустоту, перебирая в памяти обрывки пустых разговоров, нелепых сюжетов…
— Музыку можно включить? — спросил водитель.
Ему никто не противоречил.
Всех случайных попутчиков объединяла одна цель: хрестоматийное путешествие из Петербурга в Москву.
— Скажите, а во сколько мы примерно будем в Москве? — спросила женщина.
— Если все будет в порядке, то к утру, — обнадежил водитель.
Дорога вилась быстрой лентой. Мимо проносились деревья, стелились пустынные поля, укутанные белым покрывалом, кое-где из снежных барханов упрямо торчали несгибаемые серо-коричневы былинки, заканчиваясь пушистыми метелками давно высохших соцветий. И опять деревья пробегали колоннами или сгущались в лески. Неожиданно появлялись группы крепких домиков, похожих на грибки, они то редели, то снова собирались вместе в небольшие деревушки. Иногда дорога ложилась через высокий еловый тоннель. Бережно укрытые снегами бесконечные просторы порошились снегом, будто песочница пересыпала рукопись, просушивая чернила, чтобы перелистнуть прожитую страницу жизни.
Неожиданно машина задымилась, дернулась и остановилась. Водитель вышел из автомобиля, открыл капот, заглянул в него. Опять сел в машину, вынул из бардачка справочник, поводил пальцем по странице. Выскочил и опять склонился над нутром железного коня. Не переставая хмуриться, он куда-то позвонил. И, приняв решение, несмело объявил пассажирам:
— Ребята, мы, кажется, приехали!
Все возмущенно загалдели.
— Что я могу поделать? Вот эвакуатор вызвал… Ну не знаю! — И разведя руками, добавил: — Если не уедете, заночуйте где-нибудь! Завтра позвоню в любом случае.
Путники разлетелись вдоль дороги и принялись голосовать. Снег повалил еще сильнее, сгущая сумерки. С шумом пролетали машины, не обращая внимания на людей вдоль дороги. По обеим сторонам шоссе возвышался реденький лесок. Издалека доносился лай собак.
Женщина дула в кулаки, перескакивая с одной ноги на другую, — как могла, спасалась от холода. Ветер то и дело срывал с ее головы капюшон, она накидывала его обратно, придерживая одной рукой, другой же голосовала. Черный джип, сбавляя скорость, притормозил рядом с ней. Не веря своему счастью, она потянулась к дверце машины. Из уютного тепла послышался бодрый голос:
— Ребята, только одно место!
Пулей мимо дамы просвистел попутчик с заднего сиденья. Грубо отстранив ее, он уселся рядом с водителем.
— Какой хам! Мог бы даме уступить…
— Да пошла ты! — бросил бородач сквозь зубы, уверенно хлопнув дверцей.
Женщина раздраженно кинула сумку на обочину и отвернулась к лесу. Попутчик с переднего сиденья внимательно наблюдал за происходящим. Поправив очки, он метнул недокуренную сигарету в снег и пошел вдоль дороги.
— А вы куда? — спросил парень с дредами.
— Посмотрю — может, удастся где переночевать… Скоро станет совсем темно, голосовать будет бесполезно, да и замерзаю уже…
Парень пристроился рядом с ним.
— Ой… А можно и мне с вами? — робко крикнула вслед женщина.
— Смеешься, что ли? Ты в зеркале себя видела? Да нас с тобой не в один приличный дом не пустят!
Они ушли.
Подъехал эвакуатор, загрузил автомобиль, водитель уехал вместе с ним.
А снег все шел и шел. Женщина уселась на сумку и начала тихо плакать. Ей было холодно и обидно, от мороза начинала болеть голова. Однако она давно знала один секрет — он всегда помогал переносить нежданные превратности судьбы. Закрыв глаза, она представила лазурный берег с прохладным озером. А вот — удивительный замок на высокой горе. Потом блаженные грезы перенесли ее в яркий белый зал с золоченой лепниной — с амурами, лепными венками по стенам и потолку, с ослепительной люстрой по центру. Большие зеркала делали этот зал бесконечно сияющим и восхитительным. Дивная музыка закружила пары в вальсе. Все были веселы и беззаботны…
Вдруг она почувствовала чье-то теплое влажное дыхание. Женщина с испугом отпрянула и, открыв глаза, увидела перед собой большую белую собаку.
— Мажор, ко мне! — скомандовал хозяин пса. — Девушка, вы кого-то ждете?
— Я… я не знаю, — через мгновение она пришла в себя и опять принялась плакать.
— Так. Ясно!
Он подал ей руку и помог подняться.
Его рука была теплой, сухой и уверенной, — эта рука была так надежна и добра, что у женщины не возникло ни минуты сомнения ослушаться ее обладателя.
— Ефим, — коротко представился новый знакомый.
— Меня Региной зовут.
— Следуем за мной! — спокойно скомандовал он. — Сумка не тяжелая?
— Нет, нет, спасибо! — ответила она
— Сейчас придем, согреетесь…
— Что, поломались? Я видел — машину увозили.
— Да, ехали в Москву и не доехали…
Они молча прошли несколько минут вдоль дороги. Вскоре на пригорке появился классический особняк, огороженный массивным кованым забором. В окнах первого этажа горел свет. Калитка была отворена. Они зашли во двор. На скамейке у дома сидели прежние попутчики. Собака подбежала к ним и начала обнюхивать непрошеных гостей.
— О! И эта сюда пришла… — неприязненно процедил старший.
— Уроды! — отреагировала Регина.
— На себя посмотри! — не унимался мужчина.
— Вот я и думаю: лучше всего только на себя и смотреть, чтобы глаза мои вас не видели!
— С кем имею честь? — строго оборвал перепалку хозяин дома, обращаясь к мужчинам.
— У нас сломалась машина, обещают починить, но мы в любом случае утром уедем. Можно у вас переночевать? Мы заплатим…
— Ну за то, что оставили девушку на дороге, мне бы следовало вам отказать, — сказал хозяин дома. Сметя снег с обуви, он передал веник женщине.
— Ну, пожалуйста, может, пустите? — упрашивал мужчина.
— Заходите, куда же вам идти теперь, на ночь-то глядя! — сжалился Ефим.
Гости вошли в дом. Собака забежала следом и сразу улеглась на коврик у стены. Высокие колонны разделяли светлый просторный холл от гостиной. Обстановка дома не изобиловала интерьерными аксессуарами, что обычно неизбежно случается с обитаемыми жилищами. На стене в холле висела лишь связка редких ключей со сложными бородками и ажурными кольцами ручной работы, которые, наверное, не помнили своих замков с их не менее затейливыми утробами уже несколько веков.
Уютный мягкий уголок из белой кожаной мебели расположился у горящего камина. На полу раскинулась светлая бычья шкура. Неожиданно в гостиной появился низкорослый молчаливый китаец с черной банданой на голове. Он учтиво поклонился гостям и стал неспешно сервировать стол. Через несколько минут все были приглашены к ужину. Последним штрихом к началу трапезы оказались зажженные свечи в центре стола. Повисла неудобная тишина. Хозяин тщетно ронял одинокие фразы, пытаясь отогреть словами замерзших путников.
Мужчина, поправив очки на переносице, удовлетворенно насытившись, облокотился о спинку стула и оценивающе осматривал гостиную.
— Ну что, самое время знакомиться? — обратился он к хозяину.
— Думаете, пора? — сыронизировал Ефим.
— Ну да, а че! Меня Анатолием зовут!
— Ефим! — представился хозяин дома. — Откуда родом, Анатолий?
— Я москвич! — гордо ответил гость.
— Москвич? В каком поколении?
— В первом — я из Ижевска.
— Давно перехали в Москву?
— Да, давно, уже шесть лет как…
— А вас как величают, молодой человек? — обратился Ефим к парню, налегавшему на квашеную капусту.
— Артур, — коротко ответил молодой человек.
— А вашу попутчицу я вам могу представить сам, — это Регина! Какое у вас прекрасное имя… «Регина» означает «королева»! — констатировал Ефим.
Мужчины прыснули от смеха.
— Хороший у вас домик, немаленький такой… Только вы в нем, по ходу, живете редко? — поинтересовался Анатолий.
— Вы правильно подметили: живу я здесь редко. Лишь в те моменты, когда необходимо побыть одному.
— И мы испортили ваше уединение?
— Но это особые обстоятельства…
— Да, каждому мужику хотелось бы такое местечко для уединений, — сказал гость, ухмыльнувшись и с похотливой слезинкой во взгляде.
Не обращая внимания на скабрезные намеки, Ефим увлеченно чистил мандарин.
— А вы, Ефим, чем вы занимаетесь?
— Я… — протянул Ефим. — Так одним словом и не скажешь… Положим, консультант.
Анатолий неудовлетворенно скривил губы.
— Сложно как-то у вас все… Вот я, положим, менеджер! У меня все просто. Продаю все, что можно продать. И, хочу заметить, успешно продаю…
— Что — есть успех? Как он влияет на нас и как мы него? — Хозяин дома ненадолго замолк, а потом продолжил: — Все в мире, даже самое нерушимое и грандиозное, когда-то приводит к разрушению, тотальному или исподволь. Все, что мы умеем, видим, держим в руках или на банковских счетах, — все это банальная иллюзия. Только мы сами, и люди, что нас окружают, — Ефим обвел присутствующих пальцем: — только наши поступки и наше отношение все к той же иллюзии определяет наше место в жизни…
— Это вы о чем? — нарочито испуганно переспросил Анатолий.
— Вы женаты? — перевел тему разговора Ефим.
— Ой, да ну этих баб! Женат был уже три раза. Им что — только одни бабки подавай. Пока не женишься — все хорошо, женился — все, как подменили. Баба — она что? Должна быть всегда веселой, неприхотливой и здоровой.
— Эка мало вам нужно — а счастье не можете построить! Что же, у нас здоровых и веселых женщин мало? Каким же, по вашему мнению, должен быть мужчина? — продолжал выспрашивать Ефим.
— Мужчина — хозяин жизни! Только он решает, сколько ему работать и сколько отдыхать. И чтобы без визгов этих детских. Не люблю детей.
— Вы редко болеете, наверное? — неожиданно вступила в разговор Регина.
— Не жалуюсь, — неприязненно ответил Анатолий.
— Но так же будет не всегда! Человек уязвим, а когда-нибудь будет особенно уязвим, и уже не сможет что-то требовать от других. Ему только и останется — просить да благодарить. Самое страшное ему тогда оказаться в пустыне бесконечного одиночества.
Все удивленно перевели взгляды на Регину. Даже Артур перестал есть и осторожно положил на стол вилку.
Анатолий вытер салфеткой губы и, недовольно глянув на Регину, ответил:
— Советы свои оставь при себе! Мы себе цену знаем.
— Ой, так ли уж мы знаем себе цену? Как же мы можем знать себе цену, если самих себя не знаем до конца, — сказал Ефим. Поправив на затылке хвост светло-русых волос, он пересел в кресло, чтобы удобнее было видеть своих гостей. — Мы не знаем себя, и всякий раз та или иная ситуация понемногу знакомит нас с нами. Однажды я оказался перед лицом смерти — тонул в болоте. И как вы думаете, что именно я ощутил в то время?
— Ну ясно что — страх. Дикий страх, животный, — уверенно ответил Анатолий.
— Никакого страха я не испытывал!
— Ну, может, сильное желание жить? — предположила Регина.
— Нет, и к жизни я в тот момент был совершенно равнодушен.
— Да неужто восторг? — заинтересовался Артур.
— Конечно же, восторг в подобной ситуации испытать невозможно… Впервые в жизни я ощутил жгучее и безысходное чувство нераскаянности, почувствовал свою гадливость — четко, без сомнений. Не конкретно что-то плохое, а все в целом, будто я такой плохой по всем фронтам. Не был я ни жигало, ни убийцей, но ощущение досады на себя разрывало мне всю душу. Я посмотрел на небо, проглядывающее меж деревьев, и мне стало легче — спокойней, что ли… Но я погружался все глубже в болотную муть, уже разок ушел с макушкой, но изо всех сил старался выплыть, чтобы еще разок глянуть на синеющий островок, только бы не потерять тишину из души, что давал этот уголок неба, только бы не утонуть со смертной тоской… И вдруг услышал чьи-то поспешные шаги. Мне повезло: к болоту подбежал охотник, подал палку и сумел меня вытащить. Вот тогда я впервые и открыл самого себя… И понял, что души наши — они вроде необитаемых островов: даже мы, обладатели этих островов, редко их посещаем, а что уж говорить про чужие…
— Да, страшная история, — сказала Регина.
— А что вы, Регина? Как вам ваш январь? Куда путь держали? — спросил Ефим.
— Сейчас, когда я сижу здесь у камина, в теплом добром доме, в компании совершенно незнакомых мне мужчин, я уже и забыла, куда мне нужно и зачем. Как сухой лист, гонимый ветрами.
Она помолчала, вертя в руках бумажную салфетку и будто обдумывая, что сказать, потом неожиданно заговорила о своем детстве.
— Заброшу, бывало, портфель в кусты и домой идти не хочу. Мама моя работала до ночи, а дома — пьяный отчим. Разведу всех подружек по домам и сижу одна во дворе. На качели качаюсь, а она все скрип да скрип, я любила ей подпевать, всегда пыталась попасть в тон этой старой качели. Было грустно и холодно, но сердце никогда не замирало от дурных предчувствий, от реальных или возможных потерь так, как сейчас… Летят с неба снежинки, как манна небесная, а я их ловлю ртом. И кажется мне, что чем больше я их поймаю, тем буду счастливей. И станет светло в моих глазах, и не будет ночи и пронизывающего холода.
Она потянулась за гитарой, лежавшей в кресле, и кивком попросила у хозяина разрешения сыграть.
Пригладив негустые темные волосы, она взяла пробные аккорды. И вдруг запела. Запела грустную бардовскую песню. Все черты ее лица преобразились на глазах. Ее строгий взгляд с изломом густых бровей был сосредоточен. Емкий бархатный голос беспощадно срывал маскировочный образ нелепой женщины, погасли вычурные одежды, а высокий лоб стал светел. Песня-баллада рассказала о редком качестве женщин — любить вопреки преградам и невзгодам.
Взяв последние аккорды, Регина прижала гитару к груди как близкую подругу, которой поведала свой девичий секрет. В ее глазах стояли слезы. Ефим подошел к женщине и поцеловал ей руку.
— Регина, может вам вина налить? — вдруг спохватился Анатолий.
— А я предлагаю нам всем пойти во двор в беседку, где я смогу вас угостить замечательным глинтвейном.
Все вышли на улицу. По мощеной тропинке компания прошла к беседке, которую окружали высокие заснеженные сосны, сама беседка утопала в голубом занавесе новогодних огоньков. Гости, укутавшись овчинными шкурами, устроились вокруг очага. Хозяин дома быстро его разжег и поставил варить глинтвейн, добавляя в красное вино пахучих трав и приправ.
Через несколько минут напиток был готов и разлит по бокалам. Гости были веселы, как дети.
— Да-а… Красота у вас тут какая! Спасибо вам, Ефим, за царский прием. Давно мне не было так хорошо! — воскликнул Анатолий.
— Утром проснемся, и все опять встанет на круги своя, — грустно заметила Регина.
Ефим мягко возразил:
— Но состояние умиротворения можно в душе удерживать. Безусловно, для этого понадобится определенное усилие. Тогда и наше внешняя жизнь будет непременно подтягиваться за внутренним нашим миром. Ту радость, которую мы удерживаем в душе, обязательно начнет выискивать радость извне.
— Подобное притягивается к подобному? — заинтересовался Артур.
— Именно! Когда человека настигает горе и он безутешно скорбит, не имея возможности утешиться, к нему не замедлит прийти и другая беда. Опять же по принципу «подобное притягивается к подобному».
— Так это если научиться радость в себе не только удерживать, но и увеличивать, то и радость придет извне в той же пропорции? И так без предела?
— Тут не все так просто. Со временем свойство внутренней радости начнет меняться, приобретая духовное, высокое качество. И тогда станет все наоборот.
— Что значит — наоборот? — спросил Артур.
— Чем больше в себе удается накопить радости умиротворения, тем больше скорбей и бед мы соберем на свою голову. Ветер всегда сметает всякий мусор и хлам у стен высокого дома.
— Ну вы же себе противоречите! — с изумлением отозвался Артур
Но Ефим молчал, помешивая металлическим штырем дрова в очаге. Потом спросил у Артура:
— А вы чем вы занимаетесь, молодой человек?
— Да сталкер я, — коротко отрезал Артур.
— Сталкер — это так необычно… Что же, вы и в Чернобыле побывали? — оживленно любопытствовала компания.
— Да, был! Но это не моя тема. Меня больше заводят рядовые заброшки.
— Что это?
— Заброшенные дома, особняки — вот моя тема.
— Что же вас привлекает в заброшенных домах?
Артур немного помолчал, затем его лицо исказилось непрошеной мукой:
— Я тут вписался в один особняк. Познакомился с домом, другими словами. Или… ладно, не буду… долго это…
Артур умолк и стал пить глинтвейн из высокого бокала, всем видом показывая, что продолжать эту тему больше не намерен. Его бледность, тонкий профиль и весь его образ были овеяны драматизмом.
— Но, может, таки просветите нас? — не унимался Анатолий.
Длинными проворными пальцами Артур заново перетянул дреды резинкой и, опустив глаза, тихо заговорил:
— Жил когда-то крупный промышленник, построил завод, а при нем — особнячок для семейства. Особняк этот — чистая эклектика. Сохранилась лестница в парадном, она каскадом ведет на второй этаж. Ступеньки деликатные, невысокие, дают возможность наверх плавно восходить. Перила литые, чугунные, с повторяющимся модулем. Вдоль галереи встречаются остатки зеркал и величественные статуи, на стенах — детали росписей с золочением, горельефы. Но все это — описание былого, это не главное…
— Что же главное?
— Когда я проник внутрь особняка, обошел весь дом. Потом просто встал. Закрыл глаза, притаился и ждал, что мне расскажет эта обитель заброшенности. И в это время входная дверь со всей силы захлопнулась сквозняком. Я дичью заметался по залам, рванул к двери, а металлический засов так сильно зашел в паз, что без инструмента не открыть. И такая грусть-печаль ко мне наведалась. Будто это дом мне передавал что-то свое. Будто кричал мне: «Войди в мое положение!» Сел я на пол и начал мысленно с ним разговаривать. И сколько он мне всего поведал… Там и радость простой и счастливой жизни, и горечь потерь, когда из дома уходят один за другим близкие и дорогие. В конце концов уходят все, только ветер заходит напомнить о дожде, о лесе…
— Как же вы выбрались?
— Да это неважно! Я здесь сижу — значит, выбрался, — с обидой в голосе ответил парень.
Чуть помолчав, облекая мысли в слова, он продолжил:
— Цепляя время, хоть и по касательной, протекаешь в неуловимость истории, будто попадаешь в поток вечности и ощущаешь себя хоть и частичкой, но причастной к этой бесконечности времени. После чего вся житейская суета выветривается, как лужи на солнце.
— Да, нелегкая у тебя задача! — сказал Ефим.
— Это вы к чему?
— Но теперь ты обязан тому дому помочь — неспроста же он поведал тебе свою печаль. Он выбрал тебя!
— Чем же я могу ему помочь? Реставрировать его невозможно, лепнина сильно повреждена грибком. Там не подступишься. Этот особняк считается объектом культурного наследия, но, по мнению администрации, восстановлению не подлежит!
— Но ты сам как думаешь — можно его восстановить?
— Можно попробовать… — чуть помолчав, нерешительно ответил Артур.
— Ходит такая легенда, будто первый свой миллион предок Рокфеллеров заработал, придя однажды на скачки. У него не было ни лошади, ни денег. Ему шутя предложили самому бежать вместо лошади, и он согласился. На него ставили, как на лошадь. И он, соревнуясь в беге с лошадьми, прибежал первым. Я сейчас про силу желания… — пояснил Ефим.
Неспешно пошел снег, снежинки разлетались в разные стороны, будто не ставя перед собой задачу долететь до земли. Регина неожиданно встала и, подойдя к перилам беседки, запела во всю высоту и глубину своего голоса народную, веселую:
;Уж ты, Порушка-Пораня,
Ты за что любишь Ивана?
Ой, да я за то люблю Ивана,
Что головушка кудрява.
Остальные принялись ей подпевать.
* * *
Раньше всех проснулась Регина. Она спустилась вниз, на кухню, и стала помогать китайцу готовить завтрак. Ефим зашел в комнату к Артуру. Тот безмятежно спал на диване, укрывшись овчиной. Он улыбался во сне, обнявшись с увесистой книгой «Дворцы России», взятой им с полки еще вечером. Ефим чуть качнул парня за плечо. Парень сразу же сел.
— Приводи себя в порядок и спускайся вниз, — пригласив гостя к столу, Ефим вышел из комнаты с книгой под мышкой.
За столом вся компания была в приподнятом настроении, они шутили, смеялись, как старые добрые друзья. Неожиданно зазвонил телефон у Анатолия. Коротко переговорив, он объявил:
— Машина готова!
Гости оделись и собрались в прихожей. Анатолий, прощаясь, протянул руку Ефиму.
— Успешных продаж вам! — пожелал хозяин дома.
— Спасибо вам, Ефим! За теплый прием! Странно, но я впервые хотел бы услышать не это пожелание…
— Регина, счастья вам не желаю, потому как вы и так счастливы, только теперь вам нужно понять это самой.
— А это тебе, Артур, — Ефим протянул парню «Дворцы России. — Хочу подарить тебе эту книгу! Строй свою жизнь заново!
— Да вы что? Она же дорогая какая… Спасибо вам большущее…
Выйдя из дома, Артур потянулся к сумке Регины и предложил ее понести. Чуть оторопев, она отдала ее парню.
Они быстро преодолели расстояние до шоссе, где их ожидала белая иномарка. Анатолий открыл переднюю дверцу и сказал:
— Регина, садитесь сюда, здесь вам будет удобней!
Путники расселись по местам, и автомобиль покатил на высокой скорости, унося за собой змейки снежной пыли.