- Где мама? - спросив отца, вопросительно посмотрела на мольберт с пустой работой Зоя.
Глаза Валентина, отца Зои, еле держались открытыми, он мало спал из-за незавершённого портрета своей жены. Он много раз бросал незаконченный проект.
- Где мама? - повторила второй раз грустным голосом Зоя, но он не хотел отвечать ей. Зоя потрясла своими маленькими ручками руку отца и спросила его:
- Ты любишь меня? - чуть пустив слезу проговорила маленькая девочка. "Я устал от дочери, хочу чтобы забрали её у меня, но не могу. Я люблю её." - Валентин, чуть не зарыдав, ответил ей:
- Милая, принеси папеньке кисточки, - Зоя, злобно посмотрев на отца, видимо, не довольна его ответом, побежала за кистями. Валентин не разрешал входить в его комнату при обычных обстоятельствах своей дочери, но сидел на крыльце, а кисти были так далеко в его комнате при его усталости, по этому попросил сбегать дочь за кистями. Он достал спрятанные кисти и начал снова писать в свободное от дочери время. Он ей не сказал где кисти лежат, потому что их в его комнате не было. Плавно начал возить кистью на бумаге, пытался вспомнить лицо мёртвой жены.
Услышав еле слышный топот Зои, Валентин собирался соврать, что уже нашёл кисти сам, но она, бросив кисти, которые взяла не пойми от куда, убежала с расстроенным лицом.
Валентин мало времени проводил с дочерью, женой, лишь пялясь часами на свой мольберт. Мало ел, мало общался, злился, когда ему мешают.
"Она не похоже на меня. Она не похоже на неё. На кого она похоже? Когда она появилась в моей жизни? Она моя? Я живу с ней более тридцати лет. Нет, ей всего пять." - Валентин размышлял фыркая. Он пошёл в её комнату, что бы поговорить с ней. "Где её комната?" - пытался вспомнить он. "Где она ночует? Я не впускаю её к себе в комнату, что бы не мешала мне. Где она спит? Не могу вспомнить. А, вон её комната, в конце коридора. Почему этот коридор такой кароткий, а я не могу дойти до её комнаты?". Он смотрел на свои ноги, как они шагают. Поняв, что так и не дойдёт, он пошёл обратно писать портрет, но вспомнил, как его ноги так долго шагали до комнаты дочери, и, развернувшись, он увидел, что стоит вначале коридора. Посмотрев обратно, увидел стену и понял, что ему показался этот коридор. "Тогда я должен был врезаться в эту стену, но я не чувствую боли от удара." - рассуждал он.
- Папа, а что ты делаешь? - напугала Валентина Зоя, сидевшая в углу, играя в куклу. "Её там не было. Точно не было. Или мне показалось, что её там не было." - не мог понять он.
- Папа тебя искал, - ответил Зои, сердито смотря на неё, но, закрыв пальцами глаза, посмотрев туда же, увидел пустой угол. - Я сошёл с ума, - проговорил шёпотом. Он пошёл к своему мольберту, но брошенные кисти Зоей валялись на том же месте, кроме красивой, которая выделялась среди всех. Он посмотрел на мольберт и увидел свою дочь, которая тянулась маленькой ручкой к бумаге с кистью, мокнувшей в красную краску.
- Нет, нет, - резко обратился к дочери. - я для тебя поставлю другой мольберт, поменьше, - улыбнувшись сказал отец. - Идём за мной.
"Её надо держать подле себя, что бы не сойти с ума окончательно. Да, так будет правильно." - решил для себя Валентин и он поставил мольберт дочери рядом со своим, достал ей краски и дал ей кисти с пола. Валентин сел продолжать работу над портретом.
- Ты дорисуешь сегодня портрет, папенька? - спросила Зоя.
- До полночи уж точно, - сказал с усмешкой Валентин.
Прошло два часа. "Вроде получается неплохо" - подумал Валентин, смотря на сво работу. Он совсем забыл о дочери, которой не было возле него. Он увидел её рисунок, где была изображена женщина, над которой было написано "мама", справа от неё была маленькая женщина, подписано как "я", а слева были нарисованы цифры и написано игрушка. Валентин не задумался над тем, что его дочь так хорошо рисует и вообще над картиной. Ему интересно было куда ушла Зоя.
- Зоя! - злобно со страхом он позвал её. Зоя не отозвалась и ему снова надо было идти искать её. "Куда она пропала? Она не могла по-тихому уйти. Я не пойду искать её." - подумал Виталий и решил переместиться к себе в комнату с работой. Проходя мимо места, где находился воображаемый коридор, была стена. "Так где эта комната дочери?" - крикнул он и со злобой поставил мольберт посреди коридора.
- Зоя! Ты где? - Валентин не понимал, где эта проклятая комната. - Зоя! - более жалкий голос издавал он. У него кружилась голова, тряслись руки, будто чувствуя присутствие дочери рядом с ним. "Что это? Коридор? Нет, мне показалось. Я сплю. Да, картина. Картина. Кто тут нарисован? Это не моя жена. Я помню, как рисовал эту женщину, но это не моя жена. Я думал я жену рисую. Надо пойти к себе." - он пошёл к себе в комнату.
- Папа, - послышался чей-то голосок. - Папа.
- Тебя тут нет! - заорал он.
- Папа, это же я.
- Тебя тут нет! Я докажу тебе и себе! - со злобным лицом хотел дотронуться до дочери, которой, как он думал, нету. - Я тебя чувствую. Ты тут? Это ты?
- Да, папа. Смотри, что я нарисовала.
Она показала свой рисунок, где нарисовала человека, как рисуют обычные дети.
- Папа, это ты, - улыбнувшись, показала рисунок папеньке своей маленькой ручкой. Валентин, никак не отреагировав, подумал: "Я… Она тут? Она настоящая? Кого я посадил за другой мольберт? Нет… Я сплю.".
- Папа, тебе нравится?
Рисунок показался ему ужасным. Он был не доволен дочерью и её умению рисовать.
- Да, да. Хорошо.
- Папа…
- Да что? - заорал он на маленькую дочь. Она смотрела испуганно на Валентина своими маленькими глазками, готовая заплакать. - Т-ты прости меня. П-прости, - не выдержив, Валентин зарыдал.
- Папа, тут какого цвета не хватает? - не отреагировав на просьбу отца простить её, спросила с улыбкой.
- Вот бери все цвета и иди нарисуй себя.
- Папа, дай красивую кисточку.
- На, бери такую, - он дал ей кисть, испачканную разными красками.
- Папа…
- Что папа да папа! - заорал ещё сильнее, аж выпуская слюни на неё и её рисунок. - Иди рисуй! Не мешай мне!
Зоя отвернулась и убежала. "Почему я крикнул на неё? Я её люблю, но она мне мешает и злит меня." - подумал Валентин и с грустным лицом подошёл к мольберту и смял со злостью портрет, где изображена незнакомая ему женщина. "Зачем я смял его? Что я делаю? Это моя жена была, но не последняя, не та. Сколько было у меня жён? Три? Больше?" - с недоумением размышлял он, доставая чистый лист. "У неё были глаза… Какие? Какие были глаза? Была блондинка. Родинка на шее с правой стороны. Да, родинка, так и было." - вспоминал Валентин.
Прошли три долгих мучительных часа.
- Это мама? - спросила отца Зоя. Она стояла слева от него. Валентин сделал вид, что не услышал, пока рисовал родинку жены на шее. Но когда была готова родинка, он её спросил:
- Что ты тут делаешь? Ты нарисовала?
- Я стояла здесь и никуда не уходила.
- Ты меня разыгрываешь? Это розыгрыш, да. Ты вошла сзади.
- Сзади стена, папенька.
Он оглянулся, надеясь увидеть окно. Он увидел стену и подумал: "И правда. Я никогда не смотрел на эту стену. Где окна? В моём доме есть хоть одно окно?". Ему стало плохо. Мольберт его, как казалось Валентину, стоял посреди комнаты, но это было не так. "Свет. Что освещает мой мольберт? Сзади стена, тень падает на меня. Я вижу лицо нарисованной жены, вижу ту маленькую родинку на шее. Откуда падает свет?" - пока он соображал, его дочь вбежала в комнату, дверь которой была справа от мольберта, и сказала:
- Папа, я нарисовала. Смотри, это я. Это ты рядом со мной. А вот кисточки наши.
- Т-ты что… - он посмотрел налево, дочери там не было. - Что за шутки?
- Тебе не нравится? - прозвучал грустный голосок Зои. - Вот ещё рисунок, где ты рисуешь.
Слева от Валентина негде было укрыться и уйти незаметно. "Надо поспать. Да, надо поспать. Остались только глаза. Полежу и вспомню." - решил для себя он и пошёл спать.
Валентин поспал семь часов, время было почти за полночь. "Сколько время? Ох, давно я так не спал. Что за звуки? А, это дочь наверное перебирает рисунки. Нет, она должна спать. Если только не рисовала до сих пор." - такого рода рассуждения успокаивали его. "Почему я сижу посреди комнаты? Кто подвинул мой мольберт? Надо дорисовать глаза, зелёные глаза". Сзади мольберта показалась его дочь и резким насмешливым голосом сказала:
- Папа, где мама? Ты опять не успел нарисовать маму, зачем ты так делаешь? А? Зачем ты так делаешь?
- Д-дочь, не пугай так папу. Я вспомнил их цвет, остались только зелёные глаза.
- Нет! Ты меня не любишь, не любишь.
- Люблю, милая до…
- Нет! - закричала она, спрятавшись за мольберт. - Ты обещал мне! Где мама? Где мама? Ты обещал мне её портрет до полночи.
- Я дорисую, дорисую, - со страхом говорил Валентин, не понимая, откуда идёт голос дочери.
- Ты уже не успел, папа.
- Я дорисую портрет, дорисую, - со слезами говорил отец. - Дорисую! - начал орать так громко, что думал о том, как сорвётся голос. Он понял, что тут дочери его нет, оглянулся и выдохнул. "Я спал? Её не было тут? Да, я точно спал. Надо дорисовать глаза и избавиться от кошмара." - думал, улыбаясь своим мыслям. Он увидел, как за мольбертом высунулись мокрые кисти. "Кисти? Да, кисти. Что такое? Они возятся по портрету моей жены? Кто возит эти мокрые кисти?" - подумал недоумевая. И вдруг увидел, как краски растеклись по всему листу. Валентин не сразу это понял, но когда понял было поздно и он зарыдал как только может зарыдать мужчина после потери близкого.
- Столько страданий. Я не… Почему? Что я сделал? Родинка осталась, но глаза… Я не смог глаза… Щёки её, её лицо… Да что же! Ненавижу, ненавижу! - заорал Валентин, ударив нагой по мольберту, а он не упал, но след обуви на портрете остался.
Валентин взял испорченный портрет и вышел из комнаты в темноту. Он увидел тот коридор, таинственный коридор, который не мог преодолеть, и ту несчастную дверь в конце коридора к которой дойти не мог. Дверь приближалась к нему ближе и ближе, ему казалось он стоял на месте. Вот она, так близко, до двери рукой подать, но её открыла дочь из внутри. Она подола спичку отцу, он её поджёг и, войдя в комнату, увидел сотни испорченных портретов. Они ничем не отличались друг от друга, не отличались от того, что было у него в руке. Заметив пустое место на полу, он положил свой лист, который не мог найти после того, как отвёл взгляд. Они все были с той родинкой на шее, которая не растеклась, тот же след обуви после удара. Валентин вышел из этой несчастной комнаты, недоумевая, хлопнул дверью и пошёл спать.
- Всё происходило по моей воли, - сказала Зоя. - я лишь хотела вспомнить тебя, мама. Мне уже семьдесят, а я не помню твоего лица, твои волосы, взгляд и… имя. Это была игра, а Валентин… лишь моим запрограммированным персонажем-художником, характеризующий моего отца, для достижения цели. В полночь игра перезапускается и идёт сброс. Вот теперь стоит выбор, подключиться к игре и жить с папой в ненастоящем или ещё раз попытаться вспомнить тебя? Окунуться в детство и жить вечно или жить настоящим и умереть? Дай понять, дай знак, что ты слышишь меня! - Зоя плакала.
Ни знака, ни слова, ничего Зоя от мамы не получила. Перед ней стоял выбор и она сделала его.
"- Где мама? - спросив отца, вопросительно посмотрела на мольберт с пустой работой Зоя, зная, что там должна была изображена мама.
Глаза Валентина, отца Зои, еле держались открытыми, он мало спал из-за незавершённого портрета своей жены. Он много раз бросал незаконченный проект…"
Зоя была счастлива, думала, что сделала верный выбор, а главное, она будет жить вечно с отцом, но в полночь игра завершилась.
- Мама? Это ты? Где папа? - спросила Зоя, не зная кого. Она не видела цвет перед её глазами, то ли чёрный, то ли белый. Ей было не понятно где и что с ней.
- Что ты наделала, - отвечал внутренний голос. - Ты погубила себя, погубила свою мать и отца.
- Что я сделала? Я умерла? Я попаду к ним, к своим родителям? - не соображая спросила Зоя саму себя. - Мне надо было жить настоящим, просто жить с тем что есть, а я жила прошлым, - Она не могла пустить слезу, не могла услышать свой голос, почувствовать что-нибудь, не понимала, открыты ли глаза, чтобы увидеть себя. Её просто не было.
Так её душа и осталась в одиночестве между настоящим и ненастоящим в безвременье.