— Майор Телегин, Вы сейчас объясните мне и всем присутствующим, как это произошло и что Вас на это подвигло.
— Но… Серёга! — удивлённым тоном воскликнул майор, нервно переводя взгляд то на говорящего, то на сидящих по обе стороны стола и опустивших глаза офицеров. — Я думаю, это сейчас вообще не тема для утреннего совещания. У нас учения, две роты сегодня, это, надо везти…
— Какой я тебе нахрен Серёга! – громко стукнув обеими ладонями по столу, прервал Телегина командир части. — Ты как с полковником говоришь? Встань, майор!
— Виноват, товарищ полковник, — промямлил майор, медленно встал и нервно застегнул пуговицы на кителе.
— Четыреста пятьдесят, сука, килограммов мяса домой утащить! Ты как их вывез вообще? Ты чем думал? Начальник продовольственной службы, чтоб тебя за ногу. Ты понимаешь, что я тебя могу за это засадить надолго? Письмецо в прокуратуру – и хоба! Этапом поедешь с нашим же конвоем. Расскажешь им лично, как ты у них мясо спёр. Думаю, поездка будет запоминающейся. Осознаёшь, майор?
— Я… вообще не понимаю, что сказать. Сюр какой-то. Серёж, я не понимаю, что ты делаешь. Мясо это… Я его верну всё, от себя ещё докуплю. Просто не понимаю, зачем это сейчас всё, — по красной щеке Телегина текла капля пота.
— Сюр – это то, что у тебя в голове происходит, майор, — тихо сказал командир части. Затем, повернув голову к сержанту-писарю, громко и медленно проговорил: — Подготовить приказ о применении к майору Телегину дисциплинарного взыскания в виде снижения в должности до командира первого взвода второй роты. На его место – старшего лейтенанта Каджарова. Так, остальным готовиться к учениям. Разойтись.
— Ты чего делаешь, Серый? Это что такое? Ты чего? — задыхаясь, спросил у командира Телегин, когда все вышли.
— Вот скажи мне, Лёха, тебе плохо здесь? Слишком много задач, может, я на тебя взвалил? Или брюхо твоё недостаточно быстро растёт из-за меня? Мешаю тебе как-то?
— Нет, Серёг, что ты! Здесь всё очень хорошо.
— Вот именно! Афгана давно нет, Чечня гремит где-то далеко, а мы с тобой здесь прохлаждаемся, со срочниками возимся, зеков катаем туда-сюда. Нет, тебе всё не слава Богу! Лёха, мясо это – уже четвёртый случай за полтора года! И это только то, о чём я знаю. Сколько ты ещё денег сделал на мне и солдатах? Сколько еды слямзил, перепродал или что ты там ещё с этим делаешь. Я в своей жизни ни рубля чужого не взял! Ни копейки! А ты… Уже и так, и эдак с тобой говорил, а ты ни хрена не понимаешь, не слышишь. Я сам уже для тебя мясо. Очень удобно пользоваться мной, да?
— Серёг, я верну всё, не повторится, клянусь…
— Меня сюда из московского штаба перевели такие же жирные ублюдки, как ты, готовые друг другу матерей своих продать. Можно сказать, красиво выслали. Повысили до полковника и выслали, чтобы я не мешал им карманы свои набивать. Теперь ты у меня под носом тем же самым занимаешься! Друг! Ты же меня другом называешь, сукин ты сын?
— Я тебе правда очень благодарен! Если бы не ты, я бы совсем пропал.
— А вот хрен тебя знает, пропал бы ты или нет. Занять, украсть, бизнес там какой-то вести, чем ты там ещё занимался, — это ты умеешь. Во всяком случае, ты всегда появлялся, когда тебе нужны были деньги. И когда меня перевели из Москвы в эту Богом забытую степь, ты и здесь меня нашёл. Я же тебе не отказал! Ты вспомни, сколько я за тебя просил и в министерстве, и в военкомате, и у этих же уродов в штабе, чтоб тебе дали возможность опять призваться, чтоб тебе именно сюда, ко мне, дали попасть. И, заметь, я, в отличие от тебя, после Афганистана ни на день в запас не уходил. И что же мы имеем на сегодня? Я – полковник, а ты уже майор, две звезды до меня. Тоже я все эти ходатайства для тебя писал. Ты это хоть ценишь? Что тебе ещё надо?
— Остынь. У меня в кабинете есть бутылка виски. Давай, я её принесу, и мы…
— Нет у тебя больше кабинета! Глухой что ли? Не слышал, что я на собрании сказал?
— Тааак, понял. Серый, обещаю тебе, больше не повторится. Верну всё это мясо, больше ничего не пропадёт. Клянусь!
— Конечно, не пропадёт. Будешь на солнце теперь маршировать с солдатами да по тюрьмам с этапом ездить.
— Я тебе многим обязан, ты прав. И я, и Мурик Аллабергенов, Царство ему небесное, тебя как брата старшего всегда уважали и любили. Уже с тех пор, как мы на базе в Мары познакомились, перед самой Кушкой. Ты всегда с нами последним куском хлеба делился. И в девяносто первом, девяносто втором ты всегда находил, чем накормить, когда мы к тебе в Черёмушки приезжали, хотя у самого шаром покати было. А когда ты предложил мне быть свидетелем, когда вы с Маринкой женились, я вообще… Очень ценю!
— Хорошо, что мозгов ещё хватило тебя кумом не сделать. Был бы сейчас у моего Андрея крёстный отец без креста, безбожник, бес настоящий. Мда. Маринка… Вот ты и сам подвёл к самому главному, сучья твоя рожа.
— Не понял, — Телегин прикусил нижнюю губу, глаза его стали больше, лицо ещё больше покраснело.
— Она мне утром всё рассказала. — Командир снял с безымянного пальца обручальное кольцо и медленно вложил его в руку майора: — Вот, это тебе. Когда закончится украденное мясо и вам с Мариной будет нечего жрать, сдашь в ломбард. Счастья молодым, сука…
–– Это… ложь, Серёг. Я не знаю, почему она так… Ничего не было!
–– Сам должен был давно догадаться. Ты, мерзость, всегда всё у меня хотел забрать. Всё! Как мелкое насекомое – жалить, высасывать, откусывать по кусочку. Пшёл вон отсюда!
–– Серый! Я бы никогда… –– Телегин осёкся и глубоко вздохнул. –– Это случайно вышло. Мы просто пьяные были! И жениться на ней, тем более! И в мыслях не было!
–– Для тебя всё вокруг мясо – и я, и Марина в том числе. Иди на хрен отсюда! – полковник схватил Телегина за воротник и вышвырнул в коридор. Затем закрыл дверь на ключ, тяжело опустился в кресло, протянул руку к выдвижному ящику в столе и негромко пропел:
Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой.
Ты сейчас далеко-далеко.
Между нами снега и снега.
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти – четыре шага.