Вот эта чертова инфекция! Обняться нельзя. Прикоснуться нельзя. К человеку, который твой…
Детство вспоминаю. Подружку любимую, Шурочку. Нам по пять лет.
Живём в большой деревне. Наши дома недалеко от дороги, по сторонам которой высокие старые берёзы. Шурочкин дом через пять домов. Дорога спокойная, нет машин совсем. Изредка протарахтит голубой трактор с прицепом, и опять тишина.
Лето, утро, на улице уже тепло. Сижу за столом, мучаю манную кашу. Я люблю жидкую, а тут густая… И ещё яйцо! Ёрзаю на стуле, вздыхаю. Ныть бесполезно, сбежать тоже не получится, хоть мама уже на работу в правление колхоза ушла, но папа дома. Сидит возле окна, чинит мои сандалики. Поглядывает и приговаривает: «Ты, дочка, на меня не смотри, ты, кушай, а то не вырастешь, вон какая маленькая, да худенькая. Барсик толще тебя. Вот съешь всё и гуляй тогда. Шурка-то, небось, ждёт». Черный кот Барсик на подоконнике разместился, заинтересованно смотрит в окно. Наверное на попискивающих цыплят. Услышав своё имя, поворачивает большую усатую голову и сурово глядит на меня.
Я замираю над кашей, смотрю, как папа ловко работает. У него вместо левой кисти протез, а к нему есть всякие мудрёные штуки, чтобы можно было делать разные дела. Папа и табуретку раскачавшуюся может починить, и в огороде землю копает, и скотину кормит, и яйца в сараюшке собирает…
Наконец, всё съедено и папа выпускает меня на улицу. Шлёпаю сандаликами по тёплой тропинке к дороге, смотрю в сторону дома Шурочки и вижу - через пять домов девочка у дороги стоит! Она меня тоже видит! Ура! Шура! Сердечко стучит!
Мы несёмся навстречу друг другу по краешку дороги под шумящими на ветру берёзами, широко раскинув руки!
И обнимаемся крепко-крепко! Вот оно – счастье!
Помнится эта радость от встречи, от объятий, от тепла летнего, от детства…
Вернись скорее радость общения! Без косых взглядов, масок, ограничений и условностей.