Пересечение параллельных

Елена Абаимова-Невская
Такси подкатило к высокому стеклянному зданию офиса. Водитель, устало сложив руки на руль, поднял глаза на строение кубической формы. Затемненные стекла небоскреба тщательно скрывали свои «великие тайны» от многочисленных прохожих. К машине подошел молодой человек в ярко-коричневом клетчатом френче, по-хозяйски открыл дверцу и, элегантно усадив себя на заднее сиденье, властно бросил: «Москва-Сити». Длинный оранжевый шарф, несколько раз обвитый вокруг шеи, делал ее отсутствующей.
— Почему так накурено? Кондишка не работает, что ли?
— Не работает!
Клиент посидел в возмущенной нерешительности: выйти или остаться?
— Или шашечки, или едем? — напомнил о себе водитель.
— Поехали! — Усаживаясь поудобнее и закрыв глаза, мужчина обреченно добавил: — В нашей стране никогда не будет порядка!
— Так что же вы хотели — это же Россия! Вот моя жена пошла как-то в супермаркет, и там ей стало плохо. Взяла она какой-то сок, стала пить. Тут же подлетел охранник: «Да вы что? Так нельзя!» Мол, это нарушение порядка и все такое. А она: «Мне плохо…». Посмотрел он, посмотрел да и говорит: «Ну тогда пейте!» Какой тут может быть порядок? Любовь — всему голова.
— Да любовь-то при чем?
— Так у нас половина преступлений совершаются или во имя любви или из-за нее. А кто шибко любит порядок, тому в Германию нужно, — широкой ладонью водитель показал влево.
Пассажир его уже не слушал. Блаженно вытянув ноги, он закрыл глаза.
Когда он впервые увидел ее? А — да, пришла секретарша и сказала, что берут нового юриста, выпускника Сорбонны. И тут заходит она! Он и пропал… И сейчас помнил это ее причудливо-изысканное обращение: «Вам кофе с пачули или корицей?»
Как властно она приковывает взгляды… Ее тонкие руки гибки, как лианы, шея хрупка и длинна, стать грациозна… Все вместе производит неизгладимое, ошеломляющее впечатление! А как искусно преображается она из наглухо закованного в дресс-код клерка в роскошную царственную бабочку. И полетели они с ней тогда к вершинам пирамид перманентного блаженства. Прозрачна и бела, как снежок. Живет как будто «между». Между денег, карьеры, между обычных человеческих страстей. Она будто и не знает ничего про реальную жизнь. Менталитет не наш, не совдеповского генома. Будто кто невидимый все устраивает для нее. А она смотрит на тебя улыбающимися небесными глазами — на тебя или сквозь тебя, за кромку какого-то призрачного мира… Такие никогда не бывают старыми. Что-то в ее образе нездешнее, неземное. Смотришь на нее и больно, больно до слез — за нее, за ее будущую жизнь. Ведь все у нее есть, а так ее жалко… Или себя — от возможности потерять ее навсегда. Она будто невиданное существо, залетевшее на чужую планету и наивно полагавшее, что попало в рай. Девочка-каприз, девочка-невпопад. Невпопад вся ее жизнь… А теперь и его — туда же!
Родилась и училась она во Франции, наполовину русская. Сейчас живет в Москве с бабушкой. Был он как-то приглашен в гости, в Кривоколенный переулок. Все, что связано с ней, поражает до глубины — так, что кажется, ты и не живешь вовсе, а находишься в каком-то иллюзорном межсезонье… Домик, в котором живет ее бабушка, один из самых старинных в Москве. Бывшая двухэтажная усадьба Голицына. Попадая в этот маленький уютный дворик со столом и гостеприимным гамаком, чувствуешь, что стены дома навсегда впитали в себя прожитые кем-то жизни, обросшие до легенд и фантастических преданий. Как только оказался в квартире, появилось ощущение сопричастности к пишущейся истории. В ней много предметов старины: сундук, мебель, гобелены, посуда. «Вещи спят и ждут лишь зова, в каждой — песня взаперти». Бабушка — романтичная хранительница хороших манер, хранительница старого мира. Этот дом со сложным запахом старых книг, пыли, ладана, пожилой кошки ответил ему на давнишний вопрос, почему так плоско и бездушно в современных квартирах…
Пассажир отвлекся на минуту от своих мыслей, достал телефон:
— Приветик! Ты где?
— Скоро буду уже дома, — ответил приятный женский голос.
— Я евыехал почти вслед за тобой. Так получилось. Раньше освободился. Я тебя люблю. Очень-очень.
— Я тоже. Ты постарайся не звонить хотя бы полчаса, — в голосе послышались веселые нотки, — мне нужно сосредоточиться и подумать, что приготовить на ужин.
— Хорошо, не буду. Пока!
Он положил телефон на сиденье и, закрыв глаза, опять задумался.
Бездушно как-то в этих новомодных квартирах со старательно выбеленными стенами. С этой скупой манерой минимализма во всем: в цвете, обстановке, поступках. Отсутствие экспрессии, что ли… В новых неодушевленных жилищах убивается душа, суть дома, его индивидуальность. Будни в них превращаются в каторгу, выдавливающую тебя наружу, на большие свободы, для бездумного мотовства. А старина, как и история, она никуда не уходит. Исчезнут дома, предметы, но запах, энергетика минувшей эпохи будут жить вечно.
— Вас куда подвезти в «Сити»?
— К башне Федерации, — лаконично ответил молодой человек, вглядываясь в окно.
Мимо неслись машины, рекламные щиты, баннеры, дома. Снежинки, проносящиеся мимо окна, и птицы, летящие вдали, были одного размера. «Сюрреалистично!» — подумал он. Проплывают неспешно люди. Угрюмые упитанные тетки, несчастные мужики, беспечная веселая молодежь. Проносятся дома, деревья, парки. Бродячие собаки собирают форум всерайонного значения. У перехода стоит согбенный старичок, трогательно топчась на ревматоидных ногах. Щурясь, он прикладывает ладонь ко лбу, будто в бесконечно движущемся потоке машин надеется увидеть знакомую.
Почему у нас не любят стариков? Стариков чураются, ими пренебрегают. Почему? Почему всякая безделица — ложка, буфет, ассигнация, кувшин или вино — со временем становится ценнее? Ценнее иногда не потому, что представляет собой какую-то художественную ценность, а только лишь потому, что накладывает на себя невидимую тень десятилетий, веков. Почему же ценнее со временем не становится человек? Может, потому, что та же ложка скромна — не требует к себе внимания, не ругается на власть, не своевольничает, не жалуется? Оттого и наша любовь к ней не становится меньше? Нас даже не задевает ее безответность. Нас не любят картины, а мы их очень. Что было бы, если бы нас, любителей живописи, вдруг полюбили бы, например, «Едоки картофеля»? Ой, страшно даже представить!
Ненадолго отвлекшись на другие темы, он снова вернулся к мыслям о ней. Он вспомнил, как она странно ответила на его признание в любви. «Удивительное ощущение, — сказала. — Я испытываю какое-то смятение. И радость, и одновременно чувство непреодолимой скорби: будто встречаются два моря с разной плотностью и не смешиваются… Как Северное и Балтийское, что в самой северной точки Дании». Он так и не понял, что она имела в виду. Пусть между ними даже вырастут леса и горы — они будут только ступенями, чтобы преодолеть их и остаться с ней навсегда. Он любил в ней все: шутки, смех, грассирование на французский манер, привычка писать левой рукой. Никогда не знал, не думал, что так бывает. Вся жизнь пропитана ею. Этой зимой она любит все белое: автомобиль, шубы, сапоги, медведи различных размеров — все белое! Он готов купить ей даже облака. И купил! Апартаменты на 63-м этаже «Сити». Восхитительный панорамный вид — и облако, оно совсем рядом, его можно даже потрогать рукой, пригласить в дом.
Так хочется позвонить ей. Так! Надо отвлечься.
— А что, старина! Как жизнь? Расскажи о себе, ты женат? —  обратился он к водителю.
— Да, женат, трое детей.
— А что невесел-то?
— Да жена больна. Вот и невесел.
— Так она у тебя ж молода, выздоровеет еще.
— Так, может, и не выздоровеет. Медуллобластома у ней.
— Ой, а что это?
— Рак мозга, опухоль под мозжечком.
— Да, дела… Может, еще как-то обследоваться, может, ошибка?
— Вначале, как водится, был неправильный диагноз, — жаловался водитель. — Болела голова, тошнота, головокружение. Пролежала два месяца в больнице. Все без толку. Когда сделали томографию — диагноз, как плетью, хлестнул. Куда я один с тремя-то? Когда в раковую легла, тогда уж не спала от боли. Такая болезнь редко встречается у взрослых. В основном у детей. А она у меня в детском раковом отделении десять лет проработала медсестрой. Странно, как будто инфекция какая. Добрая такая, всех жалела… — У мужика дрогнул голос, и он умолк.
Клиент, по-дружески похлопав его по плечу, попытался успокоить:
— Ну-ну, мужик, не раскисай — может, все наладится еще. А что врачи говорят?
— В вашем случае, говорят, химиотерапия не подходит. Она убивает все, а главное, иммунную систему. В итоге организм уже не способен будет противостоять и раковым клеткам, и они поглотят его полностью. Опухоль распространяется быстро, и операция нужна срочно. Так начинайте, говорю врачу! Что нужно-то? Но в нашей клинике подобных операций не делают. Нужно ехать в Германию. Стоимость самой операции и послеоперационного ухода обойдется чуть не в сто тысяч евро. Вот ходим по миру, собираем эти деньги. Продали все, что было.
— Сколько уже собрали? — поинтересовался пассажир.
— Сорок три тысячи, — с тайной надеждой потеплевшим голосом ответил шофер.
Клиент вынул из портфеля блокнот, ручку. Задумался.
Водитель вел машину на большой скорости, почти без дыхания, боялся даже думать, но непослушные мысли, как фугасы, выстреливали в голове: «Чёт или нечет! Поможет хоть сколько-то? Или нет? Обязательно поможет! А может, и всю оставшуюся сумму даст. Вот так клиента подцепил! Вот так фортуна! Самое главное, не молчать, не молчать…»
— Я даже в церковь ходил. Свечку поставил. Разворачиваюсь уходить, а бабулька у входа спрашивает: «Ты что, милок, голову повесил?» Рассказываю, что да как. Она мне, вот чудачка тоже: «Не надейся, — говорит, — на князи, на сыне человеческия, в них же несть спасения…» Я ей: «Бабуля, я на князей никаких и не надеюсь, по людям все спрашиваем, может, кто и поможет, на кого нам еще надеяться-то?» А она: «Ты соберись и всецело поверь, что никто, кроме Бога, тебе не поможет. Проси его, проси! Он же всемогущий. Что там люди…» Пошел я своей дорогой, а сам думаю: совсем у старушки с головой плохо. А дома еще…
— Так, мужик, все, хватит. Спасибо, развлек! Следи за дорогой, —  строго оборвал его клиент, записывая в блокнот: «Поручить Артуру!». Да, хорошо бы моей принцессе художественно-театральный атрсалон открыть. Она давно мечтала…
Темно-фиолетовая пелена опустилась на душу водителя. Поток автомобилей проносится мимо, и он вместе с ним, будто и не он вовсе. Внезапно посуровев лицом, с глазами изумленного ужаса посмотрел на пассажира, но тот что-то увлеченно записывал в блокнот. И опять мечтать, и опять о своем: «Жениться срочно, жениться, а свадьбу непременно с размахом. Например, в лапландских снегах или, скажем, в замке Орсини Одескальки над озером Браччано. Там когда-то останавливался король Карл восьмой, Папа. Да-да, в зале цезарей с бюстами римских императоров».
Он продолжал мечтать, а машина тем временем встала в пробку. Не в пунктирную, а каменную. Открыв окно, водитель спросил у соседа:
— Че стоим?
— Да авария, говорят, — обреченно ответил утомленный автолюбитель. — Человек погиб.
«Странно, что это погиб не я», — грустно подумал таксист.
Чуть продвинулись и опять встали. Он открыл окно, без разрешения закурил. За рулем соседней иномарки сидел, судя по всему, новомодный дизайнер, густо обмотанный в пестрое тряпье, живущий с жизнерадостным девизом «Аксессуаров мало не бывает». Водитель постучал ему в стекло, спросил:
— Что там за авария?
— Говорят, мерс в лепешку. Женщина погибла. Но зрелище! Машина белая, салон белый, кругом белые медведи разных размеров разбросаны, сама в белой шубе, и всё в крови! Квинтэссенсный имидж! — Проговаривая последние слова, он для большего эффекта скривил нижнюю губу, встретившись подушечками растопыренных пальцев левой руки с правой.
— Маньяк, — лаконично отрезал водитель и закрыл окно. Но дизайнер успел ответить жестом.
С другой стороны ему стучали в стекло, требуя передачи информации. Но он устало опустил голову на руль.
Клиент на заднем сиденье не переставал мечтать с закрытыми глазами: «Да, надо этот салон по-быстрому организовать, сюрпризом: Расходники, помещение, оборудование. Привлечь художников, скульпторов, артистов».
Простояли час. Затем пробка начала таять, как снежный ком, и машина уже с ветерком покатилась к назначенному месту. Клиент облегченно вздохнул, рассчитался и вышел.
Уже темнело. Высокая башня вторгалась в бездонное серое небо сапфировым кристаллом. Не найдя знакомой машины на стоянке, он достал телефон и стал звонить любимой. Но вместо родного голоса услышал: «Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети».