- Алька! Зараза! Ты когда крыльцо домоешь?
- Да иду я! Иду! – послышалось откуда-то сверху.
- Опять свои книжки читаешь! Пожгу! Ей Богу, пожгу! Залезу на подловку и всё порушу! – кричала мать.
Алька в секунду слетела с подловки. Так в местной деревне называли чердак, где любила уединяться Алька. Она знала, что её мать залезет куда угодно, несмотря на свою внушительную объёмность. И сделает это очень проворно.
...
Мать «отчаянно» воспитывала не только Альку, но и отца Альки, человека очень хорошего, «мастерущего», но... безвольного. Он по-своему уважал свою жену, побаивался её и слушался. Однако... был у него коварный приятель- провокатор по имени «алкоголь», который постоянно вклинивался в их отношения с супругой и развязывал бесконечные изнурительные войны, сопровождающиеся короткими передышками мира.
«Война» и «мир» в этой семье были делом обыденным. Всё как у людей!
Как-то протекла крыша. А отец был «не в форме». И его «бесформенность» грозила затянуться на неделю.
Тогда мать, сотрясая округу «отборным слогом», сдобренным витиеватым матом, посвящённым «своему гаду», то есть отцу Альки, залезла на крышу и крепко привязала к трубе бутылку водки.
Эффект был потрясающий! Отец, незамедлительно смобилизовавшись, приступил к выполнению поставленной перед ним задачи и полез на крышу.
- Мамичка! Он же выпимший, - волновалась шестилетняя Алька. – Упадёт.
- Эта сволота не упадёт! – кричала мать. – Да он ради бутылки на облака залезет! И не разобьётся!
Бутылка на крыше заинтересовала не только отца Альки. Подтянулись двое его сотоварищей и наперебой стали предлагать свои услуги.
- Петь! Давай поможем! Тебе одному не справиться.
- А ну, кыш отсюдова! – заорала мать. – Понабежали!
- Петь! Держись! – кричали мужики. – Мы с тобой!
- Да понял я! Понял! - отвечал отец сверху. – Без вас не буду...
Мать взашей вытолкала мужиков со двора, сопровождая «соответствующими» напутствиями:
- Да у вас мозги в самогонке, как в рассоле, плавают! И всё вам мало!
Те вразнобой завозмущались, старательно подбирая мудрёные слова, чтобы урезонить жену-садистку несчастного друга:
- Некультурная ты женщина, Зинаида (так звали «садистку»)!
- Охрану труда не блюдешь.
- А это закон общества...
- На риск мужа отправила...
- А мы свидетели, между прочим!
«Свидетели» удалились, поглядывая на бутылку, заманчиво поблескивающую на трубе.
- Она хоть крепко привязала-то? Не разбилась бы, – проворчал кто-то из них.
Зинаида рассмеялась.
- Крепко! Крепко! Только не рассчитывайте!
Она уже не слушала их. Ушла в дом. И страховать мужа не собиралась. Знала, что он сделает всё! и качественно.
Собутыльники волновались:
- Неужели один пить будет?!
- Да что ты! Петька не такой. Он настоящий друг!
- Хоть, глотком, но поделится.
Маленькую Альку «измерение» дружбы водкой очень удивило.
Алька родилась в 1940 году.
- По собственному желанию, - позже, шутя, рассказывала она (став Аллой Петровной).
Отец не собирался жениться на горластой и властной Зинаиде. Хотя она ему очень нравилась. Он боялся, что она «задавит» его.
И приятели нашёптывали:
- Подкаблучником будешь. Заткнёт, и не питюкнешь.
Зинаида же страстно любила Петра, и «пошла на всё», то есть забеременела.
А дальше... началась «любовная суета». Отец категорически отказался жениться. Мать сначала хотела «наложить на себя руки». А потом «плюнула»! Мол, «чего это я из-за этого гада жизни себя лишать буду»?!
И решила... лишить жизни ещё не родившуюся Альку.
Прыгала с подножки поезда, чтобы «скинуть». Не помогло. Пила всякую гадость, рекомендованную подругами. Тоже мимо. Парилась в бане до изнеможения. И... у неё вроде что-то «капнуло», но тут же прекратилось. Мать на радостях продолжила париться и пить отраву. Оказалось... тщетно.
Всё, что ни предпринимала мать, Алька мужественно отвергала. Она не хотела умирать, не родившись. Она изо всех сил тянулась к жизни. Невозможно тянуться к тому, что не любишь. Следовательно, Алька уже в утробе матери любила жизнь. И во имя этой любви добилась своего: явилась на свет, за который отчаянно боролась с матерью. Она победила!
Ей, кстати, своим рождением и отца удалось наставить на «путь истинный». Он всё-таки женился на крутой Зинаиде.
Испытания, через которые пришлось пройти Альке до рождения, дали определённый результат. Косоглазие, катастрофически низкое зрение, практически лысая голова с редкими волосёнками, сгорбленность, правда, не ярко выраженная... Это то, что было очевидным. Остальные проблемы таились глубже. Словно щадили и не усугубляли внешние.
Росла Алька хилой и болезненной, чем «изводила» мать. Уставшая (а здесь и хозяйство надо тащить, и время тяжёлое), она постоянно жаловалась на дочь.
Сетовала на грудную:
- Сиську совсем не берёт. Два разка голонёт и отворачивается.
- Дак у тебя грудь тугая, - разъясняла ей соседка бабка Варвара. – Подмогни!
Жаловалась на годовалую:
- Ленивая! Ползать не хочет. Ходить не хочет.
- Дак откуда у неё силёнки? Без материного молока! – снова оправдывала Альку соседка.
Жаловалась на четырёхлетнюю:
- Повадилась лук есть! Как яблоки. Залезет на печку (лук у меня там, на полке сохнет), и давай хрустеть! И не морщится!
- Лук пожалела? – возмущалась бабка Варвара. – А, может, в девке чего не хватает? – И строго приказала: - Сходи к фельшеру! Он, хоть и однорукий, а медицину знает. Может, тебе уже в райцентр пора.
- И то, правда, - вздохнув, согласилась Зинаида, - вон ведь у неё и глазки косые... пойду, спрошу у него...
Руку фельдшер потерял на фронте. Инвалидность не мешала ему лечить «деревню». К тому же он привёз богатый опыт с фронта. Справлялся сам. И только в крайних случаях отправлял в райцентр.
Выслушав все жалобы Зинаиды на «ненормальную» дочь, он задал вопрос, который ошеломил женщину:
- А как протекала беременность?
И Зинаида «села»! Тут-то она и вспомнила, как «протекала беременность». Ведь она почти всю беременность чего только ни делала, чтобы эта беременность «не протекала».
- Природа мстит, если её разрУшить пытаются, - выслушав признание Зинаиды, сказал фельдшер.
Зинаиду словно оглушило.
Ведь она по-деревенски считала, что ущербные дети могут родиться только у тех, у кого «в роду изъяны». А оказывается, вон как бывает!
- Необразованные мы, и серые, - подытожил фельдшер, тактично причислив словом «мы» к таковым и себя. Вероятно, чтобы не обидеть женщину словом «ты» и немного этим её утешить.
Зинаида не утешилась. Наоборот. По дороге домой расплакалась. А когда увидела дочь около крылечка, улыбающуюся матери своими бирюзовыми косыми глазёнками, разревелась в голос.
С этой минуты Зинаида, будто с ума сошла. Часто, ни с того, ни с сего, хватала Альку. Неистово прижимала к себе. А затем ласково гладила, словно хотела загладить свою вину перед ней. И любила! Любила её изо всех сил!
А маленькая Алька чувствовала это. И в ответ своими нежными тонкими ручками благодарно обнимала мать. Та с неимоверной остротой вдруг ощущала, как дорог ей этот доверчивый комочек, её плоть! И от этого осознания она рыдала навзрыд.
- Не плачь, мамичка... Не плачь, мамичка... – утешала её Алька, вытирая слёзы то у себя, то у «мамички».
Нарыдавшись, мать спохватывалась. Боялась переборщить с лаской. И отпускала Альку со словами:
- Ну, будя! Будя!
Она тяжело носила свой грех перед дочерью. И ждала момента повиниться.
Как только Алька пошла в школу, мать посчитала её взрослой. Плача, рассказала ей всё, как было, не оправдывая ни себя, ни отца. Алька, увидев, как убивается мать, испугалась, кинулась к ней и тоже заплакала.
- Не плачь, мамичка! Не плачь, мамичка! – рыдая, твердила она, вытирая слёзы, то у матери, то у себя. – Ты только не плачь, мамичка!
- ВОТ откуда у тебя такие глазоньки, Алечка, - обливаясь слезами, причитала мать. – И волосиков-то почти нет на голове.
Алька и так любила мать. А после этого признания чувство любви её ещё более усилилось. Иногда, увлекаемая волной нежности, она внезапно подходила к матери и начинала её обнимать и целовать, приговаривая:
- Я тебя люблю, мамичка! Я тебя ТАК люблю, мамичка!
В ответ Зинаида осторожно гладила дочь по головке, словно боялась «смахнуть» последние волосики. А под ложечкой у неё начинала саднить жалость. Но мать быстро спохватывалась, боясь «переборщить» с этим чувством и испортить дочь. Она мягко, но строго говорила:
- Ну, будя! Будя!
Эта взаимная своеобразная любовь не мешала Зинаиде гонять дочь в хвост и в голову. Алька была старшая.
Отец вернулся с войны раньше, чем она закончилась. В 1943 году. Тяжёлые ранения в руку и ногу. Зинаида думала, не работник. Ногу еле волочит. Рука, как плеть. Вот здесь и пригодился её крутой характер, которого так боялся супруг ранее. Она, невзирая на жалобы мужа, заставила его работать... двумя руками и двумя ногами.
- Не отрезанные, значит живые! – орала она на него. – Видишь ли, колоть дрова он не может одной рукой! Коли двумя! Вторая же рука у тебя имеется. Ну, ладно бы, однорукий был!
И он колол. Матерился. Ненавидел жену. Но колол. А потом и пилил, и строгал, и копал. Зинаида работой вылечила супруга. А гораздо позже, когда узнала, что после тяжёлых травм и ранений используют какую-то «физикотерапию» (ей так послышалось), плевалась и говорила:
- Да работать надо! Вот и вся физикотерапия!
«Подняв» мужа, Зинаида родила «мал, малу, меньше» с разницей в два года, начиная с 1945-го. Мал – Ванька, мала – Таська, меньше – Стёпка. И все, как на подбор крепенькие, «волосатенькие», остроглазые. Каждый перенял, что-то от матери, что-то от отца. А они оба были статные, красивые, здоровые. И дети родились здоровые. Мать хотела этих детей! И носила их в себе с желанием родить.
Алька, как только научилась читать, страстно полюбила чтение. Иногда её так тянуло к недочитанной книге, что она отвлекалась от работы и уединялась на чердаке, где у неё был заветный тайник... с книгами. Книг было мало. Алька, в буквальном смысле, холила и лелеяла их. Все они у неё были в обложках из газеты. Даже библиотечные.
Она организовала этот тайник после того, как трёхлетняя Таська разорвала почти в клочья «Волшебника изумрудного города». Это была любимая книга Альки. Как она плакала! Таська непонимающе хлопала глазками. А потом заревела тоже. Вероятно, сообразила, какое горе нанесла сестре.
- Жалко Алечку-то, - переживал отец.
Он любил дочку. С почтением относился к её увлечению. И через некоторое время привёз ей из города «нового» «Волшебника...». Жена была солидарна с ним.
При всём уважении к пристрастию дочери Зинаида страшно ругалась, как только замечала её исчезновение и недоделанную ею работу.
...
Так вернёмся же к «недомытому крыльцу»...
Не зная, спрыгнула Алька с чердака или нет, мать негодовала через открытую дверь кухни:
- Ты домоешь крыльцо? Или нет?
- Так мою! Мою, мамочка!
- Что ты копаешься? Ведь не маленькая! Десять лет уже!
- Так домываю, мамочка!
Алька в меру начитанности многие деревенские словечки старалась заменять литературными. Вот и «мамИчку», повзрослев, она заменила «мамочкой».
Алька была светлым, добрым существом. Это было написано на её лице. А когда она улыбалась, то из её косых глаз исходила ещё и нежность.
- Ну, чисто ангел! – говорила про неё бабка Варвара.
И все любили Альку. Даже сверстники, мастера на изобретение кличек по случаю «физических отклонений». А её голопузые братья Ванька и Стёпка особенно, потому что только Алька могла приструнить сестру Таську, которая постоянно «издевалась» над ними. Тем не менее, в результате этого «приструнения» Таська чувствовала себя, как минимум, принцессой. И непременно показывала братьям язык.
Алька любила жизнь. Она же не зря стремилась к ней из утробы матери. К нелюбимому ведь не тянутся. Души не чаяла в своих «оглоедах» - братьях и сестре. И буквально летела к ним, где бы ни была. Это было не только «притяжение крови». Они являлись неотделимой частью жизни, которую она так любила!
Альке исполнилось одиннадцать лет.
Родная тётка Настя позвала её на летние каникулы к себе в город, отдохнуть от «оглоедов».
- Вон с моей Тонькой хоть в кино походите.
Тётя Настя очень любила Альку и по-своему жалела её.
Она часто ругала свою сестру Зинаиду:
- Что ты пашешь на ней? Нарожала, сама управляйся!
Но Алька не прожила в городе и двух дней. Две ночи не смыкала глаз. И ранним утром, когда все спали, на цыпочках ушла из дома на утренний шестичасовой автобус, оставив на столе записку: «Жить у вас больше не могу».
Испуганная тётя Настя примчалась в деревню со следующим автобусом.
- Алечка! Милая! Кто тебя обидел, солнышко? – чуть ли не плача, вопрошала она.
...Оказалось, что Алька не могла сомкнуть глаз как раз из-за своих «оглоедов», от которых увезла её тётя. Она видела их, то «утонувшими в пруду», то «упавшими в колодец» из-за того, что сруб низкий, то заблудившимися в лесу...
Училась Алька очень хорошо. И без особого усилия. Все предметы давались ей одинаково легко. Учителя сразу заметили это.
Однажды математичка решила проверить Альку. И дала классу задачку, которую «никто не должен был решить». И никто не решил. Кроме Альки. Удивлённая учительница, увидев правильный ответ и разобравшись в ходе решения, который на самом деле требовал определённой базы, спросила:
- А откуда ты это знаешь?
- Не знаю, - пожав плечами и застенчиво улыбнувшись, ответила Алька.
«Гений!» - подумала учительница.
После окончания школы встал вопрос: что делать?
Мать понимала, что Альке надо учиться.
«Это Господь наградил мою девочку умом. Мне в укор! За то, что убить её хотела», - думала она, свято веря в это.
Учителя, перебивая друг друга, рекламировали тематику своих предметов.
- Физика – вот твой конёк, - убеждала Альку физичка.
- Ну, что Вы говорите? Математика! Только математика! Зачем зарывать такие способности? – горячилась математичка.
- Вы что это химию задвигаете в угол! Из неё же будущий «Бутлеров» выйдет или «Менделеев», - обижалась химичка.
- А кто стихи в стенгазету писал? Да такие, что любой поэт позавидует! – «выкинула козырную карту» филологичка.
Слушая учителей, Алька благодарно улыбалась каждому из них и кивала в знак согласия.
- Алечка! А ты сама-то кем хочешь быть?
- Не знаю, - пожала плечами Алька. – Я всех вас люблю.
- О! Может, ты врачом хочешь стать? – спросила одна из педагогов.
- Нет, - виновато улыбнувшись, ответила Алька. – Я боюсь больно сделать...
На самом деле у неё была мечта. Просторный, светлый дом, четверо детей (как у мамочки), красивый умелый муж, похожий на отца. Только непьющий. А ещё, чтоб в огороде были яблони и маленький прудок. Чтобы не таскать из дальнего пруда воду для полива. И чтоб этот дом был непременно в родной деревне, которую она безгранично любила и не хотела никуда уезжать.
Вот об этом, простом и земном, мечтала наивная семнадцатилетняя Алька, ещё ни в кого не влюбившаяся, но свято верящая, что это случится. Непременно случится! Она полюбит. И будет любима.
Однажды Алька доверчиво поделилась своей мечтой с матерью. Та отнеслась к откровенности дочери очень серьёзно, похвалила за «хорошую мечту». Но, вздохнув, «капнула ложечку дёгтя»:
- А найдётся ли для тебя у нас в деревне подходящий парень? Ты же у меня такая хорошая!
Она сильно переживала за Альку. Ночами подолгу думала о ней.
«Как она будет там, в городском миру? Она же такая доверчивая и добрая! И глазки-то косые...» - волновалась мать. Но понимала, что расставание с дочерью неизбежно.
Алька приехала в областной центр поступать в институт. В какой, она ещё не знала. Город оглушил её своим шумом, грохотом и суетой, от которой рябило в глазах.
Алька сразу устала и загрустила. Она еле сдерживала слёзы, чтобы не расплакаться. Ей уже не хотелось учиться. Ей очень хотелось домой. Волнующие романтические представления о будущем, витавшие в её голове, пока она ехала, улетучились в момент.
Вспомнив указание матери «не потерять деньги», она пощупала лифчик, за которым находился заветный свёрточек. Он был на месте. Адрес, который ей дали в деревне, чтобы «остановиться на постой», она помнила назубок.
Открыла дверь Альке родственница деревенской соседки бабки Варвары.
- Ой! Солнышко! И, правда, солнышко! Варвара не соврала, - воскликнула хозяйка. Она всплеснула в знак восхищения одной рукой. Второй опиралась на палку.
Алька смутилась и растерялась. Эти слова сбили её с толку. Она забыла заготовленную фразу для приветствия. И начала лихорадочно соображать, как же отреагировать на эмоциональный возглас женщины, чтобы было «правильно» и не нарушило никакого этикета.
Ей тут же вспомнился устный список наставлений, которым сопроводила её мать. А в нём был пункт: помогать хозяевам, «тем более, они старенькие». И Алька, увидев в руках хозяйки палку, мысленно заглянула в этот список и, наткнувшись на пункт «помощи», не поздоровавшись, сказала:
- А давайте я вам за хлебом схожу...
Альке было всё равно, в какой институт поступать. Поблизости оказался политехнический. И она решила остановиться на нём. Была ещё одна тайная причина: Алька побаивалась уходить далеко от дома, где поселилась.
Письменную математику она написала на «отлично». Вдохновлённая, пошла сдавать устную.
Взяла билет. Все столы были заняты, кроме первого, «под носом» экзаменатора. Альку нисколько это не смутило. Она села на «неудобное место» и... сразу же отключилась от окружающего мира, переместив себя в мир вопросов, на которые надо дать ответы.
Погружённая в задания, она не обращала внимания на то, что аудитория уже несколько минут ищет «какого-то» хозяина «какого-то» ключа.
- Товарищи абитуриенты! Я последний раз спрашиваю, чей это ключ? – раздражённо вопрошал экзаменатор, чуть ли не в ухо Альки.
В ответ тишина. И в этой тишине явственно обозначился скрип Алькиного пера. Все повернули головы в её сторону. Она проигнорировала всеобщее внимание и продолжала увлеченно писать.
Преподаватель подошёл к ней и, сунув ключ ей под нос, строго спросил:
- Это не Вы потеряли?
- Ой! – удивившись ключу, ответила она. – Я!
- Чего же Вы молчите? Не слышите? Я же битый час спрашиваю «Чей ключ?»
- Я слышу, - испуганно ответила Алька. - Но он не мой.
- Как не Ваш? Потеряли Вы. И не ваш?
- Тёть Нюшин...
Преподаватель непонимающе уставился на Альку.
И она, ещё более испугавшись, со слезинками в голосе пролепетала:
- Это тёть Нюшин ключ. Я у неё на постой остановилась.
Все засмеялись. А кто-то приглушённым шёпотом съязвил:
- Вот деревня!
Честное простодушие странной девчушки развеселило пожилого экзаменатора:
- Ну, а свой-то ключ у Вас имеется? Не «тёть Нюшин». От своего дома?
- Нет, - опустив глаза, робко сказала Алька.
Аудитория оживилась.
- А как же вы дверь закрываете, когда уходите? – удивлённо продолжал допытываться мужчина.
- На палочку... – виновато ответила Алька.
Она говорила чистую правду. Было такое в то время. Может, не во всех деревнях пользовались «палочками» вместо замков, но в Алькиной деревне пользовались. Поэтому ключ для Альки был инструментом непривычным.
Аудитория расслабилась. Алька невольно сняла «экзаменационное» напряжение с присутствующих. Страх, витавший над головами абитуриентов, поутих.
Алька же чуть не плакала. И ответы на билет уже дописывала вкривь и вкось. И с дрожью в душе думала, что вряд ли она теперь сдаст экзамен. А потом, сообразив, что сможет уехать домой, обрадовалась и успокоилась.
Но уехать домой ей было не суждено. Спустя несколько минут экзаменатор смотрел на Альку «влюблёнными» глазами. Что бы он у неё ни спросил, на всё получал развёрнутый обстоятельный ответ. Рискнул спросить повыше школьной программы. Алька немного подумала, а потом и на это написала ответ.
- Изящное решение, - похвалил удивлённый экзаменатор. И подумал: «А какая простая схема. Да она гений!»
Абитуриенты, готовящиеся к «ответу», видели, как экзаменатор «гоняет» Альку. «Заваливает мужик!» - шептались они.
Но потом поняли, что эту чудную девчонку ему «не завалить».
- Ну, что ж! – экзаменатор выдохнул, словно устал «пытать» Альку. - Буду рад видеть Вас, Алла Петровна, на своих лекциях.
Так Алька стала Аллой Петровной.
Поначалу её восприняли как «блаженную». Со всеми разговаривает мягко, всем улыбается. А дефекты внешности дополняли эту «блаженность» и вызывали у некоторых однокурсников колкие смешки. Но это только поначалу.
Альку, теперь уже Аллу Петровну, полюбили все. И преподаватели, и сокурсники. Некоторые из последних, правда, имели к ней «шкурный» интерес:
- Алла Петровна! Ты все задачки по физике решила?
- Алла Петровна! Дай лекции переписать по матанализу.
- Алла Петровна! Объясни! Я ни хрена не понимаю эту теорему.
А она искренне радовалась, когда к ней обращались, смешно оживлялась. И лицо её становилось ещё более светлым.
Раз в месяц Алла Петровна ездила на выходные домой.
Подросшие «оглоеды» тискали её, дрались за место рядом с ней за столом, приставали с вопросами. Мать не знала, куда её усадить, чем накормить. Отец степенно расспрашивал, как учёба, чему учат, кем будешь...
Узнав, что Алька будет инженером-электронщиком, расстроился:
- Где же ты работать будешь? Не деревенская эта профессия.
Алька искренне радовалась суете вокруг себя. С неизменной светлой улыбкой отвечала на все вопросы. Обо всём, не таясь, рассказывала. Смущаясь, «призналась», что её хвалят за учёбу и зовут Аллой Петровной. И преподаватели, и студенты.
- Что ж, - довольно заметил отец. – Правильно! Знай наших!
И тоже стал называть дочь уважительно: Алла Петровна. Он был горд - в этом величании звучало и его имя. Домашние подхватили его инициативу. Так Алька стала Аллой Петровной и дома.
В деревне ничего практически нельзя утаить. И вскоре вся деревня обращалась к ней не иначе, как Алла Петровна.
В сельской местности по имени-отчеству называли только самых уважаемых людей: учителей, фельдшера, председателя сельсовета, продавщицу. И вот к этому списку почётных граждан добавилась и Алла Петровна.
В институте количественное преимущество было на стороне парней. А у девчонок соответственно был выбор, кому отдать предпочтение из этого преимущества. И девчонки выбирали. У Аллы Петровны тоже был выбор. Но только теоретический. Парни относились к ней исключительно по-товарищески. И любили её тоже по-товарищески.
Она понимала, что причина кроется в её внешности. Но «плеваться» на своё отражение в зеркале не собиралась. Да! Там она видела все свои изъяны. Но видела и свой собственный свет, исходящий из глаз. А разве можно плевать на свет? С этим светом она родилась, с ним любит жизнь. Пусть непонятную, но любит! Кто заложил эту любовь в неё? Она не знала. Но одно она знала каждой своей клеточкой: этот свет идёт из души. А разве можно плевать себе в душу? Даже из-за того, что «тебя никто не любит»...
Один раз она сходила на танцы. Девчонки уговорили. И вычеркнула это мероприятие из своей программы жизни навсегда. Сидеть, как дурочке, на скамеечке и ждать, когда хоть кто-нибудь обратит внимание, ей не понравилось. Она чувствовала себя «гадким утёнком», сидящим на сцене.
В её мечте особое место занимал «любимый и любящий человек». Впервые она подумала, а вдруг его не будет не только сейчас, но и никогда. Ей стало грустно и тревожно на душе.
И ещё грустнее ей стало тогда, когда к ней пришёл свататься деревенский алкоголик Васёк, её ровесник. Он ходил по деревне вечно пьяным и грязным. Местные девчонки от него шарахались. В его внешности не было и намёка на что-нибудь привлекательное.
- Алла Петровна! Выходи за меня замуж, - спотыкаясь на каждом слоге, выговорил он. А затем сделал чистосердечное признание: – Ты, конечно, уродка, но башковитая зато.
Алла Петровна выронила тряпку из рук. Она мыла крыльцо.
– А чё! Я серьёзно. Выходи, - и, сплюнув, добавил: - Всё равно тебя никто не возьмёт.
Алла Петровна вздрогнула. Она не ожидала услышать такое «первое признание в любви». Оно ножом резануло её по сердцу. Внутри что-то сжалось. И в глазах потемнело. Словно кто-то незримый накрыл день несвоевременными сумерками. А Васёк, качаясь из стороны в сторону, ждал ответа.
Она обвила его долгим взглядом. Перед ней стоял спивающийся парень. Без настоящего. Без будущего. Не живущий, а пребывающий в жизни. А точнее, влачащий себя вне жизни. Но! Желающий быть счастливым!
Алла Петровна готова была расплакаться. Ей стало невыносимо больно! И невыносимо жалко себя. И, как ни странно, жалко и его, этого несчастного человека.
Она взяла себя в руки и невесело улыбнулась ему.
- Чего ты лыбишься? – Васёк уже раздражался. - Выходи, пока зову.
Продолжая улыбаться, она тихо сказала:
- Вася, иди домой.
- Это что ещё такое?! – послышалось рядом. Мать Аллы Петровны шла с огорода и уже всё знала. – Вот я сейчас метёлкой алкаша этого!
И она загремела на всю округу:
- Как только язык повернулся на такой брильянт позариться? А ну, брысь отсюдова! Хоть бы отмылся! Вонищи-то сколько!
Раздосадованный, оскорблённый, не ожидавший потерпеть фиаско, Васёк смачно сплюнул и, не скрывая злобы, сказал:
- Лыбится ещё! Дура!
- Иди! Иди! Жених! – кричала мать.
Алла Петровна смотрела «жениху» вслед и горько улыбалась. А внутри у неё... всё плакало. И было нестерпимо тяжело от этого уродского «предложения руки и сердца». И ей захотелось убежать от случившегося, жестокого и несправедливого по отношению к ней.
Мать продолжала греметь на всю деревню:
- Ишь! Свататься пришёл! Пьянь! Это надо же! Так пить! Да мужики наши ангелы! Войну пережили! Кровищи повидали! И то так не пьют!
Закончив свою восклицательную речь, мать, причитая, укорила дочь:
- Ну, что ж ты у меня такая! Хоть бы огрызнулась! Грубого слова от тебя не дождёшься! Как же жить-то будешь?!
...
Семидесятые годы застали Аллу Петровну в одном из НИИ.
Ей - далеко за тридцать. Но... ни мужа, ни детей. Мечта юности блекла и таяла. Единственным утешением была работа.
В коллективе её любили все. Сотрудники - за теплоту и солнечность, за готовность помочь в любую минуту, за юмор и добрый нрав. Начальник - за её ум, постоянно выручающий коллектив при выполнении трудных задач.
Но поначалу, заметив, что Алла Петровна «умнее» его, он испугался... за своё «мягкое место», сидящее на стуле в углу лаборатории. Но быстро сообразил, что эта умная тётка любит «решать задачки» сама, а не руководить процессом решения.
Результаты, докладываемые им «наверх» и преподносимые с акцентом личного вклада, поощрялись более трудными заданиями. Всё, что спускалось «сверху», выполнялось беспрекословно. Потому что у него была Алла Петровна.
Он осознавал, что она буквально «тащит» на себе всю лабораторию. И страшно боялся, что она, узнав себе цену, уволится. Поэтому «наверху» не произносил её фамилию. И на вопрос: «Кто отличился?» отвечал: «Так весь коллектив старался».
Но слава о ней по институту всё-таки пошла. К ней приходили на консультации. Она бескорыстно старалась помочь всем. И получала от этого огромную радость.
- Алла Петровна! Ну, у тебя и ум! – восхищались все.
Однажды кто-то ляпнул:
- Тебе за границей цены бы не было!
Алла Петровна в ответ, смеясь, проговорила частушку:
- Не хочу я в Грецию, не хочу я в Штаты. Я хочу в деревню, там живут богато. – И серьёзно добавила: - Какая заграница? Я свою деревню люблю.
А деревню она действительно очень любила. И рвалась туда всем сердцем.
К ней прибегали студенты, заочники и вечерники, со своими контрольными. И по физике, и по химии, и даже по бухучёту... каких только заданий не было!
И она решала. Потом объясняла. И если оказывался бестолковый студент, показывала «на пальцах», рисовала «каля-маля», пока не поймёт. И в результате студент уходил счастливым, прихватив все её «каляки-маляки».
А она сидела, не менее счастливая, чем студент-горемыка, и улыбалась.
В лаборатории она была самой старшей. И по возрасту, и по званию. К «старшинству» и ответственности она привыкла. Ещё в семье. Поэтому и коллектив по привычке стала оберегать и «ограждать от любого дурного влияния». Даже от серой погоды, когда все становились мрачными и неразговорчивыми. Особенно по утрам.
Тут она включала чувство юмора.
- Ну, что ж, Алла Петровна! – серьёзно обратилась она сама к себе в один из таких неблагоприятных дней. - В такое утро самое время вспомнить ошибки вчерашнего дня... чтобы не повторить их сегодня... чтобы не приумножить скорбь по потерянному.
Все настороженно и удивлённо устремили на неё свои взоры.
- Итак, Алла Петровна! – горестно продолжила она обращаться к себе. - Начни день с работы над ошибками! Тем более, ты, калоша (обозвала она себя), повторила эту ошибку снова.
Все почти одновременно заговорили.
- Алла Петровна! Чего это с Вами?
- Вы так мудрёно говорите...
- Мы ничего не понимаем...
- Вам плохо?
- Что за ошибка-то?
- А что за потеря?
Выждав паузу, Алла Петровна рассмеялась, разбрызгивая свою солнечность, и весело созналась, какую ошибку должна непременно исправить:
- Комбинацию второй день наизнанку надеваю!
Все дружно «грохнули» общим смехом.
Отсмеявшись, Алла Петровна сказала:
- Пойду переодеваться. А то вчера в буфете из-за этой комбинашки сосиски перед носом кончились. Вот потеря, так потеря!
После этой веселящей терапии день пошёл, «как по маслу».
Умела Алла Петровна и развеселить, и утешить.
Молоденькая лаборантка как-то пришла на работу с красными глазами. То и дело бегала в туалет плакать. А потом не выдержала и созналась, что парень бросил. Все наперебой начали утешать. Мол, какие твои годы!
- Ну, и пёс с ним! – по-деревенски сказала Алла Петровна. – Это твоя судьба его от тебя откинула! А не он тебя кинул!
И, улыбнувшись неизменной солнечной улыбкой, добавила:
- Скоро весна! Цветочки и без него распустятся.
Вот так, мудро и весело, реагировала Алла Петровна на жизнь вокруг себя, продолжая любить её всем сердцем и считая, что эта любовь взаимная.
Но... в одном она не видела взаимности. Её никто не любил... как женщину.
А она влюблялась. Влюблялась тайно от предмета любви и, естественно, безответно. И влюблялась в достойных. Но, увы, женатых. Это была дистанционная любовь. И смешная.
Алла Петровна юморила по поводу своих увлечений и просила коллектив «не выдавать» её «секретов» на суд широкой общественности. Сослуживцы «не выдавали» и относились к её «любовям» с пониманием и юмором.
- Алла Петровна! Идёмте обедать! – как-то позвали её сослуживцы.
- Не могу! – улыбаясь, отказалась Алла Петровна. – У меня свидание.
- С кем на этот раз?
- С Воробьёвым пойду поздороваюсь.
Воробьёв – начальник родственного подразделения, находящегося этажом ниже. В институте все визуально знали друг друга и даже здоровались. Здоровался со всеми и Воробьёв.
- Он на обед пойдёт, я его и застукаю, - смеясь, доложила Алла Петровна.
- А если он с женой выйдет? Она ведь с ним работает, - пошутил кто-то.
- Я и с женой поздороваюсь, - в глазах Аллы Петровны прыгали весёлые «солнышки».
Ей было достаточно «поздороваться» и услышать доброжелательное «здрасьте» от понравившегося мужчины. Это её окрыляло и наполняло душу счастьем. Малюсеньким! Но счастьем. Она с грустью понимала, что это приветствие – лишь иллюзия мужского внимания. И чтобы не впадать в уныние на публике, подшучивала над собой.
Никто не знал, что этим юмором она прикрывала свою боль от одиночества. Вечерами, наблюдая из окна, как мамочки «выгуливают» малышей, она плакала. Перебирала прошлое, искала ошибки, которые привели её к одиночеству. Думала о том, как никчёмно проходит её жизнь.
На работе она уже давно выросла из «лабораторной маечки». И была способна на большее. Её ум требовал профессионального роста. Но уровень работы не менялся и не способствовал росту. У неё возникала дерзкая мысль:
«Кому нужен мой ум? Только карьеристу-начальнику да студентам».
Но главное, что волновало её - она хотела ребёнка. Девочку. Танюшку. Хорошенькую-прехорошенькую! И очень родную! Ночами представляла, как завязывает ей бантики, вытирает носик, одевает в красивый сарафанчик... И сердце её разрывалась от боли из-за невозможности иметь это счастье... счастье материнства.
Прийти на этот свет и уйти из него, оставив пустоту! Такой ли участи она желала, когда сама стремилась к свету из утробы матери?
Много размышляла об этом Алла Петровна ночами одиночества. Она искала выход из тупика безнадёжности. А, может, вход в новую грань жизни.
Однажды к ней пришла молоденькая студентка из какого-то дальнего отдела института и, стесняясь, спросила:
- Говорят, Вы с контрольными помогаете?
Лаборатория «рассмеялась»:
- И не только с контрольными...
- Мне канальную программу задали написать, - растерянно сказала девушка, - а я знать не знаю, что это такое.
- Напишем, - уверенно сказала Алла Петровна.
- Мне ведь и объяснить надо будет.
- Объясним, - улыбнулась Алла Петровна.
Когда дело было сделано, девушка поблагодарила:
- Спасибо большое! – и, вероятно, расчувствовавшись, выдала простодушную лесть: - Ой! Вы такая добрая, солнечная! Вас, наверно, муж сильно обожает.
Лаборатория напряжённо притихла...
- Не обожает, - улыбнулась Алла Петровна.
- Да Вы что?! – удивилась девушка, округлив глаза. И растерянно спросила: - Почему?
- Нет его у меня... – ответила Алла Петровна.
И, увидев, как девчонка расстроилась от своего неуместного комплимента насчёт мужа, утешила её весёлой шуткой, заговорщески прошептав:
- Прячется где-то... Но я всё равно его найду!
И что удивительно, эта девчушка заставила Аллу Петровну вспомнить пословицу: «под лежачий камень вода не течёт».
«Мечта без действия это иллюзия, - ещё мудрёней перевела она эту народную мудрость. – Надо действовать. Искать. И я буду искать, пока не найду его, отца моей Танюшки!»
И ведь нашла! Возможно, «там, среди галактик» было услышано её страстное желание... и случай представился.
Алла Петровна не любила компании. Но ради своей цели она пошла в одну из таких. В ресторан. На юбилей к сослуживице. И там она увидела его. Её пронзило, словно током. Она ничего не видела вокруг. Все её мысли были сосредоточены на нём. Она автоматически, как одержимая, пялилась на него, забыв всякую осторожность.
- Не пялься! Он женатый. У него двое детей, - шепнула ей сослуживица.
«Это хорошо, что женатый», - подумала Алла Петровна, а вслух спросила:
- Он кто?
- Мой двоюродный брат.
- А почему без жены?
- Простуда у неё.
«Ничего, - подумала Алла Петровна, - пусть лечится. Я ей вреда не причиню».
На неё напал кураж. Она крутила в голове алгоритмы вариантов обратить на себя его внимания. И не заметила, что, разрабатывая план действия, не спускает с него глаз. Он заметил это.
Дальше всё было, как в тумане. В гардеробе она сымитировала ситуацию «помоги женщине надеть пальто». Он помог. А дальше... Она толком не помнит, какую убедительную и ненавязчивую околесицу несла... Он проводил её. И в знак благодарности она пригласила его на чашку кофе. Всё, как во всех банальных историях.
Встреч больше не было. Алла Петровна была рада этому. Она не хотела больше «совершать преступление». Да и он не давал о себе знать.
Эта случайная связь была настолько маловероятной для исполнения её желания, что оставалось только молиться. И Алла Петровна молилась. В буквальном смысле слова.
...
Как матери-одиночке ей выделили однокомнатную квартиру. До этого у неё была комната в коммуналке.
Коллектив лаборатории чуть ли не переселился к ней. Начальник постоянно присылал одного, двух, а то и трёх сотрудников для консультаций. С планом без Аллы Петровны не справлялся.
Танюшка росла в «научной» атмосфере. С пелёнок она уже «знала», что такое «интерфейс ввода-вывода», чем отличается программа от «блок-схемы» и что дяденька Джермейн очень хороший человек, потому что написал очень хорошую книгу «IBM 360».
Не мудрено, что после школы Танечка благополучно поступила в институт электронной техники и пошла по стопам матери.
Но... грянула перестройка.
НИИ, в котором так самозабвенно трудилась Алла Петровна, ликвидировали в 1992 году. Оказывается, институт вообще был ненужным. И непонятно, зачем существовал до этого.
Все кинулись искать работу. Кинулась и Алла Петровна, ведь до пенсии три года. Да и Танюшка первокурсница. Алла Петровна была в отчаянии. Ей стало страшно.
Кто-то сказал, что с её образованием можно устроиться в банк. Она побежала. Но опоздала. И таких «опоздунов» было много. Все вакансии занимали более «бегучие» молодые.
Предложили уборщицей в том же банке. Алла Петровна обрадовалась этой «соломинке». Её отправили за справкой о состоянии здоровья. Она побежала. Принесла. Оказалось, опять опоздала... Кто-то оказался проворнее. И этот кто-то - молодая девушка. Она уже мыла пол, обещанный Алле Петровне, и попросила её вытереть ноги.
Алла Петровна растерянно вытерла ноги и вышла из помещения. Её пронзило! С её предпенсионным возрастом везде будет «от ворот поворот».
«Кто-то невидимый» распространил информацию, что есть обувная фабрика, которая сбывает свой товар не через магазины, а через всех желающих, кому не лень. И многие уже успешно торгуют на вещевом рынке.
Алла Петровна помчалась на эту фабрику. Закупила на Танюшкину стипендию пару обуви. А затем помчалась на рынок. Надо было «отбить» стипендию. Да и «наварить» что-то.
И тут-то Алла Петровна поняла, что в жизни не всё подвластно её уму. Торговля для неё оказалась «тёмным лесом».
Она стояла в длинном «обувном» ряду. В другие товарные ряды соваться было нельзя. И сквозь гвалт с безнадёжностью произносила:
- Ботиночки... покупайте ботиночки...
- Ты что? Пинетки что ли продаёшь? Сорок последнего размера... – осудила её рядом стоящая женщина. – Какие это ботиночки?
И она громко заголосила своим зычным голосом, рекламируя свой товар, и заодно демонстрируя, как «надо торговать»:
- Сапоги женские, зимние, из Египта! Утеплённые! Покупайте! Не пожалеете! Никогда не заболеете!
- Вы меня извините, - осторожно сделала замечание Алла Петровна. – Вы лучше Турцию назовите. В Египте зимы не бывает.
- Да?! – удивилась женщина. – А я подумала: кругом на рынке одна «турция». Дай, думаю, другой страной заинтересую. Ну, спасибо.
Первый день торговли для Аллы Петровны закончился с «нулём» в кошельке.
...Через несколько дней Алла Петровна поняла своим математическим умом, что её «бесконечно большие» мытарства дают «бесконечно малый» результат. Да ещё со знаком «минус». До пенсии ей не продержаться.
Соседка по торговле со своими «египетскими» сапогами более-менее преуспевала. Однажды она, сжалившись над Аллой Петровной, предложила «толкнуть» её товар. За процент, разумеется. Алла Петровна с лёгкость согласилась. Сделка сработала успешно. Алла Петровна «наварила». Правда, маловато. Но это уже был не «минус».
Женщины заключили договор. Одна ездит за товаром. И это будет Алла Петровна. Вторая продаёт. «Ударили по рукам». Тамара (так звали новоявленную компаньонку Аллы Петровны) предложила скрепить договор распитием водки. «По сто грамм». Алла Петровна не любила, но пригубила.
Захмелев, Тамара указала на главную причину неуспеха «партнёрши по бизнесу»:
- Петровна, не обижайся, но в продавцы ты не годишься. Знаешь, каких продавщиц за границей нанимают?... Красавиц! Или таких, как я!
Тамара была действительно весьма яркой женщиной. При входе на рынок её уже было и видно, и слышно.
Однажды, раскладывая товар на раскладном столике, Алла Петровна услышала над ухом удивлённый возглас:
- Кого я вижу?!
Перед ней стоял бывший начальник. Прилично одетый. С печатью «довольности» на лице.
- Торгуете? – с иронией спросил он.
- Торгую, - растерянно ответила Алла Петровна.
- Обидно, - он фальшиво вздохнул, демонстрируя «сочувствие». И укорил: – С Вашим-то умом! Неужели получше ничего не могли найти?!
- А Вы как устроились? – спросила Алла Петровна.
- У меня официальный бизнес, - с гордым достоинством ответил начальник.
- А в чём он заключается.
- Торговля. Но, не такая, конечно, - он окинул рынок брезгливым взглядом. – У меня офис, штат. Всё, как полагается. Фирма!
- Ой! – обрадовалась Алла Петровна. – А для меня не найдётся места в Вашей фирме?
- Извините, Алла Петровна, нет! Штат укомплектован.
Начальник снисходительно улыбнулся и отправился восвояси.
- А чем Вы торгуете-то? – вслед ему вопросом прокричала Тамара.
- Вычислительной техникой, - ответил через плечо начальник.
- Как? – изумилась Алла Петровна. – Не может быть...
Но начальник уже не слышал этого.
- Да калькуляторами они торгуют, - подключился к разговору мужчина с соседнего прилавка и продемонстрировал: – Вот, приобрёл у них. Удобно. И на бумажке не надо складывать.
Алла Петровна была потрясена. От обиды у неё внутри всё дрожало. Она никогда не выпячивала себя, но в эту горькую минуту мысленно «закричала», обращаясь к бывшему шефу:
«Ведь если бы не я, тебя бы давно из института выгнали! Карьерист! Приспособленец! Забыл, как я постоянно спасала тебя? Штат, видите, у него укомплектован!»
...Увидели её на рынке и другие сослуживцы. Были искренне раздосадованы и огорчены:
- Алла Петровна! Ну, ладно, мы. А Вы-то? С Вашими мозгами! И на рынке!
- Вы хоть в курсе, что некоторые из наших в Штаты подались? И в Канаду.
Алла Петровна улыбнулась в ответ:
- Ну, какие Штаты? Как я оттуда в свою деревню ездить буду?
- В деревню... Деревня вообще упала ниже некуда, - урезонили её.
- А я вот до пенсии дотяну и поеду поднимать, - пошутила она.
- Петровна! – спросила Тамара, когда сослуживцы ушли. – Чего это они все? Про твой ум талдычат? Ты чего? Учёная что ль какая-то? Кем ты работала-то?
- Инженером.
- А-а-а... – разочарованно протянула Тамара.
...
К порогу двадцать первого века Алла Петровна подходила с тяжёлым грузом усталости и потерь. Сначала похоронила отца. Следом не стало любимой мамочки. А потом Аллу Петровну закрутило так, что было не до деревни. Жить-выживать было нелегко. Страдали и её братья, Иван и Степан. Было несладко и сестрице Тасе.
А деревня действительно приходила в упадок.
Родительский дом давно забыл заботливую руку хозяина. Он дряхлел и горестно вздыхал. Шорохами проседающих от старости брёвен. В нём поселилось ожидание. Но никто не приезжал.
А дом ждал. И старился от ожидания тех, кого вырастил. И рушился.
Алла Петровна остро чувствовала всё это, когда приезжала на редкие контрольные осмотры. И, вернувшись, неделю плакала.
- Мама! Больше я тебя в деревню не пущу! У меня нет запасной матери, - ругала её дочь.
Но... настал момент, когда Алла Петровна уехала туда... навсегда.
Танюшка, её умница, её красавица, вышла замуж. Алла Петровна радовалась больше дочери. И понимала, что теснота однокомнатной квартиры может «дурно» повлиять на счастье молодых. Поэтому одним ранним утром она уехала, оставив на столе «объяснительную записку». Уехала в родную деревню, где её ждал одинокий и очень любимый отчий дом.
...
Алла Петровна разыскала в сенцах топор, покрытый ржавчиной, и начала отколачивать окна от досок. По щекам её текли слёзы.
- Дай-ка сюда! – послышалось над ухом.
Алла Петровна оглянулась. Перед ней стоял неопрятный худосочный мужик с искажённым от отёков лицом. От него исходил запах многовекового перегара. Ей даже дурно стало от этого «аромата».
- Вы кто? – спросила она.
- Ты что? Не узнаёшь что ли? – возмутился мужик. - Васёк я.
Алла Петровна онемела от неожиданности.
- Ну, что, Алла Петровна! Приехала, значит, - Васёк окинул её «оценивающим» взглядом. - Что-то я мужа не вижу, – продолжил он с издёвкой. – Я же говорил, тебя никто не возьмёт. - Он хрипло рассмеялся: - А то смотри! Я и щас могу на тебе жениться.
Он взял топор и начал отколачивать доски. Но руки управлять топором толком не могли. По причине трясучести.
- Стакан-то нальёшь потом? Да и пожрать бы не мешало. Вон тележку-то набила, - он кивнул в сторону сумки на колёсиках.
Алла Петровна вышла из состояния онемения. Она выхватила топор из рук наглеца и, чуть не замахнулась в его сторону, но сдержалась. Это была не прежняя юная Алька. А женщина, которую жизнь «хорошо причесала». Внутри у неё всё кипело. Наружу рвалось возмущение и ненависть. Перед ней стояло «нечто» в жалком человеческом обличье. И куражилось над ней. Ей страстно захотелось залепить в него топором.
Но она преодолела свой ненавистный порыв и твёрдо сказала:
- Вот что, Васёк! Поить и кормить я тебя не собираюсь. И сделай так, чтобы я тебя здесь больше не видела. Никогда!
- Одна что ль будешь куковать?
- Убирайся! – сквозь зубы со злостью произнесла Алла Петровна и пошла «в наступление» на Васька.
Тот, пятясь к выходу, свирепо шипел:
- И ещё лыбится! Дура!
Но на лице Аллы Петровны была не улыбка, а «гримаса» отчаяния.
«Боже! – думала она. – Неужели я пришла к тому же, отчего ушла?! Только к более худшему!»
Выдворив Васька, Алла Петровна, плача в голос, отколачивала окна.
- Разрешите, я Вам помогу, - снова раздалось над ухом, но в другой тональности, нежели была.
Перед ней стоял мужчина, полная противоположность предыдущему «явлению». Алла Петровна опешила: «Неужто, в голове помутилось? Что это за видение?»
- Иван Степаныч, - представилось «видение». – Вот по соседству с Вами домишко приобрёл. - Он указал на покосившийся дом бабки Варвары.
Взяв топор из рук растерявшейся Аллы Петровны, он принялся за работу, поясняя в процессе:
- Люблю я плотницкое дело. Избушку-развалюшку купил. Будет чем заняться на пенсии. Да и детей, может, приманю, когда всё подлатаю. Жены-то у меня нет. Овдовел. А Вас, я слышал только что, Аллой Петровной зовут.
Алла Петровна кивнула. Говорить не могла. В горле стоял ком слёз.
- Не плачьте, - сочувствующе сказал он и серьёзно добавил: - Я теперь жить здесь буду и по-соседски в обиду Вас не дам. Видел, ходят здесь, всякие. Но Вы не бойтесь.
- Спасибо... – благодарно прохрипела Алла Петровна.
- Лицо у Вас светлое, - с улыбкой сказал новоиспечённый сосед и пошутил: - Ему слёзы не идут. Не плачьте...
...
И потекла жизнь в деревне...
Алла Петровна поставила перед собой непростую задачку: собрать своих, хотя бы на лето, «в кучку». Но в такой дом не соберёшь. Опасно. А для ликвидации этой опасности нужна была мужская сила.
Сначала приехал Иван. С четырёхлетним внуком. Брат не мог отказать любимой сестре. Окинул всё взором и расстроился. Но... начал действовать. И всё время ворчал и возмущался, что далеко ездить, и нет времени.
Алла Петровна улыбалась, кивала головой в знак согласия и показывала всё новые и новые «объекты».
Через два дня он еле-еле уехал. Его внук категорически отказывался уезжать от бабы Али. Алла Петровна ликовала. Она знала, что теперь брат постарается приезжать почаще.
Спустя неделю приехала сестра Тася. Со своим мужем и внучкой. История повторилась, только с другими действующими лицами.
И так продолжалось много раз.
В итоге Алле Петровне удалось-таки собрать всех «в кучку». Летом это была уже не кучка, а кучища. Нужны были спальные места. Тогда младший брат Степан, для порядка поворчав и повозмущавшись, полез на чердак, где в детстве любила уединяться маленькая Алька, и обил его вагонкой.
За чердак началась «драка». Дети требовали это пространство себе, рассчитывая, что их не сразу там достанут. Отцы - себе, рассчитывая на то же самое. Война закончилась миром. Братья разгородили чердак на маленькие комнаты. И у ребятни появилась новая игра, «кто в какой комнате будет жить».
Теперь каждое лето дом был полон народа. Жизнь кипела.
У Ивана Степаныча, за забором, всё происходило примерно также.
Дети перезнакомились друг с другом. И ходили друг к другу в гости. Через дырку в заборе.
- Алла Петровна! А давайте, я калитку поставлю, - предложил сосед.
Алла Петровна обрадовалась:
- И то верно! Ну, что они у нас штаны рвут.
И что началось! Калитка открыла ребятне путь к свободе перемещения по двум участкам. Шума, гама, визга, беготни, радостей приумножилось. Ещё бы, не радоваться! Две большие комнаты под открытым небом!
Алла Петровна не успевала принимать участие в разборках. Дети её очень любили и постоянно привлекали «к своей жизни». Она не успевала мазать коленки зелёнкой и вытирать носы. Пекла блины на две оравы, то есть на две семьи. Варила суп в ведёрной кастрюле. И делала всё это с большой радостью.
А сколько смешного и комичного происходило вокруг!
- ...Ты как написал слово «курица»? – возмущалась с соседнего участка сноха Ивана Степаныча. Она занималась в беседке с сыном по русскому. Им дали задание на лето.
- Куряца, - отвечал сын.
- Нужно писать «ку-ри-ца»! – строго говорила мать.
- Нет, мамочка! Неправильно говоришь. Проверочное слово «курятник».
...Аллу Петровну веселила Анечка, пятилетняя внучка соседа. Она вставала рано. Наряжалась. Надевала мамины кроссовки. И шла «в гости» к бабе Але.
Хлопала калитка, и Анечка «шмыгала» под навес, где Алла Петровна пила утренний чай. Анечка с трудом «управляла» кроссовками. Но держалась с достоинством.
- Баба Аля, а чем Вы занимаетесь, - спросила она однажды.
- Чаепитием, - ответила баба Аля. – Садись со мной.
Анечка, не говоря ни слова, развернулась и «зашмыгала» к себе. Хлопнула калитка. И Анечка громко известила:
- А баба Аля чаеписием занимается!
В результате хохотали два участка.
И вот однажды...
Алла Петровна варила ведёрную кастрюлю борща и обнаружила, что мало лука.
- Соседи! – крикнула она. – Принесите луковичку!
Луковичку принёс сам Иван Степаныч.
- Слушай, Алла Петровна, - он впервые обратился к ней на «ты», чем удивил соседку. – Я вот что думаю... - Он сделал интригующую паузу. - Дети у нас общие. Борщи, блины общие. Калитка вот общая. А мы врозь живём. Неправильно это.
Алла Петровна округлила глаза:
- Что Вы хотите этим сказать, Иван Степаныч?
- А то и хочу сказать! Давай жить вместе! Короче, выходи за меня!
- Да ты что? – ужаснулась Алла Петровна и не заметила, как сама перешла на «ты». - На старости-то лет!
- На какие старости? Слегка за шестьдесят. Поживём ещё. Я лично умирать не собираюсь! И тебе не позволю.
Алла Петровна разволновалась не на шутку:
- Я ничего не понимаю... Это что? Предложение?
- Да! - Иван Степаныч выдохнул. - В общем, предлагаю сейчас твоим борщом и блинчиками с мясом (сноха приготовила) отметить нашу помолвку.
И он заторопился к себе.
- Иван Степаныч! – остановила его Алла Петровна. – Ты что? Серьёзно?
- Серьёзней не бывает! – ответил он.
Алла Петровна замялась.
- И в ЗАГС собираешься? - неуверенно спросила она.
- А как же! – строго сказал он.
- Срамиться-то на старости лет...
Он возмутился:
- Алла Петровна! Как тебе не стыдно?! Какой ты пример подаёшь молодёжи?! Всё должно быть по-божески. И ЗАГС, и венчание!
Он удалился. А потом опять вернулся.
- Да... забыл сказать... люблю я тебя. И ты меня любишь! Можешь не говорить, знаю, что любишь.
Он снова удалился.
Алла Петровна стояла потрясённая и растерянная. Она не знала, что делать. Иван Степаныч действительно был ей приятен. Да что таить... Она о нём думала иногда. С ним рядом, по соседству, было легко и спокойно.
Она попробовала представить, что его нет за этим забором, и не будет никогда... И ей стало страшно. «Не дай, Бог! - подумала она. - А, может, в нашем возрасте любовь и должна быть такой?»
...Через несколько минут детвора на все голоса кричала, бегая по участкам:
- Помолвка! Помолвка! У нас помолвка!
...За широким столом под навесом на столе стояла ведёрная кастрюля борща и тарелки с горками блинчиков. И ещё. Стоял шум, гам, звон! Тарарам, одним словом. Две семьи, объединившись, праздновали помолвку.
- Раз, два, три, четыре... – попытался кто-то сосчитать компанию. – Сколько же нас вселилось сюда на лето!
- Целую вселенную «навселили», - пошутил кто-то.
- А ты солнышко в этой вселенной, - шепнул Иван Степаныч Алле Петровне.
- А бабушка солнышко! – громко доложил всем внук, сидящий рядом.
Все зааплодировали.
Алла Петровна готова была заплакать. Столько любви тянулось к ней сейчас со всех сторон! Это была любовь от тех, кого она любила всем сердцем. Она вдруг вспомнила, о чём мечтала в юности, и подумала, что, несмотря ни на что, всё у неё сбылась.
«Как же жить хочется!» - счастливо вздохнула она.
...