Родинка

ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ

 
Глава 1
Старик фермер проснулся от солнечных лучей, попавших ему в глаза. Выпрыгнувшее из-за горизонта осеннее солнце начало свой оптимистичный, не знающий усталости, подъем наверх. Лучи мягко освещали стены, давая длинные тени. В спальне старого фермерского дома, построенного сто лет назад, было прохладно.
За окном утренняя заря пылала розово-золотым пожаром, чудным образом подсвечивая легкие перистые облака так, что на сердце любого человека появлялась щемящая радость от увиденной красоты, которая никогда не приедалась. Старик накинул одеяло и вышел из комнаты. Через длинную кухню, минуя гостиную, он прошел к входной двери. Прямо в тапочках, он вышел на дощатую террасу, и сразу сел в плетеное, сильно потертое кресло, прогнав оттуда собаку и кошку.
Тумана не было. Прищурившись, он смотрел на солнце своими семидесятипятилетними, выцветшими, когда-то голубыми глазами, и про себя тихонько молился. Курить он бросил еще в молодости, а пить после сорока, когда появились первые проблемы со здоровьем. На стерне скошенной пшеницы в поле перед домом лежали утренние тени от кленов, что росли возле пруда, чуть правее подъездной дороги. Старика звали Энди, Энди Эдмонтон, он прожил на своей ферме всю свою жизнь, родился здесь, вырастил на ней со своей женой Ирэн, почившей в прошлом году, двоих детей – мальчика и девочку. Его прадед почти сто лет назад приехал жить в страну Кленовых Листьев из далекой Окраины, страны, которая постоянно переходила из рук в руки крупных держав, а теперь находилась в составе Третьего Рима. Он приехал не один. Им дали землю, они обстоятельно обжились, вместе с другими переселенцами построили церковь неподалеку, чей золоченый луковичный купол, увенчанный крестом, был виден издалека.
Коровы в хозяйстве уже не было, ее было тяжело держать, но оставалась коза, кошка и немолодой пес, оставшийся потомок от овчарки, любимого пса старика. Кошка было черная, а пес белый, большой и застенчивый. Они дружили, и ночевали вместе в старом кресле Энди. Кофе можно было заварить прям на террасе, где на столике возле кресла стоял электрический чайник, банка кофе, сахар и маленькая, давно не мытая чашка с ложечкой. Продукты ему привозил раз в неделю его сын, живущий неподалеку в городке и работавший в строительной фирме. Дочка жила далеко, у нее был свой рекламный бизнес и приезжала она редко.
Поля старик перестал обрабатывать самостоятельно лет пять назад. Пшеницу теперь выращивала крупная сельхозфирма, взявшая его надел в аренду. Старенький, но еще бодрый трактор с набором агрегатов, правда, стоял в амбаре наготове. Энди ни в какую не хотел ехать к сыну. Он любил свой дом, свою землю, свои ежедневные рассветы и пруд. Еще он любил вечерами проведать могилу Ирэн. С ней он прожил пятьдесят пять счастливых лет, и она, теперь, вот уже больше года, ждала его на небесах. Нынче его усадьба уже не стоила почти ничего, доход приносила небольшой, и если бы не помощь от государства, да небольшая пенсия, было бы туго. А так ему хватало даже делать подарки внукам.
Старик медленно тянул свой кофе. Каждое утро в степных прериях страны Кленовых Листьев было особенным. Это пахло осенней свежестью стерни, сыростью чуть зеленоватого пруда и начинающей опадать листвой осеннего сада. Коза уже проснулась и подала хозяину голос. Кошка деловито устроилась на коленях у старика, а пес выжидательно-просительно стоял наизготовку. Пора было управляться.
Энди кряхтя поднялся, снял рабочие штаны и куртку с крючка, оделся, и пошел за фуражом. Сена у козы было в сарайчике навалом, но зерно он каждый день приносил в ведерке из амбара, где стояла крупорушка, изготовленная еще его отцом. Она была очень ржавая, электрическая, и чуть моложе самого старика. Хотя, лет пять назад, сын заменил на ней мотор и поставил новые молоточки.
Дед ждал гостей. Сын Петер, переживавший за отца, выписал ему в помощники через местный отдел сельского хозяйства мигрантов, бесчисленным потоком льющихся в их страну со всего мира, в надежде обрести свое житейское счастье. Он ждал семейную пару с детьми как раз из той страны, из которой когда-то прибыли и его предки. Семья согласилась жить с ним на хуторе, видимо не только из желания дышать свежим воздухом, но и в надежде наследовать его усадьбу, так как дети его не хотели с ней заниматься совершенно. Внучка Адель, должна была скоро приехать с Петером, помочь накрыть стол, встретить и разместить гостей. Адели было шестнадцать лет, и она на следующий год собиралась поступать в колледж.
                Глава 2
Навигатор показывал налево. Денис свернул и добавил газу. Пыль с грунтовки полезла в машину, и окна пришлось закрыть. Пикап был старый, но в приличном состоянии. Подвеска легко переваривала удары от быстрой езды. Дети, уже взрослые молодые люди, с любопытством оглядывали окрестности. Но пейзаж много километров был однообразен, без особенных достопримечательностей: убранные поля пшеницы, небольшие чистенькие степные городки, да элеваторы, как непременный атрибут природы за окном. Маргарита, темноволосая и зеленоглазая, в силу своих семнадцати лет, вертела головой сильнее, нежели Павел, девятнадцатилетний юноша, с прямыми золотистыми длинными волосами и серьезными, но добрыми, карими глазами. Жена Дениса, Ирма, сидела прямо, невидяще смотрела на дорогу. Ее восточное лицо, обрамленное длинными темными волосами, выражало печаль. Ей тяжело далось принятие того факта, что придется начинать все сначала, когда казалось, жизнь улыбалась им до этого, и, хотя трудности были – они всегда находили способ их преодолеть. Сейчас же однообразный пейзаж за пыльным окном, так напоминающий ее родные края, еще больше растравливал ее душевные раны.
Ее предки были из тех краев Третьего Рима, где рос виноград, арбузы и персики, а неподалеку было море. Трудолюбивый народ привык мало на кого полагаться, поэтому жил в достатке и ни в чем не нуждался. В свои сорок с небольшим она была стройна, обладала крепким характером, и умела видеть людей насквозь. Родилась она, как и Денис, еще в те времена, когда империя была больше и находилась под властью Красных Знамен. Те места, где она появилась на свет, пару сотен лет назад заселили выходцы с Окраины, после того, как империя Белого Царя присоединила те земли к себе, отняв их у другой империи. Последняя сотня лет была трудной для ее предков. Власть в империи захватили Красные Знамена. Они нещадно уничтожили казаков почти поголовно. Империи пришлось пережить две войны, потерять семьдесят миллионов людей, но она сумела распространить свою власть почти на половину мира. Другая половина мира, находившаяся под властью Христа, как могла, оказывала ей сопротивление. Казалось, ничто не способно было сломить империю Красных Знамен, но рухнула она очень быстро, пав от морального и материального разложения своих вождей. Основное сопротивление ей оказывала звездно-полосатая страна. Призрак свободы, чуть не впервые замаячил на просторах империи, но, как и в прошлый раз, люди не смогли воспользоваться ею.
К власти пришел Полковник. Он хорошо знал, кто такие люди, и как ими управлять. Поначалу, он поставил у власти правительство с либеральными экономическими взглядами, которые смогли быстро создать условия для экономического роста. Появилось много магазинчиков, рынков, потихоньку подтягивалось и производство, развивалось сельское хозяйство, хотя основным источником доходов по прежнему являлись нефть и газ, умело распределенные в руках близких ставленников Полковника. Все благоприятствовало империи Третьего Рима, а где конъюнктура была плохая, там специальные навыки Полковника и КГБ работали как надо, разворачивая ситуацию в нужную сторону. Поначалу, на волне свободы, сдуру приняли конституцию, чуть ли не самую демократическую в мире, закон о местном самоуправлении, выбирали и глав поселений, и глав районов, и губернаторов, и Самого (впрочем, Полковник к этому отношения не имел, это случилось до него, во времена Алкоголика). Депутатов тоже выбирали, почти по настоящему. Но Полковник, взяв один раз власть в руки, уже не выпустил ее. Перебив почти всех своих врагов внутри империи, а остальных поставив на колени, поставив везде своих людей, он принялся за народы, которые раньше тоже были наши, но жили теперь отдельно. Когда либералы сделали свое дело, он сделал ставку на силовиков: поднял им зарплаты, обеспечил всеми благами, а бизнесу поднял налоги, обложил платежами и всякими сборами. Втайне он ненавидел бизнес и считал их барыгами, а военных и полицию – главными в стране. Поэтому никто не стеснялся грабить предпринимателей как штрафами, как налогами, так и взятками. Все грабили – судьи, чиновники всех мастей, юстиция и т.д. Его тайная мечта была – чтобы империя Третьего Рима стала могущественной, а власть его – как можно больше. Но люди уже побыли свободными, научились самостоятельно жить, в надежде на себя. Многих возмущала жадность чиновников и судей, то, что у них потихоньку отнимали свободы: сначала отменили выборы губернаторов, потом глав районов, а местных глав фактически назначали только своих, фиктивно протаскивая их через выборы. Для депутатов сделали фильтры, через которых отсеивали неугодных Полковнику. Так продолжалось двадцать лет. За это время империя вернула себе часть земель на юге и в горах, выиграла войну в Месопотамии, удержала власть в подбрюшье своего главного врага – звездно-полосатой страны, двух друзей империи – Свободный Остров и Симоноболиварию, люто ненавидевших звездно-полосатых. Но республика Бульбашей сопротивлялась, как и Окраина. Кроме того, ополчились почти все страны остального мира против Третьего Рима. Да и в самой империи бизнесу стало худо: хоть и внешне все было в порядке, и бюджеты наполнялись, и по телевизору пропаганда работала вовсю - но все замерло. Для стабилизации экономики пришлось несколько раз девальвировать нацвалюту, и народ сильно обеднел. Что-то нужно было делать дальше, и тогда Полковник задумал продлить свою власть изменением конституции еще на шестнадцать лет. Он понимал, что власть оставлять нельзя. Сбежать с награбленным было некуда, а внутри страны всегда были люди, недобитые ради приличия, кто потом мог отомстить. И тут случилась эпидемия гриппа.
Никто до сих пор не знает, что это было. В некоторых странах все оставалось по прежнему – работали магазины, предприятия, школы, садики. Их лидеры утверждали, что от этого гриппа дети и молодые люди не страдают вообще, а в зоне риска находятся старики с хроническими заболеваниями. В других странах был объявлен карантин, но правительства дали деньги своему населению, чтобы пережить трудные времена. Последующий сравнительный анализ статистики смертей за этот период не выявил однозначной картины. Но мир был напуган средствами массовой информации, и Полковник решил воспользоваться этим. Были закрыты почти все предприятия, рынки, магазины, кроме продуктовых, из которых львиная доля выручки пришлась на крупные торговые сети, принадлежащие или друзьям Полковника, или перед этим уже отжатые в госсобственность, и находившиеся под контролем своих банкиров. Всех посадили под домашний арест, назвав его карантином, введя драконовские штрафы для нищего населения. Денег людям не дали, заставив жить несколько месяцев неизвестно на что. Полковник лично напугал людей тем, что пригрозил обложить налогом те деньги, что они хранили в банках. Это привело к тому, что остатки независимых банков в стране рухнули, оставив весь рынок для четырех госбанков, у которых проблем с деньгами не было, так как у государства был свой печатный станок. В итоге почти весь бизнес, который люди в стране выстраивали последние двадцать пять лет, после развала империи Красных Знамен, почти весь перешел в собственность империи Третьего Рима. Деваться было некуда, за долги госбанкам забрали все, как когда-то Иосиф за хлеб из житниц фараона сделал рабами весь Египет. Госбанки были в беспроигрышном состоянии: раньше они брали деньги на Западе и отдавали нашим в три-четыре раза дороже, а когда там брать запретили, стали занимать у своего же хозяина и давать бизнесу под неслыханные в мире проценты, фактически закабалив и бизнес и свое население, почти всех посадив на отличный для них процент. Так и получилось, что наши люди, получая меньше всех, платили в несколько раз больше, чем в других странах.
Полковник был верующим человеком. Он люто ненавидел Запад и звездно-полосатых и искренне считал, что наш Христос другой, чем у них. Он родился, вырос, и был воспитан в империи Красных Знамен, которая почти выкорчевала Христа из своей жизни. Сотни тысяч священников были убиты, растерзаны не хуже, чем во времена Первой Римской империи. Почти все храмы были уничтожены, а священники поставлены на службу КГБ. И так делалось по всему миру, где наше красное знамя брало власть в свои руки. Как случилось, что он уверовал, доподлинно неизвестно, но факты – упрямая вещь, и когда он однажды заявил, что в случае ядерной войны мы (Третий Рим) в рай попадем, а они (Запад и звездно-полосатые) просто сдохнут – тут уже вздрогнули все, и наши, и не наши. Они и так боялись нашего – можем повторить, а тут такое…
Полковник знал, чего хочет. Ему нужна была Ялта, договоренности о разделе сфер влияния с геополитическим противником. Он прекрасно осознавал слабость ресурсов и человеческого материала Третьего Рима. Люди были выхолощены многолетним рабством, убийствами, чистками, перед тем продолжавшимся несколько столетий, но особенно проявившимися в период империи Красных Знамен. Попытка поднять дух людей, возвратив им Христа, конечно, нашла отклик в их сердцах, но этих людей было мало, в церкви еженедельно ходило не более двух процентов населения, чего было недостаточно даже для прохождения в государственную думу. К тому же использование Церкви в пропагандистских целях встречало молчаливое сопротивление и в самой Церкви, а простых людей иногда и отталкивало. Батюшкам даже запретили святить ядерные боеголовки. К тому же, внесистемная оппозиция потихоньку крепла. На радиостанции, где главным редактором был внук высокопоставленного НКВДшника, постоянно выступали Нагальные, рыжие эмансипированные женщины, женщины политологи, выдающие себя за оппозицию. Всех их объединяло одно – они не верили в Бога и считали его чем-то вроде Деда Мороза. А рыжая так вообще книгу выпустила о Христе – застрелиться. Таких нельзя было выпускать на арену – хуже будет.
В общем – под это дело и восстановили империю. И экономику снова сделали государственной - весь мелкий разорившийся бизнес пошел на стройки, в поля и на производство, вместо гастрабайтеров. Западу и звездно- полосатым поставили условие – так как вы нарушили наши договоренности о нераспространении вашего военного блока, мы вводим войска в Окраину, Бульбашию, и три наших старинных земли, дабы соединить наши территории. В противном случае – у нас не только ядреное есть оружие, но и секретное. В штатах, если что - Йеллоустон взорвем, а пока вырубим вам на денек интернет и спутники. И вырубили. Подыхать никому не хотелось. Наши подумали – да хрен с ним, еще не забыли, как хорошо мы раньше жили, шагая строем, а ненаши подумали – хорошо, что так легко отделались. Мог бы и застрелить. Вот так и получился гибрид – Третий Рим под перекрашенными Красными Знаменами.
Но это то ты все знаешь, читатель, и без рассказчика. Тебя же наверное интересует, как же наш Дениска с Ирмой оказались у старика Энди в стране Кленовых Листьев, как эти идиоты туда попали?
 
Глава 3
 
Навстречу машине выскочил большой белый пес и понёсся рядом, молча ее сопровождая. Немного проехав мимо пруда с клёнами и красивой беседкой, выкрашенной белой краской, Денис увидел пикап той же фирмы, что и у них, только новенький, последней модели. Возле машины стояло трое: старик, ещё моложавый высокий мужчина с рыжей бородой и красивая молодая девушка, в бело-розовой блузе и джинсах. Они оглянулись на подъезжавшую машину. По всему было видно, что они только приехали буквально пять минут назад и еще не заходили в дом. Денис глянул на часы - в самом деле, они приехали на сорок минут раньше назначенного. Деваться было некуда. Запарковав машину возле сарая-сенника, он открыл дверь, вышел, и улыбаясь, направился к троице. Пес показался ему странным образом знакомым, а взгляд старика очень напоминал ему взгляд его тестя Павла, в честь которого он назвал сына. Ирма же, выйдя из машины, просто споткнулась, увидев Энди Эдмонтона. С трудом сдержав в себе изумление, она следом за Денисом, подошла к хозяевам тоже. Марго, любопытствуя, высунулась из машины, точно размышляя, стоит ли выходить? Павел продолжал молчать. Там, где они три месяца перед этим жили, он крепко подружился с однокурсницей на языковых курсах и часто отправлялся к ней домой, демонстративно взяв тетрадку с неправильными глаголами. Такое рвение к учебе ему было несвойственно, и Денис резонно заподозрил, что они могли заниматься не только языком, но и чем-то другим.
Парень он был видный - высокий, светловолосый, какой-то светящийся ещё юношеской красотой и пока не огрубевшими чертами лица. Некоторая молчаливость не мешала ему производить приятное впечатление на собеседниц.
Внучка Энди, Адель, была в том времени, когда сердце девушки пристально вглядывается в каждого юношу подходящего возраста и задаёт ему только один вопрос: - Ты, что ли?. Узнав, что среди приезжих будет юноша, она тщательнее обычного расчесывала длинные светлые волосы и накладывала макияж на свои мягкие губы, пудрила короткий носик и увеличивала и без того длинные ресницы серо-голубых глаз на чуть бледноватом лице. Красивые точеные уши не были видны за густыми волосами, и вообще она была вся красива своей какой-то американской красотой, в которой сквозила уверенность в себе, в то же время, сочетаясь с девичьей скромностью.
После того, как все перездоровались и представились, Энди пригласил всех в дом. Приезжие ему понравились, даже, несмотря на то, что такое количество народа создавало суету, непривычную ему сейчас. Взрослых детей Дениса и Ирмы разместили в бывших детских, а их самих - в гостевой спальне. Адель осталась помогать деду, а Петер уехал на работу, пообещав вечером приехать и поужинать со всеми. У новоприбывших полчаса прошло за разбором вещей, Адель хлопотала, а Энди, покормив животных, направился к пруду, в беседку, чтобы привести свои чувства, растрепанные этим утром, в порядок.
Небольшой пруд подпитывался парочкой родников. Рыба в нем тоже была, и Энди по вечерам, иногда, с наслаждением, смотря на заходящее солнце, видел, как караси прыгают за своей добычей, или убегают от щук - непонятно. На темной, в вечерних сумерках, поверхности пруда, скользили жуки, летали бабочки. Весной, небольшое лягушачье племя, жившее здесь, устраивало концерты. Не далее, как этой весной, утром, придя на пруд, Энди услышал истошный крик лягушки. Уж почти натянул себя на её лапы и туловище до середины, но она всё кричала о помощи. Ту лягушку Энди спас.
День был, по осеннему, нежарким. Кувшинки в пруду все еще цвели, радуя глаз яркими красками, одиноко украшавшими поверхность пруда. Пластиковая лодка, вытащенная из воды, лежала, чуть повернутая на бок, а синяя полоса на ее белом боку, чем-то напоминала полицейскую машину. Энди присел. Это утро и эти люди, внушили ему надежду, что теперь, здесь, будет не так одиноко. Старик переживал не за себя. К тишине он уже привык, но он боялся за это место, в котором вырос и прожил всю жизнь. Его дети жить здесь не хотели, а внуки тем более. От Пасхи к Пасхе количество его друзей и знакомых, приходящих на воскресные службы, все уменьшалось, а усадьбы их, когда-то многочисленные и многолюдные, оказались заброшены и ветшали. Сельским хозяйством теперь занимались по другому, и один большой трактор на поле заменял пару десятков других. Почву перестали пахать давно. Большие почвопосевные агрегаты, прицепленные к огромным тракторам, за один проход по стерне вносили и удобрения, и семена пшеницы, разрабатывали землю и прикатывали ее сразу. Энди удивлялся, глядя на такое дело, почва после посева выглядела грязно и неприбрано, но уверенные всходы по осени говорили сами за себя. Так агрономы предотвращали многолетнее снижение плодородия почвы.
Что-то в глазах Дениса и Ирмы ему напомнило себя в молодые годы и свою жену. Денис, был хоть, и не очень высок и физически крепок, но показался ему выносливым. Чуть седоватые волосы и не очень густая бородка не старили его. Каре-зеленые глаза смотрели на все с пониманием и сердечностью, а рукопожатие было достаточно крепким, что подразумевало наличие характера, но не его излишек, переходящий в гордыню. Ирма, конечно, его немного напугала. Этот пристальный взгляд темных глаз, так неожиданно уставившихся на него в момент их встречи, не давал ему покоя. Почему она на него так смотрела?
Адель с террасы дома позвала его затракать. Время было часов одиннадцать. Для завтрака уже поздновато, для обеда рановато. Женщины уже раззнакомились и вовсю хлопотали на кухне. Ирма готовила яичницу с беконом, заливая яйцами красиво поджаренный лук и аппетитые хрусящие кусочки сала с мясом, Марго накрывала на стол, нарезая сыр, колбасу и зелень. Адель гремела чашками, перемывая их для чая. По такому случаю она достала из старинного шкапа китайский золотистый самовар, который в этом году подарила с отцом деду на его юбилей, взамен старого, вышедшего из строя. Она включила его в розетку, потрогав нагревшийся бок и успокоилась, присев на стул. Она никак не могла определиться с чувствами, которые вызвали у нее приезжие. В страну Кленовых листьев приезжало жить много людей, из Азии, Африки, Индии. Многоголосая речь все чаще звучала, особенно на улицах крупных городов ее страны, где она несколько раз была с родителями. В том колледже, где она собиралась учиться, глядя на цвет кожи и разрез глаз студентов, можно было подумать, что это не страна Кленовых Листьев, а какой-то Вавилон.
Дед ее был ортодоксальным христианином, еженедельно ходил в храм неподалеку от его усадьбы, тщательно соблюдая посты и церковные правила.  Отец уже не так часто посещал церковь, но по праздникам старался обязательно побывать там, хотя бы поставив свечи на круглые, на высоких подставках, плоские подсвечники. Адель, после развода родителей, жила с отцом, и тоже несколько раз бывала в церкви ее предков. Она знала, что где-то есть Бог, знала, что грешить нельзя, поэтому увиденная в колледже простота нравов, куда ее однажды пригласила старшая сестра, оставшаяся жить с матерью, ее неприятно удивила. В степных районах прерий, где они жили, еще сохранялась патриархальная чистота. Туда не доходили новомодные увлечения пороками и демонстрации под радужными флагами, а в магазинах и на рынках продавались натуральные продукты местного производства. В остальном она была умница.
Марго ей показалась симпатичной, но несколько неуклюжей и медлительной, зато Павел понравился сразу. Что-то в его спокойствии и внутреннем отстраненном достоинстве напомнило ей ее деда, которого она очень любила. Молчаливость, не переходящая в невежливость, и какой-то даже аристократизм, непонятным образом в нем присутствовавший, успокаивали ее и интриговали еще больше. У нее не было своего парня. Ее сверстники жили интересами, не входящими в ее круг, и она берегла себя для кого-то, еще не зная для кого. Если бы не обстоятельства знакомства, она бы считала, что уже влюбилась. Но это же были мигранты…
За столом было несколько принужденно, гости держались сковано. Хозяева сдерживали свое любопытство, желая узнать их историю, но и английский у прибывших был слабоват. В том лагере, где они три месяца пробыли, изучая язык и осваивая премудрости жизни в новом мире, им преподали базовый уровень, не позволяющий особенно вдаваться в подробности. Лучше всех языком владел Денис, изучавший его, хоть и понемногу, но с детства, Павел и Маргарита с удовольствием погружались в новую среду, и уже могли в ней и разговаривать и ориентироваться. Ирма же с трудом привыкала к новому, такому необычному языку. Ей даже больше нравился французский, но она не знала его тоже.
От предложенного хозяином дома спиртного гости вежливо отказались, хотя в глазах молодежи промелькнуло скрытое сожаление. Во время чаепития, чтобы разрядить обстановку, Энди вышел в соседнюю комнату и принес из серванта свой старый семейный альбом. Альбомов было несколько, но только в этом Энди хранил свои любимые фото отца и матери.
Гости с любопытством разглядывали черно-белые фото минувших лет и эпох, старинные трактора и конные повозки. Мужчина в форме королевских ВВС, оказался отцом Энди. Его чистое, светлое лицо, улыбалось своим потомкам и их гостям во все свои тридцать два зуба, но истребитель на заднем плане смотрелся как-то не по настоящему, как будто из исторического фильма про войну.
Когда Энди перевернул страницу, где впервые появилось фото его матери с ним на руках, Ирма вздрогнула снова и растеряно посмотрела на старика. Это было так заметно, что Денис посмотрел на нее вопросительно, но она взяла себя в руки и разглядывание карточек продолжилось. В альбоме было много фото, и пока перевернули последнюю страницу, она задумчиво молчала. Энди отложил альбом на край стола. Разговор не клеился, и хозяин предложил всем отдохнуть. Чтобы добраться до усадьбы, гости ехали часа четыре, рано проснувшись, а перед этим у них была ночь сборов, да и здесь, вот уже час, они разбирали свои вещи и завтракали.
 
 
Глава 4
 
Денис лежал на старинной двуспальной металлической кровати с набалдашничками на спинках. Ему не спалось. Тревоги этого дня, да и всех событий последнего года, не оставляли его. Солнце стояло уже высоко, и тишина усадьбы напомнила ему его Родину, то время, когда он был девятилетним мальчиком и жил с родителями в Ростовской области империи Красных Знамен. Отец был тогда молод, работал директором маленькой птицефабрики в Раздольном, и жили они прям там же, в помещении конторы, разделенной пополам. Рядом с конторой было пшеничное поле, и в обеденное время, когда все разъезжались, воцарялась такая же тишина, как сейчас. Сонно гудели мухи, пели кузнечики, и куры что-то квохтали в загородке неподалеку от их жилья. Быт семьи был не очень-то устроен, но маленький мальчик этого не понимал, и радовался всему - бочке с водой, в которой они с младшим братом купались летом, ночным дежурствам с отцом по охране фермы. Отец брал ружье, его, и они обходили шесть корпусов птицефабрики по периметру. Ночью отец залегал и ждал воров. Денис не помнил, чтобы они хоть раз кого-то поймали. Видимо, огонь по птицам, который батя иногда открывал от скуки, был достаточно отпугивающим средством для расхитителей социалистической собственности.
А поле рядом с усадьбой, где они сейчас были, до боли напомнило ему то поле, что было рядом с их домом. Та же звенящая тишина, легкий ветерок, запах недавно скошенной стерни. Плющ, затенявший окно спальни снаружи, на ветерке играл листьями, бросая танцующие тени на кровать. Аромат старины напомнил ему дом его бабушки, где летом он часто проводил время. Старый диван и шкап, хотя и были из другой страны, удивительным образом напомнили ему его детство. Эти ажурные занавески, накидки на мебель, настенные часы с маятником, сервиз в серванте. Ностальгия как то сразу завладела им целиком и своим жалом начала колоть ему сердце. Как он очутился здесь, вдали от родных холмов, любимых могил, памяти, что так часто согревала его ностальгией, но не колющей, а теплой, светлой и радостной?
Он вспомнил, как женился, как вместе с Ирмой растили детей, трудились, как у них был свой бизнес. Денис был идеалистом. В школе он искренне верил в то, что говорили ему учителя о справедливости, добре и зле, мире и доброте. В империи Красных Знамен тогда было не просто жить - был постоянный дефицит продуктов и товаров, хотя голода не было и внешне все было очень прилично. Но вот однажды, новый вождь объявил какую-то перестройку. В журналах, газетах, книгах стала появляться новая информация об исторических событиях, ранее запрещенная к публикации. Стали рассказывать о приписках, воровстве, коррупции, о том, как хорошо жили партийные чиновники и плохо простой народ. Чтобы восполнить дефицит товаров и услуг, разрешили кооперативы. Общество, ранее одинаково небогатое, стало стремительно разделяться на бедных и богатых, а после Путча страна и вовсе развалилась на национальные республики. Как будто и не было этого коллоса, от одного взгляда которого в ужасе замирал весь мир.
Тогда Денису и пришлось прочитать о том, что и первая Большая война возникла после покушения на эрцгерцога Фердинанда агента разведки империи Белого Царя, о том, что Великий Учитель приехал в опломбированном вагоне с немецкими деньгами, которые он получил, чтобы вывести из войны империю Царя. Узнал Денис из книг какого-то беглого разведчика, что и вторая Большая война началась с раздела Пановии между империей Красных Знамен и империи Фюрера. А один бородатый философ утверждал, что жирные гродья лжи продолжают висеть в нашем обществе, и пока мы в грехах своих не покаемся – толку не будет.
Пришедший на смену Алкоголику Полковник быстро смекнул, что правда в любом виде опасна для государства, и запретил ее. Теперь за то же, что раньше свободно можно было говорить, людей стали сажать в тюрьму, и все сразу закрыли рот, стали ходить строем и стоять по стойке смирно, благо привычка еще не забылась.
Но это все мало беспокоило Дениса и Ирму. Торговать и заниматься бизнесом было можно. Они построили магазин, завели хозяйство, купили усадьбу и землю. Денис даже попал в депутаты. Одно только беспокоило его. За все приходилось платить каким-то людям, которые толком ничего не делали, но хорошо разбираясь в бумагах и законах, непрерывно меняющихся, создавали трудности и решали их в различных оформлениях и разрешениях. Они проникли везде: в администрацию, земельный отдел, архитектуру, кадастровую палату, юстицию, суды. В университетах со студентов откровенно брали деньги, знания давая формально, да и сами студенты стали это воспринимать, как должное, охотно делясь с преподавателями деньгами родителей. Гаишники и раньше брали взятки, но чтобы на экзаменах на права, пока не заплатишь, не сдашь – такого не было. Чтобы попасть в прокуратуру и милицию, люди платили много денег, а престижнее всех была бывшая КГБ, дававшая просто безграничные возможности по обогащению. Люди быстро смекнули, как надо жить, и что говорить, благо привычка к постоянному вранью осталась еще с прошлых времен.
Первый раз у Дениса попросили взятку, когда он покупал себе усадьбу. Это было дорого, но он знал, за что платил. На усадьбе он вырастил всех своих детей, построил дом, и эти годы, как сейчас он понимает, были самыми счастливыми в его жизни. Второй раз у него попросили взятку, когда он четыре года безуспешно пытался оформить свой магазин, и это уже было бессовестно, потому что платить было не за что. Если бы он знал, сколько ему придется за одно и то же платить, находясь в безвыходных ситуациях, он наверное и не брался бы за это. Третий раз с него попросил судья, с лошадиной фамилией, горько жаловавшийся ему на то, что за ними сейчас строгий контроль сверху, и они за все обязаны делиться. С судьей Дениса свела Большая Женщина, на которую у него был выход. Свела просто так, видя его наивность и искренне ему помогая, поэтому он не стал мелочиться и заплатил за решение вопроса, благо цену ему скинули более, чем вдвое. Но крючкотворы знали свое дело, и в документах находились все новые и новые нестыковки. И когда, через четырнадцать лет после покупки усадьбы, Денис, заплатив огромные деньги посреднице землеустроителю, оказавшейся очередным шулером при муже чиновнике, был вынужден обратиться к тому же судье за разъяснением его же решения, тот откровенно рассмеявшись назвал его лопухом и отказал.  Добрые люди, видя его растерянность, посоветовали, в какой кабинет зайти, но ценник, озвученный там, просто его убил. В итоге, пришлось таки заплатить, но эти деньги он до сих пор остался должен. Такая же история была и с магазином, который они построили с Ирмой, продолжая много лет трудится на износ, без выходных, воспитывая детей. Администрация ловко подловила его на сроках разрешения на строительство и его здание, построенное по проекту и со всеми разрешениями, сразу стало самовольным самостроем, который грозили снести. Здесь Бог тоже помог Денису, послав людей, опытных юристов, которым, правда, пришлось продать часть здания по приятной им цене и оплатив все расходы. Слава Богу, что не снесли. В такую же ситуацию попал и его сосед, тоже самостоятельно построивший обувной магазин, которому сказали, что все коммерсы платят. Сосед был воцерковленным человеком, и пошел к батюшке за советом, на что тот ему ответил – Богу богово, кесарю – кесарево, плати…
Но последней каплей, переполнившей его чашу терпения, было не это. Электрики, мирные люди, вдруг приехали и сняли пломбу со счетчика, сказав, что его надо поменять в три месяца, а пока будут считать по старым показаниям. После этого случилась эпидемия, когда всех посадили на карантин, и никуда ни выходить, ни выезжать было нельзя. Денису пришел счет за электричество за месяц, почти в сто раз превышающий обычный расход. Он подумал, что это абсурд, и такого не может быть, но оказалось, что очень даже может. Полковник подписал этот закон, и не один Денис оказался в таком положении. Все ждали от него денег, хоть каких то. Вопрос еще можно было решить, но денег не было. Он было подумал, Христа ради попросить их о снисхождении, апеллируя и к предстоящей женитьбе дочери, и к тому, что у него два студента в этом году, но эти люди в Христа не верили, и отказали в помощи. Он было подумал сунуться за помощью к Большой Женщине, но та, видимо, уже забыла его, а глава управы, которого он знал очень дано и был дружен еще с его отцом, когда тот был еще жив, до такой степени, что даже занимал у него деньги, предпочел не связываться. Все старые знакомые, которых он считал друзьями, отвернулись от него, и он не осуждал их. Такие были порядки в Третьем Риме. Люди во власти были волками, без Бога в сердце, и так жили уже очень давно…
Денис не заметил, как заснул. В открытую форточку залетал свежий воздух, пахло теплым деньком бабьего лета и какой-то безмятежностью.
 
Глава 5
 
Полковник был умным человеком. Он сам понимал, что такой бардак долго продержаться не может. Пока Запад платил за нефть и газ приличные деньги, на всех хватало, но после начала воссоединения империи, против Третьего Рима ввели санкции,  а цены на энергоносители упали, особенно после эпидемии гриппа, и уже больше не поднялись. Его ставленники, те, что держали в узде всю империю на всех уровнях, стали нуждаться, и начали драки между собой, а народ обнищал, и брать уже было  нечего и не с кого. Большой передел собственности после эпидемии дал передышку ненадолго. Само существование другого мира, и той правды, которую другой мир считал правдой, представляло угрозу Третьему Риму. Видимость демократии, которая была - карманная оппозиция с холуями лидерами, федеративное устройство империи, неспокойный Кавказ - все это представляло потенциальную угрозу существованию империи в сегодняшнем виде. Не спасал даже тотальный контроль за СМИ, потому что интернет, это дьявольское изобретение, как считал Полковник, призванное развалить его страну, давал доступ к независимым источникам информации, практически с любого телефона. Эти телефоны и компьютеры предоставляли, с одной стороны, беспрецедентные возможности для слежки за гражданами, но с другой стороны делали уязвимой информационную безопасность Третьего Рима. Ему, конечно, удалось, используя новые технологии, накинуть уздечку на самого главного звездно-полосатого врага, проведя в президенты своего человека. Но это было временно, и срок этой передышки истекал. Враги быстро прочухали свои слабые места, и стали их укреплять, тщательно заделывая дыры, как заделывают пчелы дыры в ульях прополисом. Полковник понимал, что пчелы эти не остановятся, и только новая война может все остановить и дать так необходимую передышку империи. Локальные войны в Окраине и Месопотамии позволили ему дать своим войскам такой необходимый опыт, а реальные боевые условия позволили модернизировать армию. Новое оружие, которое он предусмотрительно начал разрабатывать, как только пришел к власти, давало неограниченные возможности для военного успеха, но это было оружие судного дня, после которого было только царствие небесное для жителей Третьего Рима, ад для всех остальных, и мученическое существование для выживших на планете Земля на столетия вперед. Полковник трезво оценивал свои силы. Гибнуть все таки не хотелось.  Победить остальных он, без апокалипсиса, не мог, психологические угрозы на врага тоже уже не действовали, и тогда он решился действовать - опять обыграть всех, забрав себе исторические территории с народом, который еще не отвык бояться, оборвать информационные связи с остальной планетой, и развивать империю дальше как наглухо закрытую Автаркию с технологической поддержкой Большой Восточной империи. Иначе дело пахло керосином, безопасность его и его друзей со временем могла быть под угрозой, а целостность страны уже не раз в прошлом показывала свою слабость. Созданные крупные сельскохозяйственные предприятия, перешедшие после эпидемии в госсобственность от неугодных лиц, и переданные потом своим, кормили страну. Автозаводы, модернизированные перед этими событиями с использованием Запада, тоже какие-то были, а дешевую бытовую технику, ту, что сами не делали, привозили от соседей. Присоединение Бульбашии решало вопрос с сельхозтехникой и еще больше укрепляло продовольственную безопасность, а присоединение Окраины давало почти пятьдесят миллионов умных, предприимчивых и довольно таки хозяйственных братьев славян с сильным научным и хозяйственным потенциалом. К тому же, они еще не забыли, как шагать строем и петь революционные песни. Ракетно-космическая и военные отрасли всегда были в империи на высоте, а самолетостроение не так давно удалось объединить и построить замены западным боингам и аэробусам, пусть плохонькие, но свои. Так, что шансы были, если сильно не зарываться, забрать свое, ссылаясь на то, что они сами виноваты, нарушив договоренности еще с империей Красных Знамен, по крайней мере, последние несколько раз так прокатывало, и когда на Кавказе оттяпали, и когда от Окраины краюхи отрезали. Не зря пропаганда, вот уже который год, мощно и успешно держала под контролем почти все стадо, а несогласные все были на учете в искусственном интеллекте и нейтрализовывались элементарно, в течение нескольких часов с привлечением штатных нарядов гвардии Полковника.
Все равно они теперь почти все были невыездные. Зная это, свои курорты были предусмотрительно обновлены заранее, а после эпидемии и львиная доля гостиничного фонда ушла под контроль друзей госбанкиров и в налоговую. Частникам, кто платил, дышать немного давали, но держали в узде, если что отключая коммуналку и угрожая снести за нарушение градостроительных, пожарных и санитарно-эпидемиологических норм, блокируя счета и карточки, вычисляя несогласных и подпольщиков по частным объявлениям в соцсетях и на сайтах. А народ хлопал в ладоши. Народ так делал последние сотни лет. Любой бизнесмен в стране, хоть мелкий, хоть крупный, по мнению народа и Полковника, был жуликом и грабить его было не зазорно.
 
Глава 6
Ирма лежала и смотрела в потолок. Она слышала, как, наконец уснув, похрапывал рядом Денис, и лежала тихонько, чтобы не разбудить его. За Маргаритой и Павлом уже как час назад приходила Адель и увела их на пруд покупаться и позагорать.
Она лежала и смотрела, как паук быстро окутывает попавшую в паутину муху. Муха бессильно сопротивлялась, и ей показалось, что эта муха - она. Ирма не выдержала. Её природная горячность сделала своё дело. Вскочив, она тряпкой раздавила паука, а муху начала освобождать зубочисткой, осторожно разрывая паутину. От шума и суеты Денис открыл глаза и сел.
 
-Ты чего? - спросил он.
-Ничего.
 
У Ирмы, вот уже три часа, из головы не выходила мысль, крепко засевшая там и не дававшая покоя. Это дед так был похож на ее отца: с серо- голубыми глазами, крупным мясистым носом, квадратным решительным подбородком, прямой складкой губ. Руки его, руки крестьянина, привыкшие управляться и с трактором, и со скотиной, были точно, как у ее отца. Она помнила эти руки и скучала за ними. Здесь, в эмиграции, она часто вспоминала то время, когда она жила в станице, в их большом белом доме с балюстрадой и проходными комнатами, где всегда было шумно от детей, весело, и можно было спрятаться где угодно, хоть в доме, хоть в саду, хоть у бабушки Клавы под юбкой. Бабушка часто жарила вкусные пирожки с домашним творогом. Они были большие, жёлтые и невероятно вкусные. Таких пирожков Ирма не пробовала больше никогда и нигде. А весной, когда приезжал дядя Валентин с гармошкой и тётей Любой, дядя Витя с тётей Инной, на веранде накрывали стол, резали сало, огурцы, папа приносил из подвала домашнее вино - то тогда был праздник. Детвора, предоставленная сама себе, носилась везде. Мишка и Андрей, ее двоюродные братья, были постарше, и всегда верховодили, а Вика, сестра, была городская. Её папа был директор овощебазы и жили они по богатому. У неё всегда были классные шмотки, банка сгущенки, и много апломба. Родители же Ирмы были простые крестьяне, но папа был талантливым рассказчиком, в прошлом моряком и очень красивым и сильным мужчиной.  Ирма скучала за ним, оставшимся там, в прошлой жизни. Поэтому она и растерялась, увидев старика Энди, так похожего на её отца.
Но это было не всё. Та женщина, на карточке из альбома, очень напомнила ей младшую сестру ее бабушки, которую та ей показала однажды на фотокарточке в альбоме, среди фото ее первого мужа и детей, сосланных в Сибирь как кулаки и погибших там. Выжила только она, со временем вернувшись на Родину и родившая ещё троих детей от дедушки Ирмы. Сестра её сгинула где-то на просторах второй Большой войны, угнанная врагами на Запад и навсегда исчезнувшая из ее жизни. Это было так невероятно предположить, что этот Энди Эдмонтон, их хозяин, мог быть ее двоюродным дядей. Где тот Запад, где та империя Красных Знамён, где та вторая Большая война, и как далеко от этого всего страна Кленовых Листьев, где они сейчас были.
Она ничего не сказала Денису. Бабушки давно не было в живых. Та карточка с тех пор ни разу на глаза Ирме не попадалась, а доверять детской памяти - последнее дело.
Денис так и не понял, отчего Ирма была не в духе, списав это на её стрессовое состояние последнего времени. Со стороны пруда раздавались задорные крики девчонок, которые купались. Старика нигде не было видно, и Денис решил пойти на шум плескавшихся и вышел на террасу. Старик сидел в кресле и благодушно смотрел на молодёжь. Денис ему улыбнулся и пошёл к пруду. Его сын уже разжег костерок, из валявшегося кругом сушняка, и поджаривал на тонкой палочке корочку хлеба. Девчонки уже выходили из воды, и Адель шла первая. Денис невольно залюбовался красотой ее тела: белизной кожи, которую так и не смог покорить загар лета, чистыми, округлыми линиями бёдер, как у его жены, небольшой грудью, не так уж спрятанной под купальником. Он не один залюбовался, и поймал такой же взгляд своего сына, чуть восторженно-зачарованный. Ирма тихонько и незаметно подошла сзади. Он услышал ее возглас, испугался, что она заметила его нескромный взгляд, и встревожено оглянулся. Но Ирма смотрела на Адель, не отрывая глаз, которая повернулась к ним спиной и стояла в трёх метрах. Во взгляде было такое удивление, что он повторил свой недавний вопрос: - Что случилось?
Ирма не ответила. Она медленно подошла к девушке, и тогда Денис увидел, на что она смотрела. На спине у Адель была большая родинка под правой лопаткой. Точно такая же была и у Ирмы, ровно в том же месте – он точно знал. Такая же была и у его дочери Маргариты…
 
                Глава 7
 
Денис знал не всё. Такая же родинка была у всех женщин ее рода - знала Ирма, в том числе и у бабушки Клавы, Денис не знал ни о сестре бабушки, пропавшей в войну, ни о старом фото, которое она однажды в детстве увидела. Маргарита тоже вышла из воды и тоже повернулась лицом к пруду. Да, ее родинка тоже была на месте. Тут даже Павел заметил удивленные лица родителей, оторвав наконец взгляд от Адель.
 
- Что случилось? - спросил он.
 
Родители молчали, затем Ирма повернулась и пошла в дом. Денис потянулся за ней.
Войдя в комнату, она закрыла дверь, близко подошла к Денису и рассказала ему всё. Они долго молчали, так невероятно это было. Посоветоваться было не с кем: с Третьим Римом связи не было вообще никакой - ни сестре, ни матери, ни отцу Ирма позвонить не могла. Между двумя мирами, хоть войны и не было, непосредственной, но пистолеты стояли приставленные к виску с пальцами на курках. Запад смог догнать технологическое отставание в некоторых видах вооружения, в космосе и в других моментах, но связываться больше с Третьим Римом не хотел, делая вид, что всё нормально. Все ждали, пока трудности жизни в империи раскачают лодку общественного спокойствия и будут перемены, но ждать им предстояло ещё очень и очень долго, а этот вопрос с родинками, что открылся, надо было как то решать здесь и сейчас. Кроме Наташки, звонить было некому.
Наташка была их старая знакомая, когда то давно переехавшая из их приморского городка в звездно –полосатую страну.  После развала империи Красных Знамен, она начала заниматься  бизнесом одна из первых, но вовремя поняла, чем это должно закончится и вышла замуж за иностранца. Со звездно-полосатой страной вотсап работал без проблем. Денис, не мешкая, тут же набрал ее.
Наталья была постарше их. У нее было доброе сердце, и она помогала всем. Узнав суть вопроса, она предложила свою помощь переводчика – английский она знала в совершенстве. Денис видел, как она взволнована. Ирма сама едва не плакала. Условились, что они наберут ее за ужином, когда приедет Петер. Теперь самое трудное было дождаться ужина.
Чтобы как то скоротать время, они решили его приготовить сами. Детвора еще не вернулась с пруда, старик Энди так же блаженно смотрел то вдаль своего поля, то на хохочущих девчонок и молчаливого Павла. Спросив разрешения у деда похозяйничать на кухне и получив его, Денис принес из машины продукты. В их машине был переносной холодильник с продуктами и сумка с провиантом. Он принес их на кухню, где Ирма уже мешала тесто на пельмени из муки их хозяина. Фарш у них был уже купленный, в него оставалось только добавить лук, специи и яйцо. Через полчаса они приступили к лепке пельменей. Лепили долго и молчаливо, никак не могли поверить в происходящее.
Петер приехал вовремя. К тому времени вернувшиеся девчонки помогли Денису и Ирме приготовить еще настоящего борща с их Родины, с салом, чесноком и пампушками, нарезали пару салатов, накрыли стол и водрузили на него бутылочку шампанского из холодильника, расставив по местам праздничные хозяйские фарфоровые тарелки с розочками, старинные вилки и ложки из прадедовского еще набора, вымыли и поставили под шампанское пузатые коньячные бокалы, потому как, других не было. Старик уже много лет не пил, а когда раньше прикладывался, то уважал больше виски или пиво. Коньячные бокалы остались в наследство от бабки его покойной жены, француженки.
После еды Денис на не очень хорошем английском попросил, чтобы Наталья по вотсапу была их переводчиком. Он долго не знал, с чего начать, но потом рассказал, что тем летом, когда закончился карантин, в прошлом году, они все вместе поехали к другу их семьи в страну, которую раньше называли шестнадцатой провинцией империи Красных Знамен, но которая была уже давно свободна. Они уже приняли решение об эмиграции, после того, как с ними поступили электрики. Об этих событиях, связанных с причинами их решения об отъезде, он тоже рассказал подробно, но судя по недоверчивым глазам Петера и Энди, они с трудом себе все это представляли. Когда они были в той стране, и случились все эти события, опустившие новый железный занавес между двумя мирами. Денис с Ирмой потеряли все, что они нажили за четверть века, так как продать они ничего не успели, думая заняться этим позже, а сообщения с Третьим Римом вот уже больше года никакого не было. Весь мир находился на военном положении. Звездно-полосатые сбросили наконец ставленника Полковника, и принялись как и раньше, хозяйничать в оставшемся мире. Денис с Ирмой, резонно рассудив, что если Полковник попросит отдать и так называемую бывшую шестнадцатую провинцию, то ему отдадут и ее, во имя мира и жизни на планете. Они в страхе бежали как можно дальше, на самый, как им показалось, край света.
Как рассказать о родинке, Денис не знал. Ирма отрешенно молчала, и тогда Наташка взяла все на себя. Она долго что то рассказывала хозяевам. Глаза Петера все расширялись от удивления. Адель встала, повернулась к зеркалу, чтобы посмотреть на родинку под своей правой лопаткой, а затем подошла к Маргарите и Ирме, чтобы взглянуть на их родинки на оголенных, по летнему загорелых плечах. Денис поднял взгляд на Энди Эдмонтона, и увидел, что у него в глазах стоят слезы. Он все понял. Потом слезы дрогнули, покатились вниз и затерялись где то в его редкой и седой бороде…
 
                Эпилог
 
Когда стемнело, Энди взял палку, складной стул и пошел к большому дубу, стоящему на холме, позади его древнего заросшего сада. Дуб стоял с незапамятных времен, и, вероятно, еще помнил бизонов , когда-то пасшихся в этих прериях, и индейцев, охотившихся на них. Там было его собственное маленькое кладбище. Первым на траве стоял крест его жены Ирэн, почти совсем новый. Чуть дальше – крест его отца, уже серый от времени. Он сам похоронил его, когда тому было семьдесят восемь лет, и он умер от старости. Но под самым дубом, наверху, темнел очень старый крест. То был крест его матери, которая умерла, когда Энди было пять лет, не сумев родить еще одного сына своему мужу. Той зимой снега в прериях были выше человеческого роста, и пока отец бегал за доктором в соседний городок, мать умерла. Энди было четыре года, он стоял и смотрел на маму. Она гладила ему голову, и, какая-то умиротворенная, пела ему колыбельную. Она так и не выучила английский.
Отец Энди больше не женился. Мать Энди он привез с войны, где она работала на каком-то заводе империи Фюрера, по изготовлению ракет. Их всех должны были убить, но, почему то, не уничтожили. Ее должны были вернуть империи Красных Знамен, но он умолил своего командира отдать ему ее, потому, как полюбил ее смертельно, и она ответила ему взаимностью… Про родинку на плече матери, в которую он ее так любил целовать, своему сыну он рассказывал часто.
Высоко, в звездном небе, летел самолет. Энди сидел в кресле, и смотрел на него, пока у него не закружилась голова. Потом он тихонечко запел ту песню, которую ему пела мама:
Ой, ходить Сон
Коло вікон.
А Дрімота -
Коло плота.
Питається Сон Дрімоти:
- Де ми будем ночувати?
- Де хатонька теплесенька,
Де дитина малесенька,
Там ми будем ночувати,
І дитинку колисати…
 
25 апреля 2020 года - Темрюк