Петрова, её все звали Петрова, лет сорока, может, больше прилетала во Вьетнам с толпой идиотов, желавших хлебнуть экзотики Сайгона полной грудью. И заплатить за это трудно добытой денюжкой, ради чего Петрова и тащила с собой это разнопёрое стадо. В городе все её знали, как облупленную- она была живой.. ещё.. легендой русского туристического Сайгона. В районы с блистательными пятизвёздочными отелями до небес, где хорошо одетые люди поднимались из ресторана на первом этаже, откушав устриц, по мраморной лестнице, поочерёдно напрягая свои небольшие крепкие икры, измождённые фитнесом, к бассейну под открытым небом, она их не вела.
Не вела и туда, где туристы прогуливались рядом с пальмами, с амальгамой водной глади бассейна, любовались огромными, как плошки, звёздами в непривычно чёрном небе. Потом шли в номера, сбрасывали у дверей розовые лаковые босоножки или дорогие мужские Тодс, чтобы, утопая щиколотками в высоком ворсе светлого овечьего ковра, подойти к витринному окну во всю стену и замереть перед блистающей огнями панорамой великого города. Повалиться на кровать ничком, вдвоём в полумраке настенных деликатных светильников, и лежать, содрогаясь от волн величайшего кайфа, безо всякого секса. Просто от того ощущения немыслимой роскоши, рая, в который они, наконец, попали. После долгих перелётных мытарств.
Петрова вела свой народ в самые бедные кварталы- на грязную улицу, где тусовались небогатые разноязычные иностранные студенты с рюкзаками за спиной. Туда, куда не достигал звёздный свет дорого отеля, не так уж и далеко находившегося. Заводила в забегаловки, теснившиеся там целым бесконечным рядом. Примитивные деревянные обшарпанные столы, лавки. Дешёвая еда, побеги тростника в супе с кусочками свинины. Голубой вьетнамский мальчик плачет и целует коротенькие пухлые пальчики сидящего рядом белого иностранца - его благодетель, вальяжный разжиревший господин, покидает сегодня страну.
-Не плачь, ты же будешь мне звонить, каждый день звонить!
Потом тащила их спать- шаткие двери отделяли "комнаты" с тканевыми стенами от коридора. Лампа не горела, наощупь нужно было добраться до топчана, обтянутого белой простынёй. Пересчитать друг друга, и методом простых арифметических вычислений понять, что спать придётся втроём на одном топчане без покрывала. Повалиться на одну лежанку втроём ничком, и лежать, содрогаясь от волн величайшего кайфа, безо всякого секса. Просто от ощущения немыслимой усталости и величайшей дурости, что доверились этой драной кошачьей шапке Петровой.