Стояла жаркая погода, обычная для курортного сезона Северного Кавказа. Владимир Петрович, отставной полковник остановился, приложил руку ко лбу и, загораживая глаза от солнца, стал всматриваться в даль. На горизонте возвышается величественный Эльбрус, заснеженные вершины которого обволакивают кучерявые облака. Каждый раз бывая в старом парке курорта он замирал на минуту-другую почувствовать восторг, вдохновиться потрясающим видом горы. «Удивительно, что это не гора, а вулкан. И последний раз изверг лаву более 50 веков назад. — Думал он, посмеиваясь над собой. — Да уж, надо было в школе блистать такими познаниями».
Полковник был нелюбителем нежностей на людях, но отказать Надежде Ивановне в удовольствии пройтись под ручку на прогулке в парке не мог, однако не в этот раз. Руки заложив за спину, размеренно вышагивая по тенистой аллее, он всем своим видом показывает недовольство, ибо после приёма минеральной водички предпочёл бы посидеть в тишине за шахматной доской, лишь изредка шумно радуясь своему или сдержано — удачному ходу соперника. Едва скрывая улыбку, он идёт и молчит, смотрит себе под ноги и, кажется, совсем не слышит бесконечных слов Надежды Ивановны.
— Возьмём горного меда, черники, спелых абрикосов. Всё это, Володенька, для твоего сердца полезно.
Она потащила его на рынок и, семеня чуть позади него, чтобы заполнить неловкую тишину, сладким голоском говорит за двоих. Полковник был скуп на слова и за долгие годы одиночества привык к немногословию вокруг себя. И в первое время нескончаемый словесный поток его женщины ошеломлял, он даже эмоционально уставал, выгорал как свечка. «Ничего, свыкнусь». — Подбадривал себя.
Они ещё не знали о том, что прекрасные виды старого парка станут частыми в их общих воспоминаниях о романтических прогулках под ручку и декламировании стихов полковником. Именно здесь, средь тенистых дорожек, в окружении множества скульптурных форм, в одной из беседок он впервые взял её руку и приложился губами, а не привыкшая к такому обхождению, Надежда Ивановна вспыхнула багрянцем, испуганно отдернув руку.
Ничуть не уступающий современным новоделам-фонтанам на выходе из парка расположен фонтан начала 20 века. Владимир Петрович присел на его каменный бортик, Надежда Ивановна последовала примеру — их обдало брызгами. Полковник расстегнул ворот голубой рубашки, закатал рукава и наклонился к играющей солнцем зыбкой поверхности. Он широкой ладонью зачерпнул прохладную зеленоватую, слегка пахнущую сероводородом водичку, освежил вспотевшее лицо и, облегчённо выдохнув, огляделся. Его внимание привлекли любители шахмат, сидящие вокруг фонтана на встроенных в стену каменных скамьях.
— Володенька, ты бы кепку надел. С твоим сердцем без головного убора нельзя. Напечет — квелый станешь, а ты мне танцы обещал.
— Обещал подумать. — Он хитро улыбнулся. — Идём, нас ждёт армия витаминов. — Полковник встал и протянул руку женщине.
На подходе к рынку Владимир Петрович предложил передохнуть на продуваемой ветрами террасе кофейни. Их головы слегка кружились от идущих от рынка запахов специй, орехов, черешни. Они пили сваренное в турке прямо на золе ароматный кофе, ели жареных каштанов, и разговаривали. Точнее это Надежда Ивановна говорила, а полковник, глядя на неё, испытывал нежное, тёплое чувство, тихо умилялся ею и думал:
«А если бы я не встретил здесь, в санатории Надюшу? Если бы наши личные дорожки не слились в одну общую?»
— Знаешь, там знаменитая танцплощадка привлекает множество пар, и, должна заметить, не только уседенных, но и молодых. Поверь мне, мы с тобой смотрелись бы идеально.
Надежда Ивановна не в первый раз заводит разговор на эту тему, и прямо-таки извела полковника просьбами о танцах после ужина, да только он всячески отнекивался.
— Надюша, я не умею. Танцую как медведь. Мне жалко твоих прелестных ножек
— Володенька танцевать вовсе не сложно. — Она повела в воздухе рукой, как будто отмахиваясь от возражений. — Я понимаю, ты предпочел бы танцам шахматы с мужиками на лавочке. Но провести время с любимой женщиной под музыку, согласись, приятней. — Говорила она мягко. В тайне же от полковника более всего хотела любоваться им: его высокой фигурой, военной выправкой и сидящим на нем как влитым костюм.
«Это хорошо, что Надюша вытаскивает меня на выставки, прогулки по древним развалинам, а так бы весь срок лечения кроме фигур на чёрно-белых клетках ничего не видел». — Улыбаясь приподнятыми уголками губ, мечтательной поволокой застив глаза, Владимир Петрович неторопливо, маленькими глотками остужался прохладной водой из высокого стеклянного стакана и размышлял на фоне трелей его женщины.
— И еще, Володенька, у меня костюм ненадеванный, бежево-розовый. Купила, так и весел. Для танцев лучше его не придумать.
— Ах, костюм ненадеванный?! Бежево-розовый?! — Полковник внутренне улыбнулся. Положил руку поверх руки Надежды Ивановны. — Это же другое дело. Надюша, сегодня после ужина выгуляем на танцплощадке твой заскучавший костюм, а заодно и меня. Но с одним условием: завтра едем в Черкесск, к моему старому другу Георгию и его жене Мадине. Буду тебя с ними знакомить — это для меня важно. Да и подарок у меня ему.
Надежда Ивановна вскочила, нежно обняла своего мужчину, положила голову на плечо и медовым голоском пропела:
— Я согласна.
Надежда Ивановна в длинном платье с большими бледно-красными пионами на белом фоне сидела справа от полковника — необычно тихая, молчаливая. Её расфокусированный взгляд замер на убегающей под колёса дороге, а в голове роились вопросы: «А если им не понравлюсь? Что подумают? А если засмеют? Стыдно. И что мне говорить? Как себя вести? Страшно». Её пальцы нервно перебирали ручки сумки, и чем меньше оставалось километров, тем ближе душа перемещалась к пятке. Владимир Петрович, перекладывая руль в повороте, обратил внимание на состояние женщины.
— Не волнуйся, Надюша. Я ничего выдумывать не буду, друзьям представлю тебя как любимая женщина. Вот увидишь, ты им понравишься.
Традиционное кавказское гостеприимство не замедлило проявиться с первых секунд встречи гостей: крепкие объятия с радостными возгласами и похлопываниями по плечам мужчин, деликатное приветствие женщин.
— Георгий, этот кизлярский кинжал тебе. — Мужчина с блеском в глазах принял подарок. Подушечками пальцев пробежался по деревянной тверди рукояти, почувствовал тепло чехла из натуральной кожи с серебряной отделкой, а клинок из дамасской стали вызвал на лице искреннее удовольствие.
— Ну, угодил, друг. Знаешь мою слабость.
Дружба их зародилась в военном училище, окрепла в академии и прошла всевозможные испытания во время службы в воинских частях. Владимир Петрович был офицером не из кабинетных, за спинами товарищей не прятался. С командованием говорил без обиняков. Поэтому карьера всячески тормозилась и, как следствие, до генерала не дослужился, в отставку вышел полковником. А вот друг снискал на службе больший успех: возглавляет военный комиссариат в республике.
Мадина провела Надежду Ивановну в дом, показывать свои владения, а радушный хозяин повел друга показывать — свои. Двухэтажный дом с большими окнами. Выложенный брусчаткой просторный двор, вместивший кирпичный мангал, керамический тандыр и сколоченную из мореного бруса беседку с круглым столом в центре. Для вкусного, комфортного времяпровождения хозяином сделано всё, и для гостей он обещал приготовить свое фирменное блюдо.
— А это мой внук. — Георгий взлохматил голову мальчику. — Родители взвыли, жалуются: уставиться в тыкательный телефон, на улицу не выгонишь. Не то, что нас в нашем детстве — родители домой дозваться не могли. Вот на перевоспитание прислали.
Женщины сервировали, накрывали стол в беседке и разговаривали о мужчинах.
— Знаете, Надежда, после смерти Настеньки Володя надломился. Себя винил. Враз потерял и жену, и нерожденного ребенка. — Мысли Мадины закружились. Вспомнилось прошлое. Взгрустнулось. Вздохнула. — На него смотреть было невыносимо больно. Мы с Георгием старались ему помочь, поддержать, но он замкнулся, с головой ушел в работу, дневал и ночевал на службе. Много лет прошло, а он всегда один. Глазом не повел ни на одну женщину.
Женщины притихли, посмотрели в окно: разгоряченные вином мужчины сняли кители, о чём-то разговаривали, жестикулировали. «Боже мой, как идёт Володеньке военная форма!» — Подумала Надежда Ивановна, в очередной раз очарованно устремив свои глаза, что не осталось незамеченным хозяйкой дома.
— Я вижу, как Володя ожил рядом с Вами. Вижу, его сияющие глаза. Вижу с каким обожанием смотрит на Вас. Я очень рада за него, за вас обоих. И, скажу по секрету, даже немножечко Вам завидую. — Мадина улыбнулась. — Правда, самую малость, потому что Георгий для меня всё.
Наконец, Георгий пригласил всех к столу. Рядом с кувшином красного сухого вина, пирогами с сыром и обилием зелени заняли свое место бараньи рёбрышки. Внук потянулся за невозможно вкусно пахнущим куском мяса да получил по руке.
— Сначала берут женщины. — Нравоучительно изрек дед. — Таков негласный закон.
— Воспитываешь. — Полковник кивнул на мальчика.
— Приходится. Видимо, настоящим мужчиной его могу сделать только я.
Кувшин вина не раз опустошался под тосты и разговоры о молодости, а баранина подкладывалась на тарелки. День клонился к закату. Гостям пришла пора собираться в обратную дорогу, засветло добраться до санаторных корпусов. Прощаясь, мужчины обнялись, похлопали друг друга по плечам.
— Володь, будь счастлив. И помни, ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.
Передавая корзину с щедрыми кавказскими дарами и бутылочкой красного домашнего, Мадина прошептала на ухо Надежде Ивановне:
— Берегите его.
Полковник, ни в одном глазу после возлияний, уверенно, сосредоточено ведет машину по серпантину дороги. Слева — каменные нагромождения со скудной растительностью, справа — безбашенные мальчишки шумно сплавляются на автомобильных камерах по горной речке.
— Боже мой, какие чудесные, редкого гостеприимства люди. — Надежда Ивановна больше всего восхищена хозяевами, их радушием в угощении.
— Надюша, сколько их знаю, они всегда такие.
— А как Георгий внуку урок этикета преподал?! Прелесть. Не находишь, Володенька?
По радио запела Нани Брегвадзе «Горчит калина».
Судьбою так загадано,
Листва на землю сброшена,
Листва на землю сброшена,
Но слышу сердца зов.
Приходит к нам негаданно,
Негаданно, непрошено,
Негаданно, непрошено
Последняя любовь.
— Надюша, ты им понравилась.
Но она не слышала полковника, полностью погрузилась в песню, почувствовала в душе цветущую нежность и расплакалась у полковника на плече.
Грузинская певица закончила петь. Надежда Ивановна немного пришла в себя и выдала:
— Володенька, самое смешное, я не люблю баранину, и совершенно неожиданно для себя добавки попросила. Ты можешь это представить?
Как обычно это происходит, время пролетело незаметно. Срок лечения закончился. Они покидали красивейшие места кавказского курорта совсем другими. Владимир Петрович вновь почувствовал вкус жизни. Его очерствевшее, охолодившееся годами одиночества сердце вновь смягчилось, наполнилось теплом, любовью. При всей своей неизменной сути внешне он стал мягче, терпимее и даже ухоженнее. Надежда Ивановна с полковником могла наконец-то не быть сильной, она стала просто счастливой женщиной, дарящей мужчине нерастраченную любовь. Полковник разбудил в ней дремлющие чувства. Властная, языкастая, вздорная бабенка преобразилась в кроткую, мягкую женщину. Но главное — им было хорошо друг с другом, разговоры их перетекали из одной темы в другую без принуждения, без притворства, без вымученной натянутости. Два одиночества, посреди гор слившиеся воедино, с чувством душевного родства, желанием не расставаться, быть вместе всегда, уехали. Они уехали счастливыми, одухотворенными, но вместе с тем преисполненными душевного смятения от неизвестной реакции детей Надежды Ивановны.
Владимир Петрович предложил отправиться к нему, поселиться в его скромном доме на далёком черноморском берегу и жить своей, независимой от детей жизнью.
— И пусть хоть на всё лето приезжают к нам, мы этому только рады.
Но Надежда Ивановна к этому предложению отнеслась без воодушевления, так как поставила цель познакомить сына, невестку, внуков со своим мужчиной и таким образом ввести его в семью.
— Как же, Володенька? Так сразу уехать? Не по-людски это.
— Могут возникнуть непонимания, а за ними неизбежны проблемы: неизвестно откуда, неизвестно какой мужик... — Устремив взгляд в недалекое будущее и обеспокоенно сдвинув брови, полковник потирал морщинистый лоб.
— Для этого и нужно знакомство, чтобы узнали, пообвыклись, приняли. Мы поступим так: пригласим молодежь на ужин. Я приготовлю вкусненькое, накроем стол, ты оденешь свой китель, я — костюм, в котором на танцы ходили с тобой.
Женщина посмотрела на Владимира Петровича обескуражено, не понимая его беспокойства. И всё же, после долгих рассуждений, они решили на время налаживания мостов поселиться в ее квартире.
Долгое время жившие одни они отдавали себе отчет, что со всеми своими устоявшимися бытовыми привычками придётся как-то привыкать, притираться к совместной жизни. И вот в одно из утр Надежда Ивановна с ним вздорит. Полковник удивительный аккуратист, вещи его не представляют собой бесхозно валяющееся нагромождение, и тем более носки им не разбрасывались. Однако холостяцкая жизнь вдовца выработала привычку позднего завтрака и только после него неспешно-размеренного, в удовольствие бритья. Не то чтобы она хотела ссориться, перебраниваться и тем более выказывать свое раздражение, недовольство, однако ж ей эта привычка поперек горла встала. К завтраку за стол садится, по её мнению, следует одетым с иголочки, побритым и надушенным.
Владимир Петрович садиться за стол и, не отрывая взгляда от слегка колючих глаз, декламирует любимые стихи:
— Ах, полковник, он сед и галантен, и звенят ордена на груди! Только хочет он быть лейтенантом, у которого всё впереди!
Он берет большими теплыми руками маленькую, мягкую ладошку женщины и прикладывает к своей щеке, за что Надежда Ивановна одарила мужчину нежным, благодарным взглядом.
— Родная, я своё ни свет, ни заря и в полевых условиях отбрил на службе. Теперь же позволь мне быть самим собой. Да и, признай, щетина не настолько велика, чтобы ранить твой эстетический вкус. Давай, лучше тебе масленица на хлебушек намажу и смородинового варенья сверху, как любишь.
Приглушенный стук дождя о мокрые стекла небольшой кухоньки, пахнущей чистотой и подходящим тестом, придавал семейного, согревающего уюта завтракающим. Надежда Ивановна любила, чтобы всё было красиво. Без вычурности кухонный гарнитур в стиле кантри. На стене репродукция итальянского побережья кистей неизвестного художника — её несбыточная мечта. Радующая рисунком разноцветья луговых трав льняная скатерть на столе. В вазе граненого стекла собранные полковником ромашки, белоснежные лепестки которых подобны солнечным лучикам. Две фарфоровые розочки с вареньем. На беленьких с золотым ободочком тарелках трясущаяся глазунья с шапочкой зелёного лука — как любит Владимир Петрович.
К яичнице и бутерброду с маслом и вареньем Надежда Ивановна не притронулась. Она кончиками пальцев гладит шею мужчины, смотрит на него с обожанием и получает неописуемое удовольствие от того, как он смачно ест. Ей необычайно приятно осознавать, что он непринуждённо лепит свою женщину из вздорной бабенки, командирские нотки которой сменились покладистостью, а от ощущения нежности и заботы душа радостью цвела.
— Володенька, сегодня очередная годовщина Настеньки. Давай на вечернюю службу сходим, заупокойную закажем.
У него не был тайн от Надежды Ивановны, рассказывал о себе как на духу. Мотались с женой по всей стране из одной части в другую. Бесконечные казармы и мало обустроенные офицерские дома, в которых молодой, бездетной семье выделялась комната с одним окном и общими удобствами в коридоре. Было тяжело, особенно женщине, и при этом ни слова роптания от неё не слышал. Со временем количество звёздочек на погонах прибавлялось, постепенно и быт наладился. И они решились на ребёнка. Он всегда мечтал о сыне: мечтал научить кататься на велосипеде, мечтал привить вкус к хорошим книгам и музыке. Беременность жены проходила без осложнений. Но по халатности медперсонала была занесена инфекция, сепсис. В результате жена и ребёночек умерли. В одно мгновенье Владимир Петрович лишился всего.
— Раньше я считал, что мужчины не плачут, думал, это проявление слабости. Ещё как плачут! Если бы не вечные командировки, будь я рядом, трагедия бы ни случилась.
Он, конечно, бился, пытался найти виновных, чтобы уничтожить их. Безрезультатно. Бесцветно, безэмоционально пролетел большой кусок его жизни, оставив в памяти след только двух мест: служба и дом. По выслуге лет вышел на пенсию и купил небольшой домик недалеко от берега моря, в дали от туристических толп. Родственников, ни близких, ни далеких нет. Жил тихо, малозаметными радостями, выращивал виноград и сдавал его в детские дома. Потом появились проблемы со здоровьем, что вынудило его сорваться с насиженного места и отправиться лечиться минеральной водичкой Северного Кавказа.
Вскоре у Надежды Ивановны и Владимира Петровича появились общее мечты.
— Родной мой, ты можешь себе представить, я никогда не видела моря в живую. Как-то не случилось нам встретиться. Интересно, какое оно? Большое, бескрайнее и чем пахнущее?
— Надюша, переедем ко мне, и мечта о море исполнится. Займёшься своими любимыми цветами, я — виноградом. А по вечерам, обнявшись, сидеть на галечном берегу. Утомлённое море будет волнами ласкать наши босые ноги, а мы смотреть на зыбкую золотую дорожку от горизонта и провожать уходящее солнце. И ты полюбишь море так же, как и я.
Павел и Людмила смотрят по телевизору очередную слезоточивую мелодраму. Подперев под голову подушку-думку, в дремонтном состоянии мужчина возлежал на диване. С озабоченным видом женщина всей массивной фигурой заполнила кресло. Она напрасно силилась вникнуть в происходящее на экране, ибо мысли её были полностью поглощены иным.
— Паш, ты ничего не замечаешь? Ни тебе, ни мне мама не звонит, жить не учит, бесценных советов не даёт. Странно. Не похоже на неё. — Павел бровью не повел, не желая прерывать блаженного состояния, а тем более безмятежности мыслей и чувств.
Бывало Надежда Ивановна докучливо названивала по несколько раз на дню, а тут как отрезало, только внуков не обделяла своим вниманием.
— Не-а. Может быть, у неё дела? — Зевая, предположил он.
— Мы, наша семья — её дела, и других дел быть не может. — Твёрдо, категорично заявила Люся, подчеркивая каждое слово ударами ладони о подлокотник кресла.
— Говорят, у неё мужик подозрительный завёлся. — Женщина с нескрываемой усмешкой посмотрела на мужа, ожидая его правильной реакции.
— Да ладно?! — С лёгким недоверием он удивлённо хмыкнул. — А что, мама ещё ничего, и любовь-морковь пойдёт всем на пользу. Я не против. Пусть занимается личной жизнью, а мы вздохнем от её бесконечных нравоучений.
— Паша, не смеши! Ты головой тронулся? Какая может быть любовь в таком возрасте?! — Мгновенно покраснев от возмущения, она злыми, колючими глазами стрельнула в мужа. — Дальше своего носа не видишь! Ой, не к добру это всё. Завтра же схожу к гадалке. Послушаю, что скажет. — Безапелляционно, как будто ставя жирную точку в дискуссии, выдала Люся, окончательно омрачив настроение Павла.
Её муж внутренне радовался новости, потому как надеялся обрести свободу от деспотичной, властной матери, но слова жены внесли сумятицу в его ровный ход мыслей.
Сноха Надежды Ивановны, будучи клиенткой гадалки с 20-летним стажем, безоговорочно верила, ловила каждое слово, внимала с пиететом и почтением. Вооружившись откровениями "Пифии", Люся, несмотря на свои немалые размеры, домой неслась как лань быстроногая. Не терпелось ей просветить наивного муженька, поставить на правильную сторону истории, дабы не нёс ахинею.
Сначала Павел пребывал в приподнятом настроении, снисходительно улыбаясь и не веря ни одному слову, слушал монолог в полуха, однако с каждым последующим откровением становился мрачнее и мрачнее.
Людмила говорила с торжественным выражением лица, как будто делилась снизошедшей на неё высшей мудростью. Так Павел узнал, что мамин ухажёр не тот, за кого себя выдает. Прежде всего, никакой он не военный. У него есть жена, дети, внуки, и все они висят на его шее. Он аферист, охотник за неопытными, простодушными дурочками, и к тому же работает на пару с женой. Он сладкими, обволакивающими речами втирается в доверие и обдирает до нитки.
— Этот прохиндей заставит маму продать квартиру, деньги присвоит, маму бросит, а в итоге дети наши останутся без наследства.
Выждав паузу, чтобы Павел осмыслил услышанное, женщина задает риторический вопрос, на который сама же отвечает:
— Это нормальное явление? Я считаю это ненормальное явление.
Но самое ошеломляющее Людмила оставила на финал.
— Он по очереди всех нас заберёт! Ты понимаешь, что это значит?!
С чувством выполненного долга женщина притихла. Воцарившаяся в доме мрачная, гнетущая тишина окутала свинцовым одеялом мужчину.
— Что скажешь? — Спросила жена.
У Паши всё нутро похолодело от страха, до невероятных размеров округлились глаза, и выглядел он крайне потрясенным, подавленным, растерянным.
— И что теперь скажешь? — Повторила Людмила свой вопрос стальным как холодный клинок голосом.
— Если так, то, конечно, надо думать.
В назначенный день Павел и Людмила, заряженные информацией гадалки, отправились на ужин, за которым по замыслу Надежды Ивановны должно состояться представление Владимира Петровича.
Надежду Ивановну претило нагромождение еды на столе, поглощающее всё свободное место. Она предпочитала эстетичный «минимализм». По этой причине на столе стояли лишь такие вкусности как: любимая сыном жареная корюшка с золотистой корочкой, украшенная дольками лимона и петрушкой; нарезка отварного языка и грудинки; домашний зельц; малосольная селёдка под шубой; зарумяненные пирожки с капустой; бутылочка красного вина с вазой фруктов. А запечённая в ароматных специях картошечка, вкуснейший наваристый борщ и шоколадный торт с заварным кремом ждали своей очереди быть подаными на стол.
Она в своём любимом бежево-розовом костюме и он в кителе с орденскими планками и золотисто-желтым знаком ранения на груди и погонами со звездами волнуются как никогда. Полковник, заложив руки за спину и смотря себе под ноги, вдоль накрытого стола вымеряет комнату шагами, а утомленная приготовлениями Надежда Ивановна сидит в кресле под торшером. Хочется, чтобы всё прошло хорошо, по-семейному.
— Не волнуйся, Надюша. Мы справимся. — Он взял холодную руку женщины, нежно погладил и поцеловал. Надежда Ивановна в ответ устало улыбнулась.
Раздался мелодичный звонок в дверь. Испытаний час пробил.
— Паша, Люся, познакомьтесь. Это мой любимый мужчина, Владимир Петрович, ставший для меня родным, дорогим, нужным.
Протянутая для приветствия рука полковника неловко повисла в воздухе. Быстро окинув мужчину с головы до ног оценивающе-испытующим взглядом, с места в карьер Павел начал обвинительный спич.
— Мама, ты паспорт своего жениха смотрела? Ты кого привела в дом?! Он же не настоящий, ряженый полковник. Он аферист. Не ты ему нужна, а твоя квартира.
Худая фигура сына истерично выхаживает по комнате. Не удостоив даже взгляда, изредка показывая пальцем на полковника, Павел выдал всё, что сказала гадалка, добавив мнение жены. Он всё больше распалялся, затылком чувствуя немую поддержку Люси. Та беззвучно восседала глыбой на стуле и казалась невозмутимой, отстранённой, никак не участвующей в пригвождении к позорному столбу, лишь нервно перебирающими полотенце пальцами выдавая истинное состояние.
Удивительный поворот судьбы. Надежда Ивановна в молодости почём зря третировала Людмилу, смотрела сквозь неё, не признавая, не принимая женой сына. А теперь сама стала на место невестки — своей шкурой почувствовала прелести неприятия. Молодые Владимиру Петровичу от ворот поворот, тем самым жаждали обесценить отношения немолодых людей, обезопасить свои интересы.
Надежда Ивановна, совершенно потрясенная, оскорблённая услышанным, дрожащими губами молвила:
— Боже мой! Как больно! У меня будто сердце оторвалось. Я отказываюсь верить своим ушам. Неужели эти гадкие слова говорит мой сын?! Стыдно. Я тебя не так воспитывала.
Почувствовав острую боль в груди, Владимир Петрович взялся за сердце. Его тяжёлого дыхания, испарины на лбу и мертвецки бледного лица не заметил никто. Полковнику решительно хотелось взять Павла за шкирку, основательно встряхнуть, привести в чувство, чтобы не нёс бред. Но внезапно нахлынувшая усталость не давала сделать это. Всё, на что у него хватило сил это держать за руку Надежду Ивановну и встревоженно смотреть на ставшее бледнее белой бумаги её лицо.
— Как бы это банально не звучало мы душевно близки. Нам интересно разговаривать обо всём. — Они посмотрели друг другу в глаза, улыбнулись, вспомнив темы разговоров. — Кроме того, я чувствую себя с Володенькой защищённой, слабой, потому что я просто устала быть сильной. Но важнее всего то, что мы любим друг друга.
— Мама, тебе не 18 лет. Какая любовь?! — Возмутился Павел пуще прежнего. — Не верю я в такие союзы. В них либо расчёт, либо корысть. Мама сними розовые очки! Он тебя обманет, всё отберёт да ещё кредит на тебя повесит. И переключится на другую дурочку.
На ранящие сердце острыми жалами слова реагировать у Надежды Ивановны уже не было сил. Все её добрые чаяния рухнули в одночасье.
— Этот прощелыга узнал про квартиру и охмурил тебя. Вот увидишь, заставит продать и исчезнет с нашими деньгами.
Павел эмоционально почти выгорел, запал его заканчивался и потому тон его сместился с высоких нот до обычных.
— Ты его не знаешь. Он нам чужой. Пусть покажет паспорт, если ничего не боится. — Потребовал Павел.
— Люся, давай я на тебя квартиру перепишу. — Чтобы снять завесу с мнимой безучастности, незаинтересованности, свекровь неожиданно обратилась к Людмиле. Надежда Ивановна была не глупа и прекрасно понимала откуда ветер дует.
Столь заманчивое предложение свекрови застало невестку врасплох. Сидевшая до сих пор неподвижно глыба зашевелилась. Женщина откашлялась, сделала несколько глотков воды, чтобы потянуть время, унять возбужденность, прийти в себя, собрать мысли в кучку.
— Зачем? С чего вдруг? С какой это радости? Не надо. — Приложив немалое усилие, сказала она обыденно, как будто получила предложение кофточку померить. Но забегавшие глазки и покрасневшее лицо говорили обратное.
«Ах, ты плутовка! Хочешь и рыбку съесть, и косточкой не подавиться». — Подумала Надежда Ивановна. А сын её тем временем огласил новую порцию воспаленной фантазии, видимо собрался с мыслями.
— Ты жизни не знаешь. Наивная идиотка. У тебя совсем нет мозгов.
— Павел, держите себя в руках. Не оскорбляйте маму. — Призвал к благоразумию Владимир Петрович.
— Не ожидал от тебя. Соседи на смех поднимут. Как людям в глаза смотреть? Краснеть за тебя. На работе уже узнали, только ленивый не потоптался и язвительные вопросы не задавал. «Скоро на свадьбе твоей мамы погуляем? Мужа матери папой будешь называть?» — Изобразил Павел разными голосами.
Наконец, чуть пошатываясь, полковник встал и обращаясь к Павлу жестко сказал:
— Вы наговорили достаточно. Пожалейте маму. Прекращайте этот балаган!
Несостоявшийся семейный ужин закончился демонстративно громко хлопнутой дверью, ибо «почему он командует как у себя дома?» Визитеры ушли, не прощаясь показав спины. Совершенно обессиленная от нервного напряжения Надежда Ивановна, содрогаясь всем телом, рыдает на плече у Владимира Петровича.
— Не понимаю, как родной сын мог такое сказать?! Кто бы мог подумать, что больнее всего ранят близкие. Ещё эта гадалка с её предсказаниями.
— Родная, не надо. Успокойся. Поверь, эта мышиная возня не стоит твоих слёз. Ты прости детей, их разум затуманен ими же придуманным страхом и оттого говорят не разумом, а эмоциями. И это только начало. Дальше пойдут родственники, друзья, коллеги, соседи, и все сочтут своим долгом поставить на путь истинный. — Полковник гладит по спине женщину, всё реже судорожно вздыхающую при плаче.
Они не скрывали своих отношений. Лишь незрячий или намерено игнорирующий мог не заметить трепетность, нежность отношений немолодых людей. И оправдывать, доказывать искренность своей поздней, последней любви они не желали вовсе.
— Пойми, родная, оправдываются виноватые, а мы ни в чём не виноваты, ничего не украли, подлости никакой не совершили. По поводу гадалки я могу сказать тебе следующее.
Далее он поделился своим мнением, что гадалки отличные психологи, которые читают клиента и подтверждают все его страхи: никто не хочет терять постоянный заработок и поэтому будет сказано всё, что от него ждёт клиент. Перечисленные предсказания, нелогичные, абсурдные, по сути это ничто иное как «стрельба из дробовика» — один из психологических приемов холодного чтения, которым пользуются гадалки.
Уравновешенный, спокойный голос Владимира Петровича привел Надежду Ивановну в чувство и спутанность её мыслей обрела некую последовательность. Женщина наконец-то успокоилась. Она гладит руку мужчины, смотрит на никем не тронутый стол и сожалеет о бесполезно потраченном времени.
— Хотел бы я знать, сколько у меня по версии гадалки детей и внуков? — Нашел в себе силы для самоиронии.
— Чем больше, тем лучше. — Ответила улыбающаяся Надежда Ивановна.
Двумя днями позже несостоявшегося ужина, выждав момент, когда Владимира Петровича не было дома, с миссией обработки, прессинга заявилась сестра Надежды Ивановны — молодёжь подсуетилась, привлекла в ряды своих адептов.
— Надь, я тебе тут гостинец, подарок принесла. — Сказала сестра, извлекая из пакета халву и керамическую масленку с тиснеными кошечками на крышке.
Новая маслёнка наполнилась сливочным маслом, а чайные пары ароматным чаем. Прикусывая бутербродики ржаного хлеба, сёстры пьют чай и болтают.
— Я эту маслёнку как увидела, сразу о тебе подумала. Ты любишь такие вещи, да и интерьер кухни немного посвежеет.
— А что самое главное вовремя. Старую я уронила, та и треснула. — Ответила Надежда Ивановна, а сама думает: «нет, дорогая, не с этой целью ты пришла. Твой пристальный, испытующий взгляд выдаёт тебя, как будто что-то новое увидеть желаешь. Я прямо чувствую, как язык твой горит спросить главное. Наверное, с духом собираешься».
— Надь, ты замуж выходишь?
Надежда Ивановна улыбнулась, мысленно похвалив сестру за решительность. Она медленно подышала и спокойно, доброжелательно ответила.
— Даже если и так, ничего предосудительного в этом нет. Видишь ли, любящим друг друга людям свойственно желание быть вместе.
— И что, прикажешь поздравлять вас: молодые-немолодые, с законным браком? — Принуждено, фальшиво расхохоталась сестра. — Смешно. Полнейшее безрассудство.
Надежда Ивановна лишь молчаливой улыбкой реагировала на болезненные выпады сестры. Еще недавно, до знакомства с Владимиром Петровичем, она была не сдержанной и никогда не отказывала себе в удовольствии поточить язычок, а теперь скандалить желания нет совсем. Подливая горячего чая, она остро желала лишь одного, чтобы Володенька не успел вернуться, не стал свидетелем безобразия.
— Надя тебе сколько лет?! Ишь че удумала?! Совсем совесть потеряла, сдурела баба. Люди впахивают, чтобы детям и внукам помогать, а ты любовь надумала крутить. Не стыдно тебе?
Разумеется, ей было больно слышать такие слова, но она виду не подавала.
— Я в 37 лет, совсем молодая женщина, потеряла мужа. Была честной вдовой, и ты это знаешь лучше всех. Никто не посмеет упрекнуть меня в безнравственности. Сколько мужчин ко мне приходило свататься, всем отказала.
Что касается долга перед детьми и внуками — отдала его сполна. И с приходом в мою жизни любимого мужчины семью свою бросать не собираюсь, их по-прежнему люблю. Просто моя семья прибавилась еще одним человеком. И всего-то. Моей любви хватит на всех.
Ещё некоторое время длился этот бессмысленный словесный пинг-понг, а после сестра, видимо, посчитав миссию выполненной, с чистой совестью собралась на выход.
— Ну не знаю, Надь. Моё мнение ты услышала. Подумай обо всём, что я тебе сказала. Не хотелось бы, чтобы люди над тобой смеялись и пальцами показывали.
В то самое время, когда сёстры вели неприятные обеим беседы, Владимир Петрович сидел в кафе напротив Павла.
Кафе под названием «Старый Амбар» с его камерными кабинками более чем подходило для разговора с глазу на глаз. На стенах плакаты, восхваляющие перестройку, ускорение, гласность и плюрализм. Покрытые морилкой массивные балки под потолком, с которого свисают стилизованные под восьмидесятые светильники. Старый, потёртый бабушкин буфет, в запертых на ключ ящиках которых когда-то прятались сладости. Вообще весь интерьер соответствовал концу эпохи советского союза, и даже стоящий перед входом огромный глиняный горшок с надписью названия заведения дополнял общую атмосферу.
Надежда Ивановна оставалась в неведении его идеи личного разговора на нейтральной территории. Он хотел по-мужски поговорить, выяснить главные страхи молодых и по возможности их развеять. Может быть Павел ревнует мать и взыграло чувство собственности, или всё же имущественный интерес главный, а всё остальное дымовая завеса? Как бы то ни было, полковнику предстояло разобраться в каше страхов.
— Павел, прежде всего, благодарю, что согласились встретиться и поговорить как мужчина. — С достоинством обратился полковник, наблюдая за молодым человеком, как на иголках сидящим.
— Поймите, я хочу внести ясность. Надежда Ивановна нам обоим дорога: Вам — как мама, мне — как женщина. Мы оба её любим и желаем ей только добра, так давайте думать, как сделать её счастливой.
Полковник говорит своим характерным спокойным голосом, жестикулируя открытыми ладонями, показывая тем самым честность, готовность к диалогу. Он внимателен, смотрит прямо в глаза визави. В отличие от собеседника Павел избегает взгляда, его глаза бессмысленно бегают по нетерпеливо теребящемуся руками меню.
— Поверьте, я никогда не сделаю Надюше больно. И можете быть спокойными, я очень для неё постараюсь. — Опущенная голова и поднятые к ушам плечи Павла показывали нежелание слушать. — Нам надо подумать, как жить мирно.
Но Павел перебивает и начинает с обращения на «ты» безапелляционную, обвинительную речь, которая, впрочем, мало чем отличалась от сказанной за ужином: судя по всему, он получил новую вводную.
Уверенный в себе полковник внешне сохранял хладнокровие, и только испарина на лбу и потянувшаяся к сердцу рука выдавали пошатнувшееся здоровье. Владимир Петрович ловит каждое слово собеседника, оскорбительной незаслуженной острой иглой вонзавшееся в его сердце. Во взгляде Павла уже не было надменности, уничижающего вызова как за ужином. Там он был у себя дома, чувствовал незримую поддержку жены, а здесь один, не на своей территории, в чужом месте.
«А ведь он не свои слова говорит. — Осененный внезапной мыслью полковник погладил лоб. — В них больше эмоционального женского, чем логичного мужского. Похоже, в семье партию первой скрипки играешь не ты, Паша. Жена твоя серый кардинал».
— Послушайте, Павел, я требую не переходить на личности. Я не оскорблял Вас и поэтому требую от Вас того же. — Очерчивает он границы.
От пронзительного взгляда Владимира Петровича не ускользнуло ни одно движение. Павел сжимается, старается занимать меньше пространства, как будто все мысли направлены на то, чтобы его не заметили. Покрасневшее лицо, сгорбившаяся спина, частая смена жестов и поз — то руки скрещивает на груди, то вытирает вспотевшие ладони, то руки непроизвольно, нервно хватают предметы на столе — всё кричало о том, что он переживает стресс.
Полковник видит состояние мужчины, и чтобы разрядить обстановку предлагает чая с мелиссой и мятой.
— Скажите, Павел, что плохого я сделал лично Вам и Вашей матери? — Добродушно спрашивает Владимир Петрович и наклоняется вперёд, на что Павел как ошпаренный нарочито громко, так, чтобы всем было слышно вопит:
— Слушай сюда, охотник за одинокими дамочками в возрасте! Побойся Бога! Оставь маму в покое, иначе вызову полицию!
Моветон Паши не остался без внимания посетителей кафе: любопытствующие обернулись на двух мужчин, один из которых в крайне возбуждённом душевном состоянии неистовствовал, а второй клал под язык нитроглицерин.
Мужчины ни о чём не договорились. Казалось, Павел вообще не слышал полковника, как заученный текст твердил своё. А Владимир Петрович тщетно пытался достучаться и все вопросы остались без ответов.
Несколькими часами позже Надежда Ивановна смотрит полными слез глазами и сбивчиво отчитывает полковника:
— Володенька, Боже мой, что ты здесь делаешь?! Ты не должен здесь находиться! Я очень за тебя переживаю, и если тебя не станет, не знаю как буду жить дальше. Твоему сердцу нужен только покой, никаких волнений! Ты меня слышишь? Обещай, что больше подобного не повторится.
— Обещаю. — Ответил он слегка ошарашенный заботливым натиском и нежно улыбнулся дрожащей слезинке на ресницах женщины.
— Надюша, откуда ты узнала? — Спросил он, держа холодную руку.
— Мне Паша позвонил, испуганным голосом сказал, что он вызвал скорую. — И тут же, без всяких переходов объявила не терпящим возражений тоном. — Значит так, я остаюсь за тобой ухаживать.
Желание находиться с ним безотлучно для Надежды Ивановны было вполне естественным — переживать тяжёлые испытания вместе.
— Неразумно. Здесь нет для тебя условий. К тому же болен я не смертельно, кроме того мне уже гораздо лучше. Недельку подлечат и выпишут.
— Посмотрим. — Неопределенно двусмысленно ответила она с просветленным выражением лица, словно в глубинах её души зрел свой план, никак не пересекающийся с мыслями полковника. — А пока, родной, поешь куриного бульона.
— Право, не стоило. Здесь кормят вполне сносно.
— Для тебя сварила, для тебя старалась. Ну, пожалуйста.
Полковник не мог не уступить. Пока он ел, бледность его лица сошла на нет, появился робкий розовый цвет, что не могло не радовать Надежду Ивановну, которая снова возвращалась к переживаниям последних часов, последних дней. Проникнувшись столь необычной парой, внутренне улыбаясь, мужчины в палате притихли, даже вечно стонущий по соседству дед умолк.
— Вот что, Надюша. Выпишусь и сразу же подадим заявление. Я бездетный, близких и дальних родственников нет. Мало ли что может со мной произойти, и поэтому я хочу, чтобы мой дом остался тебе.
— Сама бы убила тебя за такие слова. Немедленно выбрось из головы упаднические мысли! — Вспыхнула женщина и через мгновение опомнилась. Голова её шла кругом.
— Володенька, ты мне делаешь предложение? Ой, мне же надо купить платье, сумочку к нему и туфельки лодочки.
Тем же днём Павел тяжело переваривал последние события. Нахлынувшие сомнения обуревали его душу, он жаждал найти или подтверждения, или опровержения.
— Послушай, Люсь, я много думал о маме, обо всей этой ситуации, в которой мы оказались. А может мы не правы? Может у них всё по-настоящему? Кому нужна эта война? — Сделал он попытку примирения, за что получил от жены леденящий взгляд. — Ну, бывают же случаи, когда люди находят друг друга в зрелом возрасте. Может, наш — тот самый? Ведь и ты, и я знаем, что мама не выжила из ума, а, значит, она считает, что с ним ей будет хорошо. Вообще по-мужски я его несколько понимаю.
— Ты на голову упал?! Гадалка что сказала? Не только квартирой мамы, но и нашим домом он завладеет, и останемся мы голодранцами. Сладкие речи он тебе в уши влил, вот ты и повёлся, простофиля.
— Так он вообще-то почти не говорил, сидел, слушал меня и вытирал мокрый лоб.
— Завтра же позвони маме, потребуй глупостями не заниматься. Всё ж таки мы одна семья, нам надо держаться вместе, а проходимцы пусть идут лесом. — Женщина посмотрела на мужа беспощадным, испепеляющим взглядом. Кровь ударила ей в лицо. Внезапно нахлынувшей злости её не было предела. Всё тело содрогалось от негодования. Ведь столько ею приложено усилий, сколько сил эмоциональных потрачено что, казалось бы, всё под контролем, ан нет, муж демонстрирует слабоумное отклонение от единственно верной линии Людмилы.
Стрелки часов перевалили далеко за полночь. Терзаемые гуртом мыслей Паша и Люся лежали отвернувшись друг от друга, спиной к спине. Ночь сулила стать бессонной.
Надежда Ивановна и Владимир Петрович поставили свои подписи в документе о браке при свидетельстве таких же бедолаг как они, пришедших на регистрацию лишь вдвоём. Ни одного человека не нашлось, кто бы разделил с ними этот торжественный, радостный момент. Старые подруги отвернулись, не приняв выбор Надежды Ивановны похоронили многолетнюю дружбу. Павел и Людмила вполне ожидаемо приглашение отвергли, вылив на молодожёнов ушат мерзких слов.
Выбор ими итальянского ресторана оказался не случаен, эта провинция со столицей Флоренция была их такой далекой, несбыточной мечтой, к которой они опосредованно приблизились в особенный для них двоих день. Изысканный интерьер помещения декорирован деталями, подчеркивающими итальянскую атмосферу: картины потомков римских мастеров с видами зрелых золотистых пшеничных полей и виноградников под солнцем области Тосканы, фотографии знаменитых итальянских артистов, ненавязчиво мягко звучащие песни Андреа Бочелли и клетка с попугаем жако, хотя и ни одним пером не итальянским, но символом ресторана.
Подаренные полковником белые пионы, предусмотрительно поставленные официантом в вазу, заняли своё скромное место на круглом столике с белой скатертью. Здесь же шампанское в ведерке со льдом и фруктовый салат под взбитыми сливками. Надежда Ивановна, в элегантном кремовом платье и ниткой бус, открытыми ладонями вверх положила маленькие руки на стол. Она разглядывает обручальное колечко и ей хотелось заплакать от умиления. Владимир Петрович поверх её рук положил свои большие. Они держатся за руки и их обоих переполняет радость.
— Надюша, ты напрасно переживала о платье. Оно тебе идёт. Ты всем довольна?
Владимир Петрович, сдержано улыбаясь уголками губ, с восторгом смотрит на свою женщину, которая забыла обо всех проблемах и неимоверно тяжёлых мыслях, а теперь она обо всём и ни о чём щебечет как птичка. Им хорошо вдвоём. Только он и она, и никакой толкотни, никакой шумихи, по обыкновению сопровождаемой свадьбы. Даже обслуживающий их официант не вносит помеху в их уединение, потому как восхищен военной выправкой и наградами полковника и от этого особо почтителен.
Полковник пригласил жену на танец. Он подхватил свою женщину за талию и медленно закружил под пение итальянского тенора. Редкие посетители ресторана и стоящие поодаль официанты, улыбаясь, с симпатией смотрят на танцующих. Подтянутый мужчина в военной форме ведет в танце, а женщина, такая маленькая на его фоне, просто счастлива прижаться к нему и пустить слезу нежности.
Андреа Бочелли взял последнюю высокую ноту и из колонок полилась обволакивающая кода. Владимир Петрович отодвинул стул, Надежда Ивановна плюхается на него, машет ручками на своё пылающее лицо и щебечет милые глупости. В бокалах пузырьки шампанского вторят танцу новобрачных, а внешне невозмутимый полковник со сдержанной нежностью не сводит глаз с разгоряченного лица любимой женщины. Она встала со стула, обняла полковника сзади и горячим дыханием прошептала на ухо:
— Родной мой, я тебя ждала.
— Всё будет хорошо. — Ответил он, добавив бархата в голос, и прижал ладонями руки жены к своей груди.
Суетливо мечущийся по клетке жако всё это время наблюдал за ними. Он замер на мгновение, наклонил голову и изрек известную фразу:
— Рюмка водки на столе. — На что Владимир Петрович и Надежда Ивановна громко рассмеялись.
Они остались довольны вместе приведёнными часами, лишь об одном жалея, что невозможно остановить время их личного праздника. И тем не менее в полной мере смогли насладились общением друг с другом и изысканным вкусом кулинарных шедевров шеф-повара. В заключение вечера новобрачные получили от учтивого владельца ресторана подарок: десятилетнее сухое красное вино кьянти из погребов Тосканы и корзину фруктов.
Длинный день выдался для Надежды Ивановны и Владимира Петровича насыщенным, эмоциональным. Уставшие, они укладывались ко сну. Женщина в кружевной ночнушке сидит на пуфике перед зеркалом, расчёсывает волосы и втайне надеется, что муж вскоре согреет её озябшие плечи. Мужчина лежит в кровати со сборником стихов в руках, ждёт её и любуется, стреляя глазами поверх книги.
— Надюша, как тебе эти строки? — Спросил он и прочитал проникновенно. — Пока мы живы, можно всё исправить,
всё осознать, раскаяться, простить. Врагам не мстить, любимым не лукавить, друзей, что оттолкнули, возвратить.
Мягко улыбаясь, она подошла, села на край кровати, забрала книгу, вложила закладкой обертку от конфеты и положила на прикроватную тумбу.
— Асадова стихи средь тысяч не узнать невозможно. А, знаешь, этот мальчик, официант, всё не выходит из головы. Такой смешной. Как он с подобострастием хотел угодить тебе. А ты бровью не повел, ноль эмоций, как будто привык к такому обхождению. — Хихикнула Надежда Ивановна, вспоминая яркую сцену.
Думая о своём, полковник не оценил шутку жены. Он знал, что она ещё не готова к переезду в его дом, так как мечты о налаживании отношений с её сыном и невесткой не покидали. Она всё ещё надеялась найти понимание: займется личной жизнью, и дети этому будут только рады.
— Родная, пожалуйста, пойми меня правильно. Мне надо ехать. Дом долгое время без присмотра. Конечно, соседи не отказали в просьбе приглядывать за ним, но тем не менее хозяйский глаз лучше. Ещё винограднику нужно уделить внимание. Будет крайне обидно, если будущий урожай пропадёт.
Надежда Ивановна накуксилась. Она откинула край одеяла, легла рядом, положила голову на плечо мужа.
— Пару-тройку недель и я вернусь. — Успокаивая жену, он приобнял её.
— Ты оставишь меня одну на растерзание стервятников?! — Её живот спиралью скрутило от страха остаться лицом к лицу со всеми доброжелателями, а глаза увлажнились слезами.
— Когда начнут на тебя наседать, вспомни парк курорта, где я читал тебе стихи, а ты пальчиками гладила мою шею и мимо ушей пропускала мои декламаторские потуги. И помни: нам нечего стыдиться, мы честны и открыты.
— Но ведь ты вернёшься? Ты меня не бросишь?
— Не дождёшься. Так легко ты от меня не отделаешься. — Он улыбнулся, прижимая женщину к себе крепче.
— Я буду скучать по тебе. — Выражение её лица приняло грустный вид.
— И мне без тебя будет невесело. Но ехать надо.
— Обещай, что после ты виноград в детский дом отвезёшь.
Такова особенность маленьких провинциальных городков, где почти все жители знают друг друга и ни одно мало-мальски значимое событие не остается без внимания горожан. Вот и история Надежды Ивановны и Владимира Петровича всколыхнула умы обывателей. Каждый норовил вставить свои пять копеек. А те редкие личности, симпатизирующие им, предпочли трусливо не высовываться из своих норок. И это в то время, когда Надежда Ивановна и полковник нуждались в поддержке просто для придания сил. Каждое общение с родственниками и прочими желателями добра заканчивалась для Надежды Ивановны слезами и расстроенными чувствами на груди полковника, и каждый раз она осознавала, что больше боли причиняют не сплетни, а именно близкие люди.
Такое положение вещей длиться вечно не может, запас прочности его и её иссякает, считал Владимир Петрович, и поэтому по возвращению он принял решение.
После дождя, обдуваемые свежим вечерним ветерком они гуляли по парку, кормили пару грациозных лебедей, обменивались фразами о преданности птиц и дышали запахом мокрой травы. Полковник собирался духом.
— Надюша, ты же понимаешь, у молодых ещё нет жизненного опыта.
Наслаждаясь воздухом, они неспешно прогуливались. Надежда Ивановна держала мужа под руку и слушала совет написать сыну дарственную или завещание на квартиру, чтобы одним росчерком пера закрыть все страхи.
— Так им спокойнее. А наших метров у моря нам хватит. Рано или поздно они поймут и может быть даже примут. И тогда моё предложение отправить вместе с нами младшего ребенка, ведь его щитовидке море очень нужно, не покажется им враждебным. И сами пусть приезжают. В общем только время на нашей стороне.
Почувствовав усталость в ногах, они присели на скамью в тени берёзок.
— Под ложечкой сосет от близости развязки. — Процитировала она Высоцкого, чувствуя ровно те же ощущения.
Она положила голову на плечо мужа и облегчённо выдохнула.
— Ты прав, родной, тянуть больше смысла никакого нет. Мы попытались, мы приложили все усилия — жаль, не сложилось.
Обняв жену за плечи, полковник безмолвно любовался гладью воды, расчерченной рябью синхронно плывущими лебедями. Где-то наверху, в ветвях деревьев, ещё совсем не старые зелёные листья перешептывались шуршанием, а под ними Владимир Петрович погрузился в долгое вдумчивое молчание.
— Надюша, всё будет хорошо! Поверь! — Улыбнулся он, от чего межбровная морщина слегка разгладилась.
— Собирай чемоданы. Занимайся бумажными делами. Думаю, нескольких дней для их завершения достаточно. Билеты на поезд куплены. Через неделю уезжаем. — Поставил полковник ограниченную временем задачу.
Неделю спустя, под монотонный стук колес поезд летел во времени от станции к станции, от города к городу. Он уносил не сломленных, но уставших от непонимания, неприятия, уставших бороться за свою последнюю любовь. Он уносил их к тёплому, ласковому морю — мечте Надежды Ивановны.