По прошествии лет многое видится по-другому, окрашивается в другие оттенки, переоценивается…
Так сложилось, что мне не довелось близко знать Бориса Сергеевича Отарова, хотя мы были знакомы, участвовали в совместных выставках, вместе создавали объединение художников, не раз беседовали. Но душевной близости и теплоты в отношениях не было. Наверное, на это были разные причины. Что-то не сложилось, не случилось. Но я всегда очень высоко ценил и ценю этого большого человека - бывшего физика, прошедшего всю Отечественную войну и ставшего в последствии одним из выдающихся, на мой взгляд, художников России второй половины ХХ века.
Мне хочется рассказать об одном небольшом эпизоде. Это было на выставке Бориса Сергеевича, проходившей в Москве в конце 80-х годов.
Там были собраны основные и лучшие работы, созданные в разные годы, в разных стилях и техниках: самые ранние, служащие как бы камертоном для восприятия более позднего, и последние, построенные на удивительном сочетании часто не соединимых и противоречащих друг другу интеллекта и чувства; глубокого знания взрослого и мудрого человека и почти наивности ребёнка; безупречного владения материалом и вторжением «божественного случайного»…
Серия «парусников» с замысловатыми красочными заливками, из которых вдруг проступали то несущиеся низко облака, то волны, то парус… Работы, посвящённые шекспировским «хроникам»… Серия о цирке… Портреты-мифы, портреты-символы: Магеллан, Леонардо, Тагор, памяти жертв Войны… Удивительная серия, посвящённая Грину: кораблики, игрушки – мечта, фантазия и бесконечная грусть… Одна из моих любимых работ - «Памяти Нарекаци» - на золотом фоне вкрапления, напоминающие то ли зёрна, то ли комочки земли, и вокруг непонятное ни по цвету, ни по форме зеленовато-бурое…
Помню, как меня поразило многообразие различных железок, проволок, кусков стекла, битых грампластинок, камней и, вообще, всякой всячины, вмонтированных в глубокое живописное пространство. Как?! Зачем?!...
Среди всего этого богатства было несколько работ особенно мне запомнившихся. Одна из них посвящалась Константину Алексеевичу Коровину.
Вертикальная композиция, около полуметра, может, чуть больше. Фон – изысканных серых оттенков, даже не написанный, а как штукатурка, наложенный очень толстым слоем краски. В этот фон, в нижней его части, вставлено что-то керамическое, похожее на разбитый цветочный горшок. Осколок этого «горшка» был тут же, вмонтирован в красочный слой, но несколько в стороне, ближе к боковому краю. Из «горшка» вверх тянулся написанный тёмной краской росток, заканчивающийся кусочком ярко-красной смальты – огненный цветок на сером фоне. Необычность и звучность всему придавали металлические блёстки глубокого синего цвета, разбросанные вокруг «горшка», вокруг «осколка» и закрывающие нижнюю половину поверхности. Сочетание синего металлического блеска и красной смальты было безупречным не только по цвету, но и по форме.
Помню, как долго тогда я стоял у этой работы, отходил, снова возвращался, каждый раз всматриваясь и недоумевая.
Подойдя к Борису Сергеевичу, который в этот момент находился в зале, я попросил его рассказать, как это всё делалось: почему – Коровин и почему «осколок», почему - такого цвета смальта и почему – такой необыкновенный синий? Одно большое – ПОЧЕМУ?
И вот, что я услышал.
« …Ну, Коровин – это один из величайших художников и, по-моему, до конца неузнанный и непонятый. Как-то он особняком стоит в русском искусстве того времени: и в живописи, и в театре, да и как человек. Вот и получается – осколок. Я когда думал о нём, сразу понял для себя, что должен быть цветок, и должен быть осколок. Понимаете? – осколок и цветок! Это – он! Но яркий цветок! Необычный! Поэтому, когда делал, фон, чашка, отбитый кусок получились сразу, сами собой. Потом неожиданно нашёл красную смальту и понял – то, что нужно. А вот затем – синий. Тут было сложнее… Уже всё было сделано. И цветок вставлен, и осколок, и, вообще, работа закончена. Но чего-то явно не хватало. А чего – не знаю. Думал, мучительно искал и никак не мог найти. В результате принялся за другое. И вот потом, прошло много месяцев, где-то я проходил. Не помню уже где, да это и не важно. И вот, проходя, вдруг краем глаза заметил на асфальте что-то блестящее. Вернулся. Оказались синие металлические блёстки. Ну, знаете, такие ещё к платьям пришивают. Несколько подобрал, пригляделся… Как ударило – вот оно! Понимаете - синий – великий, космос, бесконечность… Подобрал, что было разбросано по асфальту, и понёсся домой. Быстрее, быстрее! Дома достал работу, насыпал блёстки… Оно! Попал! Удача!...
Дальше уже – дело техники. Придумал, как прикрепить, приклеить, и получилось то, что вы видите. Всё - очень просто…».
Сейчас, вспоминая это «всё – очень просто», я в очередной раз задумываюсь над тем: как, «из какого сора», по каким замысловатым законам ( а, может быть, вопреки им) создаётся живое произведение? Что руководит автором? Его рукой, его глазами, его душой… И в конце концов позволяет немного приоткрыть завесу тайны…
***
На фото - работа Б.Отарова.
Триптих II. Прибалтика. Кораблик приходит и уходит. 1982.
Смешанная техника на бумаге. 63,7 х 87см.