«Маяк, на котором работал мой отец Джон, располагался на обрывистом холме. Там не было ни цветов, ни деревьев, ни травы, а только голая скала с возвышающимся и разрезающим небо фонарем. Этот, рассекающий ночной напряженный воздух луч, спас много заблудших кораблей, он давал им новую жизнь и провожал к другим таким же маякам. С дедушкой жил маленький мальчик, Руслан, которого подкинули в корзинке с зеленым пледом прямо под дверь его хижины, этим мальчиком был я. Он вырастил меня как собственного сына, возил на рыбалку, учил работать, следить за маяком, жить. Я хорошо помню лицо моего Джона: яркой его чертой были глубокие морщинки, говорящие о непростой жизни, а две дорожки между бровей сразу указывали на его постоянную тонкую работу: он делал фигурки из дерева, глаза темно-темно зеленые, удивительный цвет! Порой, мне казалось, что они горят точь в точь как фонарь маяка. Брови седые и короткие, волос на голове уже почти не было. Но как добр был его взгляд и улыбка! Я готов отдать всё, что у меня есть ради одной его фразы: «Ну как тебе?». Он говорил её каждый раз, когда заканчивал работу с фигуркой. Чаще всего это были фигурки животных: оленей, медведей, зайцев. Он поднимал одну бровь, слегка улыбался, и как прелестен был в своей простоте! Желание жить пело в нем свои серенады.
Тогда мне было восемь, и я не знал, что судьба готовит меня к страшным событиям.
Я очень ценил наши вечерние разговоры. Мы садились за дубовый стол, потягивали чай и обсуждали порой самые сумасшедшие вещи.
-Пап, а почему птицы летают, а люди нет? Ведь люди умнее, почему мы не смогли этому научиться?
-Люди умнее, да не умнее. Будь у нас возможность летать, так все бы и улетали от своих проблем и никто бы им не помешал. А птицы действительно умны, у них есть определенные периоды перелетов, они не спонтанны и организованны.
-хммм… Ну как же! Тогда была бы летная полиция, которая контролировала перемещения в воздухе.
-Она землю то не может организовать, а ты про воздух, Ээх.
Невозможно обойти вниманием место наших постоянных разговоров и перекусов. Кухня была небольшая, но очень уютная, и когда Джон рассказывал свои истории, стены будто раздвигались передо мной и открывали новые горизонты, пространства становилось меряно немеряно, комната наполнялась запахом приключений и озарялась зеленоватым теплым светом. На столе из дубового дерева всегда была небольшая тарелка, доверху наполненная печеньем и сладостями. Также, рядом с ней всегда стояла веточка сирени в прозрачной зеленоватой вазе. Откуда она бралась там зимой? Я не знал. На стене висели страшнючие часы, с раз в час выскакивающий из них совой. Маятник издавал очень громкие и четкие звуки тикания и часто ночью не давал мне заснуть. Кухонное окошко выходило прямо на море, и это было прекрасно. Можно часами сидеть на лавочке за столом, потягивать кофе и наблюдать за проходящими мимо кораблями.
В тот день небо было багрово-красного цвета, а облака, словно горящие куски сладкой ваты, покрывали небосклон. Что-то приближалось к уединенному маяку. С каждым часом волны вздымались всё выше и выше, а ветер завывал буйные симфонии, снося всё на своем пути. Я весь день провел дома, читая книжки про бесстрашных спасителей всех бедных и ущемлённых. Чтение занимало особое место в моей жизни. После очередной книжки я всегда обсуждал её с отцом, делал зарисовки и старался вести себя ни как иначе, как самые лучшие герои. Выглядело это очень нелепо и забавно, но Джон подыгрывал мне, и иногда мы отправлялись в лес на поиски тайных сокровищ, чтобы раздавать их нуждающимся.
Папа задерживался, и детское волнение уже закрадывалось ко мне в мозг. Ну что же он может так долго делать на маяке!? В момент, когда послышались битье посуды и падающие вещи, я сидел в комнате на втором этаже и старательно решал оставленные Джоном примеры по математике, услышав резкие звуки, я быстро спустился по лестнице и увидел разбитую вазу с веточкой сирени. Это ветер распахнул форточку и начал сносить всё на своем пути. Я поставил стул, встал на столешницу и старательно повернул замок, чтобы такого больше не повторилось, тогда я услышал щелчок двери.
-Папа!,- отец был очень задумчив и угрюм, что для него крайняя редкость,-Папа, всё хорошо? Ты где так долго был? Я уже весь измучился! Я побегу чайник ставить. Там вазочка разбилась, но это ничего, мы новую сделаем.
-С сиренью?-спросил он, но я уже тянулся на верхнюю полку за чайником и не услышал вопрос.
Стоит упомянуть и этот самый чайник. Он был эмалированный с черной ручкой и цветочным узором посередине. Пока он закипал мы обычно молчали, и как много было в этом молчании смысла! Мы смотрели в окно на уходящие солнце, и невольно думали об одном и том же. Два человека, два поколения, мне восемь, ему шестьдесят три, а мысли одинаковы: «Как хороша эта жизнь, как прекрасно это солнце, как прекрасен этот кипящий чайник!». Спустя каких-нибудь пятнадцать минут темнота накрывала хижину, и начинались самые интересные разговоры в моей жизни.
-Пап, а зачем мы живем?
-Мальчик мой, откуда такой вопрос? - за окном раздался сильный раскат грома.
-Ну… я просто думал о том, что каждый человек для чего-нибудь да живет. Видит свое собственное предназначение или что-то типа того, - глубокие морщинки старика зашевелились и немного разгладились. В тот момент я понял, что отец хочет о чем-то поговорить. Это что-то было понятно мне как дважды два. Мы никогда не говорили о той ночи, когда была найдена моя корзинка. И, кажется, сейчас было самое время.
-А ты взрослеешь, Рус! Хорошие вопросы задаешь. Над этим нужно подумать… но, наверное, я живу для людей. Для маяка. Я это еще тогда понял…,- сказав это, старик нахмурил седые брови, отхлебнул уже остывающий кофе, бросил взгляд в окно на вздымающиеся и погрузился в собственные воспоминания. Я не стал спрашивать про это «тогда» и вообще больше не донимал отца расспросами, чувствуя их неуместность. Так мы и просидели молча до темноты Я всегда с восторгом слушал речи Джона, тот был для меня идеалом человеческого существа. Да что был, он и сейчас им является.
-Поднялся сильный ветер, боюсь, чтобы фонарь проработал до утра…
На втором этаже располагалась моя комната, в конце коридора. Она была совсем маленькая и ужасно квадратная. После входа, у окна, стоял письменный стол, заваленный кучами альбомов для рисования и бумажками с решениями сложных математических задач. Справа от стола был стеллаж, от самого пола до самого потолка забитый книгами. Дальше, вдоль стены стояла палатка, в которую я любил забираться и под тусклый свет лампы перелистывать странички излюбленных рассказов. А напротив палатки стояла кровать, над которой весела моя любимая карта звездного неба.
Буря не прекращалась. Ветер со всем усердием бил в стекла и задувал в ставни. Волны вздымались выше, и выше, и выше. Я уже практически чувствовал соленый запах моря, но вскоре провалился в сон…
Теплый вечер, молодой человек сидит в кресле у нашего дома, читает газету и курит папиросы. На его лице написано, что с ним не всё в порядке. Что-то беспокоит…Джона? Да, это точно он. Дочитав газету, он включил фонарь на маяке, сделал несколько кругов по двору и пошел к себе домой. На кухонном столе было два предмета: веревка, мыло. Он простоял над ними более трех часов и всё думал, думал, думал. Стук. В дверь раздался робкий стук. Джон не хотел открывать, но после услышал детский плач.
-Малютка, где твои родители?- шептал он наклоняясь над корзинкой,-Эй! Вы кто? Что это за шутки?- Крикнул он вдаль, но ответа не последовало, и отец занес ребенка домой. В корзинке была сложенная пополам бумажка: «Извините, я не могу по-другому. Позаботьтесь о нем, пожалуйста» и веточка сирени.
-Ну что ж, малыш, придется нам с тобой знакомиться. Я Джон, а ты у нас…
Молния. Я резко проснулся от оглушающего раската грома, заполнившего всю комнату, и яркой вспышки. Стало как-то тревожно и очень холодно, так что я решил пойти к отцу в кровать. Пройдя вдоль коридора, я отчего то помедлил у двери, у меня было дурное предчувствие, которое оказалось правдивым: Джона не было в постели. Я ринулся к окну и сразу заметил, что нет того знакомого зеленого свечения. Он на маяке. Я быстро сбежал по лестнице, выбежал во двор и помчался вверх по холму. Может, он просто что-нибудь чинит, чтобы фонарь снова начал светить. Вверх по винтовой лестнице, быстрее. Пусто. Небо было покрыто темно-синим туманом и складывалось ощущение, что вот-вот оно соединится с морем и погубит всю землю. Я потерянно и напряженно стоял около обрыва и вглядывался в море. Вон он! Я вижу! Там было две лодки: одна Джона, а другая незнакомая, названия не разглядеть. Я метался из стороны в сторону, кричал и ждал. Ждал их возвращения. Было ужасно темно и разглядеть что-либо представляло тяжелейшую задачу. «Папа, папочка, пожалуйста»,-эти слова я шептал каждую секунду ожидания. Несколько минут превратились в часы и годы. Потом я еще долго вспоминал этот день. Молния! Очередная волна поднялась на море. «Пожалуйста, пожалуйста». Гром! Темнота. Лодок было уже не видно. Их не было. Я рвал на себе волосы и кричал, кричал. Я бегал из стороны в сторону, пытался плыть, валялся на земле, снова кричал. Это продолжалось до самого утра. То, что произошло дальше, описывать я не вижу смысла, ведь в памяти моей эти моменты не сохранились, всё было как в тумане. Эти строки я пишу сейчас, двадцать три года спустя. Сегодня мы с сыном уезжаем жить на маяк на три месяца. Покажу ему как обращаться с техникой, научу рыбачить, будем пить чай за моим любимым дубовым столом и разговаривать. Я до сих пор скучаю по отцу, но былого не вернуть. Я люблю тебя, папочка».
-Джон, ну что? Ты готов, дорогой? Нас ждут незабываемые три месяца. Поехали.