2. Квартира 26
- Мам, а давай я завтра не пойду в школу, а? – едва открыв один глаз, тут же заканючил Тимофей. Мать заглянула в комнату проверить, спят её драгоценные дети или уже нет, и оказалось, что Тимофей не спит. Лизонька ещё не проснулась: она смешно сопела маленьким носиком, подсовывала под пухлую щёчку кулачок и спала сладко-сладко, крепко-крепко – должно быть, раннее пробуждение брата обмануло её, и она подумала, что её тоже вот-вот станут будить в садик. Мать понимающе усмехнулась и приложила палец к губам. Обычно по выходным Лизонька просыпалась раньше всех, и остальным тоже приходилось вставать, по крайней мере, матери и Тимофею, вынужденному делить с сестрой комнату. Отцу они по молчаливому и никогда не нарушавшемуся согласию давали поспать – у него был ненормированный график, и выспаться удавалось редко. Тимофей понизил голос, но с мысли не сбился – его вообще на редкость трудно было отвлечь.
- Нет, ну правда, мам, ну давай!
Сонный, лохматый, с отпечатавшейся на левой щеке подушке, он выбрался из-под теплого одеяла, прошлепал к ней и прижался, обнял, заглянул в глаза. Мать взъерошила ему волосы и замерла, наслаждаясь этими нечаянными утренними объятиями. Вообще-то десятилетний Тимофей никаких таких глупостей не признавал и телячьих нежностей не любил. Лизонька, напротив, обычно ласкалась вовсю, подползала под руку, крутилась под ногами, в лицо заглядывала – лишь бы гладили, обнимали, целовали и тискали, а Тимофей был человеком серьёзным и взрослым, и с ним ничего такого проделывать не стоило. Или это перспектива идти завтра в школу так на него повлияла? Мать осторожно вздохнула, и он отстранился тут же, свёл светлые брови:
- Правда, мам, ну хоть разок, а? Один день – это ведь ничего страшного, и даже справки не нужно! Ну, ты сама подумай, раз уж так совпало, что прям у всех выходной, и даже папе не уезжать, а мне что теперь, опять весь день уроки делать?
Общий выходной – такой, чтоб даже папе не уезжать! – у них действительно выпадал редко, а перспектива идти завтра в школу означала только одно – день будет непоправимо загублен, и никто не отдохнёт, разве что папа, да и ему что за радость, если вместо того, чтобы провести время с женой и детьми, придется довольствоваться одной только Лизонькой, тогда как Тимофей полдня потратит на свои уроки, будь они неладны, а жена – на дела домашние и моральную поддержку сына.
По-хорошему, уроки следовало сделать вчера, и, наверное, было бы крайне педагогично и правильно Тимофею об этом напомнить, но как их сделаешь, если вчера он тоже учился, а потом у него был теннис, а после тенниса – дополнительный английский, и к вечеру не оставалось уж совсем никаких сил ни на уроки, ни на что другое! Вчера они самым бессовестным образом дружно о них "забыли", старательно отодвигая мысли о том, что завтра домашка никуда не исчезнет, и выходного опять никакого не выйдет, а выйдут сплошные задания и нервотрепка. И где это видано, чтобы в пятом классе задавали столько домашки! Их старший сын не был ни глупым, ни ленивым, ни неорганизованным, напротив – он рано научился читать и писать, с лёгкостью запоминал длиннющие стихи, и всё ему было интересно и любопытно, и вопросов он всегда задавал массу, и рассуждал, выстраивая удивительные логические цепочки, и искал информацию в энциклопедиях – в их с Лизонькой комнате было несколько полок, заставленных всевозможными "Всё обо всем" и "Хочу все знать"! В садике ему было скучно, он с ясельной группы разговаривал полными развернутыми предложениями и изводил воспитательниц рассуждениями о том, о чем ему и знать-то не полагалось. Его уже тогда никак невозможно было увести в сторону, отвлечь или сбить с толку, и привычные взрослые полусказочные отговорки не помогали: дома-то с ним разговаривали, как с большим, и глупостей про то, что "в розетке живёт дядя Ток, который только и ждёт, как бы укусить неосторожного ребёнка", не рассказывали. Про электричество Тимофей прочитал ещё лет в пять, и к воспитательницам, верящим в "дядю Тока" относился со снисходительным презрением. Те ужасались, а родители сдержанно гордились любознательностью и познаниями сына. В шесть лет совершенно измучившийся в садике Тимофей был торжественно отдан в первый класс, и... всё. Школа, в которую он так стремился, разочаровала его на редкость быстро. Там следовало быть, как все: на уроках сидеть тихо, рисовать кружочки и палочки, изучать алфавит – сегодня одна буковка, а завтра другая, ну и что, что ты читать умеешь, я, между прочим, последняя буква алфавита, так что нечего выскакивать! Вопросы его учителям не нравились, и порой казалось, что он знает больше них, поскольку ответы в стиле "потому что я так сказала" и "это тебе ещё рано" его никак не устраивали, а других он добиться не мог, и прослыл хулиганом, только и ждущим, как бы сорвать урок. Хулиганом Тимофей не был, но уроки оказались неимоверно скучны, и от нечего делать он стал отвлекаться, болтать с соседом, читать посторонние книжки и вообще, по мнению классного руководителя, "заниматься чем угодно, только не учёбой". Какое-то время Тимофей по инерции ещё пытался просвещать учителей и одноклассников в том или ином вопросе, но это заканчивалось замечанием в дневнике или двойкой за поведение, и он... сдался. Недоумевающие родители попытались было внезапно отбившегося от рук сына перевоспитывать, но перевоспитываться Тимофей не желал и взбунтовался остро и пламенно, чем поверг мать с отцом в еще большее недоумение. Прежде подобных проблем за их мальчиком не наблюдалось, все возникающие разногласия разрешались быстро и достаточно мирно: семья собиралась на кухне, беседовала, искала выход, и противоречия оказывались вдруг вполне себе преодолимыми, а неприятности забавными и вовсе не страшными. К счастью, родители быстро сообразили, что изменилось: раньше они сразу объединялись перед любой проблемой и выступали строем, все четверо, даже маленькая Лизонька, и неизменно – всегда! – побеждали, а теперь выходило, что объединяются они против сына – со школой, а Тимофей остается один где-то там, за чертой, за окопами и минным полем, за стеной недоверия и непонимания, и кричит оттуда из последних сил – именно потому и кричит, что по-другому не слышно, а вовсе не оттого, что невоспитанный и вообще хулиган! Окопы были спешно зарыты, минное поле обезврежено, стена разобрана, и одинокий воин вернулся к своим, в последнее мгновенье вернулся, едва не успев уверовать, что «родина о нем позабыла»! Школу из союзников пришлось исключить, с замечаниями и оценками смириться, но именно это и помогло Тимофею принять правила игры – или сделать вид, что принял. Хочешь-не хочешь, а «там» ему все же пришлось быть, как все: не высовываться, не умничать, перебарывать скуку, читать «отсюда и дотуда», составлять предложения по схеме, вопросов не задавать, складывать два и два, – но теперь это стало возможно пережить, ведь дома-то все наладилось! Вот только справляться со все нарастающим комом бессмысленной, разрозненной, кое-как подаваемой информации с каждым годом становилось тяжелее – все же это очень трудно, когда понимаешь настоящее положение дел, видишь суть, и ничего не можешь с этим поделать, и убиваешь, убиваешь на это драгоценное время, тогда как столько всего интересного проплывает мимо, вот как, например, сегодняшний выходной с семьей, когда никому – даже папе! – никуда не надо! Тимофей как раз все понимал, и знал, что мать понимает, и осознавал, что положение у нее не простое: вроде и школу прогуливать нельзя, и классному руководителю придется что-нибудь эдакое соврать половчее (а как после такого учить детей честности, скажите на милость?), а с другой стороны, ну невозможно ведь, невозможно, когда столько уроков шесть дней в неделю, и смысла никакого в них нет, и отдыха никакого, одна нервотрепка и головная боль!
- Умывайся давай, Тим, – оттягивая момент принятия решения, сказала мама, и сын моментально почувствовал, что победил, засиял, заулыбался, двинулся в ванную и даже зубы на два раза почистил – вот как был рад!
- А школу, может, вообще закроют, – сообщил он за завтраком. Они с матерью сидели на кухне вдвоем, что тоже случалось редко, и разговаривали о делах, и это было так значительно и интересно, и выходной обещал стать самым настоящим – недаром даже папе никуда не нужно! – и ненавистная домашка не маячила на горизонте, и день был такой весенний, хороший, радостный – сейчас все проснутся, и начнется веселье: Лизка будет носиться из комнаты в комнату, топоча крепенькими пяточками, и хохотать во все горло просто оттого, что утро, и в садик не надо, и сил «наспалось» много, а папа станет ее ловить и подбрасывать, и катать на плечах, а после и Тимофея прокатит, хоть он уже и взрослый почти, а мама будет загонять «весь зоопарк» сначала в ванную, а потом на кухню – завтракать, и Тимофей в конце концов возьмется ей помогать и моментально организует Лизку, и все, наконец, усядутся, и начнется завтрак – нормальный, семейный, с кашей и блинчиками, а для них с мамой – уже второй, и это было так здорово, что Тимофей даже зажмурился от счастья и предвкушения!
- С чего это ты взял? – спросила мама, и он удивился, как это она не слышала, по телеку же день и ночь болтают, и в интернете пишут, и одноклассники только об этом и говорят, а значит, точно закроют, не могут не закрыть!
- Так вирус же, – Тимофей неопределенно мотнул вихрастой головой куда-то в район телевизора, как будто именно там и засел пресловутый вирус – а может, он и действительно только там и водился, случаев-то не было, как в том непонятном анекдоте, который папа рассказывал дяде Боре, и дядя Боря смеялся, а Тимофей нет, вот только фразу запомнил – «случаев-то не было».
- Да ну, Тим, это же… ерунда какая-то, – отмахнулась мама, и сын тотчас же открыл рот, чтобы возразить, что никакая не ерунда, вон, даже и в Новостях сказали, но тут затопали крохотные ножки, будто ежик пробежал, дверь на кухню распахнулась, и на пороге возникла сонная и растрепанная Лизонька в зеленой пижаме с пчелками. Одной рукой она держала за лапу неопознанного зверя, про которого мама думала, что он бурундук, а папа – что хомяк, Тимофею же было совершенно ясно, что ленивец, а Лизонька звала его Плюх и о породе совсем не беспокоилась. Зверь был большой и волочился по полу, хозяйка нетерпеливо поддергивала его вверх, прижимала локтем, но он снова сползал, и все повторялось.
- А папа де? – оглядев собравшихся, забеспокоилась Лизонька и навострилась бежать в родительскую спальню – искать. Тут уж все разом пришли в движение, и разговоры пришлось отложить, потому что выходной – самый настоящий, семейный! – наконец, начинался, уже почти начался, и вирус был позабыт, и школа, и скучные телевизионные новости, и мама перехватила дочь в самую распоследнюю секунду, и Тимофей тут же спросил, а показывала ли сестренка Плюху, как она здорово умеет чистить зубки, и понеслось, завертелось, и папа появился из спальни, и это было так здорово, что даже не верилось, что так здорово и впрямь может быть, и хотелось, чтобы день не кончался подольше!
Папа, кстати, разрешение не ходить в школу за завтраком утвердил, и тогда все действительно сделалось хорошо, и Тимофей, жмурясь от солнышка и от счастья, снова подумал – вот бы и в самом деле закрыли школу, ну что им стоит?..
Продолжение следует...