В тот год случилась серия природных катаклизмов. В начале больницу и расположенный рядышком небольшой поселок, в котором в основном проживали медики, засыпало снегом. Да так, как никогда не засыпало ранее. Пока снег был по колено, на работу можно было дойти без проблем – многочисленными прохожими снег притаптывался, и было приятно утром прогуляться по легкому морозцу, ловя ладонями крупные снежинки. Снег без остановки шел четвертые сутки, его уже насыпало по пояс, но снегопад и не думал прекращаться. Поселок перестали снабжать провизией, так как по заваленной снегом дороге машине с продуктами проехать было совершенно невозможно. Полки поселкового магазинчика вмиг опустели, а местные охотники, наладив лыжи, стали делать вояжи до станицы за продуктами. В больнице, благо, запас провианта был хорошим, к тому же снегопад не дал замерзнуть водопроводу, трубы которого после схождения селевых потоков, местами оказались на поверхности, но были прикрыты пушистым снегом и изолированы от мороза.
Для того, чтобы как то пройти на работу, свободные от вахты мужики стали разгребать тропинку. На пятый день непрерывного снегопада, идущих на работу людей стало уже не видно из-за сугробов, а на следующий день пробираться приходилось уже по тоннелю. Для того, чтобы разойтись на узкой тропинке, в сугробах было сделано несколько ниш, и, если пешеход видел впереди идущего ему навстречу человека, разойтись с ним можно было только, подождав в этой нише. Старожилы помнили подобный снегопад на Кубани много лет назад. Тогда, при попытке разгрести дорогу в станице, тракторист гусеничного трактора решил подсобить своему куму, но потеряв ориентиры, так как домов под снегом не было видно, заехал к нему на крышу. Урон, правда, дому был нанесен небольшой- проломил пару шиферин и стропилу, поэтому кум сильно не осерчал, и, даже на прощание шутканул– «…мы, кум, всегда тебе рады, ты же знаешь, приезжай в любое время, но… только, будь ласка, без трактора!»
Девственную белизну снежных сугробов местами портили желтые пятна собачьих отметин. Псы сновали по снежной колее и день и ночь, казалось бы, только для того, чтобы сосредоточившись, оставить послание в назидание другим псам. И, если в недавнем прошлом метки быстро засыпало снегом, и можно было метить по новой, то теперь в тоннеле они заполонили все свободное пространство. При перемещении у людей стали возникать проблемы, так как собаки резных мастей и весовых категорий не хотели уходить с пути пока в полной мере не насладятся ароматами всех своих многочисленных предшественников, а при попытке перешагнуть через них, огрызались очень недружественным рыком.
Старенькие котлы, обеспечивающие теплом больницу и поселок, работали хоть и на пределе, но исправно, для чего тоннель в снегу был проложен и до котельной, а истопниками на этот период были назначены сотрудники, проживающие в поселке.
К десятому дню снегопад постепенно сошел на нет, денька два наблюдалась солнечная, слегка морозная погода, после чего наступила резкая оттепель. От такой погоды ничего хорошего ждать не приходилось – снег начал стремительно таять и маленькая речушка, русло которой местами высыхало в летний период, превратилась в ревущую стихию, которая, выйдя из берегов, несла по руслу целые вырванные с корнем деревья, чью то, скрепленную проволокой ограду, и, даже, стог сена вместе с кокетливо прикрытым сверху для отвода влаги куском целлофана. Гул стоял такой, что его слышно было метров за сто от реки. К сожалению, такого напора не выдержал и водопровод – его переход через реку вначале обнесло стволами деревьев и речным камнем, после чего образовавшейся плотиной снесло водовод и отнесло сорванный кусок трубы на несколько сот метров.
На этом «баловство» стихии не закончилось – метка термометра стремительно поползла вниз. В начале это были привычные для Кубани десять – пятнадцать градусов с минусом, но затем термометры показали двадцать, двадцать пять, и, остановились на метке тридцать четыре градуса с минусом. При такой температуре сотрудники больницы, приехавшие из Сибири, при встрече вместо приветствия стали произносить слово «нос». Для урожденных на Кубани, привыкших к теплым зимам, такое поведение было не совсем понятно. После очередной такой сценки, сибиряка приперли к сугробу и потребовали сатисфакции за такое грубое поведение. Когда до сибиряка дошел смысл претензии, он расхохотался и сообщил, что люди, знающие что такое настоящий мороз, предупреждают вас, «теплолюбивых», что кончики ваших носов начинают белеть, а это - явный признак начинающегося отморожения, что требует принятия срочных мер- согреть нос варюшкой, либо растереть его шарфом!
То, что больница из-за повреждения трубы осталась без воды – это полбеды, т.к. имелся неприкосновенный запас, которым можно было пользоваться несколько дней, к тому же была налажена доставка воды машинами коммунального хозяйства, так, что пищеблок, баня, прачечная, да и сама больница особо не пострадали. А вот на ком сказалось отсутствие воды в первую очередь, так это на котельной, так как народ поселка, оставшись без водопроводной воды, стал для технических целей забирать ее из отопительной системы. Имеющийся при котельной запас воды быстро иссяк, в связи с чем стал вопрос об отключении системы отопления, а это – полный крах, так как при такой температуре вода в системе перемерзнет в один миг и оставит без тепла и поселок, и больницу.
Перебрав возможные варианты выхода из создавшегося положения, администрацией больницы, на балансе которой находилась котельная, было решено обратиться в местное отделение МЧС. Ребята оказались душевными, с ходу вошли в положение и уже часа через два закипела работа. Решено было на берегу реки установить насос и качать воду до котельной по пожарным шлангам.
Ребятам из МЧС дружно помогали поселковые, но нашлись и те, кто пытался оказать эту помощь после пропущенной чарки- другой самогонки. Надо сказать, что производством и реализацией самогона в поселке заправляла тетка с кличкой «Кабаниха». Это была грузная дама примерно дважды бальзаковского возраста с повязанным наперед платком и строптивым характером. В теплое время в свободное от бутлегерства время она восседала в центре поселка в специально принесенном кресле в окружении своих товарок, подвергая пристальному вниманию и обструкции все живое, что попадало в поле её зрения. Кабаниха была запевалой в этом «хоре», так как в отличие от всех остальных, в основном с легкой аурой подступающего маразма, имела довольно острый ум и вредный язык и умела формулировать очень едкие фразы. Помимо этого, обладая монополией (по тайной договоренности с участковым) на производство горячительного, она могла налить в долг местной алкашне «стопарик», но могла и не налить его, отчего авторитет ее среди потребителей в поселке был непререкаемым. В то время любая работа (распустить лес на доски, сварные работы, вскопать огород) выполнялась за «поллитру» - при этом «казенка» (водка из магазина) ценилась намного ниже, чем кабанихино пойло: «Ты таким напитком дамочку будешь ублажать, а нам надо, что бы с ног сбивало! Вон, иди, купи у Кабанихи – и нам привычнее, да и на порядок дешевше у нее будет».
Поселковые шептались, что у Кабанихи что то было от ведьмы – и это не только внешний вид как у Солохи из фильма Александра Роу «Вечера на хуторе близ Диканьки», а так же острый язык, «плохой» глаз и знание «бисовых» рецептов самогонки. Не по возрасту живой и изобретательный ее ум требовал постоянной интриги. Это могла быть пущенная в ход сплетня, нашептанные на ухо одной товарке порочащие сведения о другой, а когда ни того, ни другого на горизонте не предвиделось, вся ее деятельная натура сублимировалась, с ее слов, на «экскременте» - эксперименте, говоря по простому. Эксперимент подразумевал изменение органолептических (вкусовых) и «отрубных» (наркотизирующих) свойств самогона и апробацию его действия, как сказали бы ученые, «In vivo» - в буквальном смысле – «на живом». «Экскремент» проводился на местных неплатежеспособных «синяках», готовых выпить «все, что горит», которым в пойло подмешивался то табак, то куриный помет, то таблетки из аптечки, а то и семя дурмана в «несмертельных» пропорциях. Полученная "адская" смесь приправливалась «для скусу» местными травками. Апробация нового коктейля проводилась в присутствии тех же товарок на лобном месте в центре поселка, с которого был великолепный обзор специально, естественно, за «поллитру» отстроенного грибочка со столиком напротив «высокой комиссии». Учитывалось количество выпивки, число собутыльников, наличие и качество закусона, доза принятого алкоголя «на рыло», и, естественно, клинические проявления алкогольного опьянения. Для чистоты эксперимента, когда подопытные пытались вместо «закуси» занюхивать чарку, Кабаниха могла подозвать одного из них и выделить мелочи на батон самой дешевой колбасы с буханкой хлеба. Все остальные члены судейской бригады могли и не догадываться, что участвуют в эксперименте, но их реплики, сопереживание процессу, оценочный вердикт, Кабаниха мотала на ус, который в действительности имел место быть. Отточив таким образом свой талант, она нашла оптимальное соотношение ингредиентов самогона, что, с одной стороны, позволяло одним стаканом сбить прожженного «алканавта» с ног, с другой, заработать авторитет, так, как в соседнем поселке самогонка у Тети Клавы действовала более мягко и не давала такого скоростного и выраженного эффекта, как у Кабанихи, а у продавщицы Зинки пахла навозом и оставляла неприятное послевкусие. В силу особого «какчества» продукта, ее клиентура была расширена за счет соседних поселков, а некоторые, что греха таить, приезжали к Кабанихе за самогоном, даже, с самой станицы!
Петрович не был «синяком», да и вообще, не был алкоголиком, ибо мучившая его язва не давала шибко разгуляться. Пил он редко, пьянел не сильно, ибо знал меру, и непременно, наперекор своей язве (не жене), закусывал сальцом с чесночком и ядреным хреном, заботливо приготовленными супругой. Но в это утро вся маргинальная публика, готовая на труд и любые свершения за традиционную «поллитру» из-за «нелетной» погоды рассосалась по домам, и Кабанихе пришлось попросить соседа, который как раз очищал тропинку до магазина от снега, убрать и с ее двора. От предложенной самогонки в уплату за труд, Петрович первоначально отказался, но Кабаниха настаивала, так как не привыкла быть в долгу. Ее взгляд как у цыганки черных глаз так сверлил спину мужика, что он, отойдя несколько шагов, дал слабину и все же согласился - день был воскресным, и чуть- что, можно было отлежаться. Крякнув по привычке, Петрович быстро оприходовал стаканчик. Любимого для закуски сала у хозяйки не оказалось, поэтому пришлось погрызть любезно предложенный соленый хрустящий огурчик. Не исключено, что по воле судьбы Петровичу попался «экскриментальный» самогон, или сыграло значение отсутствие привычной закуски, а возможно имели место два эти неблагоприятных фактора одновременно, но прием кабанихиного пойла сыграл с Петровичем злую шутку. Почти сразу самогонка непривычно ударила в голову, перед глазами все поплыло, и, в то же время, Петрович испытал невероятный прилив сил и энергии, которые требовали немедленной реализации. От второй чарки он все же, почуяв что-то неладное, отказался и, оставив на время у Кабанихи деревянную "снеговую" лопату, решил сделать променад по поселку – на людей посмотреть, и, если надо – себя показать!
«Викторович» – обратился ко мне руководитель МЧС- «убери ты своего рыжего хлопчика, а то мои ребята горячие, наваляют ему, а мне перед тобой неудобно будет». Петрович в это время, самостийно захватив пригорок возле котельной, пытался «руководить» ремонтными работами. С трудом удерживаясь на ногах, он мутным взором окидывал работяг, которые довольно споро раскидывали пожарные шланги, сцепляли их между собой и монтировали длинный водовод к насосу. Широко размахивая руками, осипшим сорванным голосом он с чувством выкрикивал поочередно две команды – «Вира!» и «Майна!». То, что никто не следовал его указаниям, вызывало сильное разочарование Петровича, он старался еще усерднее, еще громче кричал, срываясь временами на предательский фальцет, но публика криво улыбалась и оставалась к его речам безучастной. Работяги, действительно, вначале беззлобно матюкались про себя, и только! Но в связи с тем, что Петрович как заряженный батарейкой "Энерджайзер" не успокаивался, обстановка стала накаляться и мускулистые МЧСники стали настойчиво выказывать готовность перейти к активным методам усмирения. Я было попытался урезонить "командующего", отвести подальше от работяг, но Петрович и на меня не среагировал. «Да он в таком состоянии подпития, что только матом сможет понять, да и то, тремя буквами здесь не отделаешься, надо что то позадиристей" – обратилась ко мне котельщица – «Вы кто по званию? В-о-о-т, раз капитан, Вам и карты (в смысле маты) в руки, одна надежда на Вас, Викторович!".
Надо сказать, что обращение по отчеству на Кубани – это признак доверия и авторитета. «По батьке» человек удостаивался называться только тогда, когда получал профессию, либо становился казаком. Поэтому здесь обращение в приватной беседе обычно ограничивается отчеством, чем подчеркивается зрелый статус собеседника. В то же время, обращение по имени к человеку старше двадцати лет – признак его социальной дискриминации и несостоятельности: «Мне скоро тридцать лет, а Вы все Шурик, да Шурик – меня, между прочим, Александром Сергеевичем зовут!».
Предложение, поступившее от котельщицы повлиять на неугомонного Петровича отборным матом, откровенно говоря, покоробило меня. Во- первых, мат в моей врачебной семье был под запретом, во- вторых, за месяц военных сборов в медицинском институте мой матерный набор слов хоть и обогатился экстраординарными лексическими эксклюзивами, но не настолько, чтобы быть на равных с работником гаража, прошедшим огонь, воду и медные трубы. Я впервые сожалел о том, что не прошел мастер-класс у соседки. Когда она была в привычной стихии, и не зашорена культурным окружением, даже птицы в радиусе ста метров от специфических рулад, ненормативных оборотов и пафосности, прекращали свое пение, а соседская шавка начинала по-шакальи в унисон подвывать! Было даже ощущение, что от неловкости листья на деревьях сворачиваются трубочкой. Зная, что я не сторонник матюков, при мне она по-соседски убирала их из своей речи, при этом ее, отработанное годами и воспитанием ораторское красноречие превращалось в убогую прерывистую речь, как в фильмах, когда слова с неприличной речью замещаются политкорректным «пи-пи», но только здесь все было без «пи-пи», а пикантные выражения просто проглатывались. Единственное, что по нервному сглатыванию слюны можно было догадаться чего это моей соседке стоит!
Тем временем МЧСники, что были рядом, с интересом на меня поглядывая, ожидали разрешения ситуации, а некоторые начали подтягиваться с отдаленных мест. Для того, чтобы не упасть в грязь лицом, пришлось напрячься и выудить из подсознания хоть что то, что могло хоть как то конкурировать с изысканной бранью до этого летевшей в сторону самовольного «руководителя». На ум пришло безобидное, но «жесткое» студенческое выражение: «Петрович, Петро-о-вич, ангидрид твою перекись, а, ну, прекращай кочевряжиться и иди домой пока не схлопотал!». На секунд пять, оставив работу, замолчала вся публика. Ребята, кто с уважением, а кто и с недоверием посматривали в мою сторону. Тем временем Петрович, как будто налету сраженный неведомой оплеухой, концентрировал взор в мою сторону. Его мутный взгляд наконец просветлел – словно поняв что то ему одному ведомое, он вымолвил заплетающимся языком: «Викторыч, ты, что ли, так бы сразу и сказал, чего уж там!». И как когда то армада кораблей повернула вспять после выстрела из бортовой пушки противника головкой сыра, которую приняли за секретное оружие, махнув напоследок рукой, виляющей походкой направился в сторону дома. Сделав короткий перекур и посмеявшись, ребята продолжили работу, которая вскоре была закончена, а вслед за этим, уже без проблем, было восстановлено теплоснабжение больницы и поселка.
На следующее утро, будучи вызванным на ковер, Петрович, теребя шапку, топтался, сконцентрировав взгляд на кончике нечищеного ботинка. Сославшись на то, что «черт попутал», а вернее «чертиха», попросил извинения, но упрямый характер все же заставил сказать: «Викторович, все понимаю, простите, но все же скажите, что за слова Вы давеча сказали, похоже на какое то заклинание, у меня аж мурашки по коже побежали! Викторович, Вы больше так не стращайте!». Если бы не хитрая улыбка на лице, можно было бы подумать, что Петрович проникся этим дурацким набором слов, но, думаю, что человек, начав трезветь, нашел простой выход из неудобного положения, а моя пламенная речь явилась этому подспорьем.
За окном, греясь на солнце, щебетали воробьи, пестрая сойка тянула по снегу кусок дешёвой колбасы, явно, позаимствованный у зазевавшейся собаки, слышалась капель, свидетельствующая о начале оттепели. В батареях отопления весело журчали пузырьки воздуха, тепло, исходящее от них свидетельствовало, что очередной кризис миновал, но подпирает новый - восстановление водоснабжения. Вспомнив, что наступила пятница да к тому же, тринадцатое, загадал желание - что бы при починке порушенного стихией водопровода, крепкое слово было самым большим недоразумением. И, кажется, тринадцатое число не подвело!
Вадим Захаров, пос. Новый, апрель 2020г.