ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
НИККОЛО; ПАГАНИНИ – великий скрипач.
ЭГО – внутренняя сущность Паганини, его материализовавшееся подсознание. Современники скрипача предпочитали называть это явление… дьяволом. Автор не берётся решить, что, из вышеназванного, верно. И то, и другое объяснения представляются ему в равной степени возможными.
ОТЕЦ (Антонио Паганини) – исполняется Никколо; Паганини.
НИККОЛО; ПАГАНИНИ (в детстве) – исполняется Эго.
МАТЬ (Тереза Боччардо Паганини) – ангел сердца Никколо; Паганини
АНТОНИЯ БЬЯНКА – певица, возлюбленная Паганини, мать его сына Ахилла.
ЛАУРА – тайная любовь Паганини, о которой многие догадываются. Но и только.
РЭПЕР – персонаж из XXI века.
ПУБЛИКА – слушающая рэпера, она же – толпа «друзей» в начале и финале пьесы. Впрочем, если труппа не велика… допустимо воплощение «малыми силами» – актёрами, занятыми в других сценах.
МАЛЕНЬКИЙ СКРИПАЧ – его появление на сцене возможно, но не обязательно.
Первая картина
В полной темноте звучит каприс Паганини. Луч света выхватывает скрипача.
ПАГАНИНИ: Эй, обесцененные ду;ши,
не стройте из себя героев!
Не вы пришли меня послушать –
я удостоил вас игрою!
Будь вы князья, банкиры, воры –
здесь всеми я повелеваю,
вы только глина, из которой
то вылеплю, что пожелаю!
Смешны мне ваши вкусы, моды –
что в этих сводах скучных правил?
Есть лишь один закон – свобода!
Я сам себе и бог и дьявол!
Звук скрипки ноет и искрится,
висит мечом над головами –
с восторгом слушайте, тупицы,
как издеваюсь я над вами!
Общий свет. На сцене, помимо Паганини и Эго – публика.
ГОЛОСА ТОЛПЫ: …Что он себе позволяет? …Голос этой скрипки – голос сатаны! Кайтесь, искушаемые! …Господа, Паганини – гений! Он – событие! Путеводная звезда для всех нас! …Он шарлатан! Все его технические ухищрения не стоят кантилены великого Крейцера! Не говоря уже о Лафоне! …Концерты Паганини – отвратительный цирк уродцев. И сам он – урод! …Да здравствует Паганини! …Долой Паганини!
ЭГО: Кыш отсюда! Все!
Толпа исчезает.
ЭГО: Поаккуратнее с публикой. Она, пусть и дура, не очень любит, когда ей об этом напоминают. Сегодня ты кумир. Но… любовь – штука переменчивая.
ПАГАНИНИ: Чепуха. Публика отходчива.
ЭГО: Как бы она не отошла от тебя слишком далеко.
ПАГАНИНИ: (смеётся) Не бойся. Я – её избранник. Если когда-то мою скрипку встречали так, будто это десять скрипок, то теперь она нравится – как все сто. У меня имеется собственный стиль.
ЭГО: А ты не страдаешь избытком скромности! И, тем не менее… избранники, порой, становятся изгоями. Иногда это случается при жизни, иногда – после смерти.
ПАГАНИНИ: Как это… после смерти?
ЭГО: Бывает так, что сама земля отказывается принять их. И прах отверженных скитается – из края в край, из страны в страну. До тех пор, пока… (замолкает, прислушиваясь)
ПАГАНИНИ: Что молчишь? Начал, так уж договаривай!
ЭГО: Мы говорили об избранниках? Кстати… вон и твоя последняя избранница явилась… легка на помине.
ПАГАНИНИ: Не произноси этого слова.
ЭГО: Какого?
ПАГАНИНИ: Не говори – последняя, говори – крайняя!
ЭГО: Да наплевать, хоть – бескрайняя! Какие же вы все, артисты, суеверные… Знаешь что, я, пожалуй, пойду. Разбирайтесь тут сами… без меня. (исчезает)
Входит разъярённая Антония Бьянка, одетая во что-то сугубо домашнее.
БЬЯНКА: Ты слишком громко играешь. Скрипка тебе дороже собственного сына! Думаешь только о себе, а Ахилл никак не может уснуть.
ПАГАНИНИ: Пусть привыкает. (изображает на скрипке нечто невообразимое)
БЬЯНКА: …Что это было?
ПАГАНИНИ: Вообще-то… скрипка.
БЬЯНКА: Это не скрипка. Это какое-то издевательство над музыкой! Почему ты не хочешь играть, как все?
ПАГАНИНИ: Потому, что я – не все.
БЬЯНКА: Ты мог бы стать первым придворным скрипачом, жить во дворце… а вместо того – странствующий музыкант, безбожник, продавший душу дьяволу! Это совершенно невыносимо! Ты доводишь публику до обмороков, тебя высмеивают газеты, проклинает церковь…
ПАГАНИНИ: (перебивает) Неправда. Сам Папа Римский наградил меня Орденом Золотой Шпоры.
БЬЯНКА: Который даёт тебе право на дворянство? И где оно, это дворянство?
ПАГАНИНИ: Зачем мне дворянство? Я артист.
БЬЯНКА: А о нас ты подумал?
ПАГАНИНИ: Если тебе так нужно… Ну хочешь… я куплю себе звание барона? Оно – наследственное. Наш Ахилл будет бароном.
БЬЯНКА: (в отчаянии) Как мне объяснить сыну, что его отец… чудовище?
ПАГАНИНИ: Скажи ему, что я – гений. Он поймёт.
БЬЯНКА: Поймёт? Я, взрослая женщина, певица – не могу привыкнуть к твоим фокусам. Что ты хочешь от ребёнка?
ПАГАНИНИ: Мальчик скоро начнёт учиться. Пусть понимает: игра на скрипке – не игра! Это дьявольски тяжёлый труд.
БЬЯНКА: Не надо ему ничего твоего… дьявольского. Пусть играет в детские игры.
ПАГАНИНИ: Детство не будет длиться вечно. Когда-нибудь, придётся взрослеть.
БЬЯНКА: Рядом с тобой совершенно невозможно находиться – ты подавляешь, превращаешь в ничтожество! А я – не ничтожество! Слышишь – не ничтожество! Я знаменитая певица! Ну зачем нам сдалась эта твоя идиотская скрипка? Ты всё давно сыграл – и за меня, и за сына, и за… всех! (деловито) Уже закончил мою арию для сегодняшнего вечера?
ПАГАНИНИ: Скоро сочиню. Наш будущий дуэт пока ещё в стадии обдумывания.
БЬЯНКА: Обдумывай скорее. Мне нужно время, чтобы выучить новые ноты. Или ты хочешь, чтобы я пела с листа?
ПАГАНИНИ: Отчего бы и нет?
БЬЯНКА: Издеваешься?! У меня и так, из-за тебя, нервы ни к чёрту! А ты хочешь, чтобы я вновь подвергла себя прилюдному позору – читке с листа… перед публикой?! Только посмей не успеть! Только посмей!!!
ПАГАНИНИ: Не кричи, Антония. Ребёнок спит.
БЬЯНКА: Ничего. Пусть знает, кто его отец.
ПАГАНИНИ: И кто же?
БЬЯНКА: Ты, к сожалению.
Бьянка устремляется прочь, сталкиваясь с вернувшимся Эго. Тот нарочито вежливо раскланивается с Бьянкой. Она, в свою очередь, не обращая на него никакого внимания, уходит.
ЭГО: (с иронией) Догони свою Бьянку. Извинись.
ПАГАНИНИ: Думаешь… надо?
ЭГО: Бесполезно. Тебе её не переделать. И она никогда не простит тебе этих слёз ярости. (с уважением) А ты умеешь выводить из себя!
ПАГАНИНИ: Это у меня в отца.
ЭГО: Оба вы достойны друг друга. Но ты пошёл дальше. Слушая поющие переливы твоей скрипки, женщины не могут удержаться от слёз.
БЬЯНКА: (заглядывает) Не забудь написать мне что-нибудь красивое, но не слишком сложное в верхней тесситуре. Я хочу, чтобы публика закричала от восторга. (исчезает)
ЭГО: Ну что, ты доволен? А ведь ты уже больше не молод, не красив, даже… уродлив.
ПАГАНИНИ: И что с того? В артисте важно не внешнее, но то – что внутри!
ЭГО: Нет, дорогой маэстро, ты давно уже потерял большую часть сего драгоценного блага. У тебя даже не осталось сил любить. А ведь когда-то ты был в восторге от неё…
ПАГАНИНИ: От… Бьянки? Нет? А от кого?
ЭГО: Хочешь знать, про какую из твоих любимых я говорю? Ну что ж, давай попробуем отгадать. (достаёт из кармана пачку писем, читает одно за другим, не дочитывая до конца – роняет каждое из них на пол)
…Болонью, где находится предмет моих мечтаний, я увижу после поездки в Неаполь, потому что никакой другой город меня больше не интересует, теперь все мои мысли только там, в счастливейшем для меня городе, и если небу будет угодно, мы с моей прекраснейшей Мариеттой навсегда соединим наши судьбы.
…Сейчас я остановился в доме у друзей, где живут милейшие монашки, которым отданы на воспитание прелестные молодые девушки, одну из них мне повезло встретить на лестнице. Но так редко и так трудно такое случается. О Боже, какое наслаждение!..
…Вчера вечером я увидел необыкновенной красоты англичанку и мгновенно влюбился. Но когда узнал, что она еврейка, то тяжело вздохнул и едва не расплакался оттого, что союз с нею почти невозможен…
…В Турине я ничего не делал, потому что на меня произвела такое сильное впечатление одна девушка лет 13–14, из хорошей семьи, что я попросил её руки…
…В Неаполе я познакомился с одной очаровательной восемнадцатилетней девушкой, прекрасной, как ангел, воспитанной, как принцесса, с божественным голосом и таким обликом, что в неё всякий влюбится. Поёт божественно, и её фамилия… угадай… Каталани. Это дочь первого адвоката Неаполя – одного из самых удачливых. Девушка охотно вышла бы за меня замуж, но не знаю, согласится ли отец, потому что неаполитанцы не любят отпускать далеко своих дочерей. Посмотрим, я тоже подумаю, прежде чем связывать себя.
О, а вот письмо, написанное не тобой. Но тебе: «Мои губы таят секрет моего сердца!» И подпись такая любопытная: «Паолина Бонапарт»…
ПАГАНИНИ: (вырвав письма из рук Эго) Прекрати читать! Это слишком личное. И как я только тебя терплю?
ЭГО: А что тебе остаётся?
ПАГАНИНИ: (подбирая с пола разбросанные листки) Если хочешь знать, многие женщины претендовали… и на моё сердце, и на мои средства – но я лишал их надежды, сразу же начиная ненавидеть!
ЭГО: И, всё-таки, как ты думаешь – про какую из вышеназванных красавиц я говорил в нашей предшествующей беседе?
…Ни про какую, представь себе! Если ты и был, когда-либо, в настоящем, подлинном восторге – то только от своей скрипки: занимался непрерывно, пытаясь найти какие-то совершенно новые, никому не ведомые прежде позиции пальцев, чтобы извлечь звук, который поразил бы людей. А в итоге… все твои силы иссякли – их забрал маленький деревянный инструмент.
ПАГАНИНИ: Не смей оскорблять мою душу! Мой инструмент – живой. Он – продолжение меня, часть меня… возможно, лучшая часть…
ЭГО: Принято. Душа – это… твоя скрипка?
ПАГАНИНИ: Да.
ЭГО: Помнится, твой отец говорил об этом несколько иначе…
Вторая картина
Действие переносится в далёкое прошлое – в детство главного героя. Мальчик (его изображает Эго) и отец (изображаемый Паганини). Возможно также появление на сцене маленького скрипача – им может озвучиваться умелая игра будущего великого виртуоза.
ОТЕЦ: Запомни, сын: скрипка – твой хлеб.
МАЛЬЧИК: Но я устал, папа…
ОТЕЦ: А ещё скрипка – моё вино. Если желаешь быть голодным – твоё дело. Но мне необходимо выпить. Я желаю залить в свою утробу живительную влагу: от самого днища – и до верхней палубы. А ещё нужно обновить крышу в нашем старом доме. И запасти уголь для зимы. А денег нет.
МАЛЬЧИК: Я устал…
ОТЕЦ: Что значит – устал?! Ты должен заставить публику платить деньги… много денег!
МАЛЬЧИК: Можно я немного отдохну?
МАТЬ: (входит на этих словах) Пусть отдохнёт. Оба отдохните. Сколько можно заниматься? Я как раз разогрела фасоль.
ОТЕЦ: (не обращая внимания на жену и не слыша жалоб сына) …нужно заставить публику платить деньги. А как это сделать?
МАЛЬЧИК: (готов поддержать любой разговор, лишь бы не играть) Я… не знаю.
МАТЬ: Он не знает. Ему нужно поесть.
ОТЕЦ: Ты должен выйти на сцену и приказать им плакать! А для этого – заниматься, заниматься и заниматься! И ты будешь заниматься, не будь я Антонио Паганини! (даёт сыну подзатыльник) Подними скрипку! Сколько можно повторять?
МАТЬ: (обнимает плачущего сына) Не плачь, маленький. Сыграй ему, как он хочет, и пойдём есть.
ОТЕЦ: Он не будет есть, пока не сыграет! Он вообще никогда не будет есть! Прекрати реветь!
МАЛЬЧИК: Мне больно!
ОТЕЦ: Ему, видите ли, больно… А больно должно быть – мне! Ты обязан научиться издавать своим проклятым смычком такие божественные звуки, чтобы даже моё чёрствое сердце истекло горючими слезами. Я желаю рыдать как бык, которого ведут на скотобойню!
МАЛЬЧИК: Но я не хочу, чтобы ты плакал… ты – мой отец!
МАТЬ: Вот видишь, он хороший мальчик. Он любит тебя.
МАЛЬЧИК: Я люблю тебя.
ОТЕЦ: И что с того? Искусство не знает жалости – ты должен научиться истязать слушателей.
МАЛЬЧИК: Зачем?
ОТЕЦ: Потому, что больше всего мы любим именно тех, кто нас мучает. Ты сильно любишь меня?
МАЛЬЧИК: Да.
ОТЕЦ: Потому, что я тебя бью. Боль есть любовь. В старые времена, святые странники хлестали себя бичами, поскольку очень любили Бога. Чем сильнее хлестали – тем сильнее любили. Теперь так любить уже не умеют. А ещё их истязали вши. Знаешь, как они называли этих замечательных животных? Божьи жемчужины. А ты – тварь. И совсем не божья.
МАТЬ: Но… о нём написали в еженедельнике «Аввизи»! (достаёт газету, читает)
«В понедельник 26 мая 1794 года в церкви Сан-Филиппо Нери состоялась большая месса, которую почтеннейший синьор Джакомо Чеполлина, каноник главной церкви провинции, отслужил в сопровождении лучших инструментальных и вокальных произведений. Прекрасный концерт, который исполнил искуснейший молодой человек одиннадцати лет синьор Никкол; Паганини, ученик знаменитого преподавателя музыки Джакомо Коста, вызвал всеобщее восхищение».
МАЛЬЧИК: Меня хвалят?
ОТЕЦ: Это ничего не значит. Ты ещё ничего не умеешь. Ты только начал свой путь. Ты только у подножия высокой горы, которая называется – слава.
МАЛЬЧИК: Я устал…
МАТЬ: Ребёнок устал.
ОТЕЦ: Замолчи, Тереза! И уйди на свою кухню! Твоё место – там! (мать покорно уходит) А ты запомни, тупица: движение вверх – всегда дорога на Голгофу. Чем больше крови, слёз и пота ты прольёшь на тропу, тем возвышеннее будет звучать твоя мелодия. Труд музыканта тяжёл. И неблагодарен. Поэтому не стесняйся брать много денег за свою игру. Страдания только тогда имеют смысл, если они оплачены.
МАТЬ: (заглядывает в комнату) Но как же радость? Разве музыка не бывает весёлой? Как в дни карнавала, когда мы пляшем и смеёмся?
ОТЕЦ: Исчезни! Ты нам мешаешь! (сыну) Не познавший горя, не смеет радоваться. Этот мир проклят – с той поры, как Адама с Евой выгнали из рая. Из чего следует ещё один вывод.
МАЛЬЧИК: Какой, папочка?
ОТЕЦ: Берегись женщин. Всё зло – от них. Твоя мать вечно жалеет тебя вместо того, чтобы наказывать. Подними скрипку, лентяй! Ты должен многому ещё научиться.
Третья картина
Действие снова переносится ко времени начала пьесы.
ЭГО: Поверь, ничего плохого о твоей скрипке я сказать не хотел.
ПАГАНИНИ: Но сказал.
ЭГО: Не принимай всерьёз. Это я… кокетничал. Хоть скрипка и создана из дерева, а не из ребра… всё равно она – всё та же женщина. И, подобно всем прелестницам, любит, когда её дразнят.
ПАГАНИНИ: Дразнящий женщину, играет с огнём.
ЭГО: Тебе ли бояться огня?! Тебе – обожжённому пламенем творчества?! Сжигающего слушателей невероятной энергией сложнейших пассажей, пиццикато… и прочей исполнительской ерунды. Да – ерунды!!! Потому, что ГЛАВНОГО, при всей своей гениальности, ты так и не сумел высказать… ну, разве что… несколько раз… в случайных концертах… Не огорчайся, кому, как не тебе, известно: истинное совершенство – недостижимо! (в зал) Извините, забыл представиться. Я – голос сердца… внутренний мир Паганини… Я – то, что есть в нём… и в каждом из вас. Прислушайтесь… Я – то, что урчит сдержанным недовольством, изредка прорываясь вспышками вдохновения или… ярости. Не слышите? Естественно. Ведь вы обычные здоровые люди. Кто из нормальных рискнёт погрузиться в разрушительную бездну самопознания?! Бездну страшную… затягивающую, словно омут? Есть желающие? …Я так и думал. Потому, что только избранные – СМЕЮТ! …Получая, в результате: кто гениальность, кто психические заболевания – что, честно сказать… мало отличается одно от другого. (торжественно) Позвольте представиться! Я – тот, кто надиктовывал маэстро его музыку, подсказывал пальцеломные приёмы игры… Я тот, кто сделал Паганини – ПАГАНИНИ! (иронично) Вообще-то… современники называли меня дьяволом. Да-да, тем самым – козлоногим и дышащим серой очаровашечкой, которому, якобы, мой подопечный продал свою бесценную душу. (хохочет) Какой ещё, ко всем чертям, дьявол? …В ваше время, меня называют – подсознанием! (возвращаясь к беседе со скрипачом) …Но ты не дослушал мои рассуждения. А они могут оказаться весьма любопытными для тебя. Могу говорить?
ПАГАНИНИ: Да.
ЭГО: Почти все женщины обладают известной долей притворства, которое, как научил их опыт, необходимо, чтобы повелевать мужчинами. Но крайне редко сочетаются в человеке красота и скромность, простота и хитрость, страстность и холодность, ангельское лицо и адское сердце. Таков портрет твоей скрипки. С ней, и только с ней, ты сравниваешь всех женщин… увы, не в пользу последних.
ПАГАНИНИ: Прекрати! Свою мать я не сравниваю ни с кем!
ЭГО: Мать – это мать! Тут и спорить не о чем. Я же говорю – о женщинах. О красивых и не очень, о дурочках и умненьких, о чёрненьких и беленьких… короче – обо всех!
ПАГАНИНИ: А как же рыженьких?
ЭГО: И рыженьких – тоже. Ни одна из них – не стоила твоей скрипки.
ПАГАНИНИ: И, всё-таки, одна – была…
ЭГО: Ты о Лауре? Забудь. Она – миф. Иллюзия.
ПАГАНИНИ: Идеал.
ЭГО: Но ты сделал свой выбор.
Четвёртая картина
Годы вдохновенной юности скрипача. Паганини и Лаура. Они только что исполнили чувственный дуэт, полный любви и взаимопонимания.
ЛАУРА: Как это замечательно – говорить о любви… музыкой! Как изумительны были твои пассажи там, наверху! И трели – словно соловей пел серенаду в ветвях шиповника.
ПАГАНИНИ: Шиповника? А почему не розы?
ЛАУРА: Для розы ты слишком… дикий. Да, не спорь. Дикий! Мне кажется, подобные тебе, не могут жить в клетке. Даже в самой лучшей и золотой…
ЭГО: (выглядывает, очень возмущённый) Подобные тебе? Что она себе позволяет? Ты уникум! Подобных тебе – нет!
ЛАУРА: Ты что-то сказал?
ПАГАНИНИ: Нет. Но…
ЛАУРА: Говори. Не бойся. Я же вижу – тебя что-то гнетёт. Даже если это будет неприятное, я пойму. Ну… смелее!
ЭГО: Смелее давай! Слышишь, о чём тебя просят? Скажи ей, наконец, что хочешь расстаться.
ПАГАНИНИ: Мне кажется… я не уверен… нет… Ты почему улыбаешься?
ЛАУРА: Что? Ой, я такая счастливая – мы уже целых три года вместе! Ты напишешь к следующему нашему юбилею какой-нибудь концерт? Мне так нравится, когда ты посвящаешь мне свои произведения. Особенно это… последнее. «Любовный дуэт» для скрипки и гитары. Там такие интересные названия частей: «Начало, Мольба, Согласие, Робость, Радость, Ссора, Примирение, Знаки любви, Известие об отъезде, Расставание». Только ты почему-то никак не закончишь его. Это потому, что ты не хочешь никуда от меня уезжать?
ПАГАНИНИ: Я… не знаю…
ЭГО: Что ты мямлишь? Вы поглядите на него! И этот человек мнит себя великим солистом? Как ты собираешься справляться с публикой, если одна единственная женщина может взять верх над тобой? Ты превратился в тряпку! Именно так – тряпку! Ты растерял все свои силы, подобно Самсону, лишившемуся волос! Сознавайся: что такое важное она тебе отрезала?
ПАГАНИНИ: Ничего.
ЭГО: Вот именно! Ни-че-го. Это слово – самое точное определение того, кем ты стал.
ПАГАНИНИ: Мы целых три года вместе с Лаурой. Я живу в её дворце, играю ей на гитаре, ухаживаю за розами и тюльпанами в её саду… Я люблю её.
ЭГО: Любишь?
ПАГАНИНИ: Да.
ЭГО: Настолько сильно, что готов предать профессию музыканта? И отказаться от своего божественного предназначения? Ты понимаешь, что твоя Лаура – искушение. Да-да! Именно так – искушение… подобное тому, которое некогда низвергло Адама из рая!
ПАГАНИНИ: Я – в раю, между прочим. Вокруг – покой и цветы. И мне тут абсолютно ничто не угрожает.
ЭГО: То, что ты не видишь опасности, вовсе не означает, будто её нет. Не забывай – из рая Адама низвергли происки дьявола. Следовательно, он там был. Он и тут – ПРИСУТСТВУЕТ! Ты понимаешь, что твоя Лаура и есть дьявол?! Твой ДЬЯВОЛ – понимаешь ты это?!!!
ПАГАНИНИ: Нет. Ты просто завидуешь её чистоте. И пытаешься рассорить нас. Но я заставлю тебя взять твои слова назад!
ЭГО: (с опаской) Держи себя в руках!
ЛАУРА: Какие у тебя властные руки! Это, наверное, оттого что они привыкли повелевать звуками… и сердцами. Знаешь, мои подруги про тебя рассказывают всякие нехорошие вещи, но я не боюсь. Я им не верю. Потому что… когда твои руки обнимают меня, весь мир вокруг становится ярче, добрее… Знаешь, что я придумала? Я стану твоей скрипкой. Ты будешь играть на мне свои чудесные мелодии… и все твои недоброжелатели замолчат. Потому, что нет ничего прекраснее музыки любви.
ЭГО: А? Что я говорил? Она уже претендует на роль твоей скрипки!
ПАГАНИНИ: Замолчи! Она идеал! А вот ты… О, я всё про тебя понял! От тебя – искушение. От тебя – всё плохое в моей жизни. Ты – дисгармония, пачкающая всё, чего касаешься.
ЭГО: Дисгармония? Да? Вообще-то… она станет брендом только в двадцатом веке – целые композиторские школы начнут разрабатывать прогрессивную идею всеобщего звукового разрушения! Очень интересно. И… что ты, при этом, ощущаешь?
ПАГАНИНИ: Твоё зло подобно нарыву… оно зудит, как укус паразита, не давая душе успокоиться… оно тянет заглянуть в бездну. (осенённый догадкой) Я понял… это ТЫ – дьявол!
ЭГО: (покладисто) А хоть бы и так? Будь по-твоему: я – дьявол… она – ангел… (размышляя вслух) Кстати… прекрасная идея! Скрипач, продавший свою душу, ради блестящей карьеры… А? Как тебе? По-моему… гениально! Это будет иметь невероятный успех. Публика, ломая двери, станет рваться в залы на твои концерты – из одной лишь мечты: окунуться в звуковую субстанцию зла. Инфернальная энергия так привлекательна… (решительно) Короче, слушай внимательно – повторять не буду! Предлагаю сделку.
ПАГАНИНИ: Что ты надумал?
ЭГО: Мировую славу. Хочешь стать величайшим скрипачом в истории человечества? Таким, чтоб легенда о тебе пережила столетия!
ПАГАНИНИ: Да.
ЭГО: Наконец-то слышу что-то внятное. Ещё раз спрашиваю – хочешь?
ПАГАНИНИ: Да.
ЭГО: И даже договор кровью готов подписать? Поверь, это – чистая условность. Просто… кровь производит на всех такое неизгладимое впечатление!
ПАГАНИНИ: Да.
ЭГО: Трижды ответившему «да», назад дороги нет. Тогда… действуй! А я удаляюсь.
ПАГАНИНИ: Куда же ты?
ЭГО: Не хочу быть обвинённым в давлении. Твоя судьба – это только твой выбор.
Что вас раздражает в чёрте?
Так сладко поёт Люцифер!
Вам кажется, он испортил
мелодию высших сфер?
Подёрнулась чёрным тлением
божественная игра?
Пусть крик перейдёт в хрипение
на жарком огне костра,
пусть рушится мир застылый
веленьем моей руки,
под хохот нечистой силы,
под стонущий вой стихий!!!
(саркастически хохочет) Да и… бланк договора подготовить нужно! (исчезает)
Паганини и Лаура вновь одни.
ЛАУРА: Молчишь… Мне иногда кажется, что я не достойна тебя. Что это – всего лишь прекрасный… сон. Как будто… однажды я открою глаза, а тебя рядом… нет! Ведь это – не так? Скажи мне, что я ошибаюсь! Почему ты молчишь?!!! (обвивается вокруг Паганини, подобно лиане)
ПАГАНИНИ: (неожиданно-грубо отталкивая подругу) Свобода – наивысшее благо для мужчины. (устремляется прочь)
ЛАУРА: Куда же ты?
ПАГАНИНИ: В вечность.
Пятая картина
Действие снова переносится во времена начала пьесы. Паганини сидит со скрипкой в левой руке. И с карандашом – в правой. Перед ним – почти заполненный нотный лист. Маэстро что-то быстро записывает на нём. Эго, как всегда, где-то неподалёку. Входит Бьянка.
БЬЯНКА: Ты, наконец, дописал дуэт для моего сегодняшнего концерта?
ПАГАНИНИ: Для нашего концерта, ты хочешь сказать? Уже почти закончил. Заканчиваю. Подожди минутку…
БЬЯНКА: (ворчливо) Для нашего концерта… сказал бы уж лучше честно – для ТВОЕГО! Вечно держишь меня в тени. Я, можно сказать, из платья вылезаю на сцене, а публика – всё равно кричит одно и то же: «Браво, Паганини!»
ПАГАНИНИ: Не обращай внимания, Антония. Ты же знаешь, моё вдохновение принадлежит тебе.
БЬЯНКА: Лучше бы мне принадлежала твоя слава.
ПАГАНИНИ: Ты – моя муза. Это гораздо больше. (протягивает нотный лист) Держи.
Бьянка внимательно разглядывает написанное, тихо напевая увиденное.
ПАГАНИНИ: Как тебе?
БЬЯНКА: (деловито) Можешь вот тут убрать свой пассаж? А здесь – уйди вниз, пожалуйста… дай мне показать голос. Тебе нравится мой голос?
ПАГАНИНИ: …Как скажешь, дорогая. (запоздало, реагируя на вопрос) Твой голос изумителен. Я играю свою партию, а слушаю только тебя.
ЭГО: Не стыдно врать-то? А то ты настоящих певиц не слышал…
ПАГАНИНИ: Предпочтёшь очередной скандал на два часа? У меня концерт сегодня вечером. (Бьянке) Ты лучшая певица из всех, кого я встречал в своей жизни.
БЬЯНКА: Да? Слушаешь только меня? Честно-честно? Ты всегда так говоришь. А потом вдруг начинаешь импровизировать… как в прошлый раз.
ПАГАНИНИ: Это от меня не зависит. Вдохновение пришло.
БЬЯНКА: Пусть приходит без меня. У тебя, видите ли, импровизация… а мне что делать? Это, между прочим – дуэт, а не твоя сольная каденция. Какие ноты мне прикажешь петь, если ты становишься абсолютно непредсказуем? И всё это – на сцене… публика видит… Такой позор!
ПАГАНИНИ: Импровизируй вместе со мной.
БЬЯНКА: Ну уж нет. Что в нотах написано, то и положено петь. Таким, как ты абсолютно нельзя верить! Для тебя на сцене не существует ничего, кроме твоего вдохновения!
ПАГАНИНИ: Хорошо. Постараюсь держать себя в руках.
ЭГО: Помнишь, что говорил отец?
ПАГАНИНИ: Ты о чём?
ЭГО: Забыл? А он, между прочим, тебя предупреждал: «Берегись женщин. Всё зло – от них!» Да ты погляди на неё! Что это она себе позволяет?! (многозначительно) Покушается на твоё вдохновение!!!
ПАГАНИНИ: Ей можно. Она мать моего сына.
ЭГО: Никому нельзя. Твой гений принадлежит миру. Кто она такая, чтобы лишать человечество – таланта Паганини?! Кстати… обрати внимание – её зовут почти так же, как твоего отца. Он – Антонио, она – Антония.
ПАГАНИНИ: Да. И что?
ЭГО: Они оба всегда унижали тебя. Отец – жестокий учитель, а она… просто стерва.
БЬЯНКА: Ты слышишь, что я сказала?
ПАГАНИНИ: У меня, вообще-то, хороший слух…
БЬЯНКА: Только меня ты отчего-то никак не хочешь услышать. Я тебе уже плешь проела, а ты… Из раза в раз – одно и то же… будто бы не замечаешь, что я – тоже человек!
ЭГО: Ну? Что я говорил? Стерва. Как есть – стерва.
ПАГАНИНИ: Зря ты так. Бьянка бывает очень милой… Иногда.
ЭГО: Милой?! И когда же это случалось в последний раз? Что-то не припоминаю.
ПАГАНИНИ: Ну… например… на прошлой неделе. Я извинился перед ней, а она…
ЭГО: (перебивает) Ты?! Извинился?!! За что?
ПАГАНИНИ: Неважно. Главное – извинился. Так она хоть на некоторое время становится переносимой. Она любит оказываться правой. Всегда и во всём. Потому, что она женщина. А мне не трудно – пусть радуется.
ЭГО: Ты извинился раз, потом другой, потом третий… А потом однажды не заметишь, как оказался у неё под каблуком.
ПАГАНИНИ: Не преувеличивай. Паганини – никто, никогда не сломает!
ЭГО: Не преуменьшай! Никто не теряет себя сразу. Это происходит постепенно… неощутимо… шаг за шагом. Сперва ты уступил чуть-чуть. Настолько чуть-чуть, что даже смешно. Затем – ещё… ещё… И – всё! Тебя нет. Погляди в зеркало, идиот, тебя… уже нет!!! (издевательски хохочет)
БЬЯНКА: (вклиниваясь в разговор Паганини с самим собой) Поклянись здоровьем нашего сына, что не будешь импровизировать сегодня вечером!
ПАГАНИНИ: Не буду…
БЬЯНКА: И извинись за то, что заставил меня нервничать перед концертом. …Ну что надулся? Мужчина, если он неправ, должен извиняться. Ведь ты же мужчина? Вот и веди себя, как мужчина. Будь хорошим мальчиком.
ЭГО: Ну что, ощутил себя мальчиком? То ли ещё будет! На коленях перед ней ползать станешь!! Кстати… а твой отец извинялся, когда истязал тебя побоями и ежедневными занятиями?
ПАГАНИНИ: При чём тут отец?
ЭГО: Не увиливай. Отвечай.
ПАГАНИНИ: Нет. Он ни в чём не считал себя виноватым. Ему были нужны деньги. И ради этого – все средства хороши. Когда ему казалось, будто я недостаточно прилежен, он оставлял меня без еды и голодом вынуждал удвоить старания, так что мне пришлось много страдать физически…
ЭГО: (перебивает) Деньги… Разве ей нужно что-то другое? Она заказывает платья у лучших портных, скупает у ювелиров немыслимые украшения… да ещё и шантажирует тебя сыном! А ты? Ты что… совсем… сдался? …Ау-у-у!!! Где тот гений, что подписывал договор кровью – ради великой славы?! Его нет! Я вижу перед собой – пигмея. Она растоптала тебя! Ты – ничтожество!
БЬЯНКА: (настойчиво и очень самоуверенно) Ну? Я жду!
Свет гаснет. Остаётся только Паганини в луче прожектора. Его яростные реплики перемежаются с грохочущей и завывающей скрипичной рок-музыкой (никакая другая – не способна передать всю полноту чёрной энергии отчаяния).
ПАГАНИНИ: Матерь Божья, за что мне это дерьмо?!! Шлюха! Вонючая корова! Сукина дочь!!! Ты выгрызла мне мозги! Заткни пасть – оттуда мухи летят! Поцелуй меня в зад!
ЭГО: (ехидно) Это ты ей? Или так… вопль в пространство? А, кстати, симпатичная музыка у тебя получается. Жаль, современники её не поймут. Ну ничего – лет, этак, через сто пятьдесят…
ПАГАНИНИ: …не мешай. Мразь!!!! Каналья!!!!! Потаскуха!!!!! Чтоб тебя черти в ад забрали – там тебе самое место!!!!!!
Сцена внезапно ярко освещается. Бьянка стои;т, там же и так же – ожидая ответа от Паганини.
БЬЯНКА: (нетерпеливо) Ну? Я жду!
ПАГАНИНИ: Извини, дорогая.
БЬЯНКА: (целует Паганини) Ты у меня такой милый. (уходит)
Тьма дисгармоничной музыки обрушивается на Паганини.
Шестая картина
Только что закончивший играть, Паганини сидит на стуле, совершенно обессиливший.
ПАГАНИНИ: По жёлобу судьбы; стекают вниз года,
и в никуда.
Бессмертна смерть, всё остальное тленно –
что толку спорить с выпавшей судьбой?
Хотя… любовь с владычицей вселенной
Отчаянно ведёт неравный бой…
Какая чушь…
Любовь… искусство… вера…
Я верил в разум. Впрочем, я был молод.
Сменила осень летний жар на холод,
чего достигли пламенные звуки?
Вокруг всё так же безнадёжно серо,
бессильными плетьми упали руки,
не причинив ни пользы, ни вреда…
И лишь легенда, славная без меры,
уйдёт в года.
ЭГО: Ты отчего грустишь?
ПАГАНИНИ: Зачем мне всё это? Переезжаю из города в город, со сцены на сцену, веселюсь с друзьями, воспитываю Ахилла, ругаюсь с Бьянкой… А внутри, вопросом – зачем?
ЭГО: Ты в себя не слишком-то углубляйся. Опасно, знаешь ли… Не забыл? У тебя концерт сегодня вечером. Придумал уже, чем будешь удивлять публику?
ПАГАНИНИ: Не хочу удивлять. Я ж не обезьянка в цирке…
ЭГО: Боюсь показаться невежливым, но… В газетах тебя часто сравнивают именно… с обезьяной.
ПАГАНИНИ: Пусть пишут, что хотят. Зато на моих концертах всегда полный зал. А я… я, когда оказываюсь на сцене – обо всём забываю. Знаешь, порой чудится – вот оно, счастье! На расстоянии смычка… и время, волшебным образом, раздвигается… и кажется: захочешь оказаться в будущем – окажешься… в прошлом – нет проблем… пожелаешь увести публику за собой, подобно гамельнскому крысолову – в любой момент, хоть на край света, без усилий… И даже вечная боль души начинает ощущаться правильной: ведь нужно сильно чувствовать, чтобы заставить чувствовать других. Но потом… концерт заканчивается. А я опять остаюсь наедине с собой.
ЭГО: И со мной.
ПАГАНИНИ: Да. С тобой. Что угнетает больше всего. Нам никуда друг от друга не деться. Нет, не подумай, я не собираюсь завершать жизнь самоубийством – это грех. Да и… слишком похоже на… балаганного Пьеро… Но… что-то, навроде этого, искушает меня постоянно.
ЭГО: Если посещают грустные мысли, выплесни ненужные эмоции в музыку – туда им и дорога!
ПАГАНИНИ: Эмоций нет. Не осталось. Выгорели. Я умею в музыке всё… и это делает меня бессильным. Мне скучно.
ЭГО: Ты забыл свой девиз: «Паганини не повторяется!»
ПАГАНИНИ: Тогда придумай что-нибудь новое.
ЭГО: Новое? Ну… держись!
Седьмая картина
ПАГАНИНИ: За что держаться?
ЭГО: Сейчас увидишь… Смотри!
Наше время – начало XXI века. Перед Паганини возникает рэпер, окружённый толпой слушателей.
РЭПЕР: У скрипки четыре струны, словно лап у кошки,
ноты канифолью обсыпаны, словно перхотью вошки.
Опусти смычок, Паганини – он на фиг не нужен,
твой звук в моём сердце – не обнаружен.
Твои выверты вызывают лишь сочувствие и улыбки –
кому ты хочешь понравиться сладким голосом скрипки?
Послать бы твою классику – в долбанную баркаролу,
но ты весёлый парень. Живёшь по приколу. (протягивает руку Паганини) …Привет, Колян.
ПАГАНИНИ: Привет. (интересуется у Эго) Он кто?
ЭГО: Будущее.
ПАГАНИНИ: А почему скрипку не любит?
ЭГО: За что её любить?
ПАГАНИНИ: (озадаченный) Неожиданная модуляция… (рэперу) Чем тебя классика-то не устраивает?
РЭПЕР: Ну её. А ты точно Паганини?
ПАГАНИНИ: Сыграть?
РЭПЕР: С дуба рухнул? Ты не подумай, Колян, я просто интересуюсь. Джинсы «Страдивари» знаю, барабан «Амати» – тоже. А Паганини встречаю первый раз. Ты крутой лейбл. Давай сфоткаемся? (делает селфи) На гитаре умеешь?
ПАГАНИНИ: Играть?
РЭПЕР: (язвительно) Нет – плясать! Не изображай блондинку. С такими пальцами, как у тебя – только гитару шпилить! Если, конечно слух есть. У тебя есть слух?
ПАГАНИНИ: (обращаясь к Эго) Ты уверен, что не ошибся?
ЭГО: Именно в этот временной промежуток я и планировал тебя перенести.
ПАГАНИНИ: Какое-то странное время…
ЭГО: А что тебе не нравится? Погляди вокруг – какие уникальные возможности открылись перед человечеством! Любой (ты это понимаешь – ЛЮБОЙ!) может стать ВСЕМ… ничего особого для этого не делая. Три аккорда, две рифмы… и ты – звезда!
РЭПЕР: Вот здесь перед вами стоит устаревший гений.
Он когда-то был идеалом для всех поколений,
а теперь не знает, как приноровиться к новому миру.
Подайте на канифоль вышедшему в тираж кумиру.
ПАГАНИНИ: Он правду говорит?
ЭГО: В какой-то степени. Сегодня нужно не быть, а казаться… не уметь, а красиво рассказывать о своём умении… Осознай, какой замечательный мир вокруг нас: сплетни в нём – ценнее фактов… шум важнее движения…
ПАГАНИНИ: Мне такой мир не нравится.
ЭГО: Но разве не ты его начал?
ПАГАНИНИ: Я?!
ЭГО: Думаешь, спустя столетия, кто-нибудь вспоминает о тех изматывающих часах, которые ты проводил со своей скрипкой? Единицы. Зато все знают о том, что ты продал душу дьяволу. И сам стал – ДЬЯВОЛОМ! Ты заморочил публику захватывающими легендами, достиг успеха. Да-да, невероятного успеха!!! Но… какой ценой?
РЭПЕР: (обходит слушателей с шапочкой) Скидываемся, кто сколько может – музыкантам на бублики.
Не жалейте денег – отрывайте от сердца рублики.
У запредельного качества – соответствующая цена.
А мы, блин, новаторы! И в этом наша вина…
(подходит к Паганини) Что надумал, Колян?
ПАГАНИНИ: Я всего лишь скрипач.
ЭГО: Не скромничай. Ты великий скрипач. И, в доказательство, оставил потомкам ноты своих блестящих композиций: каприсы, концерты, вариации… Но что толку?
ПАГАНИНИ: Их никто не играет?
ЭГО: Наоборот. Их пытаются сыграть все. Однако… так, как это делал ты, их НИКТО, НИКОГДА уже не исполнит. Твоя игра умерла вместе с тобой. Скрипач Паганини – ЗАМОЛЧАЛ. Но стал символом великой удачи! Лейблом. Все помнят твои скандалы. И, знаешь… многим такой путь кажется очень привлекательным. И даже… лёгким.
ПАГАНИНИ: Ты сам себе противоречишь. Говоришь, что меня забыли… и, в то же время, рассказываешь о популярности моей музыки.
ЭГО: Я всего лишь упомянул о многочисленных и безуспешных попытках энтузиастов, мечтающих открыть твой секрет. Почему-то считается, что, если овладеть техникой исполнения пальцеломных каприсов, станешь великим, как ты. Это – всего лишь обратная сторона веры во всесилие твоего имени.
ПАГАНИНИ: Но она оставляет шанс на повторное открытие тайны.
ЭГО: Как знать… как знать…
РЭПЕР: Так что насчёт гитары?
ПАГАНИНИ: Нет. Не играю. Уже не играю.
…Столько навертели, насочиняли глупого –
впору возгордиться
от похвал развращающих!
Ощущаю себя
этаким
романтическим рупором,
собственное появление возвещающим.
Конечно...
и я,
в некотором роде творец –
отпил молока от звёздной млечности...
Изменяю
ритм
покорённых
сердец,
секунды
растягивая
до бесконечности!
Но... разве вы сами их не растягиваете порой –
когда влюблены... иль бедой терзаемы?
Просто… необходим особый настрой,
чтоб заполнить миг истинным содержанием...
И тогда раскроется глубина
души человечьей.
Лишь это – главное!!!
…Тенью кривляющейся – одна
виртуозности
гнусь
отравная.
Узник вечности, не гнусь под её бременем –
хоть имею вид истончённо-бледный...
Это правда –
я умею управлять временем.
Остальному не верьте – легенды!
Восьмая картина
Действие снова переносится во времена начала пьесы. Одновременно приближая её окончание.
ПАГАНИНИ: Зачем ты мне всё это показал?
ЭГО: Надеялся отвлечь от бесполезных переживаний.
ПАГАНИНИ: А вместо этого – окончательно нагнал тоску. Мама, как же мне плохо…
ЭГО: Обращаясь к матери, пытаешься вернуться к первоистокам? Хороший ход. Но глупый. Не понравилось будущее? Тоже мне, нашёл повод для расстройств – оно когда ещё случится! Или не случится… Во всяком случае, мы убедились – тебя там всё ещё помнят! Твоя мама была бы довольна.
ПАГАНИНИ: Где ты, мама?! Твоему сыну совсем хреново…
ЭГО: Твоя мама – в раю.
ПАГАНИНИ: Она – в моём сердце! Но мне мало этого. Я хочу видеть её… я – требую!
ЭГО: Вот заладил, словно дятел – хочу… требую… Ну так… вызови свою маму из небытия! Это, поверь мне, значительно легче, нежели управлять временем.
ПАГАНИНИ: Такое разве… возможно?
ЭТО: Хочешь невозможного – делай невозможное. Ведь ты – Паганини! И вообще… что за глупые сомнения у гения, беседующего с небесами?
ПАГАНИНИ: Что мне с этих бесед?
ЭГО: Не отвлекайся. Вызывай, давай! И поторопись – кажется, твоя Бьянка скоро придёт.
ПАГАНИНИ: Думаешь… получится?
МАТЬ: Я уже здесь, сынок. Как ты тут… без меня?
ПАГАНИНИ: (радостно и несколько суетливо) У меня всё прекрасно! Сегодня начал немного упражняться, и у меня огнём горят пальцы. А ещё я сочинил дуэт – для меня и Бьянки. Бьянка – это…
МАТЬ: Я знаю.
ПАГАНИНИ: Она скоро придёт… вы всё знаете… вы всегда знали. Мне действительно… плохо. И я – не знаю… не понимаю, что делать?! Мой путь подходит к концу…
МАТЬ: До окончания тебе ещё очень далеко, сынок.
ПАГАНИНИ: Значит… ещё мучиться и мучиться? Я запутался. Мне кажется, я забрался на какую-то высокую-превысокую гору. Ту самую, про которую говорил папа. И дальше – пропасть. Но мне нужно идти вперёд, чего бы это ни стоило! А назад пути нет.
МАТЬ: Ты стал очень большим человеком, сынок. Уверен, что не можешь без этого?
ПАГАНИНИ: Такова моя судьба. Назвавши пса Моцартом, не удивляйтесь, если ночами он воет «Реквием».
МАТЬ: Я ничего не имею против «Реквиема». Но тебя терзают пагубные, очень грешные страсти! Все наши родственники крайне обеспокоены этим!
ПАГАНИНИ: Их назойливость, как обычно, не знает предела.
МАТЬ: Может быть, они и суют нос не в свои дела, но… что поделать, сынок, других близких людей у тебя нет.
ПАГАНИНИ: Только прошу – не доверяйтесь им, не подпускайте слишком близко! Они обязательно постараются хитростью извлечь из нас выгоду…
МАТЬ: Ты стал подозрительным, как твой отец.
ПАГАНИНИ: Я никогда не стану таким, как он!
МАТЬ: Меня это очень огорчает. Пусть он не был добрым к тебе. Но я любила его… И, в конце концов, если бы не он – стал бы ты тем, кем стал?
ПАГАНИНИ: Хорошо. Буду, как он… если вы этого так желаете. Помните – я делаю всё, чтобы вы оставались совершенно довольны. (движением фокусника достав откуда-то ермолку, надевает её себе на голову) Узнаёте шапочку?
МАТЬ: Ты всё ещё носишь её?
ПАГАНИНИ: Всегда.
МАТЬ: Я довольна.
ПАГАНИНИ: Брависсимо! Вы довольны, а значит и у меня прекрасное настроение! Но оно станет ещё лучше, если у вас будет отличный стол; хочу, чтобы вы покупали хорошее вино – монферрато, хорошую еду… и чтобы все дома были счастливы, а не то очень огорчусь. У меня хватит денег, чтобы послать вам столько, сколько нужно. А ещё я буду писать вам письма – не сам. Их продиктует моё сердце!
МАТЬ: Мне не нужно так много.
ПАГАНИНИ: Я желаю назначить вам ежемесячную пенсию, чтобы у вас имелось достаточно продуктов для себя и всей семьи. Скажите мне, сколько лир в день вам нужно, и я пришлю. Очень хочу видеть вас и сестёр счастливыми.
МАТЬ: Я и так счастлива. И, представь себе – наконец-то ничем не больна.
ПАГАНИНИ: Я рад, что моя люби-би-би-би-би-би-би-мейшая мама совсем здорова, и хочу, чтобы так было всегда! Вот что я решил. Я выделю вам ренту в три тысячи лир на питание. И поселю в квартире на площади Сарцано, где будет гораздо лучше, чем на старом месте в переулке Дракона. Кроме того, у меня всегда будет где остановиться в случае, если приеду навестить вас, и поесть прекрасный minestrone, божественно приготовленный вами!
БЬЯНКА: (голос из-за кулис) Никколо, ты не хочешь порепетировать наш дуэт?
Реальная жизнь неотвратимо врывается в мечты – мать Паганини исчезает, словно растаявшая иллюзия.
ПАГАНИНИ: Постойте! Куда же вы?!
БЬЯНКА: Не волнуйся, я уже пришла. Так что насчёт дуэта? Ты готов? (деловито) Кстати, я ещё раз внимательно просмотрела ноты. Там, в нескольких местах, нужно будет сократить скрипичные соло – в них слишком много великого Паганини. И совершенно нет меня. (раздражённо) Да сними же ты, наконец, со своей головы эту дурацкую ермолку с кисточкой! (издевательски) Нашему гению холодно? У него вечно мёрзнет макушечка? (пытается стащить ермолку, Паганини уворачивается) Так ведь я подарила тебе прекрасный тёплый колпак!
ПАГАНИНИ: Прекрати…
БЬЯНКА: Или мой подарок в тягость тебе? Может быть, и мы с Ахиллом уже надоели нашему скрипачу? Так скажи… не стесняйся…
ПАГАНИНИ: Ты прекрасно знаешь, в чём дело – эта ермолка сшита из куска ткани от свадебного платья Терезы Боччардо Паганини, мой матери. Уйди, пожалуйста!
БЬЯНКА: С какой стати? (срывает ермолку)
ПАГАНИНИ: (в бешенство) Вон!!!!!!!
Выронив ермолку, Бьянка в ужасе убегает. Эго бережно поднимает шапочку и водружает её на голову Паганини.
ЭГО: Ну наконец-то! Речь не мальчика, но мужа.
ПАГАНИНИ: И ты тоже – вон!!!!!!
Затемнение.
Девятая картина
Паганини – один. И это вечное одиночество… совершенно невыносимо для него.
ПАГАНИНИ: Жизнь подобна скрипке. В молодости так комфортно было заигрывать смычком со всеми четырьмя её струнами. Самая писклявая – подобна женщине, пытающейся заинтересовать мужчину. Чем дальше, тем её голос ниже… и правдивее. Доходя до истинной, басовитой сущности. Той сущности, когда женщина может позволить себе величайшую свободу – прекратить кокетничать… и стать собой. Но именно в этот момент, мужчина вновь устремляется к писклявым молодым красоткам! Которые, со временем, обретают всё тот же неотвратимо-повелительный бас… Так я и путешествовал – от струны к струне, от любви к любви, от города к городу. Но вот струны лопнули… одна за другой. Осталась – она. Последняя. Я надрываюсь в верхних позициях, извлекаю самые невозможные звуки – лишь бы не остановиться. А публика смотрит на мои мучения, будто на представление канатоходца, балансирующего под куполом цирка. И нетерпеливо ждёт – когда же я, наконец, свалюсь?
ЭГО: (возвращается с самым невозмутимым видом – словно бы его никто никуда не прогонял) Плохо себя чувствуешь? Может… позвать доктора?
ПАГАНИНИ: Счастлив тот, кому дано отправиться на тот свет без посредничества врачей.
ЭГО: А вот это правильно! Музыка – лучшее лекарство. Следовательно, поскольку ты лучший в мире скрипач, ты сам себе лучший в мире врач.
ПАГАНИНИ: Не подлизывайся.
ЭГО: А я и не подлизываюсь, но утверждаю, что именно ты – величайший врач в истории человечества! …заменивший традиционные кровопускания на интенсивное… нотовнедрение. Твои исцеляющие сеансы привлекают и самых великих, и самых ничтожных – всех! (с пафосом) Великих не страшусь, униженных не презираю!!!
ПАГАНИНИ: Ты это к чему?
ЭГО: Да так… красивая фраза придумалась. Не забудь поместить её в свои мемуары. Ну… или… воспоминания. Называй, как хочешь. Их написание – твой несомненный долг. Ты же знаешь – публика любопытна! Она желает знать всё о своём кумире.
ПАГАНИНИ: Даже если кумир этого не хочет?
ЭГО: Тогда – тем более! Ты гений, ты образец, ты поставил свою судьбу на кон и – выиграл! Кто ещё может похвастаться подобной удачей? Помнишь, некогда я искушал тебя самой фантастической карьерой в истории музыки? Сознаюсь честно: я тогда… блефовал. Шанс на выигрыш был минимален.
ПАГАНИНИ: Как?!! Я оставил своего ангела, бросил Лауру – ради… миража?
ЭГО: А что мне оставалось делать? Надо же было вытаскивать раскисшего от любви героя – из нежных объятий? В войне, как известно, все средства хороши. Вот я и наобещал с три короба. Кто ж мог знать, что ты окажешься крепким парнем, и действительно станешь великим?! Тебе везёт в этой азартной игре.
ПАГАНИНИ: Игрок – самый ничтожный человек на свете.
ЭГО: Ты о картах? О… это незабываемо! Бывало, в один вечер ты спускал всё, что получал за несколько концертов, и по собственному легкомыслию нередко оказывался в положении, когда только собственное искусство могло спасти тебя. Однажды ты даже умудрился проиграть любимую скрипку! Ах… какие это были восхитительные страсти! Твоя генуэзская кровь нередко приводила тебя в компании, не отличавшиеся изысканностью манер.
…Но я говорил об игре, имя которой – жизнь.
ПАГАНИНИ: Моя жизнь – скрипка.
ЭГО: А вот с этим не поспоришь… (на сцену вваливается шумная толпа) Постойте, господа! Куда же вы?
ГОЛОСА ТОЛПЫ: …До чего же бесконечно скуп этот, с позволения сказать, музыкант! Вы слышали какие цены он назначил за билеты на свои концерты? …Его мастерство – результат занятий в одиночной камере! Там он научился играть на скрипке с одной струной, когда все остальные лопнули! …А вы знаете, за что его туда посадили? Паганини убил человека и натянул на скрипку жилы мертвеца!
ПАГАНИНИ: Кто все эти люди?
ЭГО: Твои друзья.
ПАГАНИНИ: Но я их не знаю.
ЭГО: Это неважно. Главное, что они называют тебя своим другом. Ведь ты же хотел славы? Получай.
ГОЛОСА ТОЛПЫ: …Говорят, однажды его чуть не похоронили. Скрипач очнулся и начал скрипеть зубами, услышав слова молитвы! …Естественно. Он боится чеснока, слова божьего и святой воды. Паганини – сатанист. Он продал душу дьяволу, и сам – дьявол!
ПАГАНИНИ: Что они себе позволяют?
ЭГО: Не обращай внимания. Тебе пора на концерт. Настройся. Соберись. Сегодня вечером ты снова будешь властвовать над публикой. И это искушение – самое опасное. Ведь музыкант на сцене – подобен Богу! Даже если его считают дьяволом…
БЬЯНКА: (вбегает в растрёпанных чувствах и одеяниях) Ты почему не разбудил меня? Я прилегла отдохнуть перед концертом и… проспала! И в этом ты виноват!
ЭГО: (иронично) Ну как вам это нравится? Спит она, а виноват – ты? Никакой логики. Гений должен к концерту готовиться, а не будильником работать!
БЬЯНКА: А ведь мне надо собраться, настроиться… Голос – это тебе не скрипка.
ЭГО: Что ты молчишь? Ответь ей: «А скрипка – это тебе не голос!»
ПАГАНИНИ: (покорно повторяет) А скрипка – это тебе не голос… (увлекается) Скрипка – больше, чем голос. Её пение способно возвысить к небу и низринуть в ад. Схема настройки её корпуса таит в себе портрет Мадонны… секрет лака скрывает тайну творения мира… завиток головки – символ вечности… изгибы дек, в совершенстве своём – воплощают божественную гармонию… Она – вселенная!
ЭГО: Молодец! А ещё скажи ей…
ПАГАНИНИ: Скрипке?
ЭГО: Бьянке! Скажи ей, что…
БЬЯНКА: (перебивает) Прекрати спорить. Лучше помоги застегнуть платье. Какой ты медлительный! Не надо помогать – я сама управлюсь быстрее. Мне так много нужно успеть, а времени осталось так мало! (убегает)
ГОЛОСА ТОЛПЫ: …Говорят, его возлюбленная Бьянка жалуется, будто бы, после выступлений, у него не остаётся сил на любовь. Но, при этом, наш ловелас не пропускает ни одной юбки!
ЭГО: Времени осталось так мало… Удивительно, но иногда она говорит умные вещи. Что ты замер?
ПАГАНИНИ: Настраиваюсь на сегодняшний вечер.
ЭГО: Всё. Ухожу. Не мешаю. (торжественно объявляет) Все уходят! (исчезает – вслед за ним устремляется моментально утихнувшая толпа)
Паганини, оставшийся один, вслушивается в музыку, звучащую в его душе… Скорее всего, это – шестой каприс.
ПАГАНИНИ: Я в глаза погляжу векам,
Я в себя погляжу с сомнением,
и пугающая тоска
вновь отпустит на полмгновения.
Все ушедшее оживёт,
память высветится зарницей,
я велю бестелесью нот
половодьем страстей разлиться,
затопить, разметать, снести,
воспарить над судьбой божественно,
смерть на привязи повести –
чёрт возьми, это ж так естественно!..
Боль пульсирует по вискам…
Ах, как мало осталось нежного!
В ожидании неизбежного,
я в глаза погляжу векам.
Паганини долго, мучительно всматривается в пространство перед собой. До того момента, пока всё вокруг не поглощает тьма…