Я — моряк, бывал повсюду,
Видел сотни разных рек,
Никогда я врать не буду,
— Не такой я человек!
Лебедев-Кумач
С ревизором* Пырьевым мы отдыхали в баре «Sombrero». Солнце медленно тонуло
в море. Знойный штиль сменился лёгким бризом. В тропиках сумерки наступают быстро.
Острые иглы пальм стали чёрными. На столе вазочка с экзотически цветком.
Два запотевших стакана чистой воды. На Кубе, куда бы ни зашёл, первым делом угощают
стаканом воды.
Мы заказали пиво и ждали, когда в рефрижераторе охладятся кружки. Шоколадный
бармен сверкал белозубой улыбкой и развлекал нас игрой с хрустальным миксером.
Рядом, на веранде, сидели три пары. Звучала тихая музыка, девушки смеялись, хлопали
в такт ладонями и поводили плечами. Казалось, они танцуют, не вставая с плетёных
кресел. Бармен вынул из холодильника толстые керамические кружки. Они сразу
запотели. Фокусник подбросил вверх две бутылки, ловко поймал их и, не глядя, наполнил
кружки.
– Ла меджор сервеза! – сказал гарсон.
– Грасиас! – ответили мы.
Не взглянув на нас, мимо веранды пробежала собака. Следом вошёл высокий джентльмен
с тростью и в белом костюме. Широкая шляпа надвинута до бровей. Пряди стальных
волос падали на его плечи. Бронзовый загар покрывал скуластое лицо. Породистый
тонкий нос с заметной горбинкой. Внешность помятого дирижёра симфонического
оркестра.
– Не помешаю? – спросил мужчина по-русски и снял тёмные очки.
У него были светлые прозрачные глаза.
– Сделайте одолжение, – говорю, – нам как раз третьего не хватает.
Джентльмен зацепил трость за край стола и грузно опустился в кресло. Что-то сказал
бармену на испанском. Тот поколдовал над мензурками и принёс стакан с красной
жидкостью. Кромку стакана украшала лимонная долька. Мужчина взял стакан,
отодвинулся от стола и с интересом посмотрел на девушек. Одна из них улыбнулась
и помахала ему рукой.
– Hola chicas! – сказал джентльмен и обернулся к нам. – Её зовут Наина. Мучачо
с текстильной фабрики.
– О, витязь, то была Наина! – шутливо продекламировал я.
– Пушкин… Кстати, он мой тёзка. Я – Александр Сергеевич, – представился наш гость.
– Сергей, – сказал Пырьев, – второй штурман.
– Андрей, – сказал я, – радист.
– Инженер по наладке станков, – в тон ответил мужчина.
– И как вам Наина? – игриво спросил Пырьев.
– Никак! – сурово ответил наладчик станков. – Петь, плясать, блудить – и ничего кроме!
Он вынул соломинку из стакана и сделал несколько глотков. Потом, с дикой гримасой
сжевал лимон. От его реакции у меня свело челюсти. Александр Сергеевич потерял к нам
интерес, смотрел в угол и катал лёд в стакане.
Мы с Пырьевым говорили о своём. Завтра заканчивается фумигация. Утром мы
отправимся из отеля на судно. Потом будет вояж в Новый Орлеан под погрузку кокса.
Затем, целый месяц будем пилить до корейского порта Раджин. Естественно, через
Сингапур. Сегодня мы прощаемся с Кубой, а посему, не грех хорошенько выпить.
Мы заказали по стаканчику «Блади Мэри».
– В такую жару водку пьянстовать?! – с укоризной вымолвил мужчина.
– Да мы ж по маленькой, – оправдывался Пырьев. – Алкоголь в малых дозах…
– …безвреден в любом количестве, – закончил я фразу.
Александр Сергеевич осушил свой стакан и заказал другой. Немедленно его выпил.
Его глаза отражали красный цвет бокала. Наладчик станков стал похож на исхудавшего
вампира. На щеках проступил неровный румянец. Видимо, дядя смаковал коктейль
с убойным кубинским ромом.
Потом Александр Сергеевич наклонил голову и упёрся взглядом в меня. Его красные
глаза блестели из-под полей шляпы. Вдруг, он резко придвинулся к столу и неожиданно
заявил:
– Ты же Пушкин!!!
Здесь надо сказать, что на Пушкина я похож не очень. Не более, чем Муму на Герасима.
Ну да, у меня кудрявая шевелюра и шикарные баки на загорелом лице. Только и всего.
Но, видимо, дирижёр симфонического оркестра сильно обознался. Он выставил трость как
дуэлянт шпагу и её конец оказался у моего носа.
– Ты – Пушкин! – напряжённым голосом повторил он. – Ты стихи пишешь?
Стихов я не писал. Это занятие для девочек. Но психам лучше не возражать.
– Бывает, – растерянно ответил я.
– Так вот! Ступай отсюда вон! Иди и рифмуй о прекрасном! – гневно вещал
наладчик. – Не губи свой талант за два песо!
Я боялся, что он засветит мне тростью в ухо. Пырьев отодвинулся к стене и хрюкал,
подавляя смех. Соседи по бару стали обращать на нас внимание.
– Иди, иди, Александр Сергеевич! – грохотал мужчина. – Иначе, я устрою тебе дуэль
похлеще Дантеса!
Иметь дело с наладчиком ткацкой фабрики я не хотел. С Дантесом, тоже. Поэтому быстро
допил свою рюмку и раскланялся.
И уже в спину услышал ехидное: «Погиб поэт, невольник чести…»
Ревизор остался в баре и это кончилось плохо. В процессе братания с джентльменом,
Пырьев согласился, что он Сергей Есенин. Называл Наину Айседорой Дункан и звал её
в номера. В результате Есенин напился до изумления и добрая Айседора приволокла его
в отель. Там пьяный поэт не узнал себя в зеркале и запустил в эту гнусную рожу
графином. Вдребезги расколотил дорогое трюмо. Потом ревизор собирал в экипаже
деньги, чтобы покрыть причинённый отелю ущерб. При этом рыдал и говорил, что он
разорён.
Странные люди, эти поэты…
P.S. * Ревизор – так иногда называют второго помощника капитана.