Жизнь ставит перед нами множество вопросов. И вовсе не всегда позволяет найти на эти вопросы ответ. Эта глава из моей книги "Загадки ума" не случайно называется «Откуда пришёл кризис?». Я даже подозреваю, что найдутся люди, которые заподозрят меня в банальности. «Всем известно, что кризис настал, - Скажет ворчливый читатель, насупив брови. - Что же в этом нового?»
А меж тем, у меня, как у филолога, возникло множество вопросов. Например, я никак не могу понять, зачем самые маститые философы Греции спорили о том, какая ответственность лежит на человеческих существах, устанавливающих имена? Зачем этот вопрос на протяжении многих столетий терзал умы всего древнего цивилизованного мира: Греции, Рима, Индии, Персии? Почему самые мудрые люди в своё время считали язык святыней? И почему сегодня появилось множество людей, которые считают возможным изобретать слова и выражения, не утомляя свои серые клеточки и не следуя законам грамматики, логики и эстетики. Иногда, кажется, что происходит своеобразное состязание: как лучше испоганить древний и могучий.
Вплоть до наших дней каждая социальная группа говорила на собственном, только ей свойственном языке. Ну, а сегодня идёт процесс урезывания богатств языка. Процесс, который бы я назвала «Назад в пещеры». Всем нам – молодым и старым, крестьянам и писателям – пытаются навязать один кастрированный язык, на котором нам не только предстоит общаться отныне между собой, но и писать книги. Причём, делается это под гибкой эгидой: «вам самим этого хочется».
И вот уже со всех сторон: с экрана телевизора, из радиоэфира, из газетных передовиц и из того убогого подобия литературы, что печатается уже вовсю, выплёскивается на наши бедные головы все помои человеческой души. Мы пытаемся увернуться. Но это невозможно. Пошлость – враг самый опасный.
Если против интервента, шагающего парадным шагом в ботинках на толстой подошве, оружие и существует, то против пошлости сопротивление практически невозможно. Неслышным шагом крадется пошлость по улицам, лезет в окна, просовывается в щели. Темп, в котором человечество бежит к освобождению от культуры, совершенно бешеный. И неизбежно ведёт к Великой Американской мечте. В этой Мечте о шелестящих бумажных знаках есть и другая сторона. Теневая. Равняя всё, она приравнивает к плохому и хорошее. Таким образом, низкое становится невыносимо низким, среднее – просто пошлятиной, а высоким считается всё, что невыносимо пошло.
Понятно, что для Господина Недоучки настали желанные времена. Впрочем, я не желаю брюзжать ни по поводу пошлости, ни по поводу Большой Американской Мечты. Пошлость была, есть и будет. Да и Большая Мечта – не вчерашнее изобретение. На весах истории никогда не бывает абсолютного баланса: то пошлость перевешивает, то инквизиция. Одно для себя должен уяснить мой читатель и, быть может, будущий писатель: кем он сам себя видит. И это – самый главный вопрос.
В искусстве испокон веков существует два пути: изнурительный и ляпкинский-тяпкинский. Первый – это путь изнурительного труда, сомнений, постоянного пополнения знаний и борьба с Ляпкиными-Тяпкиными. Ну а как эти последние «трудятся», вы и сами представляете, благо, наш язык достаточно выразителен. И лишних слов не требуется, чтобы понять, что к чему. Таким образом, каждому из нас представляется выбор: быть Мастером или Ляпкиным-Тяпкиным. Это личный выбор.
Легче всего – идти в обход горы. Только для тех, кто гору обходит, не существует пика славы и радости открытия. Что ж! выбор небогатый. Но чем богаты…
Крах пришёл изнутри. И всё оттого, что интеллигенты стали забывать, что их задача, как класса – обновлять культуру и идти вперёд. Им почему-то показалось, что если их прямые предки создали эту культуру, то они сами могут спокойно сесть в уголке и переливать из пустого в порожнее.
Рассуждать о культуре – иногда даже полезно. Особенно, если тебе – пятнадцать и о целях жизни ты знаешь так же мало, как тёлка о том, что станет дойной коровой. Разница лишь в том, что тёлка не обладает силой противостоять запрограммированному в ней дойному синдрому.
Тогда как интеллигент (он же – аристократ духа) обязан доить себя сам. Причём, некоторые, отдельные элементы, получают даже удовольствие от функции самодоения. Ну, а другие, отдыхая на травке-муравке, предаются пережевыванию жвачки, а давать молоко отказываются.
Самодовольство – вот, что погубило высший класс. А вовсе не революция. Самодовольство аристократии погубило не одну цивилизацию. Пала Великая Греция. Пала Византийская Империя. Пал третий Рим…
Победа пролетариата!!! Да кто выдумал подобную чушь? То же самое, что утверждать, что муравьи съели слона. Здорового. Полного жизненной энергии слона… Если только предположить, что этот слон не лег на бочок и не решил, что в подобном положении он отныне станет есть, жить и испражняться. В таком случае, муравьи, и в самом деле, смогут сначала съесть его испражнения, а затем – и его самого.
Но Мироздание не может обойтись без аристократии. Как стадо не может обойтись без вожака. И вот, на место разложившейся аристократии духа, приходят аристократы ножа и топора. Молока они дать не могут – организм не приспособлен. Зато, угрожая топором, они запрещают давать молоко.
Конечно, запрещают не полностью, ибо млекопитающим всё-таки надо кормить чем-то своих детенышей. Но, вполне достаточно запретить выносить молоко на торговые прилавки. А если кто ослушается и вынесет, то – не платить такому наглецу ничего.
Некоторые интеллигенты, правда, пытаются бороться с этой ситуацией. Но тщетно доказывать работникам ножа и топора, что творить культуру – это естественное для них, аристократов духа, состояние. Совсем, как для топоровых аристократов – принимать пищу и испражняться.
Но, чтобы осознать подобное, надо быть подобным. Работники же ножа и топора умеют сосредоточенно переваривать пищу и с толком опорожнять желудок. Воображения они лишены начисто.
Поэтому им трудно бывает представить себе, что другие существа, имеющие подобно им, два глаза, один нос, да пару губ, могут действовать как-нибудь иначе, чем они.
Ну а непонятные вещи работнику желудка легче уничтожить, чем рад ними задуматься. Не ломать же ему, в самом деле, голову над неразрешимыми загадками природы! Упал на Землю метеорит – надо пнуть его ногой. Упал на землю интеллигент, надо его расстрелять. Чего с ним, паршивым, возиться?!
И вообще, мёртвый интеллигент гораздо приятнее интеллигента живого. Потому, что молчит. Вот говорящий интеллигент – просто опасен для психики работника ножа и топора. Ибо у последнего всё время создается впечатление, что он, работник, в чём-то ущербен. Правда, те, кто разбрасывают вокруг себя грязь, не знают, что она ещё понадобится аристократу духа, чтобы вылепить из неё нечто прекрасное.